Стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии Дмитрия Быкова

В статье исследованы современные тенденции сближения поэзии и прозы, векторы прозаизации поэтических текстов Д. Быкова. Выявлены художественная семантика и функции прозаической записи стихов в стихопрозе, балладах, поэмах писателя в контексте развертывания социальной проблематики и сюжетов, в ситуац...

Повний опис

Збережено в:

Бібліографічні деталі
Дата:	2013
Автор:	Заярная, И.С.
Формат:	Стаття
Мова:	Russian
Опубліковано:	Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України 2013
Назва видання:	Русская литература. Исследования
Теми:	Научная рецепция и художественная интерпретация классики
Онлайн доступ:	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/105498
Теги:	Додати тег Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
Назва журналу:	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Цитувати:	Стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии Дмитрия Быкова / И.С. Заярная // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2013. — Вип. XVII. — С. 24-45. — Бібліогр.: 17 назв. — рос.

Репозитарії

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine

id	irk-123456789-105498
record_format	dspace
spelling	irk-123456789-1054982016-08-14T03:02:57Z Стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии Дмитрия Быкова Заярная, И.С. Научная рецепция и художественная интерпретация классики В статье исследованы современные тенденции сближения поэзии и прозы, векторы прозаизации поэтических текстов Д. Быкова. Выявлены художественная семантика и функции прозаической записи стихов в стихопрозе, балладах, поэмах писателя в контексте развертывания социальной проблематики и сюжетов, в ситуациях создания метафизического текста, или же углубления лирической субъективности, суггестии, в плоскости метатекстуальности и интертекстуальной игры. Раскрыта специфика повествовательных моделей, типов нарратива, динамики сюжетов, использования моделей притчи и философского диспута в перечисленных произведениях У статті досліджено сучасні тенденції до зближення поезії і прози, вектори прозаїзації поетичних творів Д.Бикова. З'ясовано художню семантику й функції відтворення віршів прозою у віршопрозі, баладах, поемах письменника в контексті розгортання соціальної проблематики і сюжетів, у ситуаціях створення метафізичного тексту, або ж поглиблення ліричної суб'єктивності, сугестії, у площині метатекстуальності та інтертектуальної гри. Виявлено специфіку оповідних моделей, типів наративу, динаміки сюжетів, використання моделей притчі та філософського диспуту в названих творах. In the article the modern tendencies of poetry and prose converging, the directions of approaching to prose of D.Bykov's poetry are investigated. There were studied both artistic semantics and method of prosaic presentation of verses in verse-prose, ballads, poems of the writer in the context of range of social problems, plots, in the situations of explication of metaphysical text, immersing of lyric subjectivity, suggestion, in the area of meta-textuality and intertextual games. There were demonstrated the peculiarities of such items as narrative models, kinds of narrative, development of plot, application of models of parable and philosophical dispute in the studied writings. 2013 Article Стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии Дмитрия Быкова / И.С. Заярная // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2013. — Вип. XVII. — С. 24-45. — Бібліогр.: 17 назв. — рос. XXXX-0092 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/105498 821.161.1-1:06 Быков ru Русская литература. Исследования Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України
institution	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection	DSpace DC
language	Russian
topic	Научная рецепция и художественная интерпретация классики Научная рецепция и художественная интерпретация классики
spellingShingle	Научная рецепция и художественная интерпретация классики Научная рецепция и художественная интерпретация классики Заярная, И.С. Стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии Дмитрия Быкова Русская литература. Исследования
description	В статье исследованы современные тенденции сближения поэзии и прозы, векторы прозаизации поэтических текстов Д. Быкова. Выявлены художественная семантика и функции прозаической записи стихов в стихопрозе, балладах, поэмах писателя в контексте развертывания социальной проблематики и сюжетов, в ситуациях создания метафизического текста, или же углубления лирической субъективности, суггестии, в плоскости метатекстуальности и интертекстуальной игры. Раскрыта специфика повествовательных моделей, типов нарратива, динамики сюжетов, использования моделей притчи и философского диспута в перечисленных произведениях
format	Article
author	Заярная, И.С.
author_facet	Заярная, И.С.
author_sort	Заярная, И.С.
title	Стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии Дмитрия Быкова
title_short	Стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии Дмитрия Быкова
title_full	Стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии Дмитрия Быкова
title_fullStr	Стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии Дмитрия Быкова
title_full_unstemmed	Стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии Дмитрия Быкова
title_sort	стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии дмитрия быкова
publisher	Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України
publishDate	2013
topic_facet	Научная рецепция и художественная интерпретация классики
url	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/105498
citation_txt	Стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии Дмитрия Быкова / И.С. Заярная // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2013. — Вип. XVII. — С. 24-45. — Бібліогр.: 17 назв. — рос.
series	Русская литература. Исследования
work_keys_str_mv	AT zaârnaâis strategiiprozaizaciiipovestvovatelʹnyjdiskursvpoéziidmitriâbykova
first_indexed	2025-07-07T16:56:49Z
last_indexed	2025-07-07T16:56:49Z
_version_	1837008064687898624
