Военный дискурс и дискурсивное измерение войны
В статье рассматривается военный дискурс в его связи с дискурсами национальным, гендерным и политическим, а также социальный и когнитивный компоненты дискурсивного измерения войны....
Збережено в:
| Дата: | 2007 |
|---|---|
| Автор: | |
| Формат: | Стаття |
| Мова: | Russian |
| Опубліковано: |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України
2007
|
| Назва видання: | Культура народов Причерноморья |
| Теми: | |
| Онлайн доступ: | http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/107807 |
| Теги: |
Додати тег
Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
|
| Назва журналу: | Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| Цитувати: | Военный дискурс и дискурсивное измерение войны / Н.А. Ищенко // Культура народов Причерноморья. — 2007. — № 116. — С. 22-24. — Бібліогр.: 16 назв. — рос. |
Репозитарії
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine| id |
irk-123456789-107807 |
|---|---|
| record_format |
dspace |
| spelling |
irk-123456789-1078072016-10-26T03:03:17Z Военный дискурс и дискурсивное измерение войны Ищенко, Н.А. Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ В статье рассматривается военный дискурс в его связи с дискурсами национальным, гендерным и политическим, а также социальный и когнитивный компоненты дискурсивного измерения войны. У статті розглядається воєнний дискурс у його зв'язку з дискурсами національним, гендерним і політичним, а також соціальний і когнітивний компоненти дискурсивного виміру війни. The author analyses the war discourse in its relationship with the national, gender and political discourses together with the social and cognitive components of the discourse examining of war. 2007 Article Военный дискурс и дискурсивное измерение войны / Н.А. Ищенко // Культура народов Причерноморья. — 2007. — № 116. — С. 22-24. — Бібліогр.: 16 назв. — рос. 1562-0808 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/107807 ru Культура народов Причерноморья Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
| institution |
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| collection |
DSpace DC |
| language |
Russian |
| topic |
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ |
| spellingShingle |
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Ищенко, Н.А. Военный дискурс и дискурсивное измерение войны Культура народов Причерноморья |
| description |
В статье рассматривается военный дискурс в его связи с дискурсами национальным, гендерным и политическим, а также социальный и когнитивный компоненты дискурсивного измерения войны. |
| format |
Article |
| author |
Ищенко, Н.А. |
| author_facet |
Ищенко, Н.А. |
| author_sort |
Ищенко, Н.А. |
| title |
Военный дискурс и дискурсивное измерение войны |
| title_short |
Военный дискурс и дискурсивное измерение войны |
| title_full |
Военный дискурс и дискурсивное измерение войны |
| title_fullStr |
Военный дискурс и дискурсивное измерение войны |
| title_full_unstemmed |
Военный дискурс и дискурсивное измерение войны |
| title_sort |
военный дискурс и дискурсивное измерение войны |
| publisher |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
| publishDate |
2007 |
| topic_facet |
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ |
| url |
http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/107807 |
| citation_txt |
Военный дискурс и дискурсивное измерение войны / Н.А. Ищенко // Культура народов Причерноморья. — 2007. — № 116. — С. 22-24. — Бібліогр.: 16 назв. — рос. |
| series |
Культура народов Причерноморья |
| work_keys_str_mv |
AT iŝenkona voennyjdiskursidiskursivnoeizmerenievojny |
| first_indexed |
2025-07-07T20:32:11Z |
| last_indexed |
2025-07-07T20:32:11Z |
| _version_ |
1837021614052474880 |
| fulltext |
Ищенко Н.А.
ВОЕННЫЙ ДИСКУРС И ДИСКУРСИВНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ВОЙНЫ
22
Ищенко Н.А.
ВОЕННЫЙ ДИСКУРС И ДИСКУРСИВНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ВОЙНЫ
Так как «образ войны всегда конституируется дискурсивно» [4], ее можно изучать посредством анализа
военного дискурса. Под «военным дискурсом» понимается дискурс о войне как в традиционной, так и в со-
временной ее формах. К разряду «военного дискурса» относится дискурс военных о войне (жанр «доклада»
или «сводки»), политиков о войне (разновидность политического дискурса в жанре «интервью»), дискурс
средств массовой информации, освещающих военные действия, частично – дискурсы образовательный, на-
циональный, гендерный, филологический и т.д. Содержание дискурса концентрируется вокруг некоторого
«опорного» концепта, называемого «топиком дискурса» или «дискурсным топиком» (к примеру, дискурс
Наполеоновских войн, дискурс Крымской войны 1853–1856 гг. и т.п.). Анализ его лингвистических и экст-
ралингвистических составляющих в совокупности своей позволяет систематически изучить и описать раз-
личные структуры и стратегии, характерные для военного дискурса. При этом изучаются не только общие
темы и «локальные» значения, но и общая организация дискурса, поскольку «анализ дискурса должен быть
основан на систематической реконструкции социально–исторического поля, в котором был создан объект
анализа дискурса» [6, 4].
