Обрядовые и мифологические корни образа Сигурда-Зигфрида в германо-скандинавском эпосе

В данной статье автор рассматривает ритуальные истоки некоторых мотивов и образов германо-скандинавского эпоса. В двух главнейших произведениях германо-скандинавского эпоса – "Старшей Эдде" и "Песни о Нибелунгах" такими образами и мотивами являются образ главного героя (Сигурд...

Ausführliche Beschreibung

Gespeichert in:

Bibliographische Detailangaben
Datum:	2007
1. Verfasser:	Тяглова, М.
Format:	Artikel
Sprache:	Russian
Veröffentlicht:	Кримський науковий центр НАН України і МОН України 2007
Schriftenreihe:	Культура народов Причерноморья
Schlagworte:	Научные публикации преподавателей, сотрудников и студентов кафедры культурологи философского факультета ТНУ им. В.И. Вернадского
Online Zugang:	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/107455
Tags:	Tag hinzufügen Keine Tags, Fügen Sie den ersten Tag hinzu!
Назва журналу:	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Zitieren:	Обрядовые и мифологические корни образа Сигурда-Зигфрида в германо-скандинавском эпосе / М. Тяглова // Культура народов Причерноморья. — 2007. — № 114. — С. 82-87. — Бібліогр.: 15 назв. — рос.

Institution

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine

id	irk-123456789-107455
record_format	dspace
spelling	irk-123456789-1074552016-10-21T03:02:21Z Обрядовые и мифологические корни образа Сигурда-Зигфрида в германо-скандинавском эпосе Тяглова, М. Научные публикации преподавателей, сотрудников и студентов кафедры культурологи философского факультета ТНУ им. В.И. Вернадского В данной статье автор рассматривает ритуальные истоки некоторых мотивов и образов германо-скандинавского эпоса. В двух главнейших произведениях германо-скандинавского эпоса – "Старшей Эдде" и "Песни о Нибелунгах" такими образами и мотивами являются образ главного героя (Сигурда в "Старшей Эдде", в "Песни о Нибелунгах" – Зигфрида), мотив драконоборчества, мотив ученичества и мотив героического сватовства. Применяя методологию, разработанную В.Я. Проппом, автор устанавливает, что в основе этих мотивов лежат отголоски обряда инициации, усложненные наличием в "Старшей Эдде" и Песни о Нибелунгах" различных социокультурных установок. У цій статті автор розглядає ритуальні джерела деяких мотивів і образів германо-скандинавського епосу. У двох найголовніших епічних поемах германо- скандинавського епосу – "Старшої Едді" та "Пісні про Нібелунгів", такими образами й мотивами є образ головного героя (Сігурда в "Старшої Едді", в "Пісні про Нібелунгів" – Зіґфріда), мотив перемоги над драконом, мотив учнівства й мотив героїчного сватовства. Застосовуючи методологію, розроблену В.Я. Пропом, автор стверджує, що в основі цих мотивів є відголосся обряду ініціації, ускладнені наявністю в "Старшої Едді" та "Пісні про Нібелунгів" різних соціокультурних умов. In this article the author considers the ritual sources of some motives and images of German epic literature. In the main works of German epic literature – "Older Edda" and "Song of Niebelunges" such images and motives are the image of the main hero (Sigurd), motive of dragon's killing, motive of apprenticeship and motive of heroic matchmaking. Applying the methodology was devised by V. Propp the author establishes that in foundation of this motive lies the rite of initiation. 2007 Article Обрядовые и мифологические корни образа Сигурда-Зигфрида в германо-скандинавском эпосе / М. Тяглова // Культура народов Причерноморья. — 2007. — № 114. — С. 82-87. — Бібліогр.: 15 назв. — рос. 1562-0808 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/107455 ru Культура народов Причерноморья Кримський науковий центр НАН України і МОН України
institution	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection	DSpace DC
language	Russian
topic	Научные публикации преподавателей, сотрудников и студентов кафедры культурологи философского факультета ТНУ им. В.И. Вернадского Научные публикации преподавателей, сотрудников и студентов кафедры культурологи философского факультета ТНУ им. В.И. Вернадского
spellingShingle	Научные публикации преподавателей, сотрудников и студентов кафедры культурологи философского факультета ТНУ им. В.И. Вернадского Научные публикации преподавателей, сотрудников и студентов кафедры культурологи философского факультета ТНУ им. В.И. Вернадского Тяглова, М. Обрядовые и мифологические корни образа Сигурда-Зигфрида в германо-скандинавском эпосе Культура народов Причерноморья
description	В данной статье автор рассматривает ритуальные истоки некоторых мотивов и образов германо-скандинавского эпоса. В двух главнейших произведениях германо-скандинавского эпоса – "Старшей Эдде" и "Песни о Нибелунгах" такими образами и мотивами являются образ главного героя (Сигурда в "Старшей Эдде", в "Песни о Нибелунгах" – Зигфрида), мотив драконоборчества, мотив ученичества и мотив героического сватовства. Применяя методологию, разработанную В.Я. Проппом, автор устанавливает, что в основе этих мотивов лежат отголоски обряда инициации, усложненные наличием в "Старшей Эдде" и Песни о Нибелунгах" различных социокультурных установок.
format	Article
author	Тяглова, М.
author_facet	Тяглова, М.
author_sort	Тяглова, М.