fulltext	Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 24 УДК 821.161.1-1:06 Быков И. С. Заярная (Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко) E-mail: shpagin@yahoo.com СТРАТЕГИИ ПРОЗАИЗАЦИИ И ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫЙ ДИСКУРС В ПОЭЗИИ ДМИТРИЯ БЫКОВА Аннотация. Заярная И. C. Стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии Дмитрия Быкова. В статье исследованы современные тенденции сближения поэзии и прозы, векторы прозаизации поэтических текстов Д. Быкова. Выявлены художественная семантика и функции прозаической записи стихов в стихопрозе, балладах, по- эмах писателя в контексте развертывания социальной проблематики и сюжетов, в ситуациях создания метафизического текста, или же углубления лирической субъективности, суггестии, в плоскости метатекстуальности и интертекстуаль- ной игры. Раскрыта специфика повествовательных моделей, типов нарратива, динамики сюжетов, использования моделей притчи и философского диспута в перечисленных произведениях. Ключевые слова: поэма, стихопроза, нарративный дискурс, лирический субъ- ект, интертекст, сюжет, событийность, строфика, метр, метафизическая пробле- матика. Одной из знаменательных тенденций развития русской поэзии на со- временном этапе стала ее прозаизация. Тенденция эта зафиксирована практически всеми критиками, литературоведами и поэтами, пишущими о поэзии. Совмещение прозаических и поэтических форм, их диффузия и взаимоперетекание – в целом, не новые для литературы процессы, кото- рые всегда были связаны со стремлением к ее обновлению. На современ- ном этапе жанрово-стилевой и межродовой синтез происходит самыми различными способами. Появляются тексты, написанные на грани стиха и прозы, обозначить жанровую природу которых оказывается весьма проблематично. Например, «Рукопись, найденная в метро» А. Алехина маркируется самим автором как «роман в стихах» или в «стихотворениях в прозе», редакция журнала «Знамя», опубликовавшая текст, обозначает Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 25 его как «роман в прозе». По-разному аттестует произведение Алехина и критика. Так, А. Марченко называет «Рукопись» «стихопрозой» и гово- рит о «межвидовых смещениях» и о «концентрате романа» в нем [Мар- ченко 2012]. И. Шайтанов отмечает синтез и смешение видовых и жанро- вых форм: «стихи или проза? Не только то, не только это. А что-то пред- ставляющее собой поэтический non-fiction» [Шайтанов 2011]. Схожую неоднозначность критической оценки обнаружил роман в стихах М. Рыбаковой «Гнедич», получивший премию «Антология», как произведение поэтическое. Казус смешения поэзии и прозы иногда де- монстративно подчеркивается самими авторами. Так, М. Степанова на- зывает свою поэму, изданную отдельной книгой, «Проза Ивана Сидоро- ва». В современной поэзии обретают новое дыхание традиционные лиро- эпические жанры, изначально ориентированные на использование пове- ствовательного элемента – поэма, стихотворная повесть. В качестве яр- кой иллюстрации назовем забавную повесть в стихах М. Амелина «Весе- лая наука», снабженную прозаическим авторским комментарием на по- лях. В поэзии вновь становится актуальной и востребованной сюжет- ность, которую воплощает, в частности, и жанр баллады, конечно, весьма трансформированный в новой историко-культурной ситуации. На фоне общей тенденции «возвращения нарратива в поэзию» [Кула- ков 2010], которую литературоведы квалифицируют в целом как явление общелитературное, выделяется целый ряд авторов, стремящихся наме- ренно культивировать «новый эпос» в поэзии. К таковым причисляют Ф. Сваровского, А. Ровинского, Л. Шваба, С. Круглова, Б. Херсонского, М. Степанову [Кулаков, 2010]. Помимо усиления сюжетности, событийности и повествовательности, не менее интересны процессы, происходящие непосредственно внутри лирики, которые ведут к эффекту прозаизации. Анализируя «тяготение к прозе самих стихов – их ориентацию не на прозаическое звучание, то есть прямо по Тынянову – на семантику во- преки звуку, и, с другой стороны, ориентацию прозы на поэзию не только в плане звуковой организации материала – внесения ритма или даже рифмы в текст, а также стремление достичь той словесной плотности, которой добивается поэзия», В. Губайловский справедливо говорит, что в Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 26 литературе сегодняшнего дня наблюдается довольно интересное явление, которое он характеризует как пример «сетевого мышления – разрушение безусловной иерархии видов словесного творчества» [Губайлов- ский 2002]. Векторы этого явления рассматриваются критиком не только в соот- ношении, к примеру, прозаизации поэзии и верлибра, и не только в непо- средственном соединении стиха и прозы, как в поэме Г. Шульпякова, где стих перемежается с прозаическими вставками. Кстати, подобное и вполне распространенное явление сочетания в рамках текста стихов и прозы литературовед Ю. Б. Орлицкий предложил именовать «прозимет- румом» [Орлицкий 2002: 32]. В. Губайловский анализирует несколько текстов, в которых синтети- ческая природа взаимосвязи и даже взаимозаменяемости поэзия/проза проявляется весьма наглядно. Речь идет о поэме И. Кабыш «Гуляй-поле», объемном, свободном стихе с яркой сюжетностью, а с другой стороны – о повести А. Гаврилова «Берлинская флейта», которая содержит все при- знаки поэзии – от бессюжетности до повторов, ритмического рисунка и ярко обозначенного лирического субъекта. В продолжение мыслей исследователя Е. Абдулаев выявляет несколь- ко факторов прозаизации поэзии. Здесь, прежде всего, внешне-игровой, состоящий в демонстративной записи стиха без изменения его природы – в строку, своеобразная имитация прозы. К таким приемам прибегают Л. Лосев, Д. Быков, М. Галина, А. Аркатова. Схожие игровые тенденции можно наблюдать и в прозе, в стремлении записать ее «в столбик», деко- ративно оформить. С другой стороны, на более глубинном уровне взаи- модействия поэзии и прозы критик отмечает прием «осовременивания» и снижения архетипических литературных сюжетов, как в «Колыбельной для Одиссея» И.Ермаковой, и в целом – движение в сторону стихов- рассказов [Абдулаев 2006]. Заметим, что такой прием, в общем, не нов для литературы, он присутствовал в русской поэзии на всем протяжении ее развития, особо актуализируясь в переходные периоды смены основ- ных литературно-художественных парадигм. Одним из наиболее любопытных случаев «прозы в поэзии» Е. Абду- лаев называет стихи Б. Херсонского. Критик видит пути прозаизации по- эзии в его творчестве в устранении авторского присутствия в тексте (его Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 27 «закадровый голос»), в повышенном внимании к чужой судьбе, в элемен- тах мемуарности, в лаконичности фразы и точности детали, депсихологи- зации и своеобразном освобождении от диктата чувств. Прозаизация по- эзии неизбежно влечет за собой изменения структуры лирического субъ- екта, выражающиеся в редукции эмоционального самораскрытия и упо- мянутой депсихологизации. Она может происходить различными спосо- бами, к примеру, у М. Амелина в «Веселой науке» – через «успешное развитие доромантической поэтики с ее риторической убедительностью» [Абдулаев 2006]. Лирический субъект часто трансформируется в сторон- него наблюдателя, который констатирует события и рассказывает о чу- жих судьбах: «Говорение от первого лица, кажется, сменяется история- ми, рассказанными разными людьми и на разные голоса» [Львов- ский 2007]. Или же выполняет роль переводчика, толмача-транслятора, фигура которого оказалась в фокусе не только поэзии, но и современной прозы [Кукулин 2010]. Представляется совершенно справедливым заме- чание И. Кукулина о том, что поэтическое «Я» 2000-х – «внутренне раз- нородное, собирающее себя из нарочито конфликтных элементов, из смысловых жестов, наделенных разной памятью [...]