Незнайка Н. Носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут)

Исходя из концепций смеховой культуры М. Бахтина, В. Проппа и Д. Лихачева, рассматривается классический текст детской литературы – трилогия Н. Носова о приключениях Незнайки (1965 г.), полиморфная в жанровом аспекте. Текст является ярким примером реализации принципа карнавальности. Здесь проблема ра...

Ausführliche Beschreibung

Gespeichert in:

Bibliographische Detailangaben
Datum:	2013
1. Verfasser:	Бойчук, А.Р.
Format:	Artikel
Sprache:	Russian
Veröffentlicht:	Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України 2013
Schriftenreihe:	Русская литература. Исследования
Schlagworte:	Научная рецепция и художественная интерпретация классики
Online Zugang:	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/105500
Tags:	Tag hinzufügen Keine Tags, Fügen Sie den ersten Tag hinzu!
Назва журналу:	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Zitieren:	Незнайка Н. Носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут) / А.Р. Бойчук, Н. Незнайка // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2013. — Вип. XVII. — С. 74-86. — Бібліогр.: 19 назв. — рос.

Institution

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine

id	irk-123456789-105500
record_format	dspace
spelling	irk-123456789-1055002016-08-14T03:02:48Z Незнайка Н. Носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут) Бойчук, А.Р. Научная рецепция и художественная интерпретация классики Исходя из концепций смеховой культуры М. Бахтина, В. Проппа и Д. Лихачева, рассматривается классический текст детской литературы – трилогия Н. Носова о приключениях Незнайки (1965 г.), полиморфная в жанровом аспекте. Текст является ярким примером реализации принципа карнавальности. Здесь проблема рассматривается в аспекте знаковости главного героя как традиционного персонажа карнавальных форм искусства – шута. Эволюция образа демонстрирует определенную градацию от балагура, дурака, клоуна до шута. Виходячи з концепцій сміхової культури М. Бахтіна, В. Проппа і Д. Ліхачова, розглядається класичний текст дитячої літератури – трилогія М. Носова про пригоди Незнайка (1965 р.), поліморфна в жанровому аспекті. Текст є яскравим прикладом реалізації принципу карнавальності. Тут проблема розглядається в аспекті знаковості головного героя як традиційного персонажа карнавальних форм мистецтва – блазня. Еволюція образу демонструє певну градацію від балагура, дурня, клоуна до блазня. This article treats the trilogy by N. Nosov about Dunno’s adventures as a classic text of the children’s literature proceeding from the conception of culture of laughter. The present text is the striking example of the realization of carnivalisation’s principle. 2013 Article Незнайка Н. Носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут) / А.Р. Бойчук, Н. Незнайка // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2013. — Вип. XVII. — С. 74-86. — Бібліогр.: 19 назв. — рос. XXXX-0092 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/105500 821. 161. 1–93 Нос. 09 ru Русская литература. Исследования Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України
institution	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection	DSpace DC
language	Russian
topic	Научная рецепция и художественная интерпретация классики Научная рецепция и художественная интерпретация классики
spellingShingle	Научная рецепция и художественная интерпретация классики Научная рецепция и художественная интерпретация классики Бойчук, А.Р. Незнайка Н. Носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут) Русская литература. Исследования
description	Исходя из концепций смеховой культуры М. Бахтина, В. Проппа и Д. Лихачева, рассматривается классический текст детской литературы – трилогия Н. Носова о приключениях Незнайки (1965 г.), полиморфная в жанровом аспекте. Текст является ярким примером реализации принципа карнавальности. Здесь проблема рассматривается в аспекте знаковости главного героя как традиционного персонажа карнавальных форм искусства – шута. Эволюция образа демонстрирует определенную градацию от балагура, дурака, клоуна до шута.
format	Article
author	Бойчук, А.Р.
author_facet	Бойчук, А.Р.
author_sort	Бойчук, А.Р.
title	Незнайка Н. Носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут)
title_short	Незнайка Н. Носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут)
title_full	Незнайка Н. Носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут)
title_fullStr	Незнайка Н. Носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут)
title_full_unstemmed	Незнайка Н. Носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут)
title_sort	незнайка н. носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут)
publisher	Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України
publishDate	2013
topic_facet	Научная рецепция и художественная интерпретация классики
url	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/105500
citation_txt	Незнайка Н. Носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут) / А.Р. Бойчук, Н. Незнайка // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2013. — Вип. XVII. — С. 74-86. — Бібліогр.: 19 назв. — рос.