Сложность и многосоставность военного дискурса связана с понятием дискурса как такового. Под дис-
курсом понимается текст, погруженный в ситуацию общения, которая включает, кроме текста, еще и экст-
ралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели), необходимые для понимания текста.
Понятие «дискурс» характеризуется параметрами завершенности, цельности, связности, то есть всеми
свойствами текста. Оно рассматривается одновременно и как процесс (с учетом воздействия социокультур-
ных, экстралингвистических и коммуникативно–ситуативных факторов) и как результат в виде фиксиро-
ванного текста.
Таким образом, дискурсивное измерение войны состоит из двух компонентов: социального и когнитив-
ного. Согласно Т. ван Дейку, дискурс – это существенная составляющая социокультурного взаимодействия,
характерные черты которого – интересы, цели и стили [9]. Так как «дискурс – социальная практика» [2, 2],
то военный дискурс принадлежит, в первую очередь, к социальному измерению войны. Социальный ком-
понент включает ежедневный военный дискурс (жанр «доклада» или «сводки», политического «интер-
вью»). С другой стороны, социальные практики характеризуются когнитивным измерением (знания, мне-
ния, верования, нормы, и ценности, убеждения и стереотипы и т.п.). Стереотипы и предрассудки закрепля-
ются в литературе и могут пролить свет на некоторые причины конфликтов и особенности их протекания. В
то же время, дискурс – основной источник, генерирующий и распространяющий убеждения, представления
и предрассудки, занимающие несомненно важное место в разных литературных жанрах о войне [4].
Этот аспект глобальной структуры дискурса был отмечен американским психологом Ф.Бартлеттом в
книге 1932 «Память» (Remembering). Бартлетт обнаружил, что при вербализации прошлого опыта люди ре-
гулярно пользуются стереотипными представлениями о действительности. Такие стереотипные фоновые
знания Бартлетт называл схемами («фрейм» у М. Минского, «скрипт» у Р. Шенка и Р. Абельсона, «сцена-
рий» у А. Сэнфорда и С. Гаррода). Схемы способствуют адекватной когнитивной обработке типичных си-
туаций, связности текста, обеспечивают контекстные ожидания, дают возможность прогнозирования пред-
стоящих событий на основе ранее встречавшихся. Разновидностью культурологических знаний являются
филологические ("литературные") знания – филологические схемы. По сути своей, схемы – это и есть юн-
говские архетипические структуры, на которых базируются формирующиеся в процессе мифотворчества
мифические представления.
Борисова Л.В., отдавая предпочтение термину «фрейм», указывает на то, что в основе анализа художе-
ственного текста лежит деконструкция (с последующей "реконструкцией намерений автора") его фреймов.
Распознавание стратегического замысла автора представляет собой микротеорию интерпретатора о намере-
ниях (целях и мотивах) автора с точки зрения "остраненности" (когда интерпретатор стремится посмотреть
на вещи глазами автора). Камнем преткновения всякого анализа является несоответствие семантической
наполненности авторского фрейма и фрейма читателя. Восприятие содержания того или иного фрейма за-
висит от многих причин и, в первую очередь, от содержания культурного бессознательного, т.е. всей сово-
купности внешней информации, которой владеет тот или иной читатель, от его кругозора читателя. Такая
информация, воспринимаясь читателем, соотносится с его личной картиной мира, чтобы впоследствии
стать его "собственной информацией", т.е. убеждением. В результате, считает Борисова Л.В., мы перестает
различать собственную когнитивную информацию, записанную на собственных когнитивных картах и ин-
формацию "чужую", но переработанную нами в соответствии с нашей картиной мира [1].