. Но именно раз- дробленность придает ему удивительную живучесть: в столкновениях жестов и голосов образуются новые смыслы» [там же]. Развиваясь в русле общих тенденций современной литературы, поэзия Д. Быкова, несомненно, обнаруживает движение к прозаизации. Очевид- но, здесь сказывается и параллельное занятие писателя прозой и журна- листикой, создание им художественных биографий поэтов, накопление филологического опыта изучения русской лирики. При этом в поэзии Д. Быкова незыблемой остается доминанта лирической субъективности и в целом качество лиричности, которое присуще и тем его текстам, кото- рые тяготеют к эпизации и прозаизации. Обратимся к стихотворениям Д. Быкова, записанным прозой, а таких в его поэзии немало. В критике их расценивают скорее как формальный эксперимент, имитацию прозы. Условно обозначим эти тексты термином стихопроза, в которой четко соблюдены основные стиховые параметры – рифма, метр, ритм, но нарушена строфическая запись. Именно строфика в разные периоды развития русской поэзии чаще всего подвергалась деформациям, становилась полем для экспериментов Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 28 не только формальных, но и семантических. Вспомним поэтическую «сдвигологию» кубофутуристов, наиболее ярко отразившуюся в стихо- вой «лесенке» В. Маяковского. Или пульсирующую, разорванную свое- образным поэтическим синтаксисом строфику М. Цветаевой, или же ус- ложненную интонацией и анжамбманами строфу И. Бродского. Во всех трех случаях природа нарушения классической строфической записи раз- лична и обусловлена общей системой художественных воззрений и нова- торскими поисками этих авторов. Заметим, что Д. Быков также уходит от строфического канона не только в целях формального эксперимента. По- пытаемся определить задачи и функции подобного приема как одну из стратегий прозаизации. Стихопроза Д. Быкова в целом отражает основные черты мирообраза и поэтики, характерные для его поэтического творчества в целом [см.: Заярная, 2010]. Смысловой диапазон стихопрозы достаточно широк – от бытовых зарисовок и криминальных сюжетов до метатекстов, содержа- щих анализ собственного поэтического стиля, развивающих традицион- ные для мировой поэзии мотивы поэтических памятников, посмертной судьбы поэта. Один из ранних примеров использования прозаической записи в стихе – «Пригородная электричка» (1986). Зарисовка случайно оказавшихся вместе попутчиков и вытекающего из этой сюжетной ситуации изобра- жения неприглядного нищего быта российской глубинки уже сама по се- бе предполагает прозаическую форму записи. Писатель подробно фикси- рует не внушающие оптимизма приметы этого быта – вид самой элек- трички, «грязной, мерзлой, нежилой», в которую вполне вписываются ничем не примечательные, серые и вялые лица попутчиков. Настроение тоски и уныния усиливает неприглядный пейзаж за окном: «Одинокий призрак стога, почерневшие дома – и железная дорога безысходна и пря- ма» [Быков 2007: 29; далее указываем только номера страниц]. Образ же- лезной дороги, в целом знаковый для творчества Быкова, соотносится с некрасовской традицией социальности, переходящей в разряд философ- ских экзистенциальных мотивов. Перечень бытовых деталей усиливает образ убогого захламленного существования, а главное передает ощуще- ние тоски и скуки жизни как всеобщего состояния, в которое, кажется, погружены все участники монотонной езды в электричке. Мотив соци- Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 29 альной неустроенности перерастает в образ вселенской тоски: «Над кус- тарником и даже над полоскою лесной – дух безлесья, неуюта, холод, пустота, печаль» [29]. Вместе с тем, в финальных строках, которые наме- ренно отделены автором от всего предыдущего текста, в характерной для поэта иронической манере прослеживается оригинальное переосмысле- ние чеховского мотива преодоления, изживания рабской психологии са- мим человеком. Это своеобразный призыв, иронически и вместе с тем символически звучащее обращение: «Уберите ваши ноги! Дайте голову поднять!». Социальная проблематика, реалии современной поэту российской действительности и размышления о судьбе поэта на их фоне широко раз- вернуты в стихопрозе «Инструкция» (2003), «Отчет» (2005). Стихотворение «Отсрочка» (1998), также оформленное в виде прозаи- ческого фрагмента, представляет модель автобиографического повество- вания. Напряженная жизненная ситуация лирического героя – призывни- ка, ожидающего отсрочки службы в армии, запечатлена психологически достоверно. Вместе с тем в обрисовке ее прослеживается метафизиче- ский оттенок. Решение комиссии военкомата сравнивается с приговором Страшного суда: «Из прежней жизни уворован без оправданий, без при- чин, занумерован, замурован, от остальных неотличим, часами шорохам внимаю, часами скрипа двери жду – и все яснее понимаю: все то же бу- дет и в аду. Ладони потны, ноги ватны, за дверью ходят и стучат… Все буду ждать: куда мне – в ад ли? И не пойму, что вот он ад» [40]. Бытовой уровень, сотканный из множества деталей и материально-телесных под- робностей, трансформируется в бытийный и благодаря торжественной риторике, частью которой является стихотворный метр. Четырехстопный ямб в данном случае маркирует высокую одическую традицию и актуа- лизирует в читательском восприятии аллюзию пушкинского стиля оне- гинского романного повествования в стихах. Движение от обыденного к возвышенному подчеркнуто контрастом ритмики начала и конца стихо- творения. В начале использован трехстопный ямб с небольшими нару- шениями ритма, включены жаргонизмы, что в комбинации создает иллю- зию разговорной речи. В конце текста поэтическое высказывание дости- гает максимума торжественности и пафосного звучания благодаря метру и возвышенной лексике: «Но в первый миг, когда, бывало, отпустят на Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 30 день или два – как все цвело и оживало, и как кружилась голова, когда, благодаря за милость, взмывая к небу по прямой, душа смеялась и моли- лась, и ликовала, Боже мой» [41]. Думается, что важным компонентом, обусловившим прозаическую запись стихотворения «Отсрочка», является установка на психологиче- скую достоверность обрисовки состояния юноши, мучительно ожидаю- щего решения своей судьбы у двери военкомата. Чувство страха, макси- мального напряжения душевных сил передано буквально на физическом уровне, с освещением таких непоэтических подробностей, как «ладони потны», «ноги ватны», «в поту, в смятенье, на пределе». С другой сторо- ны, очевидно основополагающее лирическое содержание стихотворения, в котором саморефлексия лирического героя достигает максимума, пере- дано чувство врученности своей судьбы высшим силам и переживание благодарности Богу за положительный вариант ее решения. Здесь же за- явлен основополагающий принцип философии и мироощущения лириче- ского героя – поэтизация мгновения, паузы: «в отсрочке, в паузе живу». Оригинальную интерпретацию социальной тематики представляет со- бой более поздний вариант стихопрозы «Газета жизнь» (2011). Здесь поэт обращается к криминальному сюжету бытового ограбления и убийства, его расследования правоохранительными органами и освещения в сред- ствах массовой информации. Текст совмещает в себе элементы баллады и стилизации под «жестокий романс», а с другой стороны имитирует черты газетного репортажа. Фактором, обусловившим прозаическую запись стиха, в данном случае можно считать ярко выраженную нарративность. В