Двуязычие и проблемы национального самосознания в литературе первой волны русской эмиграции (В. Набоков и В. Линденберг (Челищев))
Рассматриваются формы выражения русской ментальности в литературе «первой волны» эмиграции
Gespeichert in:
| Datum: | 2002 |
|---|---|
| 1. Verfasser: | |
| Format: | Artikel |
| Sprache: | Russian |
| Veröffentlicht: |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України
2002
|
| Schriftenreihe: | Культура народов Причерноморья |
| Schlagworte: | |
| Online Zugang: | http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/108454 |
| Tags: |
Tag hinzufügen
Keine Tags, Fügen Sie den ersten Tag hinzu!
|
| Назва журналу: | Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| Zitieren: | Двуязычие и проблемы национального самосознания в литературе первой волны русской эмиграции (В. Набоков и В. Линденберг (Челищев)) / Л.М. Борисова // Культура народов Причерноморья. — 2002. — № 27. — С. 26-30. — Бібліогр.: 13 назв. — рос. |
Institution
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine| id |
irk-123456789-108454 |
|---|---|
| record_format |
dspace |
| spelling |
irk-123456789-1084542016-11-22T19:49:38Z Двуязычие и проблемы национального самосознания в литературе первой волны русской эмиграции (В. Набоков и В. Линденберг (Челищев)) Борисова, Л.М. Культурно-национальная специфика межязыковых и межэтнических коммуникаций Рассматриваются формы выражения русской ментальности в литературе «первой волны» эмиграции Розглядаються форми вираження росіїської ментальністі в літературі “першої хвилі” емиграції. The article deals with the expression forms of Russian mentality in the first wave of emmigration in the Russia literature. 2002 Article Двуязычие и проблемы национального самосознания в литературе первой волны русской эмиграции (В. Набоков и В. Линденберг (Челищев)) / Л.М. Борисова // Культура народов Причерноморья. — 2002. — № 27. — С. 26-30. — Бібліогр.: 13 назв. — рос. 1562-0808 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/108454 ru Культура народов Причерноморья Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
| institution |
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| collection |
DSpace DC |
| language |
Russian |
| topic |
Культурно-национальная специфика межязыковых и межэтнических коммуникаций Культурно-национальная специфика межязыковых и межэтнических коммуникаций |
| spellingShingle |
Культурно-национальная специфика межязыковых и межэтнических коммуникаций Культурно-национальная специфика межязыковых и межэтнических коммуникаций Борисова, Л.М. Двуязычие и проблемы национального самосознания в литературе первой волны русской эмиграции (В. Набоков и В. Линденберг (Челищев)) Культура народов Причерноморья |
| description |
Рассматриваются формы выражения русской ментальности в литературе «первой
волны» эмиграции |
| format |
Article |
| author |
Борисова, Л.М. |
| author_facet |
Борисова, Л.М. |
| author_sort |
Борисова, Л.М. |
| title |
Двуязычие и проблемы национального самосознания в литературе первой волны русской эмиграции (В. Набоков и В. Линденберг (Челищев)) |
| title_short |
Двуязычие и проблемы национального самосознания в литературе первой волны русской эмиграции (В. Набоков и В. Линденберг (Челищев)) |
| title_full |
Двуязычие и проблемы национального самосознания в литературе первой волны русской эмиграции (В. Набоков и В. Линденберг (Челищев)) |
| title_fullStr |
Двуязычие и проблемы национального самосознания в литературе первой волны русской эмиграции (В. Набоков и В. Линденберг (Челищев)) |
| title_full_unstemmed |
Двуязычие и проблемы национального самосознания в литературе первой волны русской эмиграции (В. Набоков и В. Линденберг (Челищев)) |
| title_sort |
двуязычие и проблемы национального самосознания в литературе первой волны русской эмиграции (в. набоков и в. линденберг (челищев)) |
| publisher |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
| publishDate |
2002 |
| topic_facet |
Культурно-национальная специфика межязыковых и межэтнических коммуникаций |
| url |
http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/108454 |
| citation_txt |
Двуязычие и проблемы национального самосознания в литературе первой волны русской эмиграции (В. Набоков и В. Линденберг (Челищев)) / Л.М. Борисова // Культура народов Причерноморья. — 2002. — № 27. — С. 26-30. — Бібліогр.: 13 назв. — рос. |
| series |
Культура народов Причерноморья |
| work_keys_str_mv |
AT borisovalm dvuâzyčieiproblemynacionalʹnogosamosoznaniâvliteraturepervojvolnyrusskojémigraciivnabokovivlindenbergčeliŝev |
| first_indexed |
2025-07-07T21:32:03Z |
| last_indexed |
2025-07-07T21:32:03Z |
| _version_ |
1837025380648615936 |
| fulltext |
ДВУЯЗЫЧИЕ И ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ В
ЛИТЕРАТУРЕ ПЕРВОЙ ВОЛНЫ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ
(В. НАБОКОВ И В. ЛИНДЕНБЕРГ (ЧЕЛИЩЕВ))
Л. М. Борисова
Рассматриваются формы выражения русской ментальности в литературе «первой
волны» эмиграции.