title	Обрядовые и мифологические корни образа Сигурда-Зигфрида в германо-скандинавском эпосе
title_short	Обрядовые и мифологические корни образа Сигурда-Зигфрида в германо-скандинавском эпосе
title_full	Обрядовые и мифологические корни образа Сигурда-Зигфрида в германо-скандинавском эпосе
title_fullStr	Обрядовые и мифологические корни образа Сигурда-Зигфрида в германо-скандинавском эпосе
title_full_unstemmed	Обрядовые и мифологические корни образа Сигурда-Зигфрида в германо-скандинавском эпосе
title_sort	обрядовые и мифологические корни образа сигурда-зигфрида в германо-скандинавском эпосе
publisher	Кримський науковий центр НАН України і МОН України
publishDate	2007
topic_facet	Научные публикации преподавателей, сотрудников и студентов кафедры культурологи философского факультета ТНУ им. В.И. Вернадского
url	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/107455
citation_txt	Обрядовые и мифологические корни образа Сигурда-Зигфрида в германо-скандинавском эпосе / М. Тяглова // Культура народов Причерноморья. — 2007. — № 114. — С. 82-87. — Бібліогр.: 15 назв. — рос.
series	Культура народов Причерноморья
work_keys_str_mv	AT tâglovam obrâdovyeimifologičeskiekorniobrazasigurdazigfridavgermanoskandinavskomépose
first_indexed	2025-07-07T19:58:35Z
last_indexed	2025-07-07T19:58:35Z
_version_	1837019500363382784
fulltext	Темненко Г.М. ПЕРЕЧЕНЬ КОРАБЛЕЙ В «ИЛИАДЕ» ГОМЕРА: КОМПОЗИЦИОННАЯ И АКСИОЛОГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИИ 82 наследие»). – М.: Лабиринт, 2001. 26. Ярхо В. Н. Гомеровский эпос // История всемирной литературы. В 9 т. – М.: Наука, 1983. – С. 316-328. 27. Kirk G. S. The Iliad: A Commentary. Vol.1: Books 1-4. – New York: Cambridge Univ. Press, 1985. Тяглова М. ОБРЯДОВЫЕ И МИФОЛОГИЧЕСКИЕ КОРНИ ОБРАЗА СИГУРДА-ЗИГФРИДА В ГЕРМАНО-СКАНДИНАВСКОМ ЭПОСЕ Образы германо-скандиновского эпоса оказали огромное влияние на европейскую культуру XIX-XX столетий. Опираясь на них, Р. Вагнер создал тетралогию «Кольцо Нибелунга», Дж. Р. Р. Толкиен – «Силь- мариллион». Популярность героев и сюжетов этих произведений порождает множество вариаций и интер- претаций не только в литературе, но и в живописи, скульптуре, кинематографе. Поэтому изучение германо- скандиновского эпоса является актуальным для понимания не только истории культуры, но и её настояще- го. Два главнейших произведения германо-скандинавского эпоса – «Старшая Эдда» и «Песнь о Нибелун- гах», объединенные содержанием круга сказаний о Сигурде-Зигфриде и кладе Нибелунгов, отличаются тем, что отражают различные стадии развития общественного строя, переход от коллективного сознания к ин- дивидуальному. «Старшая Эдда» содержит идеалы родового строя и создана в период его распада; «Песнь о Нибелунгах» – уже эпос феодальный. Исследование мифических мотивов этого круга текстов представляет интерес как способ уточнения особенностей этих различных стадий социокультурного сознания. Еще Г. В. Ф. Гегель замечал, что "мифология, сплетаясь с героическими деяниями людей… сложилась в виде настоящих эпопей…" [6, с. 477]. Е. М. Мелетинский истоками формирования эпоса также считал ис- торию и миф. Однако здесь возникает вопрос об их соотношении в героическом эпосе. При рассмотрении архаического эпоса на первый план выступает миф. Очень часто время описывае- мых событий – это время первотворения; время здесь соединяет в себе и прошлое, и настоящее, и будущее. Герой архаического эпоса имеет черты культурного героя и первопредка, и сам эпос часто вырастает из сказаний о первопредках [10, с. 664]. Классический эпос формируется в условиях консолидации государства. Деяния его героев направлены на борьбу с внешними врагами, угрожающими государственной целостности, строю или правителю [12, с. 572]. Здесь на первый план выходит история – действие уже происходит в «историческое время»; описыва- ются реальные события и личности, хотя они и не избегают мифологизации качеств и поступков. Между архаической и классической формами эпоса можно выделить условную «переходную» стадию формирования эпоса. Исторические события здесь смешиваются, рядом представлены исторические лично- сти, жившие в разные эпохи. События здесь скорее «квазиисторичны» [10, с. 665]. Исторические реалии яв- ляются как бы «канвой», поступки же героя и весь его облик остаются ближе к мифологическому. Очень часто историческая персона, выступающая в эпосе, лишается личностных и индивидуальных качеств, по- ступков, ей приписываются качества и поступки архетипичные, характерные для мифических героев. То же самое можно увидеть и в основных произведениях германо-скандинавского эпоса: «Старшей Эд- де» и «Песни о Нибелунгах». Возникшие на почве франкских и готских сказаний, эти произведения содер- жат отголоски некоторых исторических событий эпохи Великого переселения народов; среди персонажей можно заметить реальные исторические личности. Так, эддический Атли и Этцель «Песни о Нибелунгах» - это гуннский вождь Атилла, Ёрмунрёкк – готский правитель Эрманарих (Германарих), Гуннар (в «Песни о Нибелунгах» Гунтер) – бургундский король Гундихарий. Однако временные рамки здесь смешаны. В «Старшей Эдде» присутствует