В работах последнего десятилетия все чаще и чаще дискурсивно– аналитический подход используется
в комплексном анализе разновекторных дискурсов, в частности – военного, гендерного, национального и
политического [13; 16]. Не смотря на отличающие их особенности, эти дискурсы существуют не изолиро-
ванно друг от друга; они формируют, поддерживают и корректируют друг друга. В частности, О.В. Рябов
отмечает, насколько значима роль гендерного дискурса в функционировании национальной идентичности и
называет его «оружием войны». Идеи территории, границ, национального сообщества, государства, граж-
данства, подданных облекаются в образы "матери", "сыновей", "братьев" и т.д. [5]. Подобное обращение к
гендерному дискурсу необходимо для легитимации нации, которая, во–первых, невозможна без убежденно-
сти в "вечности" национальной общности, ее укорененности в сакральном; та эссенциализация, которая им-
плицитно содержится в картине отношений между полами, переносится и на отношение к нации [7]. Сама
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
23
идея национального сообщества выражает отношения родства, а аналогия с семьей – это тот элемент на-
ционального дискурса, который во многом определяет ценностную систему национальной мифологии, ее
концепты и символы. В свою очередь, национальный и межнациональный – главным образом, военный –
дискурсы являются тем пространством, в котором создаются образцы мужественности и женственности.
Подобно тому, как нация не существует вне гендерного дискурса, она невозможна и без войны. Исто-
рия нации воспринимается в качестве, прежде всего, истории ее войн; войны же – это, в первую очередь,
соперничество наций [11]. Поэтому образ врага представляет собой столь же необходимый элемент нацио-
нальной мифологии, как, например, "родная земля", "золотой век", "герои" и др. [15].
Война невозможна без использования гендерной идентичности как мужчин, так и женщин. Скрытая ло-
гика, лежащая в основе дискурса военной пропаганды, может быть представлена в виде следующей импли-
кации: "если ты настоящий мужчина, то ты должен поддерживать военные акции и принимать в них актив-
ное участие…". Таким образом, апелляция к гендерной идентичности индивида представляет собой тот
элемент дискурса военной пропаганды, который устанавливает взаимосвязь между отношением к войне, с
одной стороны, и определенными моделями маскулинности и феминности, с другой. В практиках "норма-
лизации" военной пропаганды быть "настоящим мужчиной" означает быть воином; все же прочие стороны
маскулинности определяются как нечто второстепенное, маргинальное к военности. О.В. Рябов определяет
"маскулинность и военность" как «первый сюжет мобилизационного дискурса военной пропаганды».
Несмотря на столь определенную маркировку войны как маскулинного, а мира как феминного, женские
роли на войне многообразны, и война так же не возможна без символических женщин, как не существует
она и без символических мужчин. Женщины символизируют "нормальное" место, куда солдат возвращает-
ся после боев В связи с этим исключительное значение в пропаганде приобретает образ верной подруги и
жены. Матери, жены, возлюбленные благословляют мужчин, легитимируя тем самым их участие в войне.
Женщины служат воплощением чувств сострадания и жалости, которые нация испытывает по отношению к
павшим и раненым на поле боя. Кроме того, они выступают в качестве некой награды, которую получают
настоящие мужчины. Лучшие женщины любят тех, кто хорошо воюет, выдавая тем самым мужчинам свое-
образный сертификат подлинной мужественности. Напротив, именно женщины ставят под сомнение мас-
кулинность тех мужчин, которые не принимают участие в войне или ведут себя недостойно. Викторианская
парадигма женственности предполагала интерпретацию нравственности (отождествляемой, в первую оче-
редь, с бескорыстием и жертвенностью) как феминного [10]. Поэтому репрезентации собственной страны
при помощи образов непорочных женщин (например, образ «великой девственницы» Флоренс Найтингейл
во время и после Крымской войны) – обычный прием военной пропаганды, призванный убедить в чистоте
намерений своей державы и справедливом характере войны с ее стороны [14].
Поскольку гендер используется для обозначения доминирования, постольку феминизация образа врага
и маскулинизация Своих – обычный прием военной пропаганды. При этом соперничество на международ-
ной арене облекается в форму соревнования в маскулинности, чем объясняется широкое вовлечение в дис-
курс международных отношений гендерных и сексуальных метафор, использующих самые разнообразные
аспекты взаимоотношений полов. В пропагандистском дискурсе превосходство собственной маскулинно-
сти эксплицируются через эстетические и моральные преимущества. При этом активно используются кано-
ны телесности. Например, в российской пропаганде эти цели достигались через противопоставление репре-
зентаций "русского богатырства" и "западного рыцарства".
