Средневековые миры Центрально-Восточной Европы в сравнительной перспективе: Польша пястов и Русь рюриковичей
Рассматриваются вопросы методологии и эпистемологии компаративистских исследований средневековой Центрально-Восточной Европы. Дается критический анализ предшествующей историографии, демонстрируется ее зависимость от политической ситуации. Отмечается, что сравнительные исследования должны избавит...
Збережено в:
| Дата: | 2019 |
|---|---|
| Автор: | |
| Формат: | Стаття |
| Мова: | Russian |
| Опубліковано: |
Інститут українознавства ім. І. Крип’якевича НАН України
2019
|
| Назва видання: | Княжа доба: історія і культура |
| Онлайн доступ: | http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/179043 |
| Теги: |
Додати тег
Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
|
| Назва журналу: | Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| Цитувати: | Средневековые миры Центрально-Восточной Европы в сравнительной перспективе: Польша пястов и Русь рюриковичей / А. Мусин // Княжа доба: історія і культура. — 2019. — Вип. 13. — С. 39-67. — Бібліогр.: 166 назв. — рос. |
Репозитарії
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine| id |
irk-123456789-179043 |
|---|---|
| record_format |
dspace |
| spelling |
irk-123456789-1790432021-04-04T01:26:08Z Средневековые миры Центрально-Восточной Европы в сравнительной перспективе: Польша пястов и Русь рюриковичей Мусин, А. Рассматриваются вопросы методологии и эпистемологии компаративистских исследований средневековой Центрально-Восточной Европы. Дается критический анализ предшествующей историографии, демонстрируется ее зависимость от политической ситуации. Отмечается, что сравнительные исследования должны избавиться от тирании ретроспекции, которая переносит стереотипы новейшего времени не раннее средневековье. В исследовании сравнение не является целью, а выполняет роль методологии, позволяющей выявить особенности конкретного общества и политии. Важная роль принадлежит анализу материальных и пространственных объектов, упомянутых в средневековых текстах. Центр исследований переносится с изучения идентичности на иерархию ценностей. Восточно-европейская сравнительная перспектива позволяет описать польскую культуру в контексте византийских и древнерусских ценностей и vice versa, подчеркнув особенности Центрально-Восточной Европы как “большой границы” между восточно-христианской и латинской цивилизациями. Системно анализируется ряд взаимосвязанных эпизодов Повести временных лет и Киевского свода. Выводы свидетельствуют об отсутствии негативного отношения к ляхам, Лядская земля занимает в ценностной иерархии место, сравнимое с Руськой землей, а изображение беса в образе ляха является топосом агиографии и получает антипольскую интерпретацию только в Новое время. Дается анализ двух эпизодов Cronicae et gesta ducum sive principum Polonorum. Жест князя Болеслава Храброго, ударившего мечом Золотые Ворота в Киеве (I: 7) рассматривается на широком сравнительном фоне IX–XIV вв. (Повесть временных лет, Киевский свод, Theophanes Chronographia, Symeonis Metaphrastis Chronographia, Gesta Hungarorum, Miracula Sancti Johannis Eboracensis Episcopi, Annales Fuldenses, скандинавские саги, белорусско-литовские летописи, сочинения Мацея Сирийковского). В результате поступок Болеслава оценивается как реализация библейского образа из пророчества Иезекеиля (Иез. 25: 15). Эпизод с бородой руського князя (I: 23) интерпретируется как ритуал клятвы, оставшийся непонятным латинскому хронисту. Поход Болеслава Храброго на Киев 1018 г. в контексте информации Chronicon Thietmari Merseburgensis (VIII: 33) оценивается как намерение Пястов найти свое место в трансконтинентальной торговле с Византией. В целом Польша и Русь предстают как политии с архаичными социально-экономическими отношениями, однако в Польше можно наблюдать передовое развитие культуры, связанное с иным типом христианизации. The article starts with the methodology and epistemology of comparative studies of medieval East-Central Europe. The critical analysis of the previous historiography is done, and its dependency on the political situation and ideology is shown. The author stresses that the comparative studies must be free of the tyranny of retrospection which brings the modern stereotype into medieval past. The comparison is not regarded as a goal of research, and plays the role of a methodological approach. It should allow detecting and analyzing special features of local societies and polities. The important role is attributed to the study of material and spatial objects, mentioned in medieval texts. The main scop of researches shifts from the study of identities to the analysis of hierarchy of historical values. East-European comparative perspective lets to describe the medieval Polish society and culture in the term of Byzantine and Rus’ values orientation and vice versa, that should stress the features of East-Central Europe as “big frontier” between East-Christian and Latin civilizations. The author analyses systematically a series of interlaced episodes of the Rus’ Primary Chronicle and Chronicle of Kiev. The conclusions show the absence of any negative stereotypes towards the Poles (Lyaches), the Polish Land possessed a high rank position in the Rus’ hierarchy of values, comparable to the Rus’ Land, and the representation of a demon as a Pole in the Chronicle was only a topos of hagiography; it had had anti-Polish interpretation only in Modern Times. The article also propose the contextual study of two episodes from Cronicae et gesta ducum sive principum Polonorum. The gesture of Boleslave the Brave hitting the Golden Gates of Kiev with his sword (I: 7) is studied at the large comparative background of the 9th-14th centuries (Rus’ Primary Chronicle, Chronicle of Kiev, Theophanes Chronographia, Symeonis Metaphrastis Chronographia, Gesta Hungarorum, Miracula Sancti Johannis Eboracensis Episcopi, Annales Fuldenses, Scandinavian Sagas, Chronicles of Lithuania and Bielarus, Maciej Stryjkowski). It is interpreted as a biblical motive, more precisely as fulfillment of prophecy of Ezekiel (25: 15). The episode with the beard of a Rus’ prince (I: 23) is interpreted as a rital of sermon which was strange for the Latin chroniсler who did not understand its meaning. The raid of Boleslave the Brave to Kiev in 1018 within the information of the Chronicon Thietmari Merseburgensis (VIII: 33) is evaluated as an ambition of the Piast dynasty to obtain its place in the transcontinental trade to Byzantium. In general early medieval Poland and Rus’ present themselves as polities with archaic social and economic system; however, in Poland different level of cultural development within the progress of Christianization can be observed. 2019 Article Средневековые миры Центрально-Восточной Европы в сравнительной перспективе: Польша пястов и Русь рюриковичей / А. Мусин // Княжа доба: історія і культура. — 2019. — Вип. 13. — С. 39-67. — Бібліогр.: 166 назв. — рос. 2221-6294 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/179043 94(438:477)"10" ru Княжа доба: історія і культура Інститут українознавства ім. І. Крип’якевича НАН України |
| institution |
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| collection |
DSpace DC |
| language |
Russian |
| description |
Рассматриваются вопросы методологии и эпистемологии компаративистских
исследований средневековой Центрально-Восточной Европы. Дается критический
анализ предшествующей историографии, демонстрируется
ее зависимость от политической ситуации. Отмечается, что сравнительные
исследования должны избавиться от тирании ретроспекции, которая переносит
стереотипы новейшего времени не раннее средневековье. В исследовании сравнение
не является целью, а выполняет роль методологии, позволяющей выявить особенности
конкретного общества и политии. Важная роль принадлежит анализу материальных
и пространственных объектов, упомянутых в средневековых текстах. Центр
исследований переносится с изучения идентичности
на иерархию ценностей. Восточно-европейская сравнительная перспектива позволяет описать польскую культуру в
контексте византийских и древнерусских ценностей и vice versa, подчеркнув особенности
Центрально-Восточной Европы как “большой границы” между восточно-христианской
и латинской цивилизациями. Системно анализируется ряд взаимосвязанных
эпизодов Повести временных лет и Киевского свода. Выводы свидетельствуют об
отсутствии негативного отношения к ляхам, Лядская земля занимает в ценностной
иерархии место, сравнимое с Руськой землей, а изображение беса в образе ляха является
топосом агиографии и получает антипольскую интерпретацию только в Новое
время. Дается анализ двух эпизодов Cronicae et gesta ducum sive principum Polonorum.
Жест князя Болеслава Храброго, ударившего мечом Золотые Ворота в Киеве (I: 7) рассматривается
на широком сравнительном фоне IX–XIV вв. (Повесть временных лет,
Киевский свод, Theophanes Chronographia, Symeonis Metaphrastis Chronographia, Gesta
Hungarorum, Miracula Sancti Johannis Eboracensis Episcopi, Annales Fuldenses,
скандинавские саги, белорусско-литовские летописи, сочинения Мацея Сирийковского).
В результате поступок Болеслава
оценивается как реализация библейского образа из пророчества Иезекеиля (Иез. 25:
15). Эпизод с бородой руського князя (I: 23) интерпретируется как ритуал клятвы,
оставшийся непонятным латинскому хронисту. Поход Болеслава Храброго на Киев
1018 г. в контексте информации Chronicon Thietmari Merseburgensis (VIII: 33) оценивается
как намерение Пястов найти свое место в трансконтинентальной торговле
с Византией. В целом Польша и Русь предстают как политии с архаичными
социально-экономическими отношениями, однако в Польше можно наблюдать передовое
развитие культуры, связанное с иным типом христианизации. |
| format |
Article |
| author |
Мусин, А. |
| spellingShingle |
Мусин, А. Средневековые миры Центрально-Восточной Европы в сравнительной перспективе: Польша пястов и Русь рюриковичей Княжа доба: історія і культура |
| author_facet |
Мусин, А. |
| author_sort |
Мусин, А. |
| title |
Средневековые миры Центрально-Восточной Европы в сравнительной перспективе: Польша пястов и Русь рюриковичей |
| title_short |
Средневековые миры Центрально-Восточной Европы в сравнительной перспективе: Польша пястов и Русь рюриковичей |
| title_full |
Средневековые миры Центрально-Восточной Европы в сравнительной перспективе: Польша пястов и Русь рюриковичей |
| title_fullStr |
Средневековые миры Центрально-Восточной Европы в сравнительной перспективе: Польша пястов и Русь рюриковичей |
| title_full_unstemmed |
Средневековые миры Центрально-Восточной Европы в сравнительной перспективе: Польша пястов и Русь рюриковичей |
| title_sort |
средневековые миры центрально-восточной европы в сравнительной перспективе: польша пястов и русь рюриковичей |
| publisher |
Інститут українознавства ім. І. Крип’якевича НАН України |
| publishDate |
2019 |
| url |
http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/179043 |
| citation_txt |
Средневековые миры Центрально-Восточной Европы в сравнительной перспективе: Польша пястов и Русь рюриковичей / А. Мусин // Княжа доба: історія і культура. — 2019. — Вип. 13. — С. 39-67. — Бібліогр.: 166 назв. — рос. |
| series |
Княжа доба: історія і культура |
| work_keys_str_mv |
AT musina srednevekovyemirycentralʹnovostočnojevropyvsravnitelʹnojperspektivepolʹšapâstovirusʹrûrikovičej |
| first_indexed |
2025-07-15T17:54:55Z |
| last_indexed |
2025-07-15T17:54:55Z |
| _version_ |
1837736496763764736 |
| fulltext |
александр МУСИн
среДневековЫе МирЫ ЦентраЛЬно-восточноЙ
европЫ в сравнитеЛЬноЙ перспективе:
поЛЬШа пястов и русЬ рЮриковичеЙ1
сравнительные исследования обществ центрально-восточной европы в сред-
невековье: какими могут быть их цели и методы? прежде всего, речь идет о поли-
тиях, которые сложились под властью рюриковичей и пястов в X–XIII вв. Эти объе-
динения принято именовать раннесредневековой польшей и киевской русью. в
обоих случаях названия условны. в основе понятий Polonia и Rhôsia лежит взгляд
со стороны – с точки зрения латинской и греческой культуры. Этот “сторонний
взгляд” во многом сформировал историографическую традицию. Принято считать,
что Польша изначально принадлежит латинской цивилизации. Это подчеркивается
алфавитом, конфессиональной принадлежностью к католической церкви и господ
ством римского права в форме средневекового права немецкого2. соответственно, вос-
точная европа с кириллическим алфавитом, православием и юридической дихо-
томией3 принадлежит к иной цивилизации, восточно-христианской, или даже к
“византийскому содружеству наций”4. несмотря на соседство двух исторических и
культурных явлений, стоит ли сравнивать столь различные феномены?
восточная европа, получившая в латинской письменности имя Ruthenia/
Ruscia/Rucia – по имени доминировавшей здесь в Х в. социально-политиче-
ской группы “русь” с центром в среднем поднепровье – уже в средневековье
могла рассматриваться как alter orbis. известное выражение епископа матфея
краковского в послании Бернару из клерво5 могло означать не другую часть
христианского мира, а совершенно иной мир6.
такое категорическое противопоставление двух европ закрепилось в куль-
туре позднего средневековья и идеологии эпохи просвещения7. в XIX в. оно
1 статья написана в рамках проекта поль-
ского института передовых исследований
(варшава, польша) “Through the other eye of
Europe: Poland of Piast and Rus’ of Ruiri kids
in East European comparative perspective,
10th – 13th century”, 2018/2019 гг.
2 The German lands and Eastern Europe: es-
says on the history of their social, cultural and
political relations. R. Bartlett / K. Schönwälder
(dir.). New York, 1999; Czaja R., Dygo M., Gaw
las S., Myśliwski G., Ożóg K. Ziemie polskie wobec
Zachodu. Studia nad rozwojem średniowiecznej
Europy / S. Gawlas (red.). Warszawa, 2006.
3 Живов В. М. история русского права как
лингвосемиотическая проблема его же. ра-
зыскания в области истории и предыстории
русской культуры. москва, 2002. с. 187–290.
4 Obolensky D. The Byzantine Commonwealth:
Eastern Europe, 500–1453. New York, 1971.
5 Codex diplomaticus Silesiae / C. Maleczyński
(ed.). Vol. I: 971–1204. Wrocław, 1956. р. 43–46.
6 Dygo M. A Letter from Matthew, a Bishop
of Cracow, to Bernard of Clairvaux “on the
Conversion of Russians” (1145 ?) Rome, Con
stantinople and Newly-Converted Europe. Archaeo-
logical and Historical Evidence / M. Salamon,
M. Wołoszyn, A. Musin, P. Špehar, M. Hardt,
M. P. Kruk, A. Sulikowska-Gąska (eds.). U źró-
deł Europy Środkowo-Wschodniej/Frühzeit
Ostmitteleuropas. Vol. 1(1). Kraków; Leipzig;
Rzeszów; Warszawa, 2012. Vol. 1. р. 203–213.
7 Wolff L. Inventing Eastern Europe. The
Map of Civilization on the Mind of the Enligh-
tenment. Stanford, 1994. р. 4.
уДк 94(438:477)"10"
40 Александр МУСИН
было усилено политической ситуацией, когда центрально-восточная европа
оказалась лишена собственной государственности. в XX в. российский диктат
повлиял на восприятие прошлого и “заморозил” настоящее, породив у мест-
ных обществ, согласно выражению тони джадта, “зиму инерции и резигна-
ции” как социальной реакции, избегающей фактов и впечатлений, нарушаю-
щих психологическое равновесие8.
результатом стала неизбежная “вестернизация” различных сторон интел-
лектуальной и культурной жизни9, сопровождающаяся укреплением “экзи-
стенциальных страхов” перед угрозой возрождения империй10. Это обуслови-
ло стремление избежать любых сравнений собственной истории с прошлым
восточной европы. в этих условиях дискуссия о географических границах и
культурно-историческом содержании центрально-восточной европы, как ее
видели оскар Халецкий11 и ежи клочовский, писавший о Młodszej Europie12,
не только не привела к консенсусу, но сама историчность концепции была по-
ставлена под сомнение как следствие виктимизации13. оценка “цветовой гам-
мы” истории этих земель колебалась от неосязаемо-серого (zone grise) в трудах
александра Гейштора14 до кроваво-красного и земельно-черного (bloodlands/
black earth) в воображении тимоти снайдера15.
Эти историографические тенденции лишали прошлое централь-
но-восточной европы необходимой стереоскопии, связанной с восточной
8 Judt T. Postwar. A History of Europe since
1945. London 2005. р. 195.
9 Kundera M. Un Occident kidnappé, ou la
tragédie de l’Europe centrale Le Débat. No 27.
1983/5. р. 3–23.
10 Bibó I. Misère des petits États d’Europe de
l’Est. Paris, 1986; Longworth P. The Making of
Eastern Europe: From Prehistory to Postcom-
munism. London 1992.
11 Halecki O. The Limits and divisions of Eu-
ropean history, London, 1950; Ejusdem. Border-
lands of Western Civilization. A history of East
Central Europe. New York, 1952.
12 Kłoczowski J. Młodsza Europa. Europa
Środkowo-Wschodnia w kręgu cywilizacji
chrześcijańskiej średniowiecza. Warszawa 1998.