мифологическая предысто- рия, действующими лицами которой являются боги - Один, Локи и Хёнир. «Песнь о Нибелунгах» заметно приближена к классической форме эпоса, хотя включает архаические мотивы, являющиеся отголосками бо- лее древних пластов культуры. Истоки этих мотивов современные исследователи склонны видеть в мифе, но не природном, а обрядо- во-ритуальном, в жертвоприношениях и обряде инициации [7, с. 13]. С распадом языческого представления о мире сакральные обряды теряют своё значение, первоначаль- ный смысл забывается. Происходит перекодировка, значение обряда искажается, и память о нем, уже непо- нятном, сохраняется как часть сюжетного построения в мифе, эпосе и сказке. При этом все повествование переосмысливается в духе нового мировоззрения. Круг сказаний о Сигурде-Зигфриде с этой точки зрения остаётся еще мало затронутым. Так, А. Я. Гуре- вич видит ритуальные истоки в поступках Гуннара, Хёгни и Гудрун; в образе же Сигурда-Зигфрида он от- мечает только черты культурного героя и первопредка [7, с. 14]. Происхождение некоторых мотивов (уче- ничество у Регина, убийство дракона, пробуждение валькирии), по мнению А. Я. Гуревича, спорно, и неяс- но, восходят ли они к сказке или к мифу [7, с. 14]. В этой связи необходимо обратиться к методологии, разработанной В. Я. Проппом. При анализе вол- шебной сказки и сопоставлении ряда её черт с этнографическими данными он выделил комплекс мотивов, отражающих обряд инициации и примыкающие к нему обряды. Однако при изучении эпоса этот метод практически не учитывается (обычно его применяют только для анализа волшебных сказок и русского бы- линного эпоса). В этой связи обычно рассматривается такой мотив, как сватовство к Брюнхильде (А. Хойс- Научные публикации преподавателей, сотрудников и студентов кафедры культурологи философского факультета ТНУ им. В.И. Вернадского 83 лер), другие же мотивы называются, но не разбираются (Е. М. Мелетинский, В. М. Жирмунский). В данной статье подробный анализ текстов "Старшей Эдды" и "Песни о Нибелунгах" в соответствии с методологией В. Я. Проппа выявляет ритуальные корни некоторых мотивов германо-скандинавского эпоса. Такими мотивами являются ученичество у Регина, убийство дракона, мотив клада Нибелунгов, пробу- ждение валькирии и сватовство к Брюнхильде. Для рассмотрения этих мотивов привлекаются тексты «Старшей Эдды», «Песни о Нибелунгах» а также «Народной книги о роговом Зигфриде» - произведения более позднего. Выявление ритуальных корней необходимо для уточнения смысла произведений, участво- вавших в формировании европейского культурного сознания. Мифологические истоки отчетливо прослеживаются в образе эпического героя. Важнейшим источни- ком формирования эпоса являются мифические сказания о первопредках. Культ героев возникает ранее, чем культ богов, так как проистекает из культа первопредков. В мифических сказаниях первопредок явля- ется создателем земли, людей, приносит различные блага - т. е. выполняет функции культурного героя. Несмотря на то, что в песнях «Старшей Эдды» особое место уделяется сюжету о мести Сигурда за отца («Речи Регина»), всё же мы находим отрывок, где Сигурд сохраняет черты первопредка - основателя рода и вообще рода человеческого в целом. Об этом говорится в «Речах Фафнира». Поверженный Фафнир спра- шивает у Сигурда, какого он роду-племени: «Юнец, юнец! / Кем ты рожден? / Чей сын ты, ответь?» На что Сигурд отвечает: «Я зверь благородный. / Был я всю жизнь сыном без матери; / нет и отца, / как у людей всегда одинок я» [4, с. 229]. Далее следует прозаическая ремарка, в которой говорится, что Сигурд скрыл своё имя, так как «люди в то время верили, что слова умирающего могущественны, если он проклинает своего недруга, называя его по имени». Однако исследователи утверждают, что ремарка - более позднее до- бавление, которое рационализирует поступок Сигурда. Это связано с тем, что первоначальное время («вре- мя сновидений») сменяется историческим, в рамках которого Сигурд уже не может быть первым челове- ком. Поэтому он становится сыном конунга. Любопытно, что ещё в одном произведении, затрагивающем круг сказаний о Сигурде-Зигфриде – «Саге о Тидреке» [9, с. 300] также присутствуют рудименты, свидетельствующие о том, что Сигурд в огромной мере сохраняет черты героя-первопредка. В «Саге о Тидреке» Сигурд – найдёныш, приплывший по волнам в стеклянном сосуде. Это сюжет, типичный для сказаний о первом человеке. Одиночество, о котором гово- рит Сигурд в эддической песни «Речи Фафнира», – это одиночество первого человека, от которого проис- ходят люди. Поступки, совершаемые Сигурдом, это также поступки культурного героя. Это, прежде всего, убийство дракона, которое можно трактовать как акт культурного героя, побеждающего силы хаоса. Кроме того, пер- вым, кто прошел обряд инициации, в мифе является первопредок. В результате прохождения обряда он по- лучает знания и блага. Что касается «Песни о Нибелунгах» и «Народной книги», то здесь Зигфрид уже однозначно сын короля Зигмунда. В эпосе, оформившемся в эпоху феодальных отношений, архаические представления о перво- предках исчезают. Далее необходимо рассмотреть такие мотивы, как