повествовании использована форма второго лица, содержится обилие обращений к воображаемому слушателю, демонстрируются признаки сказа. При этом создан речевой портрет рассказчика, принадлежащего к социальному типу приблатненного водителя, употребляющего просторе- чия и блатной жаргон: «прикинь, братан», «фигак», «трындел», «выделы- вался люто» и др. Уголовный сюжет – изображение жутких натуралисти- ческих подробностей убийства и расследования преступления, общий разговорный стиль, безусловно, контрастируют с основным метром – че- тырехстопным ямбом, оформляющим текст. Подобный контраст, несо- мненно, заключает в себе ироническое начало и рассчитан на создание игрового эффекта. На фоне криминального сюжета проступают другие Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 31 социальные неурядицы: нищета и заброшенность русской деревни («свернешь с дороги на проселок, а там четырнадцатый век: ни огонька, забор, канава…», «соседей нет, деревня мрет»), неумение и нежелание следствия докопаться до истины, продажность прессы и др. Стихотворе- ние «Газета жизнь» помещено в подборке «Пять песен», опубликованной в «Новом мире» [Быков 2011], за ним следует тематически близкое сти- хотворение «Русский шансон», что формирует необходимый контексту- альный фон для характеристики определенного социального среза рос- сийской действительности. Ряд текстов Д. Быкова, презентующих стихопрозу, объединены внут- ренним сюжетом саморефлексии лирического героя, его самоидентифи- кации в современном жизненном и литературном пространстве. Здесь в полной мере реализуется один из важных принципов поэтики Д. Быкова, не раз отмечавшийся критиками – «тождество биографического Быкова и [...] литературного героя» [Бак 2010]. В стихотворении «Я не могу ук- рыться ни под какою крышей…» (2003) самоанализ лирического героя, достигшего «тридцати семи», по меркам русской поэзии – возраста по- этической зрелости – плавно переходит в метатекстуальную характери- стику особенностей собственного творчества: «знание жизни, палитра жанровая, выделка класса люкс, плодовитость – плюс» [269]. Самоиден- тификация лирического героя складывается из социальных, националь- ных, культурных параметров, соотношение которых приводит героя к убеждению в своей уникальности и самости: «Я не принадлежу ни к на- ции явно пришлой, ни к самопровозглашенной нации коренной. [...] Не сливочный элитарий, не отпрыск быдла, я вижу все правды и чувствую все вранье» [268]. Вместе с тем, поэт соотносит свою судьбу с характер- ными российскими судьбами поэтов в исторической ретроспективе: «кроме плетенья словес, ничего не умея толком (поскольку другие заня- тья, в общем, херня) – по отчим просторам я рыскаю серым волком до сей поры, и ноги кормят меня. То там отмечусь, то тут чернилами брыз- ну. Сумма устала от перемены мест. Я видел больше, чем надо, чтобы любить Отчизну, но все не дождусь, когда она мне совсем надоест. Вдо- бавок я слишком выдержан, чтобы спиться и слишком упрям, чтобы при- биться к вере отцов. Все это делает из меня идеального летописца, кото- рого Родина выгонит к черту в конце концов» [268]. Неизменная ирони- Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 32 ческая интонация, сопутствующая самоанализу лирического героя, орга- нически сочетается с интертекстуальным обыгрыванием русской поэти- ческой традиции, начиная от Пушкина и заканчивая Бродским. Другая попытка саморефлексии лирического героя осуществлена в стихотворении «Жил не свою. Теперь кукую…» (2004). Прозаическая запись здесь адекватно отражает сбивчивый характер внутренней речи, поток сознания лирического героя. Имитация прозы в данном случае по- рождает также эффект максимально откровенной дневниковой исповеди, которая не должна быть скована строгой строфической формой, стихо- творной «решеткой». Комплекс мучительных сомнений лирического ге- роя в правильности выбора пути, в том, насколько полноценно прожита им единственная и неповторимая жизнь, одолевает лирического героя, выплескиваясь периодически в возгласы: «Я не Быков, я другой!», «И вот мечусь, перемежая стыд и страх, и слезы лью. Меня не так гнетет чужая, как мысль, что кто-то взял мою» [279]. Прозаизация лирики соединена здесь с органичной включенностью в стихию русской поэтической клас- сики, пушкинской и лермонтовской традиции. Часть стихопрозы, содержащей активный элемент саморефлексии ли- рического героя, трансформируется в метатексты, другая же граничит с метафизической лирикой. К числу первых отнесем известный «Пэон чет- вертый», который не обойден вниманием критиками, писавшими о Д. Быкове. Возникает вопрос, почему именно в этом стихотворении, наи- более ярко воплотившем образы мировой поэзии и традиционный мотив посмертного бытия поэта, автор применил запись прозой? Думается, это обусловлено рядом причин. Во-первых, стремление визуально передать эпический размах, грандиозность фантастической картины мироздания, которой «тесно» в привычных рамках графики стиха. По меткому заме- чанию И. Сурат, «необычайное паренье» державинского Лебедя обраща- ется у Быкова мощным и остросовременным по своей стилистике по- смертным полетом «дочеловеческого» диковинного чудища, в котором поэт с удивлением узнает себя самого. На первый взгляд кажется, что этот фантастический полет с делом поэзии никак не связан, а связан ско- рее с кинематографом поколения 3Д» [Сурат 2012]. Во-вторых, здесь сказалось, очевидно, стремление полемически заост- рить гротескную необычность, нетипичное для русской поэзии перево- Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 33 площение лирического субъекта, подчеркнуть грандиозность и монумен- тальность образа. Это – некое чудище с перепончатыми крыльями, дра- коньим хвостом, гибкостью змея и глазом орла. Имя ему автор подобрать затрудняется, смешивая мифологические, литературные и естественно- научные наименования – Плезиозавр, Егудиил, Нафанаил, Левиафан, Ги- перборей, Каталабют. Литературный термин, вынесенный в заглавие, – «пэон» («пэан») – означает не только определенный стихотворный раз- мер, но и «в античном мире песнь в честь бога солнца Феба, а затем – благодарственная песнь богам за спасение и, наконец, просто победная песнь» [Квятковский 1966: 229]. Семантика прозаической записи стиха в перенесении акцента, внимания читателя с поэтического метра на изна- чальный смысл, значение пэона. Тем более, что одним из смыслообра- зующих мотивов стихотворения Д. Быкова как раз и становится мотив победы над смертью, творческого преображения лирического героя. Тема поэтической рефлексии организует и стихотворение «Избыточ- ность» (2003), обладающее всеми признаками метатекстуальности. Фак- тически, Д. Быков осуществляет аналитический разбор собственного творческого метода, вступает в полемику с критиками-оппонентами, об- виняющими его в многословии и «всеядности». Безусловно, для подоб- ного критического метатекста – разбора собственного творчества, анало- гичного мини-статье, вполне применима прозаическая запись, которая в данном случае выполняет роль маркира пограничной жанровой ситуа- ции. Рассуждая о чувстве меры, присущем поэзии, Д. Быков