13 Szűcs J. Les trois Europes. Paris, 1985;
Kłoczowski J. Le rôle de la Pologne dans l’Eu-
rope du centre-est: Historique et perspectives
Matériaux pour l’histoire de notre temps. n°61–62.
2001. р. 9–15; Curta F. Introduction East Cen-
tral and Eastern Europe in the Early Middle
Ages / Curta F. (ed.). Ann Arbor, 2005. р. 1–40;
Moczulski L. Narodziny Międzymorza: ukształ-
towanie ojczyzn, powstanie państw oraz ukła-
dy geopolityczne wschodniej części Europy
w późnej starożytności i we wczesnym śred-
niowieczu. Warszawa, 2007; East-Central Eu-
rope in European History. Themes&Debates /
Kłoczowski J., Łaszkiewicz H. (ed.). Lublin.
2009; Mühle E. Uwagi o ograniczonej przydat-
ności pojęcia “Europa Środkowo-Wschodnia”
(“Ostmitteleuropa”) w badaniach mediewi-
stycznych Kwartalnik Historyczny. R. 120(4).
2013. P. 73–78; Cevins, de, M.-M. L’Europe cen-
trale au Moyen Âge. Rennes, 2013; Berend N.,
Urbańczyk P., Wiszewski P. Central Europe in
the High Middle Ages: Bohemia, Hungary and
Poland. Cambridge, 2014; Medieval East Cent-
ral Europe in a Comparative Perspective: From
Frontier Zones to Lands in Focus / G. Jaritz,
K. Szende (eds.). London, 2016; Mühle E. Me-
dieval East Central Europe in a Comparative
Perspective: From Frontier Zones to Lands
in Focus by Jaritz Gerhard, Szende Katalin
The Hungarian Historical Review. Vol. 6, No. 1:
Medieval Economic History. 2017. P. 212–214;
Góreck P. Rew.: Medieval East Central Europe
in a Comparative Perspective: From Frontier
Zones to Lands in Focus / G. Jaritz, K. Szende
(eds). London, 2016. xiv, 265 pp. Slavic Review.
Vol. 77(1). 2018. P. 220–221; Korolov G. “Dwie
Europy Środkowe” Oskara Haleckiego w “cie-
niu imperializmów” Kwartalnik Historyczny.
R. 124 (4). 2017. S. 677–698.
14 Gieysztor A. L´Europe chrétienne autour
de l´an mille et ses nouveveaux adherents Early
Christianity in Central and East Europe / P. Ur-
bańczyk (ed.). Warsaw, 1997. P. 14.
15 Snyder T. Bloodlands. Europe between
Hitler and Stalin. New York, 2010; Idem. Black
Earth. The Holocaust as History and Warning.
London, 2015.
16 Der Briefwechsel des E. S. Piccolomini /
R. Wolkan (ed.). Vienna, 1918. Vol. 2. P. 212.
41СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
сравнительной перспективой. уже в христианской мысли позднего средневе-
ковья концепция “другого мира” могла иметь инклюзивное значение как воз-
можность “другого взгляда”. после падения константинополя Эней сильвио
пикколомини (Aeneas Silvius Piccolomini; 1405–1464), будущий папа римский
пий II (1458–1464), написал, что ныне европа “ex duobus oculis alterum amisisti.
...ex duobus Christianitatis luminibus alterum iam videmus erutum, orientalis
imperii eversam sedem, Graecam omnem gloriam extinctam cemimus”16. Эта ан-
тропологическая модель византии известна польской историографии17. одна-
ко как часто польша оказывалась в поле зрения византийцев?
за три столетия польша “попадались на глаза” ромеям лишь трижды.
так, константин Багрянородный около 950 г. упоминает лендзян18, если под
ними действительно стоит понимать раннесредневековое население польши19,
а не представителей культуры луки-райковецкой в целом, населявших зем-
ли от днепра до вислы20, или же неясное эхо латинской (Descriptio civitatum
et regionum ad septentrionalem plagam Danubii)21 или солунской этногеогра-
фии22. позднее иоанн киннам в связи с крестовым походом 1147 г. знает ле-
хов как народ скифского происхождения, сопредельный западным гуннам
(…ἀτερος δὲ τῦ τῶν Λέχων εἳ Σκυθικὸν μέν ἐισι γένοσ Οὕννος δὲ προσοικῦσι τοὺς
ἐσπερίους / Lechi Scythicae gents, quorum Hunnorum gentis occidentalibus contermina
est), а один из текстов Cod. Marc. Gr. 524 (ca. 1300 г.), составленный, очевидно, в
XII в., упоминает “предводителя лехов” в составе антикомниновской коалиции
стран центрально-восточной европы23.
17 Dąbrowska M. Drugie oko Europy. Bizan-
cjum w średniowieczu. Wrocław, 2015.
18 Constantine Porphyrogenitus De Admi-
nistrando Imperio / G. Moravcsik, R. J. H. Jen-
kins (eds.). Washington, D.C., 1985. P. 56–57,
168, 169.
19 см.: Parczewski M. Początki kształtowania
się polsko-ruskiej rubieży etnicznej w Karpa-
tach. Kraków, 1991.
20 отождествление лендзян с днепровски-
ми полянами и их “переселение” в восточные
славинии представляется искусственным:
конча С. В. Lenzaninoi констянтина Багряно-
родного у контексті проблеми ляхів-лендзян
Вiсник київського нацiонального унiверситету
iменi Тараса Шевченка. Українознавство,
T. 11. 2007. C. 4–7; Щавелев а. С. еще раз об
идентификации и локализации славян-
ского “племени” Λενζανῆνοι / Λενζενίνοι /
*lędjane Вспомогательные и специальные на
уки истории в XX – начале XXI в.: Призвание,
творчество, общественное служение историка:
Материалы XXVI Международной научной
конференции. москва, 2014. с. 424–427.
21 Banaszkiewicz J. “Lestek” (Lesir) i “Lechi-
ci” (Lesar) w sredniowiecznej tradycji skandy-
nawskiej Kwartalnik historyczny. R 108(2). 2001.
S. 3–23; “Lendizi habent civitates XCVII”. см.:
Kucharski E. Zapiska karolińska zwana niewła-
ściwie “Geografem bawarskim” Sprawozdania
Tow. Nauk. we Lwowie. T. 5. Lwów, 1925. S. 81–86;
Łowmiański H. O pochodzeniu Geografa bawar-
skiego Roczniki Historyczne. R. 20. 1955. S. 9–58;
Ejusdem. O pochodzeniu Geografa bawarskiego
Studia nad dziejami Słowiańszczyzny, Polski i Rusi
w wiekach średnich. Poznań 1986. S. 104–150; Ejus
dem. O identyfikacji nazw Geografa bawarskiego
Studia Źródłoznawcze. T. 3. 1958. S. 1–22; Nalepa J.
O nowszym ujęciu problematyki plemion sło-
wiańskich u “Geografa Bawarskiego”. Uwagi
krytyczne Slavia Occidentalis. T. 60. 2003. S. 9–63;
Betti M. La Descriptio civitatum et regionum ad
septentrionalem plagam Danubii. Lo spazio oltre il
“limes” nel IX secol Mélanges de l’École française
de Rome – Moyen Âge [En ligne]. T. 125 : 1. 2013:
http://journals.openedition.org/mefrm/1078 ;
DOI : 10.4000/mefrm.1078 (доступ 08.11.2019).
22 о “соседях” лендзян другувитах (Δρου-
γουβίται; Drugubitae, Thessalonicensibus tribu-
tarii) в македонии см.: Ioannes Cameniata. De
excidio Thessalonicensi Theophanes continuatus:
Ioannes Cameniata, Symeon magister, Georgius
Monachus / I. Bekker (ed.) Corpus scriptorum his
toriae byzantinae. Vol. 22. Bonnae, 1838. р. 485–
600, 496 (cap. 6). см. также: Иоанн камениата.
взятие Фессалоники две византийские хро
ники X века: Псамафийская хроника, Взятие
Фессалоники / а. п. каждан, с. в. полякова,
и. в. Феленковская, р. а. наследова (изд.).
москва, 1959. с. 163.
23 Ioannis Cinnami epitome rerum ab Ioanne
et Alexio Comnenis gestarum / A. Meineke
42 Александр МУСИН
для чего, в таком случае, необходим взгляд “другим оком” на становление
польши пястов? для того, чтобы выявить в системе польского “латинства” ред-
кие и иногда дискуссионные элементы византийской культуры?24 очевидно, у
“другого ока” должны быть иные “точки зрения”.
известно, что каролингская модель культуры и власти способствовала
адаптации образцов византийской цивилизации в европе, которые связывали
варварские королевства с наследием античности, обеспечивая цивилизаци-
онный континуитет25. Эти связи, реальные или вымышленные, были важны
как для западной, так и восточно-центральной европы, где соответственно
происходили “романизация” и “ромеизация”26. отметим, что обычно под ро-
манизацией понимается римское влияние на территории завоеванных римом
провинций и трансформация местных культур в связи с адаптацией римской
цивилизации27, однако уровень и масштабы освоения римского наследства в
раннем средневековье28 не оставляют сомнений в возможности употребления
(ed.) Corpus scriptorum historiae Byzantinae. Vol.
Bonnae, 1836. р. 84 (II.18 с); Salamon M. Po-
len und Byzanz. Die Perspektiven des 11. und
des 14. Jahrhunderts East Central Europe at the
Turn of the 1st and 2nd Millenia / V. Múcska (ed.).
(Acta Historica Posoniensia. Vol. 2). Bratislava,
2002. S. 89–102; Бибиков М. В. византийские
исторические сочинения: византийский
историк иоанн киннам о руси и народах
восточной европы. тексты, перевод, ком-
ментарий. москва, 1998. C. 50, 60, 72; Smoliń
ski M. Jeszcze raz o polskim krzyżowcu z 1147
roku Studia z Dziejów Średniowiecza. Nr 18. 2014.
S. 227–259; Grala H. Z Carogrodem w tle. Czy
istniał bizantyński kontekst stosunków polsko-
ruskich w XII–XIV ww.? Ruś a Polska (X–
XIV w.). IX Międzynarodowa konferencja naukowa
z serii “Colloquia Russica”, 5–8 grudnia 2018 roku,
Przemyśl, Polska. Abstracts of papers / V. Nagir-
nyy (ed.). Kraków, Przemyśl, 2018. D. 1.
24 грабский а. Ф. по поводу польско-ви-
зантийских отношений в начале XI в. Ви
зантийский временник. T. 14. 1958. C. 175–184;
Wasilewski T. Bizantynska symbolika zjaz-
du gnieznienskiego i jej prawno-polityczna
wymowa Przegląd historyczny. Vol. 57. 1966.
P. 1–14; Ejusdem. Couronnement de l’an 1000
à Gniezno et son modèle byzantin L’Europe
aux IXe–XIe siècles. Aux origines des Etats na
tionaux. Actes du Colloque internationale tenu à
Varsovie et Poznan du 7 au 13 septembre, 1965 /
T. Manteuffel, A. Gieysztor (eds.). Warszawa
1968. P. 461–472; Dąbrowska M. The Hidden
Secrets: Late Byzantium in the Western and
Polish Context. Łódź, 2017; Salamon M. Polen
und Byzanz – Wege der Begegnung Byzanz und
Ostmitteleuropa 950–1453. Beiträge zu einer Table
Ronde Mainzer Veröffentlichungen zur Byzan-
tinistik. T. 3 / G. Prinzing, M. Salamon (eds.).
Wiesbaden, 1999. S. 151–164; Ejusdem. Obec-
ność Nowego Rzymu w Europie Środkowo-
wschodniej Lux Romana w Europie Środkowej ze
szczególnym uwzględnieniem Śląska / A. Barciak
(red.). Zabrze; Katowice, 2001. S. 295–319.
25 Leyser K. The Tenth Century in Byzan-
tine-Western Relationships Relations Between
East and West in the Middle Ages / D. Baker (dir.).
Edinburgh, 1973. P. 45; McCormick M. Byzan-
tium’s Role in the Formation of Early Medieval
Civilization: Approaches and Problems. Illi-
nois, 1987. P. 207–220; Sot M. La première Re-
naissance carolingienne: échanges d’hommes,
d’ouvrages et de savoirs Actes des congrès de la
Société des historiens médiévistes de l’enseignement
supérieur public, 32 congrès, Les échanges culturels
au Moyen Âge. Dunkerque, 2001. P. 23–40; La
Grèce antique sous le regard du Moyen Âge
occidental / M. Zink (dir.). Paris, 2005.
26 Musin A., Wołoszyn M. Newly-Conver-
ted Europe – Digging Rome Constantinople and
Newly-Converted Europe. Archaeological and His
torical Evidence / M. Salamon, M. Wołoszyn,
A. Musin, P. Špehar, M. Hardt, M. P. Kruk,
A. Sulikowska-Gąska (eds.). U źródeł Europy
Środkowo-wschodniej/Frühzeit Ostmitteleuro-
pas. Vol. 1(1). Kraków; Leipzig; Rzeszów; War-
szawa, 2013. Vol. 2. P. 683–711.
27 Le Roux P. La romanisation en question
Annales. Histoire, Sciences Sociales. Vol. 59: 2.
2004. P. 287–311.
28 Morsel J. L’aristocratie médiévale. La domi-
nation sociale en Occident (Ve–XVe siècle). Paris,
2004; L’Antiquité dans l’art roman. Persistance
et résurgence de l’Antiquité à l’époque romane.
Clermont-Ferrand, 2005 (Revue d’Auvergne.
Vol. 119); Actualité de l’art antique dans l’art ro-
man, Actes des XXXIXe Journées romanes de Cuxa,
6–13 juillet 2007 (Les Cahiers de Saint-Michel
de Cuxa. Vol. 39). Codalet, 2008; L’Antiquité
entre Moyen Âge et Renaissance / Ch. Blondeau,
43СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
этого термина для этой эпохи. в связи историческим существованием двух
путей освоения римского наследства возникает важная проблема: каким об-
разом были заимствованы античные элементы культуры и какую трансформа-
цию они претерпели в дальнейшем?
для решения этой проблемы “другое око” оказывается незаменимым.
особенности центрально-восточной европы были обусловлены не ее “пери-
ферийным положением” в европе, а самостоятельным культурно-историче-
ским развитием, поскольку русь и польша в границах между одером, вол-
ховом, волгой и доном занимали пограничное положение между латинской,
византийской и восточной цивилизациями. в этом смысле Polonia и Rhôsia яв-
лялись для них “большой границей”29 и служили middle ground – зоной обмена
и посредничества30.
диахронистический подход восточной перспективы или “другого ока”
предполагает, что только в сопоставлении с altero lumine orbi можно отчетли-
во высветить особенности изучаемого мира. Это предусматривает описание и
анализ культурного соревнования элементов, тенденций, явлений и процес-
сов, связанных с влиянием латинской и византийской цивилизаций на мест-
ные культуры, а также оценку их конкурентоспособности.
успех такого стереоскопического подхода напрямую связан с отказом от
хрестоматийных рамок сравнительного рассмотрения истории центрально-
восточной европы как “параллельной биографии” или Doppelbiographie поль-
ши и россии31. историческая проблематика этого региона гораздо шире исто-
рии взаимоотношений двух стран. попытка ретроспективно оценить раннее
средневековье с точки зрения существования россии как империи и ее “боль-
шого нарратива” создает искаженное представление о прошлом.
добавим, что идея представить восточно-центральную европу как место
столкновения цивилизаций в процессе организации нового мирового поряд-
ка32 также является неоправданной модернизацией истории и насилием над
антиимперским выбором европейских народов. как ни парадоксально это
прозвучит, но субъективное освобождение от историографического бремени
оказывается залогом объективного понимания прошлого.
неизбежным следствием российско-польского параллельного подхода яв-
ляется доминирование исследований и публикаций, посвященных недавнему
прошлому33. в рамках этой научной традиции сравнительные исследования
M. Jacob M. (dir.). Nanterre, 2011; Aubert J.-M.
Moyen Âge et Culture antique Bulletin de l’As
sociation Guillaume Budé. No 2. 1960. P. 250–264;
Spunar P. On different traditions of Classical
Antiquity in the Middle Ages Folia philological.
Vol. 102: 2/3. 1979. P. 109–113.
29 Turner F. J. The Frontier in American His-
tory. New York, 1921.
30 White R. The Middle Ground: Indians, Em-
pires, and Republics in the Great Lakes Region,
1650–1815. Cambridge, 1991.
31 Zernack K. Polen und Rußland: zwei Wege
in der europäischen Geschichte. Berlin, 1994.
32 Huntington S. The Clash of Civilizations and
the Remaking of World Order. New York, 1996.
33 Orłowski J. Z dziejów antypolskich obsesji
w literaturze rosyjskiej (do r. 1917). Warszawa,
1992; Giza A. Polaczkowie i Moskale – wzajem-
ny ogląd w krzywym zwierciadle 1800–1917.