ученичество Сигурда, а также убийство дракона. Ученичество Сигурда у кузнеца-колдуна Регина является важным мотивом. Кузнец – сам по себе фигу- ра мифологическая. Ремесло его представляется колдовством; во многих мифах он выступает демиургом – творцом. Это объясняется связью кузнеца с огнём; кузнец мыслится как человек, способный подчинять огонь, хозяин стихии. Металл, с которым он работает (особенно медь и золото, т. е. то, что имеет «золо- той», «огненный» цвет), является проекцией стихии огня [11, с. 253]. Образ кузнеца-колдуна также присут- ствует в эддической «Песни о Вёлунде». Регин выступает учителем Сигурда («Я воспитаю конунга-воина» [4, с. 225]). Именно он выковывает меч Грам, которым Сигурд поражает Фафнира. Это мотив ученичества, тесно связанный с обрядом инициа- ции [11, с. 83]. Этнографические материалы свидетельствуют, что перед обрядом инициации юноши в пле- менах первобытных народов отправляются в лес, где получают необходимые знания. В «Старшей Эдде» лес не упоминается как жилище Регина. Однако этот мотив неожиданно «всплыва- ет» в «Народной книге». Он уже достаточно снижен и имеет не такое значение, которое ему придаётся в «Старшей Эдде». В «Народной книге» Зигфрид, ушедший из дому, скитается по лесу и набредает на жили- ще кузнеца. Юноша просится в подмастерья к кузнецу. Знаменательно, что и здесь убийство дракона осу- ществляется по волеизъявлению кузнеца-учителя. Однако здесь это представлено как желание избавиться от Зигфрида; кузнец посылает Зигфрида в лес (!), где его и поджидает дракон. Лес – это место инициации, иной мир, царство мёртвых, пройдя испытания в котором герой обретает новый статус, магическую силу, получает знания и блага [11, с. 63]. Таким образом, Регин – это лесной учитель, Сигурд – проходящий об- ряд инициации. Интересно, что в «Старшей Эдде» имеется момент, указывающий на связь Сигурда с Одином, который является «патроном» воинских инициаций по представлениям скандинавов. Это тот эпизод в «Речах Реги- на», где Сигурд отправляясь мстить за отца, встречает человека, стоящего на утесе, который называет себя Хникаром [4, с. 226]. Это одно из имён Одина. Затем незнакомец отвечает на вопросы Сигурда. Ответы – это знания, необходимые для воина, которые он получает при прохождении обряда. Отомстив за отца (оригинальный скандинавский мотив), Сигурд, подстрекаемый Регином, убивает дра- кона Фафнира, брата Регина. Характерно, что средство убийства – меч Грам – даётся Сигурду Регином. Это передача хозяином леса волшебного средства инициируемому [11 , с. 84], которое поможет в добыче невес- ты и заключении брака (что также выступает мотивом инициации). В «Старшей Эдде» это средство для Тяглова М. ОБРЯДОВЫЕ И МИФОЛОГИЧЕСКИЕ КОРНИ ОБРАЗА СИГУРДА-ЗИГФРИДА В ГЕРМАНО-СКАНДИНАВСКОМ ЭПОСЕ 84 прохождения обряда; образы змея и лесного учителя, которые у В. Я. Проппа являются ипостасями хозяина леса и стихий [11, с. 56], т. е. хозяина иного мира, здесь дифференцированы. Жилище Фафнира – это не лес, но, тем не менее, это место инициации, иной мир. Это доказывается словами Сигурда: «…Сюда я приехал / по склонам священным» [4, с. 234]. В первом издании «Старшей Эдды» на русском языке перевод прозаичный, и это позволило обозначить мотив отчётливее: «по ту сторо- ну священной горы» [3, с. 49]. В соответствии с концепцией В. Я. Проппа, мифологема горы, а также мифо- логема пещеры (Фафнир живёт в пещере (!) [11, с. 184]) непосредственно прилегает к комплексу мотивов обряда инициации. И гора, и пещера – это иной мир, мир мертвых, в который герой отправляется для при- обретения магических знаний и артефактов. Иной мир – это место инициации. Особого внимания заслуживает способ, которым убит Фафнир. Сигурд вырывает яму на тропе, по ко- торой Фафнир «ходит» на водопой (в тексте «Старшей Эдды» Фафнир – ползающий змей, это указывает на его архаичность, а также на связь с водой как хозяина стихий [11, с. 184]), прячется в яме, и когда Фафнир идёт на водопой, снизу распарывает ему чрево. Первоначально обряд инициации – это проглатывание инициируемых зверем, чудовищем с последую- щим их отрыгиванием [11, с. 207]. Обряд этот сначала является охотничьим, так как дарует силу, власть над зверем. С возникновением воспроизводящего хозяйства обряд отпадает за ненадобностью, однако его от- ражение сохраняется в мифе, эпосе и сказке, где трансформируется до неузнаваемости. В. Я. Пропп говорил, что с возникновением воспроизводящего хозяйства мотив проглатывания чудо- вищем (как получение статуса и благ) [11, с. 191], связанный с лесом, делается непонятен для земледельца, для которого лес – это олицетворение враждебных сил. Само проглатывание уже непонятно и мыслится вредным. Таким образом, мотив заглатывания трансформируется в мотив драконоборчества [11, с. 207]. Рудиментом проглатывания является то, что Сигурд оказывается в яме (проекция брюха чудовища) и распарывает Фафниру брюхо. Обряд инициации связан с получением статуса и знаний. Действительно, Сигурд вопрошает повержен- ного Фафнира, находящегося на пороге смерти. Фафнир мыслится существом, принадлежащим к миру мёртвых, который, в свою очередь, хранит мифические знания (здесь действует мифическое время, соеди- няющее прошлое, настоящее и будущее). Кроме того, ответы Фафнира здесь - это передача знаний лесным учителем. В обряд инициации входило поедание частей тела тотемного зверя. Здесь Сигурд съедает сердце Фафнира и начинает понимать язык зверей (сказочный герой часто учится языку птиц у лесного учителя) [11, с. 196]. В «Младшей Эдде», «Песни о Нибелунгах» и «Народной книге» с помощью дракона Сигурд-Зигфрид приобретает неуязвимость. В «Младшей Эдде» и «Песни о Нибелунгах» этому способствует купание в кро- ви дракона. В «Народной книге» герой обмазывается драконьим салом. «Старшая Эдда» сочетает в себе как архаичные мотивы драконоборчества, так и более поздние. Ини- циируемый герой, получающий знания от змея – хозяина стихий, трансформируется в культурного героя, который побеждает хтоническое чудовище, олицетворяющее силы хаоса. Появление мотива драконоборчества связано с переходом от варварства к цивилизации, созданием го- сударства. Так, герои русского былинного эпоса побеждают змеев, угрожающих государству – здесь при- сутствует также идея национального единства – богатыри защищают «землю русскую». В европейских эпо- сах («Песнь о Роланде», «Песнь о моём Сиде») нет мотива драконоборчества, но присутствует идея нацио- нального единства, национальное самосознание. В «Старшей Эдде», однако, нет идеи государства и национального самосознания. Историзм здесь - это скорее квазиисторизм, который напрямую не связан с прошлым скандинавских народов. Фафнир здесь не враг, угрожающий государству, и даже не вполне образ, олицетворяющий силы хаоса. Это даже не личный враг Сигурда. Убить Фафнира подстрекает Сигурда Регин, чтобы заполучить «выкуп за выдру» - золото Фафнира. Мотив драконоборчества здесь еще не оформляется в классическом варианте. В то же время присутствие в сюжете убийства дракона говорит о том, что поступок этот становится знаковым, статусным для героя, то есть подтверждающим героический статус. Вот почему с драконами сражаются герои германо-скандинавского и англосаксонского эпоса, рыцари круглого стола из цикла о ко- роле Артуре и даже герои современной литературы фэнтези. Вырабатывается образ настоящего героя – ге- роем может быть только тот, кто победил дракона. С мотивами, отражающими обряд инициации, органически связан и мотив сватовства, который также присутствует в «Старшей Эдде» и «Песни о Нибелунгах». Прохождение обряда инициации означает дости- жение брачного возраста и является необходимым условием дальнейшего вступления в брак. Мотив так называемого «героического сватовства» широко распространен в мировом фольклоре. Он присутствует в русском былинном эпосе и сказках. В. Я. Пропп полагает, что мотив героического сватовст- ва также является отголоском архаического обряда и ритуала. В соответствии с концепцией исследователя в мотиве героического сватовства присутствуют такие элементы: 1) собственно сватовство; 2) предбрачные испытания – невеста или её отец требуют выполнения определённых задач, что является условием заклю- чения брака; 3) брак, который также часто содержит испытания (испытание первой брачной ночи). Важную роль здесь играют предбрачные испытания [11, с. 277] и испытание первой брачной ночи [11, с. 283]. Испытаниями очень часто являются состязания в беге, метании, способность становиться невиди- мым – причем противником в испытании нередко является сама невеста, которая выступает как дева- Научные публикации преподавателей, сотрудников и студентов кафедры культурологи философского факультета ТНУ им. В.И. Вернадского 85 богатырша. После них становится ясным, прошел ли герой испытания в ином мире, вынес ли оттуда необ- ходимые знания, завладел ли магической силой или помощником [11, с. 284]. Только обладая ими, герой может противостоять силам, препятствующим собственно вступлению в брак. Иначе говоря, способность пройти испытания подтверждает факт вступления в брачноспособный возраст. Рассмотрим данный мотив в «Песни о Нибелунгах» и «Старшей Эдде». В «Песни о Нибелунгах» присутствуют все три элемента, указанные В. Я. Проппом. Брюнхильда здесь – дева-богатырша, которая выйдет замуж лишь за того, кто победит её в состязании. Это состязания в мета- нии копья, камня и в беге. Характерна знаковость этих испытаний. При этом очень часто герой закидывает предмет в "тридесятое царство" или сам, состязаясь в беге, добегает туда. "Тридесятое царство" - это про- екция "иного мира". Будучи состязаниями, при которых в пространстве перемещаются предметы, метание и бег соединяют два мира: мир живых и «иной мир», мир мёртвых [11, с. 277-278]. Способность их соединить также показывает «побывку» героя в «ином мире», то есть его посвящение. Так как Гунтер не прошел по- священие, то в состязаниях его заменяет Зигфрид, воспользовавшись плащом-невидимкой. Он выполняет задания за Гунтера, а тот только повторяет движения за Зигфридом. То есть Зигфрид выступает здесь в ка- честве волшебного помощника, который в испытаниях заменяет жениха. Плащ-невидимка также обладает знаковостью. Способный делать человека невидимым, он выдает своё происхождение. Это также предмет из «иного