не отвергает своего дара избыточности, многословия, которое характерно, скорее, для прозы, и даже по-своему этим даром гордится: «Спросил бы кто: хочу ли я постичь великое, святое чувство меры? И с вызовом отвечу: не хочу. Как тот верблюд, которому судьба таскать тюки с восточной пестротою, – так я свой дар таскаю на горбу, и ничего» [267]. Отстаивая специфич- ность своего таланта, в том числе и в полемике с общепринятой поэтиче- ской традицией, Д. Быков прибегает к метафорической образности онто- логического порядка: «В конце концов и весь Господень мир – один оше- ломляющий избыток, который лишь избыточным вместить». Поэтиче- ский метод Д. Быкова не случайно обретает диаметрально противопо- ложные оценки в критике. С одной стороны, А. Саломатин полагает, что «в картине мира Быкова отсутствует не только непостижимое и возвы- Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 34 шенное, но и какая бы то ни было иерархия вообще» [Саломатин 2010]. С другой стороны, справедливо пишет Д. Бак: «Дмитрий Быков при всей своей откровенно демонстрируемой всеохватности и любвеобильности никогда (или почти никогда) не скатывается ни до одной из плоских и банальных крайностей. Он не становится ни сентиментально всеядным, ни циничным и желчным, сохраняет в неприкосновенности живую серд- цевину поэтического протеизма, многим не нравящейся способности го- ворить противоположное, несводимое к единому знаменателю» [Бак 2010]. Осознание Д. Быковым божественной природы своего дарования, ко- торое, одновременно, и «тяжкий крест», приводит его к стоической пози- ции: «Я вытерплю усмешки свысока, и собственную темную тревогу, и всех моих прощаний пустыри» [267]. Саморефлексия лирического героя – поэта, осмысление всех состав- ляющих комплекса судьбы поэта и специфики его биографии в России зачастую сополагаются в стихопрозе Д. Быкова с метафизической про- блематикой. В стихотворении «Вся жизнь моя обводит…» поэт настой- чиво утверждает философскую идею быстротечности времени, бренно- сти всего земного: «Вся жизнь моя обводит, как обводной канал, ту мысль, что все проходит, то есть нам никто не врал»; «Ни божественное слово, ни верещащий соловей не значат ничего другого, кроме бренности своей» [280]. Изложение темы разворачивается как своенравное, неупо- рядоченно-ассоциативное течение мысли, причем ассоциации подобраны весьма произвольно. Вместе с тем, в тексте явно прослеживаются и эле- менты непринужденной беседы, стилизованной под дружеский треп «на вечные темы», где обязательны обращения к читателю-слушателю: «А ты сидишь и уминаешь шоколадное драже. Оно проходит, ты понимаешь? Не понимаешь? А я уже» [281]. В таком контексте общего иронического снижения философской проблематики прозаическая запись стиха, безус- ловно, выполняет немаловажную роль, работая уже на визуальном, гра- фическом уровне. Два других метафизических текста «Хорошо тому, кто считает, что Бога нет…» (2004) и «Озирая котел, в котором…» (2004) представляют, по сути, два философских диспута, в центре которых извечная проблема соотношения веры и скепсиса. В первом стихотворении развернута свое- Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 35 образная историческая парадигма русской поэзии в ее отношениях с Аб- солютом: от «вольтерьянца-отрока в садах Лицея», через «сомневающе- гося», но «слышащего музыку сфер» поэта, и до современного автора в лице самого лирического героя. Несмотря на явственность аллюзивных отсылок, вырисовывается три типа взаимоотношений человека с Богом – вольтерьянский скептицизм, релятивизм, стремление заглянуть за черту и философия безусловной врученности поэта Богу. Функция прозаиче- ской записи стиха в сочетании со стилевой игрой здесь также заключена в заметном снижении сакрального предмета полемики: «Вот такая музы- ка сфер, маловерный друг, вот такие крутятся там машинки. Иногда от- туда доносится райский звук, но его сейчас же глушат глушилки» [288]. Завершает текст своеобразное раскрытие области взаимоотношений с Богом лирического героя. Причем поэт максимально приближает к чело- веку, буквально «одомашнивает» сакральное: «А с меня он, можно ска- зать, не спускает глаз, проницает насквозь мою кровь и лимфу, посылает мне пару строчек в неделю раз – иногда без рифмы, но чаще в риф- му» [289]. В стихотворении «Озирая котел, в котором…» (2004) развернут фило- софский диспут между верующим и агностиком. Здесь контрастно сопос- тавлены две системы мировидения, одна из которых основана на фило- софском скептицизме, а другая зиждется на вероисповедании: «не тверди мне, агностик, что ты во всем сомневаешься. Или нет, тверди – добавляя: «во всем твоем». Ибо есть твое – вопреки убежденью строгому, что лю- бая вера тобою остранена. Есть твое, и мне даже страшно глянуть в ту сторону – до того скупа и безводна та сторона» [294]. В стихотворении отражен достаточно широкий спектр проблем духовной жизни человека, связанных с вероисповеданием, ролью религии в истории и современной жизни. Этот текст соотносится с традицией философских диалогов и мо- жет рассматриваться как мини-трактат. Очевидно, роль прозаической за- писи в данном случае сводится к тому, чтобы придать стихотворению именно такие ассоциации, подчеркнуть и усилить свободное течение мысли. Не случайно Д. Быков использует здесь и элемент иносказания, притчевости, сопоставляя философию человека с жизнью плюща: «Как я знаю всю твою зыбкость, перетекание, разрушение границ – соблазн его так влекущ! Есть твоя вертикаль, и она еще вертикальнее, но скрывает ее Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 36 туман, оплетает плющ. Я боюсь плюща – хоть растенье, в общем, краси- вейшее. Так узорчат лист, так слаба курчавая плеть – но за слабостью этой темнеет такая силища, что и дубу и грабу опасно туда смот- реть» [294]. В ряду полемически заостренных аспектов в стихотворении – истинная вера и безверие, проблемы толерантности и терпимости, стремления к познанию и «спасительное незнание» верующего: «Я не все говорю, не всему раздаю названия, не стремлюсь заглядывать за края – ибо есть зазор спасительного незнания, что тебе и мне оставляет вера моя» [295]. Среди стихотворений Д. Быкова, записанных в строку, встречаем та- кие, в которых подобная форма не обусловлена наличием повествова- тельных элементов, притчевых структур или философских диалогов. Это тексты суггестивного характера, которые представляют собой, скорее, философско-лирические медитации. Любопытен в этом смысле поэтиче- ский цикл «Начало зимы». Первая часть, посвященная смене времен года (осени – зимой) и спровоцированным приходом зимы ощущениям лири- ческого героя, написана классическим четырехстопным ямбом и имеет четкую строфическую организацию. Такая запись призвана подчеркнуть связь с русской поэтической классикой и традициями поэтизации начала зимы. Вторая часть цикла передает гамму ощущений лирического героя, связанных с исходом зимы и предощущением весны: «Я люблю, чтобы был закат цвета ранней хурмы, и снег оскольчат и ноздреват – то есть распад зимы: время, когда ее псы смирны, волки почти кротки и растле- вающий дух весны душит ее