Szczecin, 1993; Karpiński W. Polska a Rosja.
Z dziejów słowiańskiego sporu. Warszawa
1994; поляки и русские в глазах друг дру-
га / а. в. Хореев (отв. ред.). москва, 2000;
Polacy w oczach Rosjan, Rosjanie w oczach
Polaków. Materiały z konferencji naukowej,
Warszawa, 2–4.XII.1999 r. / R. Bobryk, J. Fary-
no (red.). Warszawa, 2002; поляки и русские:
взаимопонимание и взаимонепонимание /
а. в. липатов, и. о. Шайтанов (ред.-сост.).
москва, 2000; Polacy a Rosjanie: materiały z
konferencji “Polska–Rosja. Rola polskich po-
wstań w kształcowaniu wzajemnych wyobra-
żeń”. Warszawa; Płock, 14–17 maja 1998 r. /
T. Epsztein (red.). Warszawa, 2000; россия–
44 Александр МУСИН
подменяются описанием взаимных представлений поляков и россиян. Это
определило приоритеты деятельности комиссии историков сначала ссср и
пнр, затем – польши и россии34, а позднее – совместной Группы по сложным
вопросам, вытекающим из истории российско-польских отношений35. исто-
риография заменяла историю, не погружаясь в средневековую проблемати-
ку36. российская историческая наука продолжала основываться на идеях нико-
лая карамзина из “мнения российского гражданина”37. здесь господствовало
убеждение, что взаимные негативные стереотипы сформировались еще в ран-
нем средневековье,38 хотя объективный взгляд на историю допускал, что пред-
ставления средневекового поляка о русине формировались не на примере бу-
дущего россиянина, а будущего украинца, тогда как московит лишь на исходе
XIV в. стал выделяться из общей массы населения восточной европы39.
в эпоху варшавского договора основой сравнения стала идея единства сла-
вянской истории и культуры. не последнюю роль здесь сыграли интересы ве-
дущего научного сотрудника института славяноведения ан ссср владимира
королюка, пользовавшегося авторитетом в академическом мире40. в области
средневековой истории преобладали темы общности и своеобразия ранне-
феодальных государств и “феодальной раздробленности”, подчеркивавшие
польша. образы и стереотипы в литерату-
ре и культуре / а. в. Хореев (отв. ред.). мо-
сква, 2002; Polacy i Rosjanie: 100 kluczowych
pojęć / A. Magdziak-Miszewska, M. Zuchniak,
P. Kowal. Warszawa, 2002; миф европы в
литературе и культуре польши и россии /
м. в. лескинен, в. а. Хореев (ред.). москва,
2004; Чубарова В. В. стереотип поляка в поль-
ском и русском восприятии: опыт антропо-
логического исследования Исследования по
прикладной и неотложной этнологии. т. 206.
2008. с. 3–28; Эйльбарт н. В. оппозиция
“своего” и “чужого” в восприятии поляков
российским обществом диалог культур и
партнерство цивилизаций. XIV Международ
ные лихачевские научные чтения. 15–20 мая
2014 года. санкт-петербург, 2014. с. 447–448;
Mentalność rosyjska a Polska / E. Walewan-
der (red.). Lublin, 2015; Królczyk A. Rosjanie i
Rosja w relacjach Polaków podróżujących na
Wschód (1795–1863). Praca doktorska napisa-
na w Zakładzie Historii Europy Wschodniej
UAM. Poznań, 2015; Сабадаш н. П. польская
тема в русской литературе николаевской
эпохи (1826–1855 гг.). диссертация на со-
искание ученой степени кандидата фило-
логических наук, кафедра истории русской
литературы филологического факультета
московского государственного универси-
тета. москва, 2015; лыкошина л. С. польша
и поляки в российском общественном дис-
курсе актуальные проблемы европы. № 2.
2016. с. 66–86; Ee же. интерпретация образа
россии как элемент формирования поль-
ской национальной идентичности Nowa
Polityka Wschodnia. Nr 2(13). 2017. S. 146–156.
34 россия в польской историографии,
польша в российской историографии (к
50-летию комиссии историков россии и
польши) / к. а. кочегаров, л. п. марней,
Б. в. носов (ред.-сост.). москва, 2017.
35 Biale plamy – czarne plamy. Sprawy trud-
ne w relacjach polskorosyjskich (1918–2008) /
Rotfeld A. D., Torkunow A. W. (red.). War-
szawa, 2010; White spots, black spots: diffi-
cult matters in Polish-Russian relations, 1918–
2008 / A. D. Rotfeld, A. V. Torkunov (eds.).
Pittsburgh, 2015.
36 Blachowska K. Narodziny imperium. Roz-
wój terytorialny państwa carów w ujęciu histo-
ryków rosyjskich XVIII i XIX wieku. Warsza-
wa, 2001; Filatowa N. Polska w rosyjskiej myśli
historycznej Polacy a Rosjanie… S. 21–34.
37 карамзин н. М. мнение русского граж-
данина [письмо александру I по поводу
проекта восстановления польши] его же.
неизданные сочинения и переписка. ч. 1.
санкт-петербург, 1862. C. 3–8.
38 лыкошина л. С. польша и поляки...
C. 66–67. ср.: Kępiński A. “Lach i Moskal”. Z
dziejów stereotypu. Warszawa 1990; Tazbir J.
Mity i stereotypy w dziejach Polski. Warszawa,
1991; Dzwonkowski W. Rosja a Polska. Warsza-
wa, 1991.
39 Maciejewski J. Stereotyp Rosji i Rosjanina
w polskiej literaturze i świadomości społecznej
Więź. T. 2(472). 1998. S. 183–197. ср.: его же.
стереотип россии и русских в польской ли-
тературе и общественном сознании Поляки
и русские... с. 6–21.
40 королюк В.д. западные славяне и киев-
ская русь в X–XI вв. москва, 1964.
45СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
единство исторических процессов в “киевской руси” и у западных славян41.
история становилась этно-политической, что соответствовало тенденциям
1960–1970-х годов, эпохи формирования “новой исторической, социальной и
интернациональной общности людей – советского народа”42. кабинетная кон-
цепция “древнерусской народности”, изобретенная в ссср после второй ми-
ровой войны для стимулирования великодержавного шовинизма, подавления
национальных движений и формирования “советского народа”, превратилась
в инструмент исторических исследований и средство оправданная экспансио-
нистской политики москвы в XV–XVI в.43
подобной фиксации на российской истории соответствовала и страте-
гия издания источников. после полного перевода Cronicae et gesta ducum sive
principum polonorum44 правилом стало издавать лишь эксцерпты латинских со-
чинений, касающиеся восточной европы, иногда без оригинального текста.
лишенные контекста, эти отрывки не позволяли оценить их место в структуре
и замысле сочинения, создавая неверное представление об исключительной
роли руси в истории центрально-восточной европы45. Это приводило к по-
явлению публикаций, формирующих у читателя предвзятую уверенность в
тенденциозности польских средневековых текстов и представляющих их авто-
ров как “беззастенчивых панегиристов”46. стоит отметить, что в современном
польском источниковедении эта тенденция не получила развития47.
41 польша и русь: черты общности и свое-
образия в ист. развитии руси и польши XII–
XIV вв. / Б. а. рыбаков (ред.). москва, 1974.
42 развитие этнического самосознания сла-
вянских народов в эпоху раннего средневеко-
вья / в. д. королюк (отв. ред.). москва, 1982;
развитие этнического самосознания сла-
вянских народов в эпоху зрелого феодализ-
ма / Г. Г. литаврин, в. в. иванов (отв. ред.).
м осква, 1989; культурные связи россии и
польши в XI–XX вв. / я. н. Щапов, с. м. Фаль-
кович, н. и. Щавелева (ред.). москва, 1998.
43 см. использование этой концепции
в реконструкции событий конца XV в. в:
Пашуто В. Т., Флоря Б. н., Хорошкевич а. л.
древнерусское наследие и исторические
судьбы восточного славянства: киевская
русь и исторические судьбы восточных сла-
вян. москва, 1982. с. 165.
44 галл аноним. Хроника или деяния кня-
зей или правителей польских / л. м. попова
(изд.). москва, 1961.
45 “великая хроника” о польше, руси и
их соседях XI–XIII вв. / н. и. Щавелева (изд.).
москва 1987; польские латиноязычные
средневековые источники: тексты, пере-
вод, комментарий / н. и. Щавелева (изд.).
москва 1990; древняя русь в “польской
истории” яна длугоша (книги I–VI): текст,
перевод, комментарий / н. и. Щавелева,
а. в. назаренко (изд.). москва, 2004.
46 лимонов Ю. а. русские источники яна
длугоша по истории киевской руси Про
блемы истории феодальной россии: Сборник
статей к 60-летию проф. В. В. Мавродина /
а. л. Шапиро (изд.). ленинград, 1971; Щаве
лева н. И. известия о руси в польской хрони-
ке магистра винцента (XII в.) Проблемы соци
ально-экономической и политической истории
СССр. москва 1975. с. 138–144. ее же. древ-
нерусские известия великопольской хрони-
ки летописи и хроники. 1976 г. москва, 1976.
с. 54–66; ее же. тенденциозность средневе-
ковой историографии (на примере хрони-
ки винцента кадлубка) Методика изучения
древнейших источников по истории народов
СССр / в. т. пашуто (ред.). москва, 1978;
карнаухов д. В. Формирование историче-
ского образа руси в польской хронографии
XV–XVI вв. (источники и историография
исследования) История и историки: истори
ографический вестник. № 1. 2005. с. 53–83; его
же. концепции истории средневековой руси
в польской хронографии эпохи возрожде-
ния. новосибирск, 2010; его же. “русские” и
“московские” известия в трудах польских
историков второй половины XV – начала
XVII вв. (историографический аспект). ново-
сибирск, 2014. ср. подобные исследования
в польской историографии: Skomiał J. Polscy
kronikarze wieków średnich o Rusi i Rusinach
Annales Universitatis Mariae Curie-Skłodowska,
Sectio G. (Ius). т. 59, nr 1. 2012. S. 81–93.
47 Chronica Galiciano-Voliniana (Chronica
Romanoviciana). Kronika halicko-wołyńska
(Kronik a Romanowiczów) / D. Dąbrowski,
46 Александр МУСИН
целью немногочисленных монографических исследований по истории
политий восточной европы, представленных как единая русь, и польши ока-
зывался не столько компаративный анализ системного соотношения разных
обществ, сколько описание их взаимных отношений48. Это не исключало появ-
ления сравнительных исследований отдельных сюжетов, связанных с легендар-
ными традициями и представлениями о власти49, социально-политической
титулатурой50, древнейшими формами материального обеспечения церкви,
церковным патронатом, формированием церковного сословия, борьбой за не-
зависимость церкви от государства51, содержанием дружинного государства и
характеристикой его элиты52, а также отдельными эпизодами, предполагаю-
щими компаративистские подходы53.
полученное знание обладало одной характерной чертой: оно являлось не
столько результатом сравнения синхронных текстов, сколько сопоставления
ученых концепций. известно, однако, что в XX в. российская историческая на-
ука претерпела серьезные деформации. в трудах Бориса Грекова “киевская
русь” стала унитарным государством с развитой политической властью и судеб-
но-правовой системой, все жители которой считали себя русами/русинами54.
A. Jusupović (ed.) Monumenta Poloniae Hi
storica. S. N. II. 16. Kraków; Warszawa, 2017;
Kronika halicko-wołyńska: kronika Romano-
wiczów / D. Dąbrowski, A. Jusupović (ed.).
Kraków; Warszawa 2017.
48 линниченко И. взаимные отношения
руси и польши до половины XIV столетия.
ч. 1: русь и польша до конца XII века. киев,
1884; Włodarski B. Polska i Ruś: 1194–1340.
Warszawa, 1966; головко а. Б. древняя русь и
польша в политических взаимоотношениях
X – первой трети XIII вв. киев, 1988; назарен
ко а. В. древняя русь на международных пу-
тях: междисциплинарные очерки культур-
ных, торговых, политических связей IX–XII вв.
москва, 2001. см. также одну из последних
статей: Dąbrowski D. Piasten und Rjurikiden
vom 11. bis zur Mitte des 13. Jahrhunderts Fern
händler, Dynasten, Kleriker. Die piastische Herr
schaft in kontinentalen Beziehungsgeflechten vom
10. bis zum frühen 13 / Jahrhundert. D. Adam-
czyk, N. Kersken (Hrsg.) (Quellen und Studien.
Niemiecki Instytut Historyczny w Warszawie.
Bd. 30). Wiesbaden, 2015. S. 155–191.
49 Щавелев а. С. славянские легенды о пер-
вых князьях. сравнительно-историческое
исследование моделей власти у славян. мо-
сква, 2007; его же. еще раз о мифоэпических
устных источниках средневекового истори-
описания: рассказы об основателях дина-
стий у Галла анонима и снорри стурлусо-
на древнейшие государства Восточной европы.
2013 год. Зарождение историописания в обще
ствах древности и Средневековья / д. д. Беля-
ев, т. Гимон (ред.). москва, 2016. с. 565–592.
50 Boroń P. Kniaziowie, królowie, carowie...
Tytuły i nazwy władców słowiańskich we
wczesnym średniowieczu. Katowice 2010.
51 Флоря Б. н. исследования по истории
церкви: древнерусское и славянское средне-
вековье. москва, 2007.
52 Żmudzki P. Władca i wojownicy. Narracje
o wodzach, drużynie i wojnach w najdawniej-
szej historiografii Polski i Rusi. Wrocław, 2009;
Стефанович П. С. Бояре, отроки, дружины:
военно-политическая элита руси в X–XI
веках. москва, 2012; Шинаков е. а. образо-
вание древнерусского государства. сравни-
тельно-исторический аспект. москва, 2009;
его же. дружинное государство в польше и
на руси. Элитные воинские формирования
и власть (древность и средневековье) его
же. Военная история Брянского края (от древ
ности до включения в состав древнерусского го
сударства). Брянск, 2012. C. 104–108, 113–118;
Kurnatowska Z. Formowanie się państw sło-
wiańskich w aspekcie porównawczym Europa
barbarica, Europa christiana. Studia mediaevalia
Carolo Modzelewski dedicata / R. Michałowski
(red.). Warszawa, 2008. S. 81–91.
53 Стефанович П. С. володарь перемышль-
ский в плену у поляков (1122 г.): источник,
факт, легенда, вымысел древняя русь: вопро
сы медиевистики. № 3(25). 2006. с. 56–74;
№ 4(26). 2006. с. 78–89.
54 см.: греков Б. д. рабство и феодализм
в киевской руси Известия государственной
академии истории материальной культуры
имени н. я. Марра. вып. 86. ленинград, 1934.
Passimum; его же. Феодальные отношения в
киевском государстве. москва; ленинград,
1936; его же. киевская русь. 3-е изд. москва;
ленинград, 1939; его же. киевская русь. [4-е
изд.]. москва; ленинград, 1944.
47СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
Эта концепция была ничем иным, как идеей ссср, обращенной в прошлое55.
она вызвала серьезные дискуссии, быстро подавленные административным
ресурсом академика56, поскольку соответствовала государственной политике и
политическим настроениям эпохи.
стоит добавить, что в 1920–1930-х годах “сотворение” киевской руси в усло-
виях национального украинского возрождения, освободительной борьбы цен-
тральной европы против империй и возрождения местной государственности,
а также провзоглашния самими российскими большивиками “права наций на
самоопределение”, имело в отношении украины и украинской истории оче-
видную политическую цель. речь шла о новом этапе и способе инкорпорации
украины в имперское пространство россии, как всегда – путем манипуляции
исторической памятью. украинцы получали киевскую русь, стоящую у исто-
ков россии-ссср взамен собственной национальной государственности. прово-
димая коммунистическим режимом политика коренизации в ссср отражала
не свободу, а осознанную большевиками необходимость. в целях укрепления
собственной власти режим старался привлечь на свою сторону большинство
населения среди наций и этносов, объединенных в унитарное государство, пу-
тем предоставления им национально-культурной автономии57 вместо действи-
тельного национального возрождения и самоопределения.
украина и киев играли в этой политике особую роль не только в связи
с имперским российским менталитетом, никуда не исчезнувшим из ссср и
требующим признать киев “матерью российских городов”, но и в связи с со-
бытиями новейшей украинской истории. память об украинской народной
республике была еще свежа, а грековская гипотеза увидела свет в тот самый
год, когда первый президент республики и крупнейший историк украины,
м. с. Грушевский, ушел в мир иной. интересно также отметить временное
совпадение между появлением концепции “киевской руси” и свертыванием
политики коренизации вообще и украинизации в частности в 1930-е годы.
все это придавало процессу советской коренизации в украине определенный
колорит: вместо культурных и политических реалий здесь насаждалась теша-
щая национальное тщеславие, но весьма иллюзорная идея об историческом
приоритете киева в истории россии. коренизация, таким образом, была обра-
щением не к настоящему или будущему, а к прошлому, а украинизация вновь
становилась руссификацией.