История военной пропаганды знает различные способы символической демаскулинизации соперника
[8; 12]. Так, достаточно традиционным является пропагандистский сюжет, когда Свои женщины оказыва-
ются сильнее неприятельских мужчин. Другой вариант подобной демаскулинизации, обвиняющей Врага в
немужском поведении – изображение его прячущимся за женскими спинами (или под женской юбкой).
Отмеченные выше закономерности, по всей вероятности, достаточно универсальны. Многообразие
смыслов, заключенных в концептах маскулинного и феминного, требует учитывать "инструментальный",
ситуативный, подвижный характер представлений о мужском и женском, их контекстуальную обусловлен-
ность. Вместе с тем необходимо принимать во внимание особенности использования пропагандой гендер-
ного дискурса, связанных с вариативностью представлений о маскулинности и феминности в различных
культурах.
Присущая военному дискурсу полемичность свидетельствует о близости его к политическому, а вернее
– к «тоталитаристскому» дискурсу. Эта полемичность сказывается, например, на выборе слов и представля-
ет собой «перенесение военных действий с поля боя на театральные подмостки» [3]. По мнению некоторых
социальных психологов это и есть сублимация агрессивности, которая изначально заложена в человеческой
природе, и проявляется в своеобразной театрализованной агрессии. Полемичность политического дискурса
направлена на внушение отрицательного отношения к политическим противникам, на навязывание (в каче-
стве наиболее естественных и бесспорных) иных ценностей и оценок. Вот почему термины, оцениваемые
позитивно сторонниками одних взглядов, воспринимаются негативно, порой даже как прямое оскорбление,
другими.
Любой дискурс, по своему характеру направленный на внушение, учитывает систему взглядов потен-
циального интерпретатора с целью модифицировать намерения, мнения и мотивировку действий аудито-
рии. Как в свое время отмечал А.Шопенгауэр, искусство убеждения состоит в умелом использовании едва
заметно соприкасающихся понятий человека. Именно благодаря этому и совершаются неожиданные пере-
ходы от одних убеждений к другим, иногда вопреки ожиданиям самого говорящего.
Политический дискурс, чтобы быть эффективным, должен строится в соответствии с определенными
требованиями военных действий. Как и на поле боя, политический дискурс нацелен на уничтожение «бое-
Ищенко Н.А.
ВОЕННЫЙ ДИСКУРС И ДИСКУРСИВНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ВОЙНЫ
24
вой мощи» противника – вооружения (то есть мнений и аргументов) и личного состава (дискредитация
личности оппонента). Одним из средств уничтожения противника в политических дебатах является вы-
смеивание. Смех вообще, по мнению многих теоретиков (напр., А.Бергсона), проявляет неосознанное же-
лание унизить противника, а тем самым откорректировать его поведение. Поскольку высмеивание находит-
ся на грани этически допустимого, можно предположить, что в наибольшей степени оскорбительные юмор
воспринимается обществом как уместный только в самый критический период, а в «нормальные» периоды
такой жанр вряд ли допустим (например, каритатуры на Николая I в английском журнале «Панч» времен
Крымской войны).
Итак, военный дискурс не существует без дискурсов национального, гендерного и политического. Эти
дискурсы формируют, поддерживают и корректируют друг друга. Каждый из них играет значимую роль в
функционировании национальной идентичности, каждый по своему направлен на внушение и учитывает
систему взглядов потенциальной аудитории, чтобы воздействовать на нее.
Источники и литература
1. Борисова Л.В. Проблема когнитивного диссонанса коммуникативного акта. Интернет-конференция на
портале auditorium.ru – http://www.auditorium.ru/v/index.php?a=vconf&c=getForm&r=thesisDesc&Counter
2. Дейк Ван Т. Язык. Познание. Коммуникация. – М.: Высшая школа, 1989. – 165 с.