полки» [272]. Во время такого предвесенне- го состояния кажется, что время застыло и остановилось. В контексте творчества Быкова категория паузы, промежутка обладает особым фило- софским смыслом, она оказывается единственно и парадоксально прием- лемой для жизни и творчества: «Я начал помнить себя как раз в паузе меж времен – время от нас отводило глаз, и этим я был пленен» [272]. Использование прозаической записи во второй части цикла, очевидно, продиктовано контекстом смысла двух его частей. Поэтизация начала зимы выстроена в традиционном ключе для русской поэтической класси- ки с присущей ей легкостью и изяществом стиля и образности. Тогда как изображение «распада зимы», «позднего февраля» выполнено уже в иной стилистике, другими поэтическими средствами. Здесь скорее можно про- Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 37 следить отсылки к авангардной поэтике: «даже мнилось, что поделом бе- лая ярость зим: глотки, может быть, подерем, но сердцем не возразим. Ну и где триумфальный треск, льдистый хрустальный лоск? Солнце над ним вооружает крест, плавит его, как воск». Отказ от четкой строфической организации стиха в данном случае на графическом уровне подчеркивает эту отличность, инакость образа поздней зимы и самоощущения лириче- ского героя на ее фоне. Прозаическая запись вполне совместима с лога- эдическим стихом, составленным из разнометрических стоп. Причудли- вое соединение анапеста и дактиля, хорея и ямба также рождает ощуще- ние свободного разговорного потока речи и мысли. Схожим образом структурирована философская миниатюра-этюд «В левом углу двора…» (2012), записанная прозой, также представляющая логаэдический стих – сочетание дактиля, хорея, ямба и анапеста. Основ- ной мотив быстротекущего времени запечатлен в миниатюре в аллегори- ческих и эмблематических образах. Например, извечного противостояния старости и молодости: «Старость, угрюма будь, непреклонна будь, нелю- дима, брызгай слюной, прикидывайся тупой, грози клюкой молодым, проходящим мимо, глумись надо мной, чтоб не плакать мне над тобой» [Быков 2012]. Поэт по-своему обыгрывает мифологический архетип, вы- страивая эмблематическую образную параллель осени-старости: «Осень, слезлива будь, монотонна будь, опасайся цвета, не помни лета, медленно каменей. Не для того ли я сделал и с жизнью моей все это, чтобы, когда позовут, не жалеть о ней?» [там же]. Эмблематический образ переходит в индивидуально-лирический мотив, заостренное эмоциональное пережи- вание быстротечности бытия. Другая плоскость семантики образа осени в этом стихотворении по- рождает пронзительно-лирическую интонацию смирения: «День-то еще какой – синева и золото, все прощайте, жгут листья, слезу вышибает лю- бой пустяк, все как бы молит с дрожащей улыбкою о пощаде, а впрочем, если нельзя, то пускай уж так». Миниатюру завершает образ- иносказание, афористическая фраза-загадка: «стать таким, чтоб не жалко было прощаться, может лишь то, что не кончится никогда». Таким обра- зом, это стихотворение – философский этюд соотносится с традицией древнего эпического повествования не только благодаря своеобразной стилизации мерного течения дактило-хореического и логаэдического Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 38 стиха, но и в связи с использованием эмблематических образов, афори- стичных высказываний. Не последнюю роль здесь играет и запись про- зой. Характерно, что текст «В левом углу двора…» помещен Быковым в цикл «Новые баллады». Сама по себе жанровая номинация уже призвана вызвать устойчивую ассоциацию с повествованием. Не случайно и в бо- лее раннем цикле баллад Д. Быкова, где, несомненно, этот жанр подвер- гается разнообразным трансформациям, была использована прозаическая запись по крайней мере в двух текстах. Это – «Десятая баллада» (2003), с заостренной историко-социальной тематикой, и «Двенадцатая баллада» (2004), представляющая полемику лирического героя со своими оппо- нентами-критиками. Прозаическая запись стиха привносит особую смысловую и стилисти- ческую окраску и в лирический эпос Д. Быкова – поэмы «Ночные элек- трички», «Сон о круге», «Сон о Гоморре», включенные автором в цикл поэм. В каждом из этих случаев подобная запись сообщает тексту допол- нительный эффект прозаизации. Лиро-эпическая поэма «Ночные электрички» (1989) обладает несо- мненными признаками стихотворной повести. Ее нарративный дискурс организуется сюжетным гомодиегетическим повествованием, наличием героя-рассказчика в двух ипостасях – участника действия и поэта, ос- мысливающего происходящее с определенной временной дистанции. Лирический сюжет – несостоявшаяся любовь героя – развернут на фоне внешней событийной канвы, представляющей незапланированное путе- шествие со спутницей в московский пригород. Лирическая тема посте- пенно трансформируется в эпический план изображения России. Здесь Д. Быков продолжает и переосмысливает русскую классическую тради- цию путешествий (от «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева, «Железной дороги» Н. А. Некрасова до «Москвы- Петушков» Вен. Ерофеева) и отображения на их фоне самых разнообраз- ных социальных, этических проблем и противоречий российской жизни. Нити традиции тянутся также к фабульной поэзии середины ХІХ века. В стихотворной повести несколько сюжетных линий. В экспозиции представлена судьба героини – ее детство и непростая последующая жизнь матери-одиночки. Показательна ремарка героя-повествователя: Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 39 «Опыт был весьма суровый. Хоть повесть сочинять. Хоть фильм сни- мать» [380]. Другие судьбы детально не развернуты, представление о них дается осколочно, фрагментарно – в том числе, о судьбе самого повест- вователя, о жизни родственников Маши. В широком интертекстуальном пространстве «Ночных электричек» наиболее значимы некрасовский и блоковский претексты, – и не только в связи с особенностями воплощения комплекса железнодорожной темати- ки. Интересно, что даже в обрисовке отдельных черт психологического облика героини задействованы некрасовские аллюзии: «есть женщины: угрюмы и тверды. На чем стоят – уж в том не прекословь им» [390]. Д. Быков показывает широкий спектр социальной проблематики, ко- торая затрагивает не только мир вокзала и вагона электрички, но пере- растает в кричащий образ тотальной неустроенности и нищеты, безду- ховности жизни российской глубинки, переходит на уровень философ- ских обобщений лирического героя об абсурдности бытия в целом. Цепь эпизодов – кража денег и документов героини в вагоне, тщетная попытка восстановить их в ближайшем отделении милиции, нонсенс бюрократи- ческой системы, пьянство родственников героини, теснота вагона элек- трички – лишь частные проявления абсурда, разлитого повсеместно. Справедливым представляется наблюдение критика Вл. Новикова о том, что «для быковского лироэпоса тоже имеется термин из тыняновского арсенала – «симультанность». То есть одновременность, одномомент- ность. Это родовой признак прозы, но он применим и к поэзии, когда книга с внутренним сюжетом в читательском восприятии преодолевает временную протяженность, сливается в единый миг» [Новиков 