нельзя, однако, не отметить, что подобное влияние политики на истори-
ческую науку было характерно не только для коммунистической империи, но
и для междувоенной польши. зигмунд войцеховский (1900–1955) признавал,
55 см.: Мусин а. е. Corpus fratrum или
“союз архонтов”? историко-археологиче-
ский комментарий к моделям власти в вос-
точной европе конца XI века Stratum plus.
№ 5. 2018. с. 183–206.
56 Платонова н. И. история археологиче-
ской мысли в россии. вторая половина XIX –
первая треть XX века. санкт-петербург,
2010. с. 238–239; Тихонов В. В. забытые стра-
ницы советской историографии: дискуссия
Б. д. Грекова и Б. и. сыромятникова о ха-
рактере социально-экономического строя
киевской руси Исторический ежегодник 2012.
новосибирск, 2012. с. 34–45; Musin A. “Ród
ruski”, “ród wareski” i narodowość staroruska
Orientalia Christiana Cracoviensia. Vol. 4. 2012
(2015). S. 11–23.
57 Martin T. The Affirmative Action Empire:
Nations and Nationalism in the Soviet Union,
1923–1939. Ithaca, 2001. ср.: даниленко В. М.,
касьянов г. В., кульчицький С. В. сталінізм на
україні: 20–30-ті роки. киïв, 1991. с. 250. ср.
поверхностный и ангажированный подход к
этому явлению в: Борисенок е. Ю. Феномен
советской украинизации. 1920–1930-е годы.
москва, 2006. с. 110–111.
48 Александр МУСИН
что его концепция polskich ziem macierzystych58 была сформулирована лидером
польских национал-демократов романом дмовским (1864–1939)59, а ученый
лишь распространил ее на область исторического исследования60. в 1940–
1950-х годах можно отметить определенные влияние марксисткой историогра-
фии ссср на историческую науку пнр61, в частности, в вопросе идеализация
польши пястов и критики “имперской политики” ягеллонов.
однако нельзя утверждать, что эти искусственные деформации были
определяющими для академической жизни. для европейской исторической
науки первой половины – середины ХХ в. существовали общие приоритеты и
тенденции методологического развития. прежде всего, к ним относятся пре-
увеличенная роль государства в истории и этноцентризм62, концепция нацио-
нальной унифицированной государственности63 и экономические отношения
как фундамент общественно-политической жизни прошлого. очевидно, инте-
рес российской и польской историографии коммунистической эпохи к исто-
рии крестьянства64 вполне сопоставим с подходами “школы анналов” и дол-
жен объясняться не столько марксизмом, сколько конвергентным развитием
европейской науки в поисках фундаментальных основ исторического процесса
и его источниковой базы65.
осознание историографических деформаций и тенденций XX в. ставит
перед исследовательским сообществом вопрос: что подлежит сравнению в ис-
следованиях? концепции сталинской и националистической историографии,
построения современных исследователей или же системный анализ историче-
ских источников, представленных различными формами исторической памя-
ти, прежде всего текстами и материальной культурой?
очевидно, что осмысление историографического бремени и освобождение от
него есть важная часть ремесла историка, однако в описании и/или понимании
прошлого главная роль принадлежит сравнению нарративов и артефактов. при
58 Grabski A. F. Zygmunt Wojciechowski i
historia macierzystych ziem Polski Wojciechow
ski Z. Zygmunt Stary (1506-1548) /A. F. Grabski
(ed.). Warszawa, 1979. р. 6, 10.
59 Dmowski R. Niemcy, Rosja i kwestia pol-
ska. Lwów, 1908.
60 Wojciechowski Z. Dwa ośrodki państwo-
twórcze w Polsce na przestrzeni dziejów i ich
zasięg geograficzny. Lwów, 1937; Ejusdem.
Rozwój terytorialny Prus w stosunku do ziem
macierzystych Polski. Toruń, 1934.
61 Szumski J. Polityka a historia: ZSRR wobec
nauki historycznej w Polsce w latach 1945–
1964. Warszawa, 2016.
62 ср.: Stobiecki R. Historiografia PRL: ani
dobra, ani mądra, ani piękna... ale skompliko-
wana; studia i szkice. Warszawa, 2007; Ejusdem.
Historia pod nadzorem: spory o nowy model
historii w Polsce (II połowa lat czterdziestych –
początek lat pięćdziesiątych). Łódź, 1993; Ejus
dem. Bolszewizm a historia: próba rekonstruk-
cji bolszewickiej filozofii dziejów. Łódź, 1998;
Zaremba M. Komunizm, legitymacja, nationa-
lizm. Nacjaonalistyczna legitymacja władzy
komunistycznej w Polsce. Warszawa, 2001; Ko
byliński Z. Archeologia wczesnego średniowie-
cza w Polsce 1939–1989: sukcesy i porażki Pół
wieku z dziejów archeologii polskiej (1939–1989) /
J. Lech (red.). Komitet Nauk Pra- i Protohisto-
rycznych. Prace 6. 2007. S. 357–410.
63 Drelicharz W. Idea zjednoczenia królestwa
w średniowiecznym dziejopisarstwie polskim.
Warszawa, 2012.
64 греков Б. д. крестьяне на руси с древ-
нейших времен до XVII века. москва; ле-
нинград, 1946; Buczek K. O chłopach w Polsce
piastowskiej Roczniki Historyczne. T. 40. 1974.
S. 51–105; T. 41. 1975. S. 1–79; Modzelewski K.
Chłopi w monarchii wczesnopiastowskiej.
Wrocław, 1987; Gawlas S. Chłopi w Polsce pia-
stowskiej przed kolonizacją na prawie niemiec-
kim jako problem historiograficzny Roczniki
Historyczne. T. 78. 2012. S. 7–50.
65 Musin A. L’histoire de la culture matérielle
en Russie au XXe – début XXIe siècle: entre les en-
jeux politiques, les tâches académiques et les ré-
alités archéologiques La culture matérielle: un objet
en question. Anthropologie, archéologie et histoire.
Actes du Colloque, 9 et 10 octobre 2015 / L. Bour-
geois, L. Feller (dir.). Caen, 2018. P. 57–75.
49СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
этом стоит учитывать, что два типа исторических памятников не противопостав-
ляются друг другу, в том числе и потому, что материальная культура, реальная
или воображаемся, всегда отражалась в рассказе, становившимся текстом66.
сосредоточимся на нарративе и способах отражения в нем современных
или предшествующих ему реалий. сегодня доверие к древнему тексту оказыва-
ется подорвано, поскольку некоторые коллеги считают, что нарратив не отража-
ет историческую реальность. подобное мнение в действительности является не
столько методологическим вызовом, сколько методологической капитуляцией.
рассказ, безусловно, отражает реальность, однако средневековый автор переда-
вал эту реальность с помощью специального кода, который был привычен его
современникам. расшифровка такого кода является частью ремесла историка.
стремление увидеть в трудах средневековых авторов “нарративные страте-
гии” вместо наратива и осуществить их деконструкуцию присуще, прежде все-
го, англосаксонской историографии67. Этот подход менее известен во Франции68,
однако стал весьма модным при изучении летописей и хроник центрально-
восточной европы69. однако у этого подхода есть врожденный недостаток: он
66 об этом подходе cм.: Roach D. The Ma-
terial and the Visual: Objects and Memories
in the Historia ecclesiastica of Orderic Vitalis
Haskins Society Journal. Vol. 24. 2013. P. 63–78.
67 Hobsbawm E. Introduction: Inven-
ting Traditions The Invention of Tradition /
E. Hobsbawm, T. Ranger (dir.). Cambridge;
New York, 1983. P. 1–14; Carr D. Time, Narra-
tive and History. Bloomington, 1986; White H.
The Value of Narrativity in the Representation
of Reality White H. The Content of the Form:
Narrative Discours and Historical Representation.
Baltimor, 1987. P. 4–25; Berkhofer R. F. Beyond
the Great Story. History as Text and Discoursе.
Cambridge; Londres, 1995; Munslow A. Decon-
structing history. London, 1997; Spiegel G. M.
The Past as Text. The Theory and Practice of
Medieval Historiography. Baltimore, 1998.
68 Ricœur P. Temps et Récit. T. 1–3. Paris,
1983–1985; Vincent G. Histoires et romans: le
récit, forme de l’expérience du temps [Temps
et récit (I et II) de Paul Ricoeur] Autres Temps.
Les cahiers du christianisme social. No 7. 1985.
P. 73–80; Dragonetti R. Le Mirage des sources.
L’art du faux dans le roman médiéval. Paris,
1987; Corbellari A. Le texte médiéval La littéra
ture du Moyen Age entre topos et création Poétique.
Vol. 163, № 3. 2010. P. 259–273.
69 полемику и подходы в отношении
восточно-европейской истории см. в: Вил
кул Т. л. [рец. на кн.:] а. в. назаренко. древ-
няя русь на международных путях: междис-
циплинарные очерки культурных, торговых,
политических связей IX–XII веков. м.: языки
русской культуры, 2001. 784 с. Средневековая
русь. № 5. 2004, C. 281–293; назаренко а. В.
несколько слов о “конструктивизме” и
“деконструкции” (по поводу рецензии
т. л. вилкул Средневековая русь. № 5. 2004.
C. 294–300; Вилкул Т. л. “людье” и князь
в конструкциях летописцев XI–XIII вв.
Ruthenica. Supplementum I. киïв, 2007; лу
кин П. В. деконструкция деконструкции.
о книге т. л. вилкул по истории древне-
русского веча Scrinium 4: Patrologia Pacifica.
2008. C. 403–434; Вилкул Т. л. люди и князь
в древнерусских летописях середины XI–
XIII вв. москва, 2009; ее же. по поводу ре-
цензии п. в. лукина “деконструкция де-
конструкции” Scrinium 5: Symbola Caelestis.
2009. C. 451-494; лукин П. В. нужно ли нам
“новаторство”? (об ответе т. л. вилкул)
Scrinium 5: Symbola Caelestis. 2009. C. 495–
511; Keenan E. L. Rew.: Tat´iana L. Vilkul, Liudi
i kniaz v drevnerusskikh letopisiakh serediny
XI–XIII vv. (Moscow: Kvadriga, 2009) Kritika:
Explorations in Russian and Eurasian History.
Vol. 12:2. 2011. P. 501–509; Lukin P. V. On De-
construction and Ethnicity Kritika: Explorations
in Russian and Eurasian History. Vol. 12:4. 2011.
P. 1006–1008; дворниченко а. Ю. “наррати-
вы! нарративы! до чего ж вы довели…”: о
книге т. л. вилкул “люди и князь в древ-
нерусских летописях середины XI–XIII вв.”
(м.: квадрига, 2009. 408 с.) Вестник Санкт-
Петербургского университета. серия 2: исто-
рия. вып. 4. 2011. с. 152–157; Tolochko O.
Christian Chronology. Universal History, and
the Origin of Chronicle Writing in Rus’ Histor
ical Narratives and Christian Identity on a Europe
an Periphery: Early History Writing in Northern,
East-Central, and Eastern Europe (c. 1070–1200) /
I. H. Garipzanov (eds.) (Medieval Texts and Cul-
tures of Northern Europe, 26). Turnhout, 2011.
P. 205–227; его же. очерки начальной руси.
киев; санкт-петербург, 2015; Муси н а. е.
50 Александр МУСИН
сложился в процессе изучения литературы XIX в., авторам которой было при-
сущее ярко выраженное творческое индивидуальное начало70. такая креатив-
ность была чужда автору средневековых текстов. механическое и некритичное
перенесение методологии, апробированной на нарративе нового и новейшего
времени, модернизирует средневековый текст, принципы и цели его написа-
ния и функционирования. существующие попытки осмыслить средневековую
хронографию по аналогии с историей африканского племени зулусов, напи-
санной в конце XIX – начале XX в. на основе местных преданий католическим
миссионером англичанином альфредом Брайнтом (Alfred Thomas Bryant,
1865–1953)71, приводят к серьезной абберации в восприятии древних текстов72.
нельзя оставить без внимания и социально-политический контекст по-
явления таких публикаций. деконструктивизм средневековой традиции был
частью протеста академического истеблишмента против европейских нацио-
нализмов XX в.73 однако националистические злоупотребления исторически-
ми текстами не могут быть причиной отрицания их информационной значи-
мости, ибо abusus non tollit usum74. нельзя упускать из виду и индивидуальный
фактор, посольку в ряде деконструктивистских публикаций личная мотивиро-
ванность и тенденциозность слишком часто исчерпывают содержание75.
в польской историографии существуют достаточно удачные попытки
прочтения средневекового нарратива на сравнительном фоне славянских и ин-
доевропейских культур, принадлежащие яцеку Банашкевичу76. такой структу-
ралистический подход стоит определить как “горизонтальную компаративи-
стику”, обращающую преимущественное внимание на культурные параллели.
несмотря на интересные наблюдения за польской исторической памятью, та-
кой подход в целом демонстрирует, что польская культура принадлежит к се-
мье культур индоевропейских.
в данном случае интересно выявить различия в ценностных ориентациях,
которые информационно сокрыты внутри источника – текста или совокупности
некоторые мысли, в озникающие после
п рочтения новых книг. об “oчерках началь-
ной руси”, составленных алексеем петро-
вичем толочко княжа доба: історія і куль
тура. вип. 10: святий володимир великий
(1015–2015) / відп. ред. в. александрович.
львів, 2016. C. 242–257. см. также: Ильин И.
постструктурализм. деконструктивизм.
постмодернизм. москва, 1996.
70 White H. Metahistory: The Historical
Imagination in Nineteenth-Century Europe.
Baltimore, 1973.
71 Этот подход см. в: Geary P. J. The myth of
nations: the medieval origins of Europe. Prin-
ceton, 2002; Curta F. The Making of the Slavs:
History and Archaeology of the Lower Danube
Region, c.500–700. Cambridge, 2001.
72 ср.: Venayre S. Avant-propos Écrire l’his
toire. No 7. 2011. P. 9–21.
73 Anderson B. Imagined Communities: Reflec-
tions on the Origin and Spread of Nationalism.
London, 1983; Fukuyama F. The End of History?
The National Interest. No 16. 1989. P. 3–18; Ejus
dem. Identity: The Demand for Dignity and the
Politics of Resentment. New York, 2018.
74 Smith A. D. The myth of the ‘modern na-
tion’ and the myths of nations Ethnic and Racial
Studies. Vol. 11:1. 1988. P. 1–26; Reynolds S. Me-
dieval origines gentium and the community of
the realm History. Vol. 68. 1983. P. 375–390.
75 назаренко а. В. несколько слов... C. 294–
300.
76 Banaszkiewicz J. Podanie o Piaście i Popie-
lu. Studium porównawcze nad wczesnośred-
niowiecznymi tradycjami dynastycznymi.
Warszawa, 1986; Ejusdem. Polskie dzieje ba-
jeczne mistrza Wincentego Kadłubka. Wro-
cław, 2002. сравни исследования “нарратив-
ных стратегий”, вдохновленные подобным
подходом: Żmudzki P. Władca…; Deptuła Cz.
Galla Anonima mit genezy Polski: studium z
historiozofii i hermeneutyki symboli dziejopi-
sarstwa średniowiecznego. Lublin 2000; Skibiń
ski E. Przemiany władzy: narracyjna koncepcja
Anonima tzw. Galla i jej podstawy. Poznań,
2009; Żmudzki P., Kowalewski J. Readings of the
Past / Lektury przeszłości Rocznik Antropologii
Historii. Vol. 2(2). 2012. P. 11–13.
51СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
материальных объектов. изучение эволюции ценностных ориентаций, некогда
предложенное Флоренсом клукхомом и Фредом стодбеком для прикладной со-
циологии и разрешения конфликтов в многонациональных обществах77, пред-
ставляется результативным при изучении явлений средневековой культуры. в
конечном итоге, различные сферы деятельности древних обществ, их тексты и
материальная культура отражают присущую им систему ценностей.
Это включает в себя и осмысление социо-культурных функций средневеко-
вого письма и нарратива, как это предложил поль Бертран78. среди этих функ-
ций можно выделить структуризацию, классификацию и сохранение информа-
ции, регистрацию исторической памяти. интеркультурный и межсоциальный
трансфер этой памяти, подтверждение истинности устной памяти, ее осмысле-
ние и контроль над ней, в том числе и в прогностических целях.
нельзя упускать из виду, что сложение раннесредневековых текстов при-
ходится на эпоху христианизации. одним из последствий становления новой
религии была легитимизация собственной дохристианской истории, включе-
ние языческого прошлого в библейскую историю спасения. Это происходило
путем текстуализации оральной традиции. как в свое время слово стало пло-
тью (Verbum caro factum est), слово становилось текстом (Verbum texus factum est).