series	Русская литература. Исследования
work_keys_str_mv	AT bojčukar neznajkannosovavkonteksteideikarnavalʹnostibalagurdurakklounšut
first_indexed	2025-07-07T16:56:59Z
last_indexed	2025-07-07T16:56:59Z
_version_	1837008075173658624
fulltext	Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 74 Summarу. Belyayeva N.V. Semiotics of narrative in Vsevolod Ivanov’s novel “У”. Poetics of Vsevolod Ivanov’s novel “У” (1929–1932, publ. 1982) is analyzed as realization of Russian formalism main theses (V.Shklovsky in particular) which also are visualized in perspective of narratological semiotics. Key words: Russian novel, formalism, semiotics, narrative, narrative levels, en- strangement, intertextuality, metatextuality, structuralism. Статья поступила в редакцию 1.09.2013. УДК 821. 161. 1–93 Нос. 09 А. Р. Бойчук (Черновицкий национальный университет имени Юрия Федьковича) E-mail: mucha.zokotucha@gmail.com НЕЗНАЙКА Н. НОСОВА В КОНТЕКСТЕ ИДЕИ КАРНАВАЛЬНОСТИ (балагур, дурак, клоун, шут) Аннотация Бойчук А. Р. Незнайка Н. Носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут) Исходя из концепций смеховой культуры М. Бахтина, В. Проппа и Д. Лихачева, рассматривается классический текст детской литературы – трило- гия Н. Носова о приключениях Незнайки (1965 г.), полиморфная в жанровом аспекте. Текст является ярким примером реализации принципа карнавальности. Здесь проблема рассматривается в аспекте знаковости главного героя как тради- ционного персонажа карнавальных форм искусства – шута. Эволюция образа демонстрирует определенную градацию от балагура, дурака, клоуна до шута. Ключевые слова: детская литература, Незнайка, Н. Носов, карнавальность, шут, рецепция. В. Пропп считает, что существование литературных произведений о дураках не связано с обилием подобных персонажей в реальном мире. Этот факт, как он подчеркивает, «объясняется тем, что очевидная или Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 75 разоблачаемая глупость вызывает здоровый и доставляющий удовольст- вие смех» [15, с. 88]. Следовательно, литература такого рода первона- чально берет на себя развлекательную или дидактическую функцию. Этот уровень текста сопряжен с образами дурака, клоуна, шута. Д. Лихачев полагает, что именно они видят и озвучивают правду, по- скольку всегда веселы, честны, смелы. Российский филолог настаивает на том, что «дурость – это обнажение ума от всех условностей, от всех форм, привычек» [8, с. 16]. Интерпретируя типологическое сходство об- разов клоуна, шута и юродивого, С. Иванов также приходит к выводу, что шутовство родственно искусству: «Шут – часть толпы [...], весь в диалоге, [...] погружен в праздничное время» [6, с. 16]. Поэтому, как пра- вило, терминами «шут» и «дурак», которые являются выразителями сме- ховой культуры, оперируют как синонимами. М. Эпштейн считает возможным существование у каждого философ- ского строя ума третьего, «постразумного» состояния человека – «своего проекта, своей подлежащей пересозданию вселенной, своего Метода и Абсолюта, а значит, и своей возможности безумия» [19, с. 529]. Наконец, с точки зрения основоположника карнавальной теории М. Бахтина, глу- пость амбивалентна: «ее носитель, шут или дурак – король обратного мира [...] Воспринять слово «дурак» как чистое ругательство, то есть чис- тое отрицание, или, наоборот, как чистую хвалу, – акцентирует ученый, – значит разрушить весь смысл этой амебейной литании» [1, с. 470–471]. Эта концептуальная мысль ученого является для нас исходной методоло- гической точкой. В филологическом дискурсе мотивы глупости, неразумия, безумия и шутовства традиционно экстраполируются на литературу для «взрос- лых». Однако, следует видеть их присутствие и в детской классике. В данном контексте относительно темы детства и детской субкультуры важно учитывать мысль М. Фуко о том, что безумие само по себе – «это детство» [18, с. 479], оно является модификацией «временного, социаль- ного, психологического, органического ребячества» [18, с. 506]. Таким образом, М. Фуко подсказывает перспективные контуры для разработки парадигмы ребенка и функциональности ее культурологического потен- циала. В этом направлении отдельные шаги уже