Ключевые слова: национальное самосознание, двуязычие, этнический стереотип.
Розглядаються форми вираження росіїської ментальністі в літературі “першої хвилі”
емиграції.
Ключови слова: національна самосвідомість, двомовлення, етничниї стереотип.
The article deals with the expression forms of Russian mentality in the first wave of
emmigration in the Russia literature.
Key words: national self - recpect, bilinguism, ethnic stereotype.
Сразу оговоримся, двуязычие интересует нас здесь лишь постольку,
поскольку оттеняет характерные тенденции в мироощущении писателей первой
волны. Тенденции, как увидим, прямо противоположные. В одном случае
(у Линденберга) национальное самосознание принимает форму намеренно
репрезентативную, в другом (у Набокова) – столь же намеренно стертую, при том,
что оба автора (величины, разумеется, несопоставимые) принадлежат одной –
космополитической - ветви в литературе русского зарубежья.
Современная «политкорректная» культурология, как и досоветская, стоит на
том, что космополитизм не противоречит патриотизму и национальное преломляется
в интернациональном [см. 10, с. 490-491]. Эти преломления – пожалуй, самое
интересное в проблеме.
Суть ее обычно видят в синтезе культур, скрепленном двуязычием. В. Казак
в этой связи вслед за Набоковым, называет И. Бродского, других, менее известных
писателей - М. Волошину, А. Рахманову, В. Синкевич, Б. Шапиро, В. Линденберга
(Челищева), которые также «не пренебрегли неродным языком», и заключает:
«Душой они все остались русскими писателями <…>» [12, с. 82]. Но, к примеру,
Н. Берберова считала «Лолиту» русским романом (точнее, в равной мере
европейским, американским, русским) только потому, что Россия - какая ни есть,-
часть Европы. Ничего конкретного такая русскость, конечно, не подразумевает.
И дело, по Берберовой, совсем не в языке: главное – особого качества образность, а
язык – дело второстепенное [см. 2, с. 290-291]. Соответственно, второстепенное дело
и двуязычие. Хотя Берберова этого не говорит, вывод напрашивается сам собой.
Любопытно, что - в опровержение всех и всяческих аксиом о природе
национального - язык и с точки зрения почвы порой объявляется компонентом
важным, но не решающим. «<…> Этнический стереотип поведения – вот то главное,
что определяет этнос <…> для него самого» [10, с. 474], - со ссылкой на .Н. Гумилева
пишет Ю.С. Степанов. Л.Н. Гумилеву, в свою очередь, для доказательства этого
тезиса пришлось прибегнуть к вымыслу: по его словам, Ахматова, которую в ее
обедневшей семье готовили в гувернантки, до шести лет совсем не знала по-русски
и выучила язык, только когда ее стали отпускать на улицу играть с другими детьми.
Гумилев явно подгоняет биографию поэтессы под набоковский миф, с тем
чтобы, по существу, ему противопоставить.
При желании еще легче было бы подвести под этот миф судьбу Линденберга
(Челищева). Челищевы - род, не менее знатный, чем Набоковы, они даже были
связаны семейными узами с Рюриковичами. Один из пращуров Линденберга -
известный воевода Бренко, павший на Куликовом поле. Крестной матерью этого
Владимира была великая княгиня Елизавета Федоровна, а дочь славянофила
Хомякова приходилась ему прабабкой [родословную Линденберга (Челищева)
см. в: 6, с.85]. В детстве у него было свое Рождествено – подмосковное Гиреево, и,
подобно Набокову, на чужбину он вывез комплекс бездомности: «<…> самая
ужасная мысль для нас теперь – это владеть домом!» [6, с. 9].
Про языковую среду, в которой он рос, можно в полной мере сказать:
«смешение языков». Бабка-полька (мать Линденберга (Челищева) происходила из
польско-шведской семьи) так же не владела русским, как и отчим-немец. С дочерью
она говорила по-французски, однако о ее французском внук по прошествии лет
отзывался с иронией. Но так как эта среда не создавалась искусственно, то
никакой изоляции от родного языка не было. Мальчик потому и не понимал
«Карлушина» русского, что привык к старомосковской няниной речи. Но тут уже
начинаются расхождения с мифом о прирожденном космополите.