несмотря на очевидный приоритет писания над преданием и зафиксирован-
ного нарратива над динамикой его оральной формы, нельзя утверждать, что
связь устного и записанного слова была однонаправленной79. тексты продол-
жали воспроизводиться на слух, в светской практике и в литургии, создавая
тем самым новую оральность80 в рамках открытой традиции.
Это позволяет перейти к “вертикальной компаративистике”, связанной с
анализом различных вариантов ценностных ориентаций и их иерархии “дру-
гим оком”. современное понимание компаративизма предполагает поме-
щение изучаемого феномена в различные контексты с целью выявления его
сходств и различий с окружающими явлениями и процессами. такое полива-
риативное осмысление “информационных поводов”, оставленных нам средне-
вековыми текстами, смело может быть названо “археологическим”, поскольку
соответствует необходимой процедуре понимания артефакта, предполагаю-
щей поиск широкого круга аналогий и интерпретационных возможностей.
77 ключевое произведение: Kluckhohn F. R.,
Strodtbeck F. L. Variations in value orientations.
Evanston (Il.), 1961.
78 Bertrand P. Les écritures ordinaires. Socio-
logie d’un temps de révolution documentaire
(entre royaume de France et Empire, 1250–
1350). Paris, 2015.
79 Ong W. J. Orality and Literacy: The Tech-
nologizing of the Word. New York, 2002; Ejus
dem. Oralność i piśmienność. Słowo poddane
technologii, przeł. wstęp J. Japola. Lublin,1992;
Skibiński E. Elementy historii oralnej w kroni-
kach Galla Anonima i Wincentego Kadłubka
Kultura piśmienna średniowiecza i czasów nowo
żytnych. Problemy i konteksty badawcze / P. Dym-
mel, B. Trelińska (red.). Lublin 1998. S. 63–72;
Polak W. “Gesta” Gallowe a kultura oralna.
Tekst. Źródła. Krytyka. Interpretacja / B. Trelińska
(red.). Warszawa, 2005. S. 65–75; Wiszewski P.
Domus Boleslai. W poszukiwaniu tradycji dy-
nastycznej Piastów (do około 1138 roku). Wro-
cław, 2008. S. 170–173; Wojtowicz W. Konstru-
owanie Galla. Problem oralności jako problem
interpretacyjny tekstu Litteraria Copernicana.
T. 3(19). 2016. S. 119–131. ср.: Ejusdem. Miedzy
oralnością a pismem: kilka uwag o staropol-
skiej “Legendzie o św. Aleksym” Pamietnik Li
teracki. T. 90, zesz. 2. 2007. S. 185–206.
80 смотри, например, паремии свв. Бори-
су и Глебу, составленные на основе летописи,
которые стали литургическими текстами,
публично читаемыми за богослужением:
Успенский Б. а. Борис и Глеб. восприятие
истории в древней руси. москва 2000; гиппи
ус а. а. “летописные” паремийные чтения о
Борисе и Глебе: история текста и историче-
ский контекст Факты и знаки: исследования по
семиотике культуры. T. 2. 2010. C. 42–71.
52 Александр МУСИН
подчеркнем, что в данном случае сравнение и сопоставление не является
целью исследователя. они необходимо для контрастного выявления системных
особенностей изучаемых культур и обществ на фоне современных им явлений. в
конечном счете, компаративистика оказывается инструментом историка, позво-
ляющим “перевести” польское общество и культуру эпохи средневековья на куль-
турный язык, которым пользовались в византии и на руси, одновременно излагая
восточно-европейскую историю в категориях латинской культуры. Это тем более
актуально, что польская историография зачастую предпочитает употреблять тер-
мин “византийско-руський” или даже “византийский”, избегая возможных ассо-
циаций с древнеруським и российским влияниям на польскую историю81.
стоит подчеркнуть: в рамках предполагаемого сравнительного исследо-
вания речь не идет о представлениях о ляхах в византии и на руси или же
польских стереотипах о русинах как “отношении к чужому”. Характеристика
таких явлений может быть частью метода, но не целью исследования, центром
которого являются не “отношения между” или “отношение к”, а соотношение
двух исторических явлений. под этим соотношением понимается сравнитель-
ное системное описание общества и культуры в целом, связанное с оценкой
совместимости их внутренних характеристик.
попытаемся показать это с помощью анализа ряда эпизодов, связанных
с отражением материальности средневековья в повести временных лет, киев-
ском своде и Cronicae et gesta ducum sive principum Polonorum. повесть временных
лет упоминает ляхов и лядскую землю не менее 49 раз, т.е. чаще, чем варягов,
стоявших у истоков политической системы и династии восточной европы82.
летопись создавалась в киеве, центре руськой земли, однако население про-
чих земель не воспринимало себя в качестве руси83. каково было место ляхов и
лядской земли в картине мира их обитателей?
если киевский и Галицко-волынский своды многократно упоминают их
весьма часто в силу географической близости и тесных контактов, то новгород-
ская летопись не знает ляхов вообще. не мене показательно и молчание бере-
стяных грамот. “лях” определенно упоминается в них лишь один раз во второй
половине XII в. (№ 1033)84 (троицкий раскоп, усадьба “Ж”, пл. 6 (гл.-106м), кв. 1840,
81 Cp.: Kołbuk W. “Nieromantyczna” wizja
rosyjsko-bizantyjskiego prawosławia na po-
graniczu polsko-wschodniosłowiańskim Tra
dycje bizantyjskie: romantyzm i inne epoki / E. Ka-
sperski, O. Krysowski (eds.). Warszawa, 2014.
S. 187–197; Maj J. Die “Byzantinische Frage“
und die Polnische Kultur: ein bibliographi-
scher Bericht Originalveröffentlichung Byzanz
in Europa: Europas östliches Erbe. Akten des Kol
loquiums “Byzanz in Europa” vom 11. bis 15. De
zember 2007 in Greifswald / M. Altripp (Hrsg.).
Turnhout, 2011. S. 405–421.
82 Творогов о. в. лексический состав “По
вести временных лет”: словоуказатели и ча-
стотный словник. киев, 1984.
83 см.: Мусин а. е. “погибель земли русь-
кой”. средневековый словарь и его про-
чтения: к эволюции этнополитических
представлений в восточной европе XII–
XVI вв. Colloquia Russica, Series II, vol. 4: Се
редньовічна русь: проблеми термінології /
В. нагірний, М. Волощук (ред.). івано-Фран-
ківськ; краків, 2018. с. 114–116. здесь же со-
ответствующая библиография.
84 янин В. л., Зализняк а. а., гиппиус а. а.
новгородские грамоты на бересте (из раско-
пок 2001–2014 гг.). т. 12. москва, 2015. с. 132–
133. см. также дискуссионные упоминания
в грамотах № 615 и 999: янин В. л., Зализ
няк а. а. новгородские грамоты на бересте
(из раскопок 1984–1989 гг.). т. 9. москва, 1993.
с. 21–22; Зализняк а. а. древненовгородский
диалект. москва, 2004. с. 498–499; янин В. л.,
Зализняк а. а., гиппиус а. а. новгородские
грамоты... с. 97–99. см. также: Nagirnyy V.
Antroponimizacja etnonimu “лѧх” na Rusi w
XI–XIII w. Colloquia Russica. Series I, vol. 9: Rus’
and Poland (10th–14th centuries). Publication
from the 9th International Scientific Conference,
Przemyśl, 5th–8th December, 2018 / V. Nagirnyy,
T. Pudłocki (eds.). Kraków, 2019. S. 197–205.
53СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
дата 1160–1190 гг., текст “а уо [ло]… (бьр)ковьскь уо стараго луобо 5 коун возми
а лѧх ти зн[ае]”)85. автор текста грамоты предлагает адресату взять у человека
по прозвищу “старый” один или несколько берковцев соли (вес берковца – 160-
163,8 кг)86 либо 5 кун, и некий лях в курсе этого дела. по контексту понятно, что
лях – местный персонаж, проживающий в новгороде или в новгородской земле.
возможно, это прозвище связанно с происхождением. оно способно отражать
направлением социальных или коммерческих связей. он мог быть польским
купцом, однако скорее – новгородцем, имеющим связи с лядской землей или
военнопленным. в последнем случае не исключено, что тудоров ляшко, упоми-
наемый в грамоте № 999, найденной в слоях середины XII в. на той же усадьбе, и
лях грамоты № 1033 – одно и то же лицо87. таким образом, при анализе как отно-
шений, так и соотношений Polonia и Rhôsia необходимо принимать во внимание
существовавшие различие между территориями восточной европы, некогда не-
справедливо объединенными зонтичным термином древняя или киевская русь.
столь же критически стоит рассматривать и кажущееся классическим
противопоставление руси, угров и ляхов в киевском своде. так, под 1150 г. ле-
тописец пишет, что изяслав мстиславич заявляет: “мне отцины въ оугрехъ
нетуть ни в ляхохъ токмо въ рускои земли”, под 1174 г. сообщает, что князь
святослав всеволодович черниговский упрекал ярослава изяславича луцко-
го, занявшего киевский стол, требуя от него своего участия в управлении русь-
кой землей со славами: “[я] не оугринъ ни ляхъ, но [мы с тобой] одиного дѣда
есмы внуци”, а под 1194 г. приписывает черниговским ольговичам следующее
утверждение: “мы не угры и не ляхи, а единого деда внуки”88.
анализ этих устоявшихся политических формул, отражавших ценностные
ориентации членов “дома рюрика” в контексте известий о “причастии в руськой
земле”, которое стремились получить рюриковичи, свидетельствует, что они
оказываются литературно-политическим приемом, не связанным с оценочным
суждением. “причастие” как модель княжеского участия в восточно-европей-
ской политии получило в историографии несвойственное эпохе псевдобого-
словское и “родовое” содержание89 или же просто воспринималось как книж-
ный оборот90. для изучаемого периода слово “причастиѥ” обладало такими
смыслами, как “судьба, участь, жребий, доля, удел”91, а по мере развития поли-
тического языка происходила демонстративная замена “причастия” на “часть”92.
таким образом представители династии рюриковичей, претендуя на участие в
управлении руськой землей, подтверждали свой статус “архонтов росии” как
высшего слоя элиты средневековой восточной европы93. такой “союз архонтов”,
85 янин В. л., Зализняк а. а., гиппиус а. а.
новгородские грамоты... с. 44, 132–133.
86 Мусин а. е. как прохор-лебядник ки-
евлян накормил… слово 31-е киево-печер-
ского патерика как источник по истории
средневековой руси и ее материальной
культуре княжа доба: історія і культура.
вип. 12 / відп. ред. в. александрович. львів,
2018. с. 39–57.
87 янин В. л., Зализняк а. а., гиппиус а. а.
новгородские грамоты... с. 98–99.
88 лаврентьевская летопись Полное собрание
русских летописей (далее – псрл). T. 1. ленин-
град, 1926. Cтб. 329; ипатьевская летопись
ПСрл. T. 2. санкт-петербург, 1908. Cтб. 405,
578, 695 [6658 (1150); 6682 (1174); 6703 (1195)].
89 Толочко о. П. русь: держава і образ дер-
жави. киïв, 1994. с. 16, 22, 23, 24–27, 35. ср.:
яковенко н. М. нарис історії україни з най-
давніших часів до кінця XVIII століття. київ,
2006. C. 43–44.
90 Вилкул Т. л. люди и князь... C. 74.
91 Срезневский И. И. словарь древнерус-
ского языка, москва, 1989. T. 2(2): п. C. 1490–
1492.
92 ипатьевская летопись. Cтб. 374 (6657
[1149]), 683 (6703 [1195]), 701 (6704 [1196].
93 Мусин а. е. Corpus fratrum... с. 183–206.
54 Александр МУСИН
своего рода “коллективный орган управления” русью, признавался византий-
ско-русскими договорами X в., однако его значение сохранялось и позднее. упо-
минание наряду с руськой землей угорской и лядской в XII в. не только не ставит
их на низшую ступень политической иерархии центрально-восточной европы,
а, напротив, уравнивает в правах существующие государства и общества.
подобным образом адекватную историческую интерпретацию получает
и история о бесе в образе “ляха” из повести временных лет, бросающем цветки
лепка в монахов во время церковного богослужения: те монахи, к которым лепок
прилипал, засыпали, а другие продолжали молиться. история известна в пове-
сти временных лет под 6582 г. и в киево-печерском патерике: “Бе же… старець,
именемь матфей: бе прозорлив. единою бо ему стоящю в церкви на месте своемь,
възвед очи свои, позре по братьи, иже стоять поюще по обема странами на крило-
се, в виде обиходяща беса, въ образе ляха, в луде, и носяща в приполе цветьк, иже
глаголятся лепок. и обиходя подле братью, взимая из лона лепокъ, вержаше на
кого любо: аще прилняше кому цветок в поющих от братья, мало постояв и рас-
слаблен умом, вину створь каку любо, изидяше ис церкви, шед в келью, и уняше,
и не възвратяшется в церковь до отпетья; аще ли вержаше на другаго, и не прил-
няше к нему цветок, стояще крепок в неньи, донде же отпояху утренюю, и тогда
изидяше в келью свою. се же вида старець, поведаше братьи своей” 94.
некоторое время назад илья зайцев и Юрий артамонов посчитали, что
единственной параллелью и возможным источником этой притчи выступает
буддийская махаянская сутра вималакирти нирдеша III в. н. э. здесь говорит-
ся, что небесная дева рассыпала цветы, которые не приставали к бодхисат-
вам, но оставались на одежде новых учеников как свидетельство их земных
привязанностей95, неоднократно переводившаяся на китайский, согдийский,
тибетский, уйгурский и монгольский языки. Этот сюжет, по мнению иссле-
дователей, мог проникнуть в христианскую культуру восточной европы при
посредстве тюркских племен огузо-туркменской группы, мигрировавших в
XI в. из средней азии в степную зону и крым. авторы этой гипотезы так и не
опубликовали ее, однако поделились своим наблюдениями с игорем дани-
левским, который и сделал их достоянием общественности96.
непосредственное заимствование этого сюжета в древнерусскую литерату-
ру представляется мне маловероятным. он должен быть осмыслен в контексте
традиционной монашеской агиографии, сложившейся на христианском востоке
в середине I тыс. н. э., где тема сна во время псалмопения и стремление злого
духа вывести монаха из состояния бодрствования являются ведущими мотива-
ми97, а также в контексте культуры сонных видений средневековья98. Ближайшей
94 лаврентьевская летопись. стб. 190; ипа-
тьевская летопись. стб. 181.
95 Пу Сун-лин. лисьи чары. рассказы
ляо чжая о чудесах / в. м. алексеев (пер.),
л. з. Эйдлин (сост.). москва, 1970. с. 342. ср.:
The Holy Teaching of Vimalakīrti: A Mahāyā-
na Scripture / R. A. F. Thurman (eds., transl.).
Pennsylvania, 1976. р. 58, 59.
96 данилевский И. н. повесть временных
лет: Герменевтические основы изучения ле-
тописных текстов. москва, 2004. с. 127–128.
97 Cp.: Brakke D. Demons and the Making of
the Monk: Spiritual Combat in Early Christia-
nity. Harvard, 2006. P. 85–87; Powell H. Demonic
Daydreams: Mind-Wandering and Mental Ima-
gery in the Medieval Hagiography of St Dunstan
New Medieval Literatures. Vol. 18. 2018. P. 4–74.
98 Bitel L. M. “In Visu Noctis”: Dreams in
European Hagiography and Histories, 450–900
History of Religions. Vol. 31, No. 1. 1991. P. 39–
59; Keskiaho J. Dreams and Visions in the Early
Middle Ages: The Reception and Use of Patris-
tic Ideas, 400–900 Cambridge Studies in Medieval
Life and Thought: New Series 99. Cambridge,
2015; Dreaming in Byzantium and Beyond /
C. Angelidi, G. Calofonos (eds.). Fraham, 2014;
55СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
параллелью к этому рассказу является эпизод из “диалогов о чудесах” (Dialogus
Miraculorum) цезария Гейстербахского Caesarius z Heisterbacha (ca. 1180 – ca. 1240).
здесь говорится, что на бдении св. куниберта аббат Герман из мариена-
штадта, который был тогда простым монахом, увидел со своего места в хоре, что
двое демонов вошли в церковь близ пресбитерия и направились к месту аббата
между хорами монахов и послушников. когда они подошли к углу храма из сте-
ны выступил третий демон, который присоединился к двум другим и пошел
вместе с ними. они так близко подошли к Герману, что тот мог коснуться их
рукой. Глядя на них внимательно, он заметил, что демоны не касаются пола, бу-
дучи носимы силой по воздуху. у одного было женское лицо, другой был одет в
черную вуаль и черный плащ. монах, рядом с которым “пристроился” (или ко-
торого приметил) демон с плащом, оказывался (или становился) ворчуном и ра-
бом лени и апатии, тем, кто охотно спит в церкви и неохотно поет, будучи всегда
более готовым пить, чем петь, тем, кому самые короткие службы всегда казались
слишком длинными. далее следовала мораль: горе тем, кто спит в церкви99.