2011]. Исчезновение денег и документов героини в вагоне – кульминацион- ный эпизод, определивший характер последующих взаимоотношений персонажей и их дальнейшие судьбы. Из рядового бытового эпизода он разрастается до масштабов вселенской катастрофы: «Не знаю, где и как, – по крайней мере, в России этого не превозмочь: любовь не возникает при потере всех документов, паспорта и проч.» [Быков 2007 : 392]. Част- ный драматический случай переходит в горькое размышление о судьбе страны в целом и ее драматической истории: «Да, в первый раз! Уставясь синим взглядом куда-то в зелень мутного окна, ты ехала в тот миг со мною рядом, моя кровоточащая страна, и вырисовывалась, вырастая из Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 40 темноты, из трав, из тополей, истомная, истошная, пустая истерика исто- рии твоей» [396]. Знаковым в этом контексте становится блоковский об- раз России, который жестко трансформируется Быковым применительно к новым историческим реалиям: «Отечество воинственного быдла, в са- мой свободе – злобная рабыня, не Блокова, а Лотова жена! О Русь моя! Вдова моя! До боли…» [398]. Филиппики лирического героя вызваны болью, пониманием тех социальных и исторических предпосылок, кото- рые повлекли за собой нынешнее состояние родины, осознанием своего места не сына, а пасынка родного отечества: «Страна, где мой удел – бо- язнь всего! О, равенства прокрустова лежанка! Казарма! Паспорт! Стройные ряды! Тебе меня не жалко!» [397]. Многосмысленность стихотворной повести раскрывается в движении психологического конфликта, представляющего духовную эволюцию лирического героя-повествователя. Его любовно-романтические порывы разбиваются не только в связи с неблагоприятным стечением обстоя- тельств, но и по причине глубоких этических и ценностных расхождений позиций героев. Это убедительно подтверждается и последующей судь- бой Маши, которая актрисой так и не стала, но зато иными путями доби- лась успеха и положения в обществе: «приобрела подобье глянца и пе- решла в иной видеоряд». Расставание с возлюбленной и со своей мечтой, вместе с тем, означает для лирического героя возвращение в свою среду. Мотив циклического движения, образ своего круга и чужого, не родственного, а потому непо- нятного и враждебного пространства концептуально значим для Быкова и формирует своеобразную оппозицию: «нас держит круг – незримо и упруго. Всегда в своем кругу, в своем дому. И каждый выход за пределы круга грозит бедой и нам, и тем, к кому» [402]. В «Ночных электричках» четко выстраивается сюжетное повествова- ние и событийная канва. Заостряя социальное звучание, Д. Быков, тем не менее, выходит на уровень философских обобщений: «Где тот предел, – о нем и знать не знаешь, – где тот рубеж заказанный, тот миг, когда своей чудовищной изнанкой к нам обернется наш прекрасный мир…» [402]. Глубина общечеловеческого и психологического раскрытия темы позво- ляет автору сохранить лирическую природу текста, подчеркнуть его двойственный мир – происходящее событие и рассказ о нем. Немаловаж- Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 41 ное значение в создании лирического повествования играют метатексту- альные элементы, формирующие сюжет «Послесловия» – рассуждения о судьбе рукописи и ее издания, о конфликте поэмы, о ее герое. Сюжет путешествия лежит в основе еще одной поэмы Д. Быкова – «Сон о круге» (2000), стихотворный текст которой также представлен в прозаической записи. Но в данном случае путешествие скорее вымыш- ленное, разворачивающееся в форме сна, ночного кошмара. Уже в «Про- логе» в локализации пространства жилья героя поэмы, расположенного в зоне железной дороги, задано настроение экзистенциальной тоски, не- уюта. Тип повествования в поэме можно охарактеризовать как смешан- ный – гетеродиегетический, переходящий постепенно в гомодиегетиче- ский. Смены повествовательных ракурсов, переходы от персонажа к я-повествователю совершаются на протяжении поэмы постоянно. Движение сюжета в «Сне о круге» выстраивается как поток сознания лирического героя, и его спонтанность, сбивчивость как раз и призвана отразить прозаическая запись. Свобода движения зарифмованной мысли, выплескивания эмоций не сковывается графикой строфы. В данном слу- чае справедливым кажется допущение В. Губайловского о стремлении Д. Быкова «поглубже упрятать» ритм, «дополнительно надломить» его и взять «напрокат» у прозы повествовательную интонацию [Губайлов- ский 2002]. Как и большинство текстов Д. Быкова, поэма многосмысленна. Внеш- няя фабула выстраивается как погоня героя за случайно встреченной и понравившейся женщиной, о которой он практически ничего не знает, тщетная попытка найти, догнать героиню, следуя по случайно оставлен- ным ею адресам. Вместе с тем, символический смысл поэмы прочитыва- ется как вечный поиск человеком призрачного идеала, превращающийся в бессмысленную погоню, блуждание по кругу: «А проще всего, вероят- но, – пустившись в погоню свою, он просто искал варианта, обманывал круг, колею» [466]. Героя «беспрестанно тревожит тоска по какой-то иной, непрожитой жизни», втягивая его в своеобразную азартную и ро- ковую игру, из которой нет выхода. Впечатление сюрреальности проис- ходящего усиливается игровым приемом раздвоения героя на спящего, который, по-видимому, «знает» развязку истории, и снящегося, который финала не знает и продолжает движение по злополучному замкнутому Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 42 кругу. Мотивы рокового блуждания усиливаются образами экзистенци- ального хаоса, который воплощен, прежде всего, в инфернальной, роко- вой женщине, сеющей повсюду распад и разрушение, в образах брошен- ного дома, наталкивающего лирического героя на ассоциацию с проби- тым «Титаником», запыленной квартиры, которую не узнает жилец. Д. Быков создает свою версию циклического мифа о круговом движе- нии, о вечном возвращении в современном сюрреалистическом изводе. Такой ход вполне органичен для поэта и прозаика с развитой фантазией, склонного сочинять всевозможные версии, например российской истории («Версия»), или библейской притчи («Сон о Гоморре»). Заметим, что «Сон о Гоморре» – также стихотворный текст, записанный прозой и ее имитирующий, представляет собой мистериальную поэму, в которой лю- бопытно трансформирован библейский сюжет (подробнее об этой транс- формации см.: [Заярная 2012]). Ближе к финалу поэмы «Сон о круге» происходит полное переключе- ние регистра повествования на лирическое «я» самого рассказчика, уси- ливаются элементы психологизации, лирической суггестивности и анали- за собственных внутренних противоречий: «За чем эта гонка? За тем ли небесным, воздушным вьюном, который на новые земли сулит и поет об ином? Горячечным шепотом ухо лаская и зыбью дрожа, всю жизнь меня борют два духа, два демона, два миража» [472]. Раздвоение лирического героя-повествователя, его мысли по поводу желаемого и возможного, участия и бездействия, соблазнов и противостояния им, приоритетов привычной повседневности или манящей, праздничной, но призрачной жизни формируют поле метафизической проблематики поэмы: «Покуда я спящий. Покуда за мной ни грехов, ни