делаются. Так, напри- мер, Е. Радин расширил параллель между детским творчеством и футу- Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 76 ризмом, предложив своеобразную триаду: «дети, душевнобольные и фу- туристы» [16, с. 23]. Исследователь сделал акцент на динамике творче- ских возможностей детского сознания, как опережающих мышление не только взрослых людей, но и науки и техники в целом. С другой сторо- ны, показательными являются и иные примеры текстов о детях. Напри- мер, подчеркивается, что в литературе потерянного поколения детская тема или вовсе отсутствует, или в данном случае повествуется о деграда- ции, нежелательном рождении, а то и появлении детей «из пробир- ки» [17]. Итак, рассмотрим функцию конкретного детского образа наивного простачка, дублирующего очень узнаваемую литературную модель пер- сонажа – шута, носителя «безумного нарратива» (термин О. Иоскевич). Литература для детей и о детях не должна отчуждаться от исследований, посвященных идеям карнавала и дискурса безумства, поскольку тради- ционные образы неразумных, ненормальных, дураков или шутов функ- ционируют в литературе, ориентированной на любой возраст. В частно- сти, с нашей точки зрения, специфику мышления и поведения ребенка в контексте безумства как «культурного символа» [19, с. 512] и присутст- вие шутовства в детской литературе наглядно демонстрирует образ Не- знайки, созданный в 50-е гг. прошлого столетия Н. Носовым (1908–1976). Исследователи неслучайно подчеркивают смещение этим автором ак- цента в изображении внутреннего мира детей в плоскость экзистенци- альной сущности [4, с. 128]. Классик русской детской литературы, лю- бивший творчество Н. Гоголя и не терпевший Ф. Достоевского [13, с. 79], этот автор был мастером незабываемых характеров (Е. Красикова [5, с. 52]) и читательских «капканов» (А. Иванов [5, с. 65]), рассчитанных не только на детей, но и на взрослых. В своё время, Н. Носов был треть- им (после М. Горького и А. Пушкина) переводимым русским писателем (рейтинг 1957 г. [5]). Трилогия о приключениях Незнайки сразу же была переведена на большинство славянских языков, а также на английский, немецкий, французский, китайский, вьетнамский, индийский и другие языки [5], поэтому имеет право считаться международным текстом для детей. Н. Носов активно применяет практику романного жанра, стремящего- ся, как известно, к стилистическому, жанровому и мировоззренческому Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 77 синтезу [3, с. 169]. Он создает классические образцы романов-сказок, по- строенных на определенной жанровой градации – если вспомнить конст- руктивную мысль Г. Гачева, о том что «жанры художественного миропо- нимания усложнятся с усложнением бытия и сознания» [2, с. 65]. Стиль произведений рассматриваемой трилогии зримо трансформируется в со- ответствии с возрастом и опытом героев. Если первая часть «Приключе- ния Незнайки и его друзей» является романом-сказкой, вторая – «Не- знайка в Солнечном городе» – утопическим романом-сказкой, то «При- ключение Незнайки на Луне» уже выступает романом-сказкой с элемен- тами научной фантастики. Таким образом, характер Незнайки в перечис- ленных текстах подчиняется своеобразному ритму жанра, который при- обретает вид параболы. Градация обусловлена авторским пониманием личности главного героя в разных контекстах: Незнайка необразованный (дурачек) – Незнайка воспитанный, но невезучий – Незнайка непослуш- ный (в глазах других персонажей шут). Таким образом, автор использует принцип спирального развития сюжета, который развивается (если ис- пользовать классификацию С. И. Сивоконя) по правилу «цепочки несча- стий» и с помощью «юмора наивности». М. Бахтин подчеркивал, что фигура дурака появляется или активизи- руется на перекрестке отдельных стилевых периодов, олицетворяя собой особую жизненную форму, реальную и утопическую одновременно [1, с. 13]. Образ Незнайки как шута не является прецедентным в имаголо- гической перспективе и детской литературы. Присутствие трансгрессив- ной фигуры шута, например, имеет место в таких произведениях детской литературной классики, как «Колобок», «Винни-Пух» А. Милна, «Золо- той ключик, или Приключения Буратино» А. Толстого, «Академия