как видим, в этом рассказе есть все ключевые элементы: демон, церковь, бо-
гослужение, сон, а роль цветка исполняет “прилипающий” к монаху демон как
идентификатор приверженности земным страстям и немонашеским ценностям.
нам неизвестен непосредственный агиографический источник цезария, однако
стоит полагать, что сюжет рассказа летописи и диалогов восходит к монашеской
письменности I тысячелетия христианской эры, скорее всего – греческой.
интересно, что все три демона цезария имеют конкретные этнические,
гендерные и социальные характеристики. один из них был эфиопом, другой
выглядел как деревенский житель, а третий имел женское лицо. здесь нашли
свое отражения стереотипы и предрассудки монашеской культуры поздней
античности. все три образа персонифицировали для монаха “чужого” как
источник искушений или носителя языческих традиций100. представление о
Verdon J. Dormir au Moyen Âge Revue belge de
philologie et d’histoire. T. 72. 1994. P. 749–759;
Ekirch A. R. At Day’s Close: Night in Times
Past. New York, 2006.
99 “In nocte vero sancti Kuniberti cum staret in
choro Abbatis, tunc simplex monachus, vidit iux-
ta presbyterium duos daemones intrare, et pau-
latim ascendere ad stallum Abbatis, inter chorum
monachorum atque noviciorum. Qui cum ve-
nissent contra angulum, ubi parietes conveniunt,
exsiliit daemon tertius, duobus se socians, et cum
illis exiens. Tam prope enim transeuntes venerunt
ei, ut manu illos tangere posset. Quos diligentius
intuens, consideravit quod pedibus terram non
tangerent, utpote aereae potestates. Habebat
enim unus ex duobus prioribus femineilm vul-
tum, in capite vero velamen nigrum, nigro cir-
cumdatus pallio. Et sicut mihi retulit, monachus
ille, qui tertium daemonem iuxta se foverat, satls
erat murmuriosus et non parum accidiosus in
choro libenter dormiens, et invitus psallens, hila-
rior ad potandum, quam ad cantandum. Brevio-
res vigiliae videbantur ei semper longissimae”.
см.: Caesarii Heisterbacensis monachi Ordinis
Cisterciensis Dialogus miraculorum / J. Strange
(eds.). Vol. 1. Coloniae, Bonnae et Bruxellis, 1851.
P. 282–283; Caesarius of Heisterbach/ The Dialogue
on Miracles / E. Scott, C. C. Swinton Bland (eds.).
London, 1929; Wunderbare und denkwürdige
Geschichten aus den Werken des Cäsarius von
Heisterbach / A. Kaufmann (Hrsg.). Bd. 2. Köln,
1891. P. 7–11. в русский перевод 2005 г. этот
фрагмент не вошел, см.: цезарий гейстербах
ский. Большой диалог о видениях и чудесах
в двенадцати книгах (фрагменты, перевод
в. смирновой) новые переводы: хрестоматия в
помощь студентам / н. т. пахсарьян. москва,
2005. с. 9–17. недавно опубликованный пе-
ревод, ставший мне известным, когда статья
уже была закончена, как кажется, нуждается
в уточнении: андерсен В. цезарий Гейстер-
бахский. Беседа о чудесах. раздел пятый. о
бесах: перевод, предисловие и комментарий
религия. церковь. общество: Исследования и
публикации по теологии и религии / а. Ю. при-
луцкий (ред.). вып. 7. санкт-петербург, 2018.
с. 187–265 (здесь с. 205).
100 ср.: Gregg J. Y. Devils, Women, and Jews:
Reflections of the Other in Medieval Sermon
Stories. Albany, 1997.
56 Александр МУСИН
демоне как иностранце вообще101 или конкретно – эфиопе102 являются конкре-
тизацией обстоятельств такой встречи.
в этой связи лях как ближайший сосед русинов являлся идеальной мате-
рией для создания агиографического образа демона. луда, в которую его одел
книжник, не имеет отношение к материальной культуры раннесредневековой
польши. название этой верхней одежды связано с древне-северогерманским
словом loði. в повести временных лет она появляется как атрибут иностран-
ца – скандинава якуна103. позднее монашеская история этот атрибут ино-
странца перенесет на ляха. в данном случае важно подчеркнуть: летопись не
демонизируют ляха, а в соответствии с законом жанра придает демону образ
иностранца, в данном случае – ляха. приоритет здесь отдан психологической
динамике “демон-чужой”, а не “чужой-демон”.
существующие попытки возвести конфессиональные и культурные
стерео типы к раннему средневековью, как и мнение, что поход на киев Бо-
леслава смелого 1069 r. породил “niechęć mnichów do “łacinników-Lachów”,
stąd się wzięła ta postać biesa na podobieństwo “Lacha”104, не имеют под собой
исторической основы. отсчет этому антагонизму справедливо начинать толь-
ко со второй половины XVI–XVII в.105, а в XIX–XX вв. средневековая образность
оказалась подчиненная задачам антипольской пропаганды и россификации,
где “лях” становился “лукав и опасен для православных”, а лепок интерпрети-
ровался как “органы и костельная помпа”106.
осталось добавить несколько слов о роли цветка и буддийских паралле-
лях в этой истории. связь между образом некоторых цветов и демонским ис-
кушением известна монашеской письменности107. однако однозначного пони-
мания, чем был летописный лепок, не существует. встречаются мнения, что
это мог быть есмянник (Asperula aparine), шиповник (Rosa majalis) или репейник
(Arctium lappa). в последнем случае лепок может быть сопоставлен с символом
меланхолии в живописи позднего средневековья108, однако истоки такого сим-
волизма могут оказаться архаичнее.
остается добавить, что очевидная близость рассказа летописи о
демоне-“усыпителе” и буддийской агиографии, на первый взгляд, кажется
101 Classen A. Meeting the Foreign in the Mid-
dle Ages. New York, 2002.
102 Frost P. Attitudes toward Blacks in the
Early Christian Era Second Century. Vol. 8. 1991.
P. 1–11; Byron G. L. Symbolic blackness and
ethnic difference in early Christian literature.
London, 2002; Brakke D. Ethiopian Demons:
Male Sexuality, the Black-Skinned Other, and
the Monastic Self Journal of the History of Sexua-
lity. Vol. 10: 3–4. 2001. P. 501–535.
103 гиппиус а. а. Бегство от плаща (за-
метки о “золотой луде” якуна “слепого”)
Балканские чтения 9: Terra Balcanica / Terra
Slavica. к юбилею т. в. цивьян. москва,
2007. с. 52–58; литвина а. Ф., успенский
Ф. Б. почему варяг якун “отбеже луды зла-
тое”? сцены лиственской битвы 1024 г. древ
няя русь: вопросы медиевистики. № 63. 2016.
с. 27–40. ср.: ламбин н. П. о слепоте яку-
на и его златотканой луде. критико-фило-
софские разыкания Журнал министерства
народного просвещения. т. 98. 1885. с. 33–58.
104 Kroniki staroruskie / F. Sielicki (wyd.).
Warszawa, 1987. S. 267. ср.: лыкошина л. С.
польша и поляки... C. 66–67.
105 ср. справедливые наблюдения в.: лев
киевская е. конфессиональный образ поля-
ка в русской народной и письменной тради-
ции Поляки и русские... с. 231–238.
106 Скрынченко д. “Бес в образе ляха” и
“этнографический материал” гродненские
епархиальные ведомости. № 42 (отдел неофи-
циальный). 1909. с. 480–488.
107 см., напр.: Goullet M. Écriture et réécri-
ture hagiographiques: Essai sur les réécritures
de Vies de saints dans l’Occident latin médiéval
(VIIIe–XIIIe s.) Hagiologia. Vol. 4. Turnhout, 2005.
108 Dixon L. S. Privileged Piety: Melancholia
and the Herbal Tradition Journal of Historians of
Netherlandish Art. Vol. 1:2. 2009, DOI: 10.5092/
jhna.2009.1.2.1 (доступ 08.11.2019).
57СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
невероятной. однако именно в повествовании о буддийсклм монашестве мож-
но встретить описание аскезы, типологически близкое к рассказам о подвигах
отцов-пустынников, в том числе и в отношении сна и бодрствования109. сюжет
сутры вималакирти оказывается “бродячим” и исполнялся странствующими
сказителями от китая до центральной азии110. Это делает теоретически воз-
можным его проникновение в восточно-христианскую письменность, как это
некогда произошло с “повестью о варлааме и иосафе”111.
проведя различие между отношениями и соотношениями и уточнив
наши знания о первых, посмотрим, каким образом соотношение культур, про-
являющеся при их контактах, способно помочь в понимании истории. пер-
вый сюжет – князь и золотые врата. история князя Болеслава Храброго, уда-
рившего мечом в золотые ворота киевa (Cronicae et gesta ducum sive principum
Polonorum, I: 7; 1018 AD) неоднократно рассматривалась в историографии, но не
получила окончательного выяснения. напомним, что князь недоумение своего
окружения объяснил шуткой: удар меча был символом секусального насилия
над сестрой князя ярослава112. его жест повторил, согласно хроникам, Болес-
лав смелый, оставив in porta aurea signum memoriae (Cronicae et gesta, I: 23 1069
AD)113. позднее, объясняя этот поступок, винсент кадлубек пишет, что Болес-
лав I многократным ударением меча вырезал на золотых воротах своего рода
пограничный знак польского государства114.
существует мнение, что в 1018 г. золотых ворот еще не существовало, и ав-
тор хроники приписал Болеславу I жест, который совершил Болеслав II115. оно
не может быть принято во внимание. тот факт, что золотые врата как архитек-
турное сооружение появляются в 1030-х годах, не ставит под сомнение суще-
ствование городской стены и главного въезда в киев в 1010-х годах, за которым
ретроспективно закрепилось название золотых ворот. не исключено также,
что уже в это время он мог носить такое название, еще не будучи каменным.
109 Kieschnick J. The Eminent Monk. Bud-
dhist Ideals in Medieval Chinese Hagiography.
Studies in East Asian Buddhism. 10. Honolulu,
1997. P. 21, 141–142; Huaiyu C. Transfor ming
Beasts and Engaging with Local Commu-
nities: Tiger Violence in Medieaval Chinese
Buddhism Pakistan Journal of Historical Studies.
Vol. 3, No. 1. 2018. P. 31–60
110 Chen-hua. In Search of the Dharma: Mem-
oirs of a Modern Chinese Buddhist Pilgrim /
Chun-fang Yu, D. C. Mair (eds.). New York,
1992. P. 86, 89.
111 см. об этом: повесть о варлааме пу-
стыннике и иоасафе царевиче индийском
(повесть о варлааме и иоасафе) / в. р. розен,
и. Ю. крачковский (изд.). москва; ленин-
град, 1947; John Damascene. St. Barlaam and
Joasaph / G. R. Woodward, H. Mattingly (eds.).
Camb. (Mass.), 1967; Devos P. Les origines du
“Barlaam et Joasaph” grec Anallecta Bollandiana.
Vol. 75. 1957. P. 83–104; Khintibidze E. New Ma-
terials on the Origins of “Barlaam and Ioasaph”
Orientalia Christiana Periodica. Vol. 63. 1997.
P. 491–501; кузнецов Б. М. повесть о варлааме
и иоасафе: к вопросу о происхождении Тру
ды отдела древнерусской литературы. т. 33.
ленинград, 1979. с. 245–248.
112 Galli Anonymi Cronica et Gesta ducum
sive principum polonorum / K. Maleczyński
(ed.). Kraków, 1952. P. 22–23 (I: 7); Anonim
tzw. Gall, Kronika polska / R. Grodecki, M. Ple-
zia (wyd.). Wrocław, 1965. S. 24.
113 Galli Anonymi Cronica et Gesta ducum...
P. 48 (I: 23); Anonim tzw. Gall, Kronika... S. 51.
114 Magistri Vincentii Chronica Polonorum /
M. Plezia (ed.). Monumenta Poloniae Historica. Se-
ries nova. т. 11. Kraków, 1994. P. 52 (II: 18); Mi-
strza Wincentego Kronika polska / K. Abgaro-
wicz, B. Kürbis (wyd.). Warszawa, 1974. P. 114.
115 ср.: польские латиноязычные средне-
вековые источники... с. 61; западноевро-
пейские источники / а. в. назаренко (изд.)
древняя русь в свете зарубежных источников:
Хрестоматия. т. 4. москва, 2010. с. 169.
ср.: The deeds of the princes of the Poles /
P. W. Knoll, F. Schaer (eds.). Central European
Medieval Texts. Vol. 3. Budapest; New York,
2003. р. XLVII, 42.
58 Александр МУСИН
своеобразным анекдотом к известию Cronicae et gesta служит находка граф-
фито XII в. на штукатурке золотых ворот с изображением сцены coitus. однако
не стоит видеть здесь памятник насилию Болеслава над киевской княжной.
при городских воротах всегда находился солдатский гарнизон, а подобные ри-
сунки обычны для любой армии всех времен и народов. в восточной европе
такие граффити известны не только в киеве116.
как и граффито золотых ворот, удар меча и последующее объяснение
князя могут рассматриваться как грубая солдатская шутка. современные
историки видят иногда в соединении двух жестов: удара мечем и насилия над
княжной символы триумфа Болеслава и начала нового правления117. однако,
строго говоря, меч не принадлежал ярославу, а насилие совершилось над жен-
щиной, которая приходилась киевскому правителю не женой, а сестрой. ва-
риативность элементов ритуалов не позволяет отождествить их содержание.
однако в латинской литературе этот эпизод уникален. похожий сю-
жет есть в истории английского короля Этельстана, который оставил signum
victorialis gladii после войны с шотландцами118, на что обратил внимание яцек
Банашкевич119, поддержанный позднее каролем коллингером, отметившим
агиографическое происхождение сюжета120. напомним, что король попросил
знамение от Бога, которое бы свидетельствовало о его победе. после публич-
ной молитвы он ударил мечом о скалу, которая распалась как масло. как и в
случае с ритуалом захвата власти, разница между двумя жестами представля-
ется более существенной, нежели сходство. Этельстан просит о Божьем чуде,
signum Domini, а не о signum memoriae, который явился следствием чуда. допол-
116 Высоцкий С. а. киевские граффити XI–
XVII вв. киев, 1985. с. 11, 15, 16, табл. VI: 1, 2;
Писаренко Ю. “запретный” рисунок из зо-
лотых ворот киева Ruthenica. т. 4. київ, 2005.
с. 22–31; Мусин а. е. Milites Christi древней
руси. воинская культура русского средневе-
ковья в контексте религиозного менталите-
та. санкт-петербург, 2005. с. 251–253; Ducz
ko W., Kollinger K. Ryt na szwedzkim kamieniu
runicznym i graffiti w kijowskiej Złotej Bramie.
Sakralne wyobrażenie i radosna pornografia?
Fines testis temporum. Studia ofiarowane Profesor
E. Kowalczyk-Heyman w pięćdziesięciolecie pracy
naukowej / M. Dzik, G. Śnieżko (red.). Rzeszów,
2017. S. 355–365. Это граффито, как и сюжет
Homo nudus вообще, неоднократно пытался
интерпретировать Ю. м. лесман (1954–2013),
см., в частности, его доклад “опыт комплекс-
ного анализа граффито из золотых ворот
киева (высоцкий № 301)” на 1-ой междуна-
родной конференции “вопросы эпиграфи-
ки”, москва, 30–31 января 2012 г., однако его
наблюдения остались неопубликованными.
117 см., напр.: Banaszkiewic J. Boleslaw i Pe-
redslawa. Uwagi o uroczystosci stanowienia
wladcy w zwiazku z wejsciem Chrobrego do
Kijowa Kwartalnik historyczny. т. 97, zesz. 3–4.
1990. S. 3–35.
118 Miracula Sancti Johannis, Eboracensis
Episcopi The Historians of the Church of York
and its Archbishops / J. Raine (eds.). Cambridge,
2012. P. 261–292 (Jamque revertens per loca ma-
rina juxta Dunbar, et videns scopulos promi-
nere astitit; taliaque suspirans eloquia protu-
lit, dicens: “Si Deus intervient Beato Johanne,
mini aliquod signum jure subjugatam, utpote
devictam ad Adelstano rege, subique succes-
soribus tributa omni tempore persolvere, non
immerita gratias illi devote agerem. Et [Æthel-
stan] extrahens gladium de vagina percussit
in silicem quae eadem hora adeo penetrabilis,
Dei virtute agente, fuit gladio, quasi lapis buty-
rum esset, vell mollis glarea quia lapis et ictum
gladii ita savatur ut mensura ulnae longitudini
possit coaptari; et usque ad praesentem diem
evidens signum patet, quod Scoti ad Anglicis
devicti sunt ac subjugati, monumento tali evi-
denter cunctis adeuntibus demonstrate. Quo
signo viso Divinitus, quantas gratiarum actio-
nes, quot laudum praeconia rex cum suis Deo
Sanctoque Johanni extulit, non est nostrae aes-
timationis posse declarare”).