мира», мира мёртвых. Поскольку мертвый невидим в мире живых, то предмет из мира мертвых делает и живого невидимым для живых [11, с. 47]. Таким образом, наличие такого «артефакта» также сви- детельствует о прохождении героем посвящения [11, с. 280]. Однако это только проверка. Главное и самое опасное испытание ожидает героя впереди. Это испытание первой брачной ночи [11, с. 283]. В первую брачную ночь Гунтер не справляется с Брюнхильдой, он отвергнут и унижен. Брюнхильда, которая всё ещё обладает богатырской силой, связывает Гунтера своим поясом и вешает его на крюк. Толь- ко наутро, дабы не позориться перед слугами, она снимает его с крюка и разрешает лечь рядом с собой. Уз- нав об этом злоключении, Зигфрид опять вынужден прийти к нему на помощь. Снова воспользовавшись плащом-невидимкой, Зигфрид борется с Брюнхильдой на ложе и принуждает её покориться. Затем он усту- пает место законному супругу, незаметно сняв с Брюнхильды пояс и перстень. Брюнхильда же считает, что повержена Гунтером. В соответствии с данными этнографии, послужившими основой для гипотезы В. Я. Проппа, в древней- ших представлениях первая брачная ночь содержит в себе опасность как момент перехода. Угроза первой брачной ночи заключается в опасности дефлорации женщины, которая имеет мифическую трактовку. Здесь присутствуют рудименты матриархата: женщина обладает властью над плодородием, т. е. способна к дето- рождению и несёт в себе демоническое начало, которое, проявляясь в первую брачную ночь, и представляет собой опасность. Представление об этой силе женщины закрепляется в образе девы-богатырши, обладаю- щей невероятной физической силой [11, с. 285]. Кроме того, опасность представляет сама дефлорация, как пролитие крови, а в особенности крови жен- щины, которая содержит в себе ростки новой жизни (фетиш крови). При пролитии крови как бы истончает- ся граница между мирами. Поэтому дефлорация у первобытных племён осуществлялась не женихом (мужем), а шаманом, обла- дающим магической силой. При этом считается, что дефлорацию осуществляет тотемный предок (тотеми- ческая дефлорация [11, с. 286]). Производилась она сначала до брака, но позднее сливается с человеческой брачной ночью. Позже, когда исчезают тотемистические верования, дефлорация осуществляется мужем женщины. В качестве рудимента тотемическая дефлорация сохраняется в феодальном «праве первой ночи», однако воспринимается это уже не как жизненно необходимый апотропеический акт, а как насилие и узур- пация супружеских прав. Эти верования отражаются в обрядово-ритуальном мифе. Здесь в первую брачную ночь место жениха заступает помощник, пришелец из иного мира. Зигфрид не является пришельцем из иного мира, однако он прошел посвящение. Поборов Брюнхильду на ложе, он не покушается на её честь, но снимает с неё пояс и перстень. Рассказчик связывает это с бах- вальством Зигфрида, однако стоит обратить внимание на знаковость этих предметов. Пояс и кольцо – это мифологизированные вещи, которые считаются оберегами, охраняющими их владельца и дарующими ему силу (мифологема границы). Любопытно, что А. Хойслер, рассматривавший мотив первой брачной ночи, утверждал, что всё-таки Зигфрид лишает Брюнхильду девственности. Тогда Зигфрид поступает в соответствии с ритуалом, подвер- ждение которому во множестве встречается среди этнографического материала. В отличие от «Песни о Нибелунгах», в «Старшей Эдде» немного изменен характер предбрачных испы- таний. Если в «Песни о Нибелунгах» это состязание в силе и ловкости, то в «Старшей Эдде» испытания но- сят магический характер. В «Старшей Эдде» герой должен пройти через стену огня; он должен обладать властью над этой стихией [11, с. 274-275]. В «Старшей Эдде» Сигурд также выступает помощником Гунна- ра. Они меняются обличьями, и Сигурд пересекает огненную преграду. Затем он проводит восемь (по дру- гим версиям три) ночей с Брюнхильд, положив между ней и собой меч, который здесь символизирует чис- тоту намерений и соблюдение клятв, данных Гуннару. Так же как и Гунтер в «Песне о Нибелунгах», Гуннар не может пройти испытания, и поэтому его заменяет прошедший инициацию Сигурд. Интереса заслуживает меч между Сигурдом и Брюнхильд. В соответствии с архаическими верования- ми, женщина зачинает от тотемного предка, поэтому в первую брачную ночь между супругами кладется резное изображение тотемного зверя. В средние века это представление трансформируется в меч на ложе, и Тяглова М. ОБРЯДОВЫЕ И МИФОЛОГИЧЕСКИЕ КОРНИ ОБРАЗА СИГУРДА-ЗИГФРИДА В ГЕРМАНО-СКАНДИНАВСКОМ ЭПОСЕ 86 теперь это уже разделительный элемент [11, с. 287]. Совершенно оригинальным мотивом в «Старшей Эдде» является пробуждение Сигурдом валькирии Сигрдривы. Здесь мы также находим отражение обрядово-ритуального мифа. Пробуждение валькирии так- же содержит элементы, которые относятся к «героическому сватовству». Мотив этот содержит эддическая песнь «Речи Сигрдривы». В ней рассказывается о том, что Сигурд от- правляется во Фраккланд. Герой видит сияние на горе – «как будто горел огонь, и зарево стояло до самого неба». Сигурд подходит ближе и видит ограду из щитов. Он входит в ограду и видит спящего человека в шлеме и