пана Кляксы» Я. Бжехвы, «Малыш и Карлсон, который живёт на крыше» и «Пеппи Длинный чулок» А. Линдгрен, «Приключения Чиполлино» Д. Ро- дари, «Тим Талер, или Проданный смех» Д. Крюса и многих других. В украинской литературе к данной категории следует отнести большинство текстов В. Нестайка. На примере Незнайки особенности и значение образа шута/дурака вы- рисовываются весьма выпукло. Смех, которым Н. Носов насыщает соз- данную им систему образов, С. Сивоконь соответственно назвал «не- знайским» [5, с. 19]. Исследователь предложил понимать классификацию Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 78 книг Н. Носова – «о незнайках и для незнаек» – как универсальную мо- дель, обусловленную тем, что объяснение мира в носовских текстах обычно ведется с использованием распространенного среди детей всего мира типа «мальчишки, который мало что знает, но стремиться все по- пробовать» [5, с. 19]. Незнайка является именно таким ребенком, и три- логия Н. Носова о его приключениях отображает модель поведения цело- го поколения детей с различными типами характеров, каждый из которых занимает особое звено в карнавальном мире этого текста. Ощущение карнавальности создается завязкой носовской трилогии, авторским обращением к читателю с сентенцией о том, что «в жизни – это одно, а в сказочном городе – совсем другое. В сказочном городе всё бывает» [11, с. 8]. Автор предупреждает и интригует юного читателя, используя некоторые наративные приемы сказочного жанра. Все события развиваются вокруг Незнайки. Реалистично развернутый сюжет первой части трилогии не отменяет карнавальности происходящего, поскольку все остальные персонажи также являются носителями определенной идейной «маски». Н. Носов акцентирует, что главный персонаж – самый известный малыш-коротышка в Цветочном городе, знаменитый своей ленью и невежеством: «Его прозвали Незнайкой за то, что он ничего не знал» [11, с. 9]. Интересно, что ни в одной из романов-сказок о приключениях Не- знайки не дается физиономический портрет главного персонажа. Однако большинство опрошенных нами детей представляет его рыжеволосым мальчиком – очевидно, по ассоциации с привычным типом шута. Подоб- ное впечатление закрепляют и современные цветные иллюстрации к кни- ге (например, О. Зобиной [10]). По замечанию Л. Карасева, «смех, соеди- ненный с красным цветом, неожиданно открывает исходный смысл ры- жего клоуна. Цвет его волос – [...], осколок древнейшего культа рыжих – детей солнца» [7, с. 103]. Не случайно, в книге Незнайка также сравни- вался с попугаем, поскольку «носил яркую голубую шляпу, жёлтые, ка- нареечные брюки и оранжевую рубашку с зелёным галстуком» [11, с. 9]. Во время пребывания в Солнечном городе наряд Незнайки производит такое сильное впечатление, что перечисленные сочетания ярких цветов стают модными. В аспекте темы карнавализации можно сказать, что этот эпизод апеллирует к переодеваниям как обязательному компоненту на- Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 79 родно-праздничного веселья. Однако, если учесть эпоху создания книги о Незнайке с ее особой молодежной субкультурой стиляг, то этот образ сопрягается и с пародированием стиля молодежной культуры 60-х, хотя сегодня эта коннотация исчезает из рецептивного поля. По М. Бахтину, важным моментом карнавалов было смещение иерар- хии, где шута объявляли королем [1, с. 94]. Незнайка делает это само- стоятельно: «Все должны меня слушаться, потому что я главный» [11, с. 101]. Попадая в Зеленый город, он выдает себя за великого героя- изобретателя. Однако ложь разоблачена, все смеются над Незнайкой, и герой удирает в заросли: «Буду сидеть в одуванчиках, а потом они забу- дут про эту историю – и я вылезу» [11, с. 131]. Этот поступок в глазах окружающих окончательно сделал его врунишкой, хвастуном и трусом, откровенным посмешищем. Даже на заборе Незнайка читает надпись: «Незнайка дурак» [11, с. 134], вдогонку слышит: «Незнайка – обманщик! Незнайка – осёл» [11, с. 170]. Как и полагается шуту, герой неуклюж, все у него получается наоборот: «Читать он выучился только по складам, а писать умел только печатными буквами [...]