119 Banaszkiewic J. Usque in hodiernum diem :
średniowieczne znaki pamięci Przegląd Histo
ryczny. T. 72, zesz. 2. 1981. S. 229–238 (здесь
s. 233–234).
120 Kollinger K. Polityka wschodnia Bolesława
Chrobrego (992–1025). Wrocław, 2014. S. 342.
59СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
нительно отметим, что вся история с мечом и скалой хорошо вписывается в
легендарную традицию от короля артура и Галхада до песни о роланде121.
наталья Щавелева, комментируя этот фрагмент, писала, что здесь легко
усмотреть традиционное общее место, поскольку точно так же завоеватели
пронзают ворота покоренных городов в венгерских источниках, однако не
привела конкретных памятников122. полагаю, что исследовательница имела
ввиду известия Gesta Hungarorum XIII в. анонимного нотария короля Белы и
Шимона из кезы. во время осады константинополя венграми (958 г.) венгер-
ский воин Ботонд в ответ на ритуальное оскорбление со стороны грека перед
началом битвы ударил топором в городские ворота, пробив в них широкую
брешь123. однако обстоятельства происщедшего, как явствует из текста, иные,
а сам факт уже в глазах автора начала XIII в. не обладал необходимыми при-
знаками достоверности. стоит добавить, что сюжет носит явно выраженный
литературный характер, ибо имя венгра как раз и означает топор.
достаточно часто удар мечем в золотые ворота сравнивают с сообщени-
ем повести временных лет под 907 г.: “Иде Ѡлегъ на грекы… црь҃ же леѡнъ со
Ѡлександромъ миръ сотвориста со Ѡлгом имшесѧ по дань… и роте заходвше
межьı собою… и повѣси щит свои въ вратех показоуа побѣду”124. здесь видят
аналогию выражению русской летописи XI–XII вв. “взять город на щит”, свя-
занным с его военным захватом. однако исследователи еще в конце XVIII в.
обратили внимание, что в Annales Fuldenses sub anno 882 вывешивание щита
скандинавами описано как знак мира и готовности к переговорам125. Белый
121 см, напр.: Halsall G. Worlds of Arthur:
facts & fictions of the Dark Ages. Oxford, 2013
(раздел, посвященный англо-саксонской ар-
хеологии, так и назван: Swords in the Stones).
122 польские латиноязычные средне-
вековые источники... с. 61.
123 Anonymi Belae regis notarii de gestis
Hungarorum liber Rerum Hungaricarum monu
menta Arpadiana / I. L. Endlicher (ed.). Sangalli,
1849. р. 1–54 (здесь p. 37–38) “[Hungari]...us-
que Constantinopolim uenientes descen derunt
prope murum. Tunc Grecus unus, magnus
sicut gygans, emittitur, qui duos Hungaros
cum eo luctari postulabat, uociferans in hunc
modum: ut si ambos Hungaros in terram non
prostraret, extum Grecia censualis Hungaris
subiaceret. Cumque idem Grecus exercitui es-
set plurimum infestissimus, quidam Hungarus
Botond dictus, Greco opponitur ad luctandum,
areaque preparata, arrepto dolabro, quem ferre
consueuerat, super portam Urbis, que erea
erat, precucurrit, tantamque fissuram in ea
secisse dicitur cum dolabro uno ictu, ut Gre-
ci propter monstrum ipsam portam resarcire
noluerunt”. ср. Simonis de Keza, Gesta Hunno-
rum et Hungarorum [Chronicon Hungarorum]
Rerum Hungaricarum monumenta Arpadiana.
р. 107–108; Simon of Kéza / The Deeds of the
Hungarians / L. Veszprémy, F. Schaer (eds.).
Budapest, New York, 1999. р. 97–100 (Ch. 42);
Rady M. The Gesta Hungarorum of Anonymus,
the Anonymous Notary of King Béla: A Trans-
lation The Slavonic and East European Review.
Vol. 87, No 4. 2009. р. 714. “…quidam dicunt
eos iuisse usque ad Constantinopolim, et por-
tam auream Constantinopolis Botondium cum
dolabro suo incidisse, sed ego, quia in nullo
codice historiographorum inueni, nisi ex fal-
sis fabulis rusticorum audiui, ideo ad presens
opus scribere non proposui”.
124 лаврентьевская летопись. стб. 32; ипа-
тьевская летопись. стб. 23 [6415 (907)].
125 “[Liutwartus pseudoepiscopus]... Got-
fridem ducem illorum imperatori praesen-
tavit; quem imperator more Achabico, quasi
amicum suscepit et cum eo pacem fecit, datis
ex utraque parte obsidibus. Quod Nordmanni
acceperunt pro omine; et ut pax ex illorum par-
te rata non dubitaretur, clipeum iuxta morem
suum in sublime suspenderunt et portas muni-
tionis aperserunt. Nostrates autem calliditatis
illorum expertes eundem munitionem ingressi
sunt alii quidam causa negotiandi, alii vero pro
loci firmitate consideranda. At Nordmanni ad
consuetam calliditatem conversi clipeum paci
deponunt, portas claudunt et omnes ex nostris
intus inventos aut occiderunt aut catenis ferreis
ligatos ad redimendum servaverunt… at Nord-
manni ad consuetam calliditatem conversi cli-
peum paci deponunt”: Annales Fuldenses sive
Annales regni Francorum orientalis, F. Kurze
(ed.) Monumenta Germaniae Historica. Scriptore s
60 Александр МУСИН
и красный щит как символы мира и войны соответственно известны как ге-
роям скандинавских саг – Эрику Хаконарсону (красивая кожа/Fagrskinna),
сыну Эрику рыжему (сага об Эрике рыжем/ Eiríks saga rauða) и синфьетли
из рода вельсунгов (первая песнь о Хельги убийце Хундинга старщей Эдде//
Helgakvitha Hundingsbana). похоже, варяжский конунг олег поступил в соот-
ветствии с привычным для него культурным кодом.
стоит добавить, что согласно винценту кадлубку (III: 2-3), Болеслав кри-
воустый во время похода на поморье послал жителям Белограда два щита,
белый и красный, на выбор. Белый означал мир, красный – кровь и войну126.
Без сомнения, цвет первого щита соответствовал названию города, а второго –
служил его антонимом, что свидетельствует о литературном происхождении
легенды, неизвестной Хронике Галла. влияние на этот княжеский жест скан-
динавской традиции маловероятно.
есть и другие возможности для сравнения. на первый взгляд, вонзенное в
ворота побежденного города копье тюркского хана или литовского князя имеет
много общего с поступком польского правителя. исследователи в своих публика-
циях описывают это действие различно: “вонзить, всадить, преломить, присло-
нить, приклонить, сломать”. в 813 г. хан крум во время осады константинополя
просил у императора согласиявонзить свое копье в золотые ворота (Κροῦμμος…
ᾐτήσατο τῷ βασιλεῖ πῆξαι τὸ δόρυ αὖτῦ κατ’ αὐτῆς τῆς Χρυσῆς πόρτης / mox pacem
componi ab imperatore expetiit, auy ad Chrysen portam hastam [i]figere), как это сообща-
ется в Хронике Феофана127 и зависящей от него Хронике симеона логофета128.
исследователи полагают, что болгарский хан, помимо договора о мире и дани
с греков, добивается “легитимизации” своего государства в центре империи
при посредстве символического акта129. однако в 1151/6659 г. половецкий хан
севенч Бонякович, осаждавший киев вместе с Юрием долгоруким, согласно
ипатьевской летописи, заявлял: “Хощю сечи в Золотая ворота, яко же и о[ть]ць
мои”130. очевидно, что в данном случае речь не идет об “основании государства”
и даже не о персональной победе хана севенча, который входил в коалицию
князя Юрия владимировича, хотя сам хан мог иметь и иное мнение. за ударом
копьем в золотые ворота, которое оказывается традиционным для как мини-
мум трех тюрских правителей, стоит общепринятый знак некоего воинского
достижения, возможно, публичного унижения противника. тот факт, что хан
крум испрашивает позволение императора на такой жест, не отменяет его
предполагаемой унизительности для побежденных в глазах победителей. мы
Rerum Germanicarum. T. 7. Hannoverae, 1891.
P. 98 (III, s.a. 882). см.: Schlözer A. L. Nestor.
Russische Annalen in ihrer Slavonischen
Grundsprache. т. 3. Göttingen, 1805. S. 291; ля
щенко а. И. летописные сказания о смерти
олега вещего Известия отделения русского
языка и словесности российской академии наук.
T. 30. 1925. C. 285–286; кулланда С. В., Сольга а.
Щит олега Индоевропейское языкознание и
классическая филология – XX [чтения]. Мате
риалы чтений, посвященных памяти профес
сора И. М. Тронского / н. н. казанский (отв.
ред.). т. 1. санкт-петербург, 2016. C. 543–551.
126 Magistri Vincentii Chronica Polonorum.
р. 88; Mistrza Wincentego Kronika polska.
р. 143–144.
127 Theophanes Abbas Confessor Chrono-
graphia / J. Classen (ed.) Corpus Scriptorum His
toriae Byzantinae, Vol. 43.1: Theophanes. Bon-
nae, 1839. р. 732; Theophanis Chronographia /
C. de Boor (ed.). Vol. 1. Leipzig, 1883. P. 503.
128 Leonis Grammatici chronographia /
I. Bekker (ed.). Bonnae, 1842. р. 207. Cp.: Syme
onis Magistri et Logothetae Chronicon / S. Wahl-
green (ed.) Corpus Scriptorum Historiae Byzanti
nae. Vol. 44:1. Berlin, 2006.
129 Бадаланова-Покровская Ф. к. “основание
царства” в болгарских средневековых пред-
ставлениях Механизмы культуры / Б. а. успен-
ский (ред.). москва, 1990. с. 137–151.
130 лаврентьевская летопись. стб. 432.
61СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
имеет дело с византийским текстом, который, с одной стороны, интерпретиру-
ет непонятный культуре ромеев варварский ритуал, а с другой – отражает их
пиетет перед императором, одновременно защищая его репутацию.
знакомство с текстами, повествующими о походе литовского князя ольгер-
да, позволяет придти к выводу, что здесь символ копья, судя по всему, вторичен
и неискуственен. отметим вариативность в описании действия. так, Хроника
литовская и Жмойтская (1375), сообщает, что князь свое копье “крушил o бра-
му”131. в Хронике Быховца и в евреиновской летописи князь прислоняет копье
к городской стене как signum memoriae132, тогда как матфей стрыйковский,
знакомый с обеими версиями, сообщает альтернативные сведения, существен-
но их беллетризовав133. отметим связь образа копья и темы установления гра-
ницы в литовских хрониках. здесь стоит видеть влияние польской хроногра-
фии, объединяющей меч Болеслава с фиксацией польской границы как это
сделали Галл аноним (I 6), винсент кадлубек (II, 12) и ян длугош “metae или
cilumnae ferreae (ex solido ferro columpnas)”134.
замена меча на копье должна быть интенциональной, однако происшед-
шей не столько в силу роли копья в традиционной культуры балтов или тюр-
ков, а во взаимодействии с киевской летописной традицией135. напомним, что
131 Хроники: литовская и Жмойтская, и
Быховца ПСрл. т. 32. москва, 1975. с. 61.
132 там же. C. 140; евреиновская лето-
пись. летописи белоруско-литовские ПСрл.
T. 35. москва, 1980. C. 244; Хроника Быхов-
ца / н. н. улащик (предисл., коммент. и
пер.). москва, 1966. с. 58–59; список Быхов-
ца ПСрл. T. 17: западнорусские летописи.
санкт-петербург, 1907. Cp.: Lietuvos me-
traščio Vavelio nuorašas. Wawel manuscript of
the Lithuanian chronicle / K. Gudmantas, N. Mo-
rozova (eds.). Vilnius, 2017.
133 ср.: “Olgerd… chce kopią litewską pod
zamek Moskiewski przystawić, aby wiedział
kniaż Moskiewski, iż nie to wojennik co do
roku odkłada i co pogody patrza, ale ten, któ-
ry zaraz i w niepogodzie myśli, jakoby mógł
stratą nagrodzić, omieszkania powetować, i
zabieżeć swojej szkodzie/ A potym sam Ol-
gerd kopiją o ścianę zamkowę skruszył; a dru-
gie Latopiszcze świadczą, iż tyłko przystawił,
aby Moskwa pamiętała, iż Litwa z Olgerdem
koije swoje pod zamek Moskiewski przysta-
wowała, 1332/1333 г.”: Stryjkowski M. Kronika
Zbior Dziejopisow Polskich. T. 2. Warszawa, 1766.
P. 380, 381 (XII: 3, 1332); Ejusdem. Kronika pol-
ska, litewska, żmódzka i wszystkiej Rusi. T. 1 /
M. Malinowski (wyd.). Warszawa, 1846. P. 11,
12 (1332) (“A potym sam o zemek skruszył swą
kopiją/Mówiąć: “Baczże, Dymitrze, iż tak naszy
biją”). Cp.: Ejusdem. O początkach, wywodach,
dzielnościach, sprawach rycerskich i domo-
wych sławnego narodu litewskiego, żemojdz-
kiego i ruskiego, przedtym nigdy od żadnego
ani kuszone, ani opisane, z natchnienia Bożego
a uprzejmie pilnego doświadczenia / J. Radzi-
szewska (ed.). Warszawa, 1978. P. 262 (1333).
134 ср.: “bonnae signum”, “limites bonnea-
rum”. согласно Б. курбис, термин bonna, до-
статочно редкий, мог означать как раз “kres,
kopiec graniczny”. см.: Magistri Vincentii Chro-
nica Polonorum. р. 42 (II: 12), 52 (II: 18); Mistrza
Wincentego, Kronika polska. S. 114, przyp. 66.
ср.: Joannis Długossii seu Longini canonici
cracoviensis Historiae Polonicae libri XII. T. 1,
libri 1–4 / A. Przezdziecki (ed.) Joannis Długosz
senioris canonici cracovensis Opera omnia. т. 10.
Cracoviae, 1873. P. 195–196, 338; Ioannis Dlugos-
sii Annales, seu Cronicae incliti Regni Poloniae /
J. Dąbrowski (ed.). т. 1, lib. 1–2. Varsaviae, 1964.
р. 262; т. 2, lib. 3–4. Varsaviae, 1970. р. 100; Jana
Długosza Roczniki czyli Kroniki sławnego Kró-
lestwa Polskiego = Ioannis Dlugossii Annales,
seu Cronicae incliti Regni Poloniae / J. Dąbrow-
ski (ed.). кs. 1–2. Warszawa, 1961. S. 335; Ibidem.
Ks. 3–4. Warszawa, 1961. S. 117.
135 о зависимости сказания о походе оль-
герда на москву от летописной и фольклор-
ной традиции см.: кербелите Б. летописное
сказание о походе альгирдаса в москву. Se-
nosiosraštijos ir tautosakos sąveika: Kultūrinė
Lietuvos Didžiosios Kunigaikštystės patirtis /
D. Kuolys, I. Lukšaite, S. Narbutas, D. Pociu-
te, E. Ulćinaite (eds.) Senoji Lietuvos literatūra.
Vol. 6. Vilnius, 1998. C. 51–55. Oднако мнение
о семантическом единстве этого символа с
вывешиванием щита князя олега на воро-
тах константинополя и “ломанием копий”
киевской книжности не обоснованы. Благо-
дарю коллегу альбину семенчук, указав-
шую мне на эту публикацию.
62 Александр МУСИН
в повести временных лет в статье 946 г. метание княжеского копья в сторону
неприятеля могло служить знаком начала битвы136. копье также оказывается
важным жестом в истории св. Эдвина нортумбрийского и обращения англов
в 627 г., когда верховный языческий жрец Coifi бросил его в святилище перед
разрушением идолов. Беда достопочтенный использует здесь слово lancea вме-
сто традиционного hasta, подчеркивая христианское содержание происходя-
щего 137. такие различные жесты, как водружение щита и удар копьем или ме-
чом в ворота не могут обладать сходной семантикой. при этом я сознательно
не включаю в исследование летописный образ ломающихся копий и дискусси-
онное выражение “копие преломити”138.
обратимся к возможным библиизмам в истории князя и золотых ворот.