кольчуге. Сняв шлем с головы спящего, Сигурд обнаруживает, что это женщина, и разрезает на ней кольчугу. Женщина просыпается, называет себя и рассказывает о причине своего сна – она была валь- кирией, которую Один погрузил в сон за то что она даровала победу не тому конунгу. И теперь она должна выйти замуж. Сигурд спрашивает её, что нового во всех мирах, и валькирия рассказывает ему. Мотив про- буждения валькирии не содержит явного сватовства и заключения брака, но сохраняет элемент предбрач- ных испытаний. Очень часто герой добывает невесту из «иного мира». Здесь же отношение Сигрдривы к «иному миру» очень явно. Это, дева-воительница, присуждающая победу воинам, валькирия, связанная с Одином. Жили- ще её находится на горе (проекция «иного мира») и окружено стеной огня. То, что Сигурд проходит через огонь, показывает, что он может управлять стихиями, то есть прошёл посвящение. То, как валькирия погружена в сон (и само погружение в сон), также выступает отголоском обряда инициации. Сон и смерть в первобытном сознании - явления сопричастные. Поскольку человек, прошедший посвящение, мыслится умершим и воскресшим в новом качестве, то очень часто неофитов при посвящении погружали в сон, который символизировал смерть. Это происходило с помощью усыпляющего напитка или укола шипом; при этом посвящаемый считался или притворяется умершим. Валькирия Сигр- дрива погружена в сон Одином с помощью укола «шипом сна». При этом после пробуждения она должна будет выйти замуж. Сама Сигрдрива говорит, что «дала обет не выходить замуж ни за кого, кто знает страх». Эта формулировка также характеризует предбрачные испытания. Испытания пройдёт только тот, кто не ведает страха, то есть посвящённый. Сигурд здесь также спрашивает у Сигрдривы, «что нового во всех мирах». Для нас это странно, так как валькирия долгое время спала, и знать этого не может. Но не стоит забывать, что сон здесь – это пребыва- ние в царстве мёртвых, где сокрыты тайны прошлого, настоящего и будущего. Сходные элементы в «Речах Сигрдривы» и песнях о сватовстве к Брюнхильд некоторым исследовате- лям дают повод отождествлять Брюнхильд и Сигрдриву. Напрямую они отождествляются только в «Поезд- ке Брюнхильд в Хель». Здесь Брюнхильд – валькирия, погружённая в сон Одином за ослушание. Вокруг её ложа – ограда из щитов и пламени, и пройти через неё может только не ведающий страха, тот, «кто взял зо- лото из логова Фафнира». Сигурд проходит через ограду и проводит с Брюнхильд восемь ночей, положив между ней и собой меч. В «Краткой песни о Сигурде» Брюнхильд не валькирия, но дева-воительница; убивает она себя, надев кольчугу, как перед битвой. Здесь валькирия, разбуженная Сигурдом, не упоминается. В «Пророчестве Грипира» отдельно присутствуют мотивы и пробуждения валькирии, и сватовства к Брюнхильд. Здесь Сигурд встречает Брюнхильд до знакомства с Гьюкунгами; они дают друг другу клятвы, но из-за козней Гримхильд (матери Гьюкунгов) Сигурд забывает о клятвах и женится на Гудрун, сестре Гьюкунгов. В связи с разнообразием трактовок этих мотивов возникли различные точки зрения на их соотношение. Так, А. Хойслер считает, что различные варианты песен – это этапы развития сюжета; Е. М. Мелетинский – что это разные варианты сюжета, бытовавшие параллельно. Таким образом, первичными и вторичными считаются то одни, то другие песни, и, несмотря на то, что проделана колоссальная работа по реконструк- ции первоначального сюжета (главным образом А. Хойслером), этот вопрос до конца не определён. Однако существенно, что рассмотренный материал проясняет связь между обрядом инициации и мотивом героиче- ского сватовства. Специфические социокультурные особенности (обязательное подтверждение вступления в брачноспособный возраст перед заключением брака) находят своё отражение в фольклоре. Таким образом, «Песнь о Нибелунгах» и «Старшая Эдда» содержат некоторые элементы, истоки кото- рых кроются в обряде и ритуале. В них отражаются обряд инициации и обряды, связанные со вступлением в брак, которые, по теории В. Я. Проппа, трансформируются до неузнаваемости и в таком «закодирован- ном» виде и сохраняются в героическом эпосе, мифе и сказке. Главный герой германо-скандинавского эпоса – Сигурд (Зигфрид) сохраняет черты первопредка, куль- турного героя, который борется с силами хаоса и добывает блага. Именно первопредок в мифическом ска- заниях первым проходит обряд инициации. Образ Сигурда-Зигфрида тесно связан не только с мотивом культурного героя, но и с обрядом инициации. Отголоски обряда инициации сохраняются в мотиве убийст- ва дракона и в мотиве ученичества Сигурда. Инициируемый герой, получающий знания от змея, хозяина стихий, трансформируется в культурного героя, побеждающего силы хаоса. Появление мотива драконобор- чества связано с переходом от варварства к цивилизации, созданием государства. В "Старшей Эдде" идея государства не представлена, однако сам факт убийства дракона говорит о том, что здесь уже намечаются основные признаки статуса героя. Другим архаическим мотивом является героическое сватовство. Это сватовство к Брюнхильде (валькирии Сигрдриве), в котором отражаются обряды, связанные со Научные публикации преподавателей, сотрудников и студентов кафедры культурологи философского факультета ТНУ им. В.