. Он соображал плохо, но ботинки надевал на ноги, а не на голову, – на это ведь тоже соображе- ние надо» [11, с. 12]. Склонность малыша-шута к преувеличениям и фан- тазиям делает его комическим персонажем, а его рассказы комичной «болтовней». Так, например, когда в лоб Незнайке врезался майский жук, это превращается в байку о том, что на него свалилось что-то с Солнца [11, с. 10]. Знайка, конечно же, разоблачает это вранье: «Успокойтесь, братцы! Ничего страшного нет. Разве вы не знаете, что Незнайка – болтун?» [11, с. 11]. В. Пропп отмечал, что посрамлению подвергается не только воля комического персонажа, но и недостаток ума [14, с. 84]. Образ Незнайки-дурачка/шута в сознании юных читателей закрепляется как образ персонажа клоунады, а к клоунам дети всегда относятся с большой симпатией, что и объясняет положительное отношение к этому герою. Карнавализация, по замечанию М. Бахтина, характеризуется своеоб- разной логикой обратности, перемещением верха и низа, пародированим, профанацией, шутовскими увенчаниями и развенчаниями [1, с. 16]. При- ем антитезы, таким образом, следует считать ключевым конструктивным элементом жанра. У Н. Носова он срабатывает на многих уровнях. На- Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 80 пример, антитезой к несерьезному образу Незнайки выступает Знайка. Полярность этих героев подчеркнута уже через антропонимию (Незнай- ка–Знайка). В отличие от своего антипода Знайка очень много читает: «Книги лежали у него и на столе, и под столом, и на кровати, и под кро- ватью. В его комнате не было такого места, где бы ни лежали книги» [11, с. 9]. Знайкин интеллектуальный имидж служил контрастом Незнай- киного: «Одевался он всегда в черный костюм, а когда садился за стол, надевал на нос очки и начинал читать какую-нибудь книгу, то совсем становился похож на профессора» [11, с. 9]. Взаимоотношения этих антиподов (невежды и интеллектуала) никогда не были приятельскими, а, скорее, соперническими и враждебными. Сам Незнайка постоянно критикует Знайку: «Вы его не слушайте, братцы. Это он всё выдумывает, чтобы показать, будто много знает, а на са- мом деле он ничего не знает. Так я ему и поверил, что облако – это ту- ман! Облако – это кисель. Будто я киселя не ел» [11, с. 44]. Знайка, по прибытии на Луну, в свою очередь демонстрирует спутникам-коротыш- кам плохое отношение к Незнайке: «Здешнее население почему-то встретило нас враждебно. Я полагаю, что это результат идиотской деятельности Незнайки и Пончика» [12, с. 380]. После чего Знайка по- стоянно обзывает Незнайку дураком, ослом и не воспринимает всерьез его болезнь (Незнайка заболел ностальгией). Этим Знайка вызывает у юного читателя негативную реакцию. Эволюция героя показывает, что автор решил изменить амплуа Не- знайки, образ главного героя во второй части подан более позитивно, не- жели в других частях трилогии. Незнайка здесь динамичен, инициативен, он лидер. Юный читатель упрекает Незнайку только в том, что он пре- вратил Листика на осла, а ослов из зоопарка на детей-ветрогонов, кото- рые обратили идеальный Солнечный город в хаос. Несомненно, транс- формации людей в ослов имеют большой символический смысл, и этот эпизод говорит о том, что роман Н. Носова рассчитан не только на дет- скую аудиторию. Кроме упомянутого эпизода, поступки Незнайки воспринимаются как не более чем жалкая авантюра. Однако в этой части противостояние Знайки-интеллектуала и Незнайки-дурачка почти исчезает. В адрес глав- ного героя уже никто не посылает обидных слов, не говорит, что он ду- Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 81 рак или осёл, однако, появляется незнайская самоирония: «Шут его раз- берет, что такое со мной» [11, с. 345]. Всё же герой остается неиспра- вимым, в развязке Кнопочка на прощание бросает: «Видеть не могу твою глупую, ухмыляющуюся физиономию» [11, с. 410]. Эта девочка – лучший друг Незнайки в этом романе-сказке, также как и все остальные знакомые, считает его дурачком, глупым мальчиком, шутом. Во второй части трилогии – «Незнайка в Солнечном городе» – герой стает вежли- вее, он учится читать и писать, однако по-прежнему остается лентяем и желает читать только сказки: «Начитавшись сказок, он совсем перестал заниматься делом и, как говорится, с головой