Покинув Россию в восемнадцать лет, Линденберг (Челищев) всю
последующую жизнь провел в ненавистной Набокову Германии и как писатель
укоренился в немецком языке, которого Набоков предпочитал не знать (или скрывал
знание). Линденберг (Челищев) немало потрудился в психологии - науке,
совершенно чуждой Набокову. Даже главная страсть обоих - потусторонность –
мало их сближает. Иномирие Набокова – адогматично и неопределенно. Духовность
Линденберга (Челищева) имеет в основе своей гностицизм. На его развитие в этом
отношении успел оказать влияние отец – Александр Сергеевич Челищев-
Красносельский, математик и музыкант, близкий к символистам, член московского
кружка «аргонавтов». Мистицизм Челищевых был, можно сказать, наследственным.
Еще в восемнадцатом веке один из них, мастер ордена розенкрейцеров, устроил в
лесах под Рыбинском тайный медитативный центр, где, по словам биографа
писателя, «ради длительных духовных упражнений» вместе с отцом бывал юный
Владимир [12, с. 83].
Но самое главное различие в рамках данной темы связано с осознанием этими
двумя своей русскости. Линденберг, писавший по-немецки об иконе, о старой и
революционной России, прослыл в Германии носителем русского духа. Он был
далеко не единственным миссионерски настроенным к Западу русским эмигрантом.
«Мы здесь сидим на чужбине, невесело, наша большая задача – просто показывать
добро настоящее» [4, с. 7] , - рассуждал Б. Зайцев. Но все-таки первую свою задачу
эмиграция видела в сохранении духовно-национального наследия для будущей
обновленной России. В этом смысле Линденберг не был особенно активен. Однако в
чужом языковом пространстве действовал в духе ностальгирующих русских
патриотов.
«Подумайте про себя из глубины, сосредоточенно, молча: «светлая заутреня»;
«всенощная»; «панихида»; «Сергий»; «Гермоген»; «Кремль»; «Куликово поле»;
«Пожарский»; «Киев»; «Москва»; «Петр»; «Пушкин»; «Гоголь»; «Достоевский»;
«наша песня»; «наша армия»; «наши монастыри» «Оптина Пустынь»; «коронование»
<…>» [5, с. 257], - призывал соотечественников И. Ильин. Автобиографическая
проза первой волны - вся из этой памяти. Книга Линденберга о его русском
детстве - «Марионетки в руке Господней» - воспроизводит те же «этнические
стереотипы»: «Богомолье», «Рождество», «Воистину воскресе!». Но при этом в
последней, самой ответственной, кульминационной главе – курьез, чтобы не сказать
конфуз: в канун Пасхи все - чада, родители, домочадцы – просят друг у друга
прощения [см.13, с. 285-287]. Невозможно себе представить, чтобы кто-то еще из
писателей первой волны перепутал Страстную пятницу с Прощеным воскресеньем. В
нерасторжимую гармонию национального быта и духовных исканий Серебряного
века после этого верится с трудом. Зато еще заметнее становится то обстоятельство,
что патриархальный уклад жизни «белого дома» придают слуги, а его хозяева –
люди очень своего времени. Не случайно же в раннем повествовании о детстве
(«Три дома»), написанном без задней мысли о миссии, восемнадцатилетний автор
отлично обошелся без «этнических стереотипов».
Что касается Набокова, то он всегда держался от них нельзя дальше и
проблему национального решал в штирнеровском духе: «национальность – моя
собственность, мое качество» [11, с. 232]. Его миссия в эмиграции - стать
Единственным и при этом остаться русским, остаться единственным русским.
Единственным русским, впрочем, после революции чувствовал себя не он один.
«Они никогда не должны были сопрячься по всем существующим законам –
от социальных до теории вероятности» [9, с. 190], - пишет В. Старк, проводя одно
«странное сближение»: Набоков – Есенин. И убедительно доказывает, что ни к кому
иному, как к Есенину, относятся набоковские строки:
И долетая сквозь туманы
с воздушных площадей твоих,
меня печалит музы пьяной
скуластый и осипший стих.
«Поразительно, что, известный своим резким неприятием всяческой русской
«душевной» разгульности, в случае Есенина Набоков о ней почти ностальгически
печалится. <…>. Никакой другой из поэтов советской России никогда у него
подобных чувств не пробуждал» [9, с.194], - замечает исследователь.
Видимо, что-то сдетонировало в невозмутимом Набокове на есенинскую
тему:
Язык сограждан стал мне как чужой,
В своей стране я словно иностранец.
Не на эти именно стихи («Санкт-Петербург – узорный иней…» написано
раньше), но на реальность есенинского одиночества. Одно дело – быть
Единственным в эмиграции, где о родине тосковали тысячи, и другое дело – в
советской России. Есенина сделали Единственным обстоятельства, для него это
тяжкое бремя, он-то как раз – «принадлежность нации»:
Ты мне пой. Ведь моя отрада –
Что вовек я любил не один
И калитку осеннего сада,
И опавшие листья с рябин;
Потому и навеки не скрою,
Что любить не отдельно, не врозь –
Нам одною любовью с тобою
Эту родину привелось.