заслуг. Покуда поет из-под спуда душа моя – замкнутый круг» [474]. Поэма вполне прочитывается и как философский текст о вечно ускользающем бытии, «о границе, которая отделяет человека от него самого и которую он не может перейти и нико- гда не перейдет» [Губайловский 2002], о вечном кружении в лабиринте. Раскрытию лирической субъективности способствуют и метатексту- альные отрывки поэмы. В них проступает облик самого автора, неизмен- но маркирующего свой собственный стиль: «О перечень, перечень, бич мой! Все те же реестры, ряды, синонимы – знак безграничной, привыч- ной тягучей среды» [471]. Одновременно метатекст выстраивается бла- Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 43 годаря общелитературным подходам – обращение автора к читателю и рассуждения о ходе сюжета и элементах «темной» притчи в нем, о вари- антах судьбы героя, о лирических отступлениях. В них расширяется ли- тературное поле поэмы, за счет обыгрывания интертекста формируется культурное многоголосие. Таким образом, к числу путей обновления поэтической речи на совре- менном этапе принадлежат и различные способы ее прозаизации, к кото- рым в принципе поэзия неоднократно прибегала в ходе своего историче- ского развития. Поэтическое творчество Д. Быкова сполна подтверждает эту тенденцию. Повествовательный дискурс его поэзии ярко проявляется благодаря использованию сюжетности, выстраиванию разных типов нар- ратива, возвращению к жанровым формам баллады, стихотворной повес- ти, лиро-эпической поэмы, притчи. Немаловажную роль выполняет и прозаическая запись стиха, которая в большинстве случаев не механиче- ски имитирует прозу, но сообщает текстам дополнительную семантику, органично сочетаясь с другими элементами прозаизации, способствует формированию новой версии поэтического высказывания – стихопрозы. ЛИТЕРАТУРА Абдулаев Е. Проза в поэзии: в поисках единства? // Вопросы литературы. – 2006. – № 5. Эл. ресурс: http://magazines.russ.ru/voplit/2006/5/ab4.html Быков Д. Последнее время. – М., 2007. Быков Д. Новые баллады // Новый мир. – 2012. – № 7. Эл. ресурс: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2012/7/by5.html Бак Д. Сто поэтов начала столетия. О поэзии Дмитрия Быкова и Марии Сте- пановой // Октябрь. – 2010. – № 3. Эл. ресурс: http://magazines.russ.ru/october/ 2010/3/ba16.html Губайловский В. Волна и камень. Поэзия и проза. Инна Кабыш. Анатолий Гаврилов. Сергей Гандлевский // Дружба народов. – 2002. – № 7. Эл. ресурс: http://magazines.russ.ru/druzhba/2002/7/gub.html Заярная И. С. Своеобразие поэтического мира Дмитрия Быкова (Книга «По- следнее время. Стихи. Поэмы. Баллады») // Русская литература. Исследования. Сб. науч. тр. – Вып. 14. – К., 2010. – С.184-199. Заярная И. С. Элементы мистерии в поэмах конца 90-х – начала 2000-х годов // Студії з україністики. Вип. Х. Література. Соціум. Епоха. – Київ – Дрогобич, 2012. – С. 334-347. Квятковский А. Поэтический словарь. – М., 1966. Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 44 Кукулин И. «Создать человека, пока ты не человек…». Заметки о русской по- эзии 2000-х // Новый мир. – 2010. – № 1. Эл. ресурс: http://magazines.russ.ru/ novyi_mi/2010/1/ku11.html Кулаков Вл. Нулевой вариант. Новейшая поэзия: тенденции, концепции и ма- нифесты // Новый мир. – 2010. – № 10. Эл. ресурс: http://magazines.russ.ru/ novyi_mi/2010/10/ku14.html Львовский С. Федору Сваровскому // Воздух. – 2007. – № 2. Эл. ресурс: http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2007-2/kislorod-svarovskomu/ Марченко А. Свет мой, зеркальце, скажи… Субъективные заметки о поэзии и критике // Дружба народов. – 2012. – № 8. Эл. ресурс: http://magazines.russ.ru/ druzhba/2012/8/m18.html Новиков Вл. Будетлянка и архаист. Две поэзии двадцать первого века // Но- вый мир. – 2011. – № 11. Эл. ресурс: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2011/11/ no17.html Орлицкий Ю. Б. Стих и проза в русской литературе. – М., 2002. Саломатин А. Эффект присутствия, или Политика вместо поэтики // Арион. – 2010. – № 4. Эл. ресурс: http://magazines.russ.ru/arion/2010/4/sa22.html Сурат И. А если что и остается… // Новый мир. – 2012. – № 4. Эл. ресурс: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2012/4/s11.html Шайтанов И. И все-таки двадцать первый… Поэзия в ситуации после-пост- модерна // Вопросы литературы, 2011. – № 4. Эл. ресурс: http://magazines.russ.ru/ voplit/2011/4/sh1.html Анотація. Заярна І. С. Стратегії прозаїзації та оповідний дискурс в поезії Дмитра Бико- ва. У статті досліджено сучасні тенденції до зближення поезії і прози, вектори прозаїзації поетичних творів Д.Бикова. З'ясовано художню семантику й функції відтворення віршів прозою у віршопрозі, баладах, поемах письменника в кон- тексті розгортання соціальної проблематики і сюжетів, у ситуаціях створення метафізичного тексту, або ж поглиблення ліричної суб'єктивності, сугестії, у площині метатекстуальності та інтертектуальної гри. Виявлено специфіку опові- дних моделей, типів наративу, динаміки сюжетів, використання моделей притчі та філософського диспуту в названих творах. Ключові слова: поема, віршопроза, наративний дискурс, ліричний суб’єкт, ін- тертекст, сюжет, подієвість, строфіка, метр, метафізична проблематика. Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 45 Summary. Zayarnaya I. S. Strategies of prose and narrative discourse in the poetry by Dmitry Bykov. In the article the modern tendencies of poetry and prose converging, the directions of approaching to prose of D.Bykov's poetry are investigated. There were studied both artistic semantics and method of prosaic presentation of verses in verse-prose, ballads, poems of the writer in the context of range of social problems, plots, in the situations of explication of metaphysical text, immersing of lyric subjectivity, suggestion, in the area of meta-textuality and intertextual games. There were demonstrated the peculiari- ties of such items as narrative models, kinds of narrative, development of plot, applica- tion of models of parable and philosophical dispute in the studied writings. Keywords: poem, verse-prose, narrative discourse, lyric subject, intertext, plot, happening, strophe system, meter, metaphysical problems. Статья поступила в редакцию 1.09.2013. УДК 821.161.1-31 Вс.Иванов Н. В. Беляева (Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко) E-mail: ninabox@yahoo.com СЕМИОТИКА НАРРАТИВА В РОМАНЕ ВСЕВОЛОДА ИВАНОВА «У» Аннотация. Беляева Н.В. Семиотика нарратива в романе Всеволода Иванова «У». Поэтика романа Всеволода Иванова «У» (1929–1932, публ. 1988) проанали- зирована как реализация основных положений русского формализма (в частно- сти, В.Шкловского), представленных в перспективе нарратологической семио- тики. Ключевые слова: русский роман, формальная школа, семиотика, нарратив, нарративные уровни, остранение, интертекстуальность, метатекстуальность, структурализм. Написанный в 1929 – 1932 годах, роман Всеволода Иванова «У» был впервые целиком опубликован на родине писателя в 1988 (в Лозанне – в

Стратегии прозаизации и повествовательный дискурс в поэзии Дмитрия Быкова

Репозитарії

Схожі ресурси