окунулся в грёзы» [11, с. 154]. Взаимная любовь к сказочным историям сближает Незнайку с Кнопочкой. Вдвоем они мечтают о шапках-невидимках, коврах- самолётах, сапогах-скороходах, волшебных палочках, ведьмах, колдунах, волшебниках [11, с. 154]. Дружба с Кнопочкой стает сюжетным стерж- нем второй книги трилогии. В целом роман-сказка «Незнайка в Солнеч- ном городе» более всего насыщен мифами детского сознания, формируя определенные читательские и жанровые ожидания (мифы рушатся в за- ключительной книге трилогии). Этот текст Н. Носова в целом можно считать образом детской утопии. Шутовской мир строится как пародия на обычную, то есть внекарна- вальную жизнь, как «мир наизнанку» [1, с. 16]. Ярким примером этого является поиск Незнайкой своих хобби, занятий (что составляет содер- жание первых пяти глав). С помощью этого он надеется стать известным и всеми любимым. Однако, Незнайкина игра на балалайке, скрипке, тру- бе никому из жителей Цветочного города не нравится, даже раздражает [11, с. 12–15]. Незнайка считает, что его всего лишь не понимают: «Еще не доросли до моей музыки. Вот когда дорастут – сами попросят, да поздно будет. Не стану больше играть» [11, с. 15]. Попытки стать ху- дожником для Незнайки завершились созданием карикатур: «Пончика [...] таким толстым, что он даже не поместился на портрете. Торо- пыжку [...] на тоненьких ножках, а сзади зачем-то пририсовал ему со- бачий хвост. Охотника Пульку изобразил верхом на Бульке. Доктору Пи- люлькину вместо носа нарисовал градусник. Знайке неизвестно для чего нарисовал ослиные уши» [11, с. 17]. Такая «бездарная, антихудожествен- ная мазня» (по определению Тюбика) придает попыткам Незнайки коми- Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 82 ческий эффект. Тем не менее, его гиперболизированные шаржи правдиво передают негативные стороны того или иного позитивного персонажа и вызывают смех. На обличительный потенциал смеха, который открывает в высоком – низкое, в духовном – материальное, в торжественном – буд- ничное, обратил внимание Д. Лихачев [8, с. 35]. В балагурских стихах, составленных Незнайкой, таится тот же обли- чительный потенциал: «У Авоськи под подушкой / Лежит сладкая ват- рушка» [11, с. 22]. «Балагурство, – пишет Д. Лихачев, – разрушает значе- ние слов и коверкает их внешнюю форму. Балагур вскрывает нелепость в строении слов, дает неверную этимологию или неуместно подчеркивает этимологическое значение слова, связывает слова, внешне похожие по звучанию» [8, с. 21]. Создает комический эффект и рифма: «Дети часто подбирают «обидные» рифмы к имени того, кого они дразнят, произно- сят свои дразнилки нараспев, пританцовывая, ритмически повторяя неко- торые фразы, выражения, растягивая слова» [8, с. 21]. Сказанное отно- сится и к следующим примерам: «Знайка шёл гулять на речку, / Пере- прыгнул через овечку» [11, с. 21], «Торопыжка был голодный, / Прогло- тил утюг холодный» [11, с. 21]. Таким образом, к образу Незнайки как шута и дурачка добавляется репутация балагура. В этом качестве герой остается до конца трилогии. Последняя часть трилогии, роман-сказка «Незнайка на Луне», являет- ся наибольшей по объему. Первые главы посвящены научным исследо- ваниям Знайки. Культ разума и научного прогресса в этом тексте, в отли- чие от предыдущих частей трилогии, раскрывается здесь более деклара- тивно: «Наука – это не фантастика, но наука не может существовать без фантастики. Фантазия помогает нам мыслить. Одни голые факты еще ничего не значат. Всякие факты надо осмысливать» [12, с. 23]. На- конец, только в третей главе с красноречивым названием «Верх дном» в романе появляется сам Незнайка, собственно в тот момент, когда его на- зывают дурачком [12, с. 36]. Рецептивное сознание юного читателя вос- принимает подобный авторский монтаж как нарративный вектор к вос- приятию данного образа. Знайкины реплики во время подготовки к пу- тешествию выдают негативное впечатление о Незнайке: «В это путеше- ствие должны отправиться лишь самые умные и самые дисциплиниро- ванные коротышки. Незнайка очень хорошо переносит состояние неве- Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 83 сомости, но зато состояние его умственных способностей оставляет