Единственный Есенина относится к Единственному Набокова как прототип
- к роли. В этом причина «серьезного» набоковского молчания о Есенине.
Набоков неоднократно признавался, что его Россия – детство и русский язык.
Но детство, как известно, было английским, остается одно – язык. Из всех
признаков национального Набоков, таким образом, выбирает «неважный».
А начав переводить на английский «Онегина», убеждается, что выбрал правильно:
«Парадоксально, но, с точки зрения переводчика, единственным существенным
русским элементом романа является именно эта речь, язык Пушкина <…>»
[8, с. 36]. Переводческий метод Набокова – самый что ни есть буквальный
подстрочник, с въедливым переводом непереводимого – многими оценивался как
курьезный. Русский перевод романа “Solus Rex”, выполненный В.Е. Набоковой по
тем же принципам, специалисты принимают скрепя сердце, досадуя на «школярскую
дисциплину» [1, с. 233]. Но то, что у В.Е. Набоковой отдает ученичеством, у самого
Набокова не зря переросло в основательный научный комментарий. Его буквализм -
производное не афишируемой, но несомненно присущей ему философии
национального.
Общеизвестно, что буквальный перевод не всегда приближает оригинал к
иноязычной аудитории. Набокова в творчестве меньше всего волновали проблемы
коммуникации. Отказываясь от эквивалентов и соответствий, он раскрывал
индивидуальность языка. Не только пушкинского, вообще русского. А его внимание
к французским и английским корням пушкинской фразеологии свидетельствует
о нежелании упрощать индивидуальность.
На вопрос, для кого пишет писатель, Набоков отвечал: то «для себя», то «для
художников-последователей». О своем «Онегине» он высказывался иначе: «Россия
должна будет поклониться мне в ножки (когда-нибудь) за все, что я сделал по
отношению к ее небольшой по объему, но замечательной по качеству словесности»
[7, с. 98]. Заслугу Набокова, однако, не хуже понимают и иностранцы. Некоторые из
них оценивают четырехтомный труд о Пушкине как «кульминационный пункт не
только литературоведческой, но и писательской деятельности Набокова» [3, с. 157].
Литература:
1. Анастасьев Николай. Феномен Набокова. – М.: Сов. писатель, 1992. – 320 с.
2. Берберова Н. Набоков и его «Лолита» // В.В. Набоков: Pro et contra: Личность и
творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и
исследователей: Антология. – СПб.: Изд-во Русского Христианского
гуманитарного института, 1997. – 947 с.
3. Браун Кларенс // Актуальные проблемы теории художественного перевода:
Материалы всесоюзного симпозиума (25 февраля – 2 марта 1966 года). – Т.2. –
М.: б.и., 1967. – С. 157 – 171.
4. Зайцев Борис. Странник. – Петербург: Scriptorium, MCMXCIL. – 112 с.
5. Ильин И.А. Родина и мы // Ильин И.А. Собр. соч: в 10 т. – Т. 9–10. – С. 255 – 275.
6. Линденберг (Челищев) Владимир. Три дома. Автобиография 1912-1918 гг.,
написанная в 1920 году / Подг. текста и послесловие Вольфганга Казака. –
München: Verlag Otto Sagner in Komission, 1985. – 92 с.
7. Набоков В. Переписка с сестрой. – Ann Arbor; Ardis, 1985. – 126 с.
8. Набоков Владимир. Комментарий к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин». –
СПб.: «Искусство – СПб»; «Набоковский фонд», 1998. – 928 с.
9. Старк Вадим. «Странное сближение» – Набоков и Есенин // Звезда. – 1994. - №4.
– С. 190 –194.
10. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. Опыт
исследования. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1997 . – 824 с.
11. Штирнер Макс. Единственный и его собственность. – Харьков: Основа, 1994. –
560 с.
12. Kasack Wolfgang. Владимир Линденберг (Челищев) и его первая русская книга
«Три дома»: Послесловие к первому изданию, запоздавшему на 65 лет //
Линденберг (Челищев) Владимир. Три дома. Автобиография 1912-1918 гг.,
написанная в 1920 году. – С. 81-84.
13. Lindenberg W. Marionetten in Gottes Hand: Eine Kindheit im alten Rußland.-
München; Basel: E. Reinchard Verlag, 1991. – 292 s.
ДВУЯЗЫЧИЕ И ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ ПЕРВОЙ ВОЛНЫ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ
(В. НАБОКОВ И В. ЛИНДЕНБЕРГ (ЧЕЛИЩЕВ))
Литература:
1. Анастасьев Николай. Феномен Набокова. – М.: Сов. писатель, 1992. – 320 с.
|