И. Вернадского 87 вступлением в брак. Это мотивы предбрачных испытаний и первой брачной ночи, в которых сохраняются отголоски верований в демоническую природу женщины, опасность дефлорации для жениха, не прошедше- го обряда посвящения и в результате не получившего магической силы и знаний, способных противостоять этому демоническому началу. Первоначально дефлорацию осуществляло постороннее лицо, а затем уже это право перешло к жениху. В эпосе демоническая природа героини выражается в том, что Брюнхильда - дева- богатырша, а в некоторых песнях "Старшей Эдды" отождествлена с валькирией Сигрдривой. В соответст- вии с методикой анализа, предложенной В. Я. Проппом, это постороннее лицо в сказке и эпосе превращает- ся в магического помощника, роль которого в "Песни о Нибелунгах" играет Зигфрид. Говоря о месте ритуальных истоков в определении смысла произведения, необходимо отметить, что с их помощью сформировались образы, ставшие архетипичными в мировой культуре; древние германо- скандинавские сказания в XIX и XX вв. стали занимать важное место в европейском культурном сознании, они являются уже активной его составляющей. В то же время образы германо-скандинавского эпоса пре- терпевают трансформацию, переосмысление – говоря словами В. Б. Шкловского, "мифы не текут по трубам сквозь всю историю; они изменяются, расщепляются, сопоставляются, взаимно опровергают друг друга…" [15, с. 250]; "Миф – это не многократный посев одного и того же зерна на одной и той же почве. Он не по- вторяет архетип, а возвращает архетип для отказа от него…" [15, с. 251]. Изучение германо-скандинавского эпоса подготавливает почву для процесса ремифологизации культуры, позволяет наполнить миф новым смыслом. Источники и литература: 1. Песнь о Нибелунгах. – СПб.: Наука, 2004. 2. Стурлусон С. Младшая Эдда. – Л.: Наука, 1970. 3. Старшая Эдда. – СПб.: Изд. Глазунова, 1897. 4. Старшая Эдда. – СПб.: Азбука-классика, 2003. 5. Чудеснейшая история о роговом Зигфриде // Песнь о Нибелунгах. Приложения. – СПб.: Наука, 2004. 6. Гегель Г. В. Ф. Эстетика в 4-х т. Т. 3. – М.: Искусство, 1971. 7. Гуревич А. Я. Эдда и сага. – М., 1979. 8. Мелетинский Е. М. Происхождение героического эпоса: Ранние формы и архаические памятники. – М., 1963. 9. Мелетинский Е. М. Эдда и ранние формы эпоса. – М.: Наука, 1968. 10. Мелетинский Е. М. Эпос и мифы. // Мифы народов мира. – Т. 2. – М.: Науч. изд. "БРЭ", 1998. –С. 664- 666. 11. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. – М., 1986. 12. Топоров В. Н. История и мифы. // Мифы народов мира. – Т. 1. – М.: Науч. изд. "БРЭ", 1998. – С. 572- 574. 13. Хлевов А. А. Предвестники викингов. – СПб.: Евразия, 2003. 14. Хойслер А. Германский героический эпос и сказание о Нибелунгах. – М.: Изд. иностр. лит., 1960. 15. Шкловский В. Б. Избранное. – Т. 2. – М.: Худ. лит., 1983. Харитошина Е.С. ОСОБЕННОСТИ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ПОНЯТИЯ «ЛИЧНОСТЬ» В РУССКОЙ РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКОЙ ТРАДИЦИИ КОНЦА XIX-НАЧАЛА XX века Актуальность. Проблема личности - одна из традиционных и наиболее фундаментальных проблем в истории европейской и русской философии культуры. Теоретическое осмысление места личности в обще- стве, условий ее подлинной свободы, структуры и типологии личности, социокультурных и нравственных оснований ее творческой реализации представляет собой целостный процесс развития философских пред- ставлений на протяжении всей истории человечества. В условиях формирования современной глобальной цивилизации изучение факторов, определяющих становление личности, а также выявление закономерностей ее развития не только не утрачивают своего значения, но, напротив, приобретают особую актуальность и остроту. Колоссальные научные и технологи- ческие достижения человечества открывают принципиально новые возможности для человеческой актив- ности в природе и в истории, и, в этом смысле, радикально расширяют пределы свободы человека. Но в русле этих же достижений человек сталкивается и с новыми вызовами, с невиданными в прежние историче- ские эпохи угрозами своей свободе [4, с. 549]. Именно личность, наделенная свободой и жаждой творчества, является одновременно и движущей си- лой, и нравственным ограничителем стремительного и далеко не однородного развития современного мира. И в то же время трагедия культуры, разрушение ее ценностных оснований в технологически организован- ном цивилизационном пространстве неотвратимо оборачивается и глубочайшим кризисом личности. Таким образом, основной целью данного исследования является осмысление культурного и философ- ского наследия российского персонализма конца XIX – начала XX вв., призванное, посредством сопостав- ления многомерных представлений о природе и уровнях организации личности, обозначить главные ценно- стные установки развития личности и активизировать поиск адекватного ответа на разрушительный вызов стагнирующей цивилизации.

Обрядовые и мифологические корни образа Сигурда-Зигфрида в германо-скандинавском эпосе

Institution

Ähnliche Einträge