покуда желать много лучшего» [12, с. 72]. Именно это ревнивое отноше- ние Знайки к своему антиподу спровоцировало предпринятую авантюру: Незнайка с Пончиком (в этой паре читатель может увидеть пародию на известную литературную пару – Дон Кихота и Санчо Пансу!) отправля- ются ракетой на Луну одни, в очередной раз проявив все те же безответ- ственность, неопытность и баловство. По поводу последней книги трилогии исследователями отмечалось, что автор «строит для детей веселую игрушечную модель взрослого ми- ра» [5, с. 45]. В тексте мелькают названия вымышленных городов, кото- рые являются аллюзией на реальные (Давилон, Грабенберг, Брехенвиль, Сан-Комарик, Лос-Паганос, Паноптикум). Для населения СССР, живше- го в те годы за железным занавесом, эти названия очерчивали контуры ирреального мира. При столкновении двух миров человек из другой страны (цивилизации) в чужих для себя условиях чувствовал себя дура- ком. У Н. Носова эта ситуация приобретает фарсовый характер: при по- пытках Незнайки доказать, что он прилетел с Земли, его безотлагательно воспринимают как сумасшедшего, так как население Луны тоже считает свою планету Землей: «Сумасшедшие всегда воображают себя какими- нибудь великими личностями, знаменитостями или отважными путе- шественниками» [12, с. 129]. Попав на Луну, герои на самом деле попа- дают за железный занавес, им трудно понять, что значит «покупать», что такое «оружие», «динамит», «акционерное общество», «кредит», «бред- лам», «телевидение», «реклама», «фильм» и т.д. Однако коротышки опе- ративно адаптируются. На самом деле, путешествие на Луну было зна- комством не только детей, но и взрослых с миром капиталистического «зазеркалья». Но и тут Незнайка остается верен себе. Во многих сюжетных коллизи- ях героя еще не раз назовут круглым ослом, дурачком, даже угрожают Дурацким островом: «Считается, что если ты не в состоянии зарабо- тать себе на жилище и на одежду, значит, ты безнадежный дурак и тебе место как раз на острове Дураков. Первое время тебя там будут и кормить, и поить, и угощать чем захочешь, и ничего делать не надо бу- дет […]. От такого дурацкого времяпрепровождения коротышка на острове постепенно глупеет, дичает, потом начинает обрастать шер- Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 84 стью и в конце концов превращается в барана или в овцу» [12, с. 136]. В конце концов Незнайка с другом Козликом попадают на этот остров – метафорическое изображение Н. Носовым культуры современного «взрослого» мира [12, с. 416]. В носовской трилогии большое значение в сюжете и композиции от- дается коллективным весельям персонажей (вспомним также замечание М. Бахтина о том, что в карнавалах параллельно «с многодневными уличными действами и шествиями, справлялись особые праздники «ду- раков» и «осла» [1, с. 9]). Н. Носов предлагает уникальный образец кар- навального танца: «Тут заиграла музыка, и все бросились танцевать. Торопыжка закружился с черноволосой Галочкой, Знайка танцевал со Снежинкой, Ворчун – с Ласточкой, [...] доктор Пилюлькин танцевал с Медуницей» [11, с. 136]. В танце врачи спорили о принципах профессии. Пончик танцевал с Кубышкой, разговаривая о сладостях, а Винтик – с Белочкой, танцуя, болтали о машинах [11, с. 138]. «Незнайка танцевал с Синеглазкой. Впрочем, это только так говориться, что Незнайка тан- цевал. На самом деле танцевала одна Синеглазка, а Незнайка прыгал, как козёл, наступал Синеглазке на ноги и всё время толкал других» [11, с. 138–139]. Апогеем карнавального действия стал день рукавичек, во время которого жители Цветочного города и Незнайка со своей компани- ей стали солнечными братьями [11, с. 405]. Безусловно, отмеченый мо- мент содержит богатый рецептивный подтекст. Вся трилогия Н. Носова о приключениях Незнайки является ярким примером осуществления принципа карнавальности. Концепции М. Бахтина, Д. Лихачева и В. Проппа позволяют утверждать, что образ Незнайки служит моделью одновременно шута, дурака и балагура, твор- чески реализованной русским классиком детской литературы. На это ука- зывает и отношение самого автора к своему герою, и внешность персо- нажа, особенности его мышления и речи, поведение в обществе, и, нако- нец, восприятие образа другими персонажами. Шуты и дураки, как пра- вило, ферментируют сюжетику и персоносферу текста, являются цен- тром, сосредоточием всех событий и коллизий. Даже если они не всегда обладают позитивными человеческими качествами, детская рецепция может их облагородить. Именно потому персонажи такого рода часто могут становится продуктивными фигурами и детской литературы. Выпуск XVII (2013) ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 85 ЛИТЕРАТУРА 1. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневе- ковья и Ренессанса. – М.: Худож. лит., 1990.– 543 с. 2. Гачев Г. Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Те- атр. – М.: Изд-во Моск. ун-та; Изд-во «Флинта». 2008. – 288 с. 3. Денисова Т. Н. Роман і проблеми його композиції. – К.: Наукова думка, 1968. 4. Долженко Л. В. Рациональное и эмоциональное в русской детской лите- ратуре 50–80 годов (Н. Н. Носов, В. Ю. Драгунский, В. П. Крапивин): моногра- фия. – Волгоград: Перемена, 2001. – 241 с. 5. Жизнь и творчество Николая Носова: Сб. / Сост. С. Е. Миримский. – М.: Детская литература, 1985. – 256 с. 6. Иванов С. А. Блаженные похабы. Культурная история юродства. – М.: Языки славянской культуры, 2005. – 448 с. 7. Карасев Л. В. Философия смеха. – М.: Рос. гуманит. ун-т, 1996. – 224 с. 8. Лихачев Д. С. Смех как мировоззрение // Лихачев Д. С., Панченко А. М. , Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. – Л: Наука, 1984. – С.7–71. 9. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семиосфера – история. – М.: «Языки русской культуры, 1996. – 464 с. 10. Носов М. М. Незнайко в Сонячному місті: казкова повість / Пер. Ф. Маківчук. – К.: Махаон-Україна, 2012. – 448 с. 11. Носов Н. Н. Собрание cочинений: В 4 т. – М. Дет. лит., 1980. – Т. ІІ. Рома- ны-сказки. – 415 с. 12. Носов Н. Н. Собрание cочинений: В 4 т. – М. Дет. лит., 1981. – Т. ІІІ. Не- знайка на Луне: Роман-сказка в четырех частях. – 463 с. 13. Приходько В. Николай Носов: он любил детство в людях // Дошкольное воспитание, №11, 2001. – С. 73–82. 14. Пропп В. Проблемы комизма и смеха. Алогизмы. Эл. ресурс: http://royallib.ru/read/propp_vladimir/problemi_komizma_i_smeha.html#167999 15. Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. – М: Искусство, 1976. – 183 с. 16. Радин Е. П. Футуризм и безумие: Параллели творчества и аналогии ново- го языка кубо-футуристов. – Б.м.: Salamandra P.V.V., 2011. – 94 с. 17. Руднев В. Смысл как травма. Эл. ресурс: http://rumagic.com/ru_zar/ sci_philosophy/rudnev/4/j24.html 18. Фуко М. Ненормальные: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1974–1975 учебном году. – СПб.: Наука, 2004. Эл. ресурс: http://krotov.info/ libr_min/21_f/uk/o_50.htm Русская литература. Исследования ––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––– 86 19. Эпштейн М. Знак пробела: О будущем гуманитарных наук. – М.: НЛО, 2004. – 862 с. Анотація Бойчук А. Р. Незнайко Н. Носова в контексті ідеї карнавальності (балагур, дурень, клоун, блазень) Виходячи з концепцій сміхової культури М. Бахтіна, В. Проппа і Д. Ліхачова, розглядається класичний текст дитячої літератури – трилогія М. Носова про при- годи Незнайка (1965 р.), поліморфна в жанровому аспекті. Текст є яскравим прикладом реалізації принципу карнавальності. Тут проблема розглядається в аспекті знаковості головного героя як традиційного персонажа карнавальних форм мистецтва – блазня. Еволюція образу демонструє певну градацію від бала- гура, дурня, клоуна до блазня. Ключові слова: дитяча література, Незнайко, М. Носов, карнавальність, бла- зень, рецепція. Summary Alyona Boichuk. Dunno by Nikolay Nosov in the context of concept of carnivali- sation (jester, fool, clown, and buffoon) This article treats the trilogy by N. Nosov about Dunno’s adventures as a classic text of the children’s literature proceeding from the conception of culture of laughter. The present text is the striking example of the realization of carnivalisation’s principle. Key words: children’s literature, Dunno, N. Nosov, carnivalisation, buffoon, recep- tion. Статья поступила в редакцию 29.10.2013.

Незнайка Н. Носова в контексте идеи карнавальности (балагур, дурак, клоун, шут)

Institution

Ähnliche Einträge