3. Демьянков В.З. Политический дискурс как предмет политологической филологии.
http://www.infolex.ru/PolDis.html
4. Жуков И.В. Война в дискурсе современной прессы. http://www.teneta.ru/rus/ii/iliazhukov_war.htm
5. Рябов О. Нация и гендер в визуальных репрезентациях военной пропаганды. 2003
http://www.ivanovo.ac.ru/alumni/olegria/Nation2.htm
6. Barsky R.F. Discourse analysis. – Amsterdam: Benjamins, 1997. – 167 p.
7. Blom I. Gender and Nation in International Comparison // Gendered Nations: Nationalisms and Gender Order
in the Long Nineteenth Century. Ed. I. Blom, K. Hagemann, C.Hall. – Oxford; New York, 2000. – P. 209–216.
8. Cohn C. Wars, Wimps, and Women: Talking Gender and Thinking War. // Gendering War Talk. Ed. M.Cooke,
A.Woollacott. – Princeton. N.J.: Princeton University Press, 1993. – P. 32–38.
9. Dijk T.A. van. New(s) Racism: A Discourse analytical approach. // Ethnic Minorities in the Media: Changing
Cultural Boundaries. Ed. by Simon Cottle. – L.: Routledge, 1998. – P. 2–16.
10. Elstain J.B. Public Man, Private Woman: Women in social and political thought. – Princeton. N.J.: Princeton
University Press, 1981. – 360 p.
11. Goldstein J.S. War and gender: How gender shapes the war system and vice versa. – Cambridge: Cambridge
University Press, 2001. – 495 p.
12. Hooper Ch. Manly states: masculinities, international relations, and gender politics. – N.–Y.: Columbia Uni-
versity Press, 2001. – 297 p.
13. McClintock A. Imperial Leather: Race, Gender, and Sexuality in the Colonial Conquest. – N.–Y.: Routledge,
1995. – 248 p.
14. Mosse G.L. Nationalism and Sexuality: Middle-Class Morality and Sexual Norms in Modern Europe. – Madi-
son: Univ. of Wis. Press, 1985. – 32 p.
15. Smith A. The Ethnic Origin of Nations. – Oxford: Basic Blackwell, 1986. – 491 p.
16. Yuval–Davis N. Gender and Nation. – L., Thousand Oaks, New Daly: SAGE, 1997. – 157 p.
Aлиция Казьмерак
ПОЛЬСКАЯ ТЕМА В КРЫМСКОТАТАРСКИХ ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЯХ
В современных условиях понятие «диалог культур» приобретает все большее значение. Как замечает С.
И. Шарина, оно применяется «в самых разных областях знаний – в культурологии, в искусствознании, в ли-
тературоведении как пограничной между искусствознанием и филологией области, в лингвистике, точнее, в
тех ее разделах, которые связаны с проблемой «язык и культура», а также в педагогике, связанной с обуче-
нием представителей этнических меньшинств или учащихся, составляющих многонациональные коллекти-
вы, в школах и вузах» [20, c.511].
Одним из факторов, характеризующих диалог культур, является социальный. Ни у кого не вызывает
сомнения факт, что успешное развитие культуры разных народов во многом зависит от их взаимодействия
и контактов в разных областях жизни. Поэтому идея диалога культур является существенной и приоритет-
ной как в условиях глобализации современного мира, так и в условиях межкультурного общения и обуче-
ния [2, c. 31–41].
В Крыму издавна складывались межэтнические и поликультурные отношения между различными на-
циями, в том числе крымскими татарами и проживающими здесь поляками. Польская диаспора в Крыму со-
ставляет ныне более 13 тысяч человек [8, c.176]. Однако изучение этно–культурного взаимодействия обеих
наций является одним из слабо разработанных направлений современной науки.
Существенным показателем развития культуры всех крымских этносов является выпуск и развитие эт-
нической прессы. Печатные издания крымских татар ведут свою историю еще с 80–х гг. XIX в., когда в Бахчи-
сарае была учреждена первая крымскотатарская газета «Терджиман» («Переводчик»), редактором которой
стал выдающийся просветитель Исмаил Гаспринский. Исследованием крымскотатарской периодики
http://www.auditorium.ru/v/index.php?a=vconf&c=getForm&r=thesisDesc&Counter
http://www.infolex.ru/PolDis.html
http://www.teneta.ru/rus/ii/iliazhukov_war.htm
http://www.ivanovo.ac.ru/alumni/olegria/Nation2.htm
|