так, существует гипотеза, что олег, вывешивая щит на воротах константинопо-
ля, тем самым принял на себя роль защитника города в соответствии с текстом
книги пророка иезекииля, где говорится о воинах, защищавших город тир и
вешавших в нем щит и шлем (иез. 27:10)139. однако в Библии речь может идти
как о захваченных жителями города трофеях, так и о шлемах и щитах самого
тирского войска, а также его предводителя как знаке готовности или же приго-
товления к войне. именно так стоит понимать слова императора константина
Багрянородного в одном из его военных трактатов: в соответствии с традици-
ей цесарь накануне военной компании вывешивал на воротах Халки в кон-
стантинополе доспех (lorikion), меч (spathion) и щит (skoutarion), что указывало
на грядущую войну и на необходимость приготовить соответствующее снаря-
жение140. таким образом, как скандинавский контекст ритуала, совершенного
князем олегом, как и смысл римской и ближневосточной военной традиции
вывешивания щита на городских воротах исключают необходимость поиска
библейских параллелей этого жеста.
не стоит видеть библиизм в “ломании копья” на основе российского пере-
вода псалма 45:9–10 (латинская традиция: пс. 46: 9) “придите и видите дела Го-
спода, – какие произвел он опустошения на земле: прекращая брани до края
земли, сокрушил лук и переломил копье, колесницы сжег огнем”, поскольку
136 “съ[не]мъшемъсѧ ѡбѣма полко-
ма на скупь суну копьємъ стославъ [на]
деревлѧнъı и копьє летѣ сквозѣ оуши ко-
неви [и] оудари в ноги коневи… и рече
свѣнелдъ и асмолдъ кнѧзь оуже почалъ
потѧгнѣте дружина по кнѧзѣ”. см.: лаврен-
тьевская летопись. стб. 58; ипатьевская ле-
топись. стб. 46 [6454 (946)]. ср. этот эпизод
с римской традицией, где копье в подобный
ситуациях также выполняло символиче-
скую функцию: Grotowski P. L. Arms and Ar-
mour of the Warrior Saints: Tradition and In-
novation in Byzantine Iconography (843–1261)
The Medieval Mediterranean. Vol. 87. Leiden,
2010. р. 329–331.
137 Barrow J. How Coifi Pierced Christ’s Side:
A Re-Examination of Bede’s Ecclesiastical His-
tory, II, chapter 13 Journal of Ecclesiastical Histo
ry. т. 62(4). 2011. р. 693–706.
138 дымлевский н. М. выражение “копие
приломити” в “слове о полку игореве” как
отражение дружинной идеологии и как
фразеологизм древнерусской лексики Тру
ды отдела древнерусской литературы. т. 24.
ленинград, 1969. с. 21–25; добродомов И. г.
копие приломити 200 лет первому изданию
“Слова о полку Игореве”: Материалы юбилей
ных чтений по истории и культуре древней
и новой россии. 27–29 августа 2000 года. ярос
лавль – рыбинск. ярославль, 2001. с. 66–67;
Толочко П. П. “изломи копье свое” Ruthe nica.
т. 8. київ, 2009. с. 202–205.
139 данилевский И. н. древняя русь гла-
зами современников... с. 364–366. крити-
ческие замечания: ранчин а. М. вертоград
златословный: древнерусская книжность в
интерпретациях, разборах и комментариях.
москва, 2007.
140 Constantine Porphyrogenitus Three Treati-
ses on Imperial Military Expeditions / J. F. Hal-
don (ed.) Corpus Fontium Historiae Byzantinae.
Vol. 28. Wien, 1990. P. 96, 97, 183–184. см. так-
же: Grotowski P. L. Arms and Armour… P. 180,
252–253.
63СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
в латинском и славянском текстах, известных в средневековье, вместо копья
греческого текста фигурирует оружие (auferens bella usque ad finem terræ / arcum
conteret, et confringet arma, et scuta comburet igni). мнение, что в данном случае
копье ломается как ставший ненужным предмет вооружения141, не может быть
принято. оно представляется неоправданной модернизацией библейского
смысла, в данном случае вписанного в архаические ценности.
однако есть еще один возможный библейский контекст, если не источник
описания поступка Болеслава, который идеально сочетает все присутствую-
щие в Chronicae et gesta элементы: ворота, вагина-ножны, и меч. Это пророче-
ство иезекиля, глава 21, особенно стихи 3–5, 15, 28–30, и конкретно стих 15: “In
omnibus portis eorum dedi conturbationem gladii acuti, et limati ad fulgendum, amicti ad
cædem” (ср. русский и славянский переводы: “чтобы растаяли сердца и чтобы
павших было более, я у всех ворот их поставлю грозный меч, увы! сверкаю-
щий, как молния, наостренный для заклания/ яко да сокрушится сердце их, и
умножатся немощнии во всех вратех их, предаются на усечение мечное: благо
остр бысть на сечение, благо бысть на блистание”).
известно, что в библейской культуре ворота являлись символом города,
его заместителем по принципу pars pro toto. при этом в культуре традици-
онной, с учетом того, что полис в греческом языке – женского рода, город мог
уподобляться женщине, въезд в город через ворота – половому акту, а город-
ские ворота – женскому органу воспроизводства задолго до поступка Болесла-
ва Храброго142, что делает возможной, но не обязательной культурно-антропо-
логическую интерпретацию сюжета в силу культурных различий.
однако вероятнее иное. с учетом вышесказанного можно предположить,
что автор Chronicae et gesta совместил ценности дружинной и христианской
культуры. ключ ко всему сюжету, по моему мнению, – это фраза “у всех ворот
их поставлю грозный меч”. нам не известны средневековые тексты, где бы упо-
минался меч, поражающий ворота средневекового города. здесь традицион-
но фигурируют копье или топор. поступок Болеслава может рассматриваться
как уникальный. Болеслав действует здесь как пророк и посланник Божий. по
крайней мере, так его заставляет действовать и так его мог воспринимать сред-
невековый автор. однако тот же автор передает и воинский анекдот, сохранив-
шийся в памяти княжеского двора, который приземляет, если не унижает,
смысл происходящего. оба смысла совмещаются в тексте Chronicae et gesta, не
противореча друг другу в силу общих коннотаций, присущих как библейской,
так и фольклорной культурам. по сути дела грубая солдатская шутка полу-
чает здесь свою легитимизацию и даже христинизацию за счет пророческого
образа, безусловно известного читателю или слушателю начала XII в. и, воз-
можно, вдохновлявшего самого Болеслава. обе интерпретации, библейская и
дружинная, не ставят под сомнение возможность самого факта – удара мечом
в золотые ворота киева, в то время еще деревянные.
еще один сюжет связан с князем и бородой. известно, что руськая прав-
да, древнейший свод права восточной европы, предполагает, что публичное
141 добродомов И. г. рец. на: м. Ф. мурья-
нов. “слово о полку игореве” в контексте
европейского средневековья, вступ. статья
о. н. трубачев, ком. и послесл. а. Б. стра-
хов, (Palaeoslavica, vol. 4, 1996), 249 с. Вопросы
языкознания. № 5. 1997. с. 155–156.
142 Фрейденберг о. М. миф и литература
древности. москва, 1998. с. 630; дагрон Ж.
император и священник. Этюд о византий-
ском “цезарепапизме” / а. е. мусин (пер.).
санкт-петербург, 2010. с. 92–93.
64 Александр МУСИН
выдирание бороды влечет за собой штраф в 12 гривен143. в Cronicae et gesta (I: 23;
1069 AD) есть сюжет, согласно которому такой штраф должен был заплатить Бо-
леслав смялый. после взятия киева он возвел на престол правителя руси мест-
ного князя, названного родственником пясту. во время ритуала интронизации
Болеслав должен был выехать навстречу своему русину и даровать ему “поцелуй
мира” в знак уважения к местному обществу. не сходя с коня, польский князь
Болеслав не только “даровал ему долгий поцелуй”, но и дернул за бороду144.
смысл и обстоятельства рассказа еще более запутаны у винсента кадлубка.
речь уже идет не о “поцелуе мира”, а об объятии в знак уважения, золотые талан-
ты становятся предложением русина, а не требованием польского князя, а вместо
объятий и поцелуя князь трепал и дергал за бороду своего суффрагана как знак
будущего трепета подданных перед новым назначенным правителем, произнося
при этом стихи, сложенные неудачным гекзаметром. похоже, винсент с иронией
пишет о дергании бороды как знак чести польского правителя, оказанной русь-
кому князю, символизирующем будущий трепет его подданных145. похоже, что
авторы хроник считали дергание бороды случайным последствием обряда.
есть основания предполагать, что в бороде и заключалась суть ритуала.
в скульптуре романской часто встречается сцена, где мужчины тянут друг
друга за бороду, что традиционно рассматривается как символ спора и гнева –
Discordia Collera146. в тех случаях, когда особа сама тянет себя за бороду, изо-
бражения имеют религиозный смысл147. в древне-германской и скандинавской
языческой традиции такие изображения существуют в рукописях (евангелие
Барберини, рим, Biblioteca Apostolica Vaticana, Barberini Lat. 570, мерсия или
нортумбрия) и в миниатюрной скульптуре (черная могила, чернигов, украи-
на; Эрираланд и Балдусхеймир, исландния; Феддет, дания; Гнездово, россия ;
ралинге, Швеция), откуда они были заимствованы в христианскую культуру
как символ победы над язычеством148. очевидно, обряд дергания за боро-
ду у германцев и у славян был связан с клятвой и присягой149. религиозные
143 правда русская / Б. д. Греков (изд.).
москва, 1940.
144 “Ibi etiam quendam sui generis Ruthe-
num, cui permittebat regimen, in sede regali
constituit, cunctosque sibi rebelles a potestate
destituit. Rogatus itaque Bolezlavus largus
a rege quem fecerat, ut obviam ad se veniret
sibique pacis osculum ob reverentiam suae
gentis exhiberet, Polonus quidem hoc annuit,
sed Ruthenus dedit quod voluit. Computatis
namque Largi Bolezlavi passibus equinis de
statione ad locum conventionis, totidem auri
marcas Ruthenus posuit. Nec tamen equo de-
scendens, sed barbam eius subridendo divel-
lens, osculum ei satis pretiosum exhibuit”: Galli
Anonymi Cronica et Gesta ducum… P. 48–49 (I:
23); Anonim tzw. Gall. Kronika polska. P. 51–52.
145 Magistri Vincentii Chronica Polonorum.
P. 52–53 (II:18); Mistrza Wincentego Kronika
polska. P. 114–115.
146 Jacoby Z. The Beard Pullers in Roma-
nesque Art: an Islamic Motif and its Evolution
in the West Arte Medievale. Vol. 2(1–2). 1987.
P. 65–83; Garnier F. Le langage de l’image au
Moyen Âge. Vol. 2: Grammaire des gestes. Pa-
ris, 1989. P. 89–94, 359.
147 Gjarder P. The Beard as an Iconographi-
cal Feature in the Viking Period and the Early
Middle Ages Acta Archaeologica. Vol. 35: 2–3.
1964. P. 95–115; Stones A. A Note on the Beard-
Pul ling Motif: A Meeting between East and
West, or a Northern Import ? Early Medieval Art
and Archaeology in the Northern World. Studies in
Honour of James Graham-Campbell / L. Webster,
A. Reed (eds.). Leiden, 2013. P. 877–892.
148 см.: Мусин а. е. скандинавское языче-
ство на востоке по данным археологии: об-
щее и особенное российский археологический
ежегодник. т. 2. 2012. с. 580–583.
149 Павлов-Сильванский н. П. символизм в
древнерусском праве Журнал министерства
народного просвещения. т. 6. 1905. с. 359–360
(благодарю коллегу марию лавренченко,
напомнившую мне о существовании этой
публикации); Schmidt-Lorensen J. Der Griff
an den Bart – wikingerzeitliche Bildzeugnisse
zu einer bekraeftigender Gebärde Sprache und
Recht: Beiträg zur Kulturgeschichte des Mittelal
65СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
миниатюрные фигурки, которые сами тянут себя за бороду, могли выражать
идею самодостаточности языческого божества.
итак, на руси ритуал клятвы, предположительно скандинавского проис-
хождения, предполагал дергание бороды. поскольку борода участвовала в об-
ряде, она была защищена правом от бытового оскорбления. однако суть риту-
ала осталась непонятна информатору хрониста.
как мы видели, символика и ритуалы на руси могли быть более архаичные,
чем в польше. как обстояло дело с системой политических и экономических от-
ношений? обратимся к плоходу Болеслава Храброго на киев в 1018 г. средневе-
ковые авторы рассматривали его как превентивную войну150 или же возмездие
князю ярославу за отказ от брака его сестры с Болеславом151. современные ис-
следователи предполагают, что это было связано с расширением влияний Гнезно
на восток, ростом территории государства, установлением контактов с византий-
ской империей152. иногда допускаются династические причины: Болеслав отпра-
вился на русь с целью утверждения на киевском столе своего затя и отправил
посольство в византию в надежде на согласие ромеев с происшедшими полити-
ческими изменениями. впрочем, о результатах посольства ничего не известно153.
определение целей похода напрямую зависит от анализа характера госу-
дарства пястов, которое сегодня рассматривается как структура, формирую-
щаяся вокруг военной элиты, заинтересованной в участии в дальней торговле
и экспроприации богатств. иногда по отношению к такой форме власти упо-
требляется термин “дружинное государство”, и даже если используемое в ле-
тописи слова “дружина” не может рассматриваться как средневековый termin
technicus, связанный с отправлением власти154, это не значит, что власть не на-
ходилась в руках мужских милитарных коллективов.
обратимся к источникам. при описании польских походов XI в. на киев в
1018 и 1069 гг. древнейший текст Chronicae et gesta подчеркивает значение и роль де-
нег и богатств, импортированных из руси в польшу, упоминая thezauro (I: 7) и auri
marcas (I: 23)155. вряд ли возможно говорить о монетаризации обмена в централь-
но-восточной европе, однако эти деньги остались в культурной памяти польского
общества. такая ситуация с денежным потоком из киева в Гнезно напоминает
ситуацию в скандинавии, где русь служила источником денег, на которые приоб-
ретались местные богатства. восточная европа была своего рода транзитом, свя-
занным с торговыми путями, как это отражено на камне с рунической надписью
XI в., веда, Швеция (Up. 209): “торстейн сделал [памятник] по Эринмунду, своему
сыну, и приобрел этот хутор и нажил [богатство] на востоке в Гардах”156. средства,
добытые в восточной европе, были инвестированы в местную жизнь.
ters Festschrift für R. Schmidt-Wiegand zum 60.
Geburtstag. Vol. 2 / K. Hauck (ed.). Berlin, 1986.
P. 780–795.
150 Joannis Długossii seu Longini canonici
cracoviensis Historiae Polonicae libri XII. T. 1,
libri 1–4. P. 213–214; Ioannis Dlugossii An-
nales, seu Cronicae incliti Regni Poloniae. T. I,
lib. I–II. P. 280–281; Jana Długosza Roczniki
czyli Kroniki... S. 355–356.
151 Galli Anonymi Cronica et Gesta ducum.
P. 21–22 (I: 7); Anonim tzw. Gall. Kronika pol-
ska. P. 23–24.
152 подробный историографический об-
зор смотри в: Kollinger K. Polityka wschod-
nia... S. 193–198.
153 Cp.: Salamon M. “Amicu” or “hostis”,
Boleslav the Valliant and Byzantium Byzan-
tium and Its Neighbours, from the Mid-9th
till the 12th Centuries Byzantinoslavica. Vol. 54.
1993. P. 114–120.
154 Żmudzki P. Władca…; Стефанович П. С.
Бояре...
155 Galli Anonymi Cronica et Gesta... р. 23,
49; Anonim tzw. Gall. Kronika polska. р. 25, 52.
156 Мельникова е. а. скандинавские ру-
нические надписи: новые находки и
66 Александр МУСИН
представляется, что в истории XI в. для такого сравнения есть основания.
в свое время ян домбровски, подчеркивая свой главный тезис о значении тран-
зитной торговли в средневековье, допускал, что даже в XIV в. заинтересован-
ность в контроле над торговыми путями лежала в основе восточной политики
казимира великого157. если такая ситуация была актуальна в XIV в., то логично
предположить, что она была характерной и для XI в.
обратимся к сообщению титмара мерзебургского о правлении Болесла-
ва в киеве. князь послал императору империи римской “с богатыми дорами/
cum magnus muneribus” (“abbatem suam Tuni ad nostrum imperatorum cum magnus
muneribus missit, ut suam amplius gratiam et auxilium acquireret et se cuncta sibi placencia
facturum indicaret”), а императору империи византийской пообещал некое аб-
страктное “добро/bona” (“Ad Greciam quoque sibi proximit nuncios misit, qui ejusdem
imperatori bona, si bellet fidelis amicus haberi, promiterrent; sin sutem hostem firmissimum
ac invincibilem fieri intimarent”)158. и то, и другое рассматривается в историогра-
фии как элемент обмена дарами159. однако разница в терминах должна отра-
жать разницу в содержании. о каком добре могла идти речь?
известно, что во второй половине XI в. младшие руские князья пытались
захватить важные административные центры, блокировавшие торговые пути
между восточной европой и византией: олешье, тмуторакань (1064, 1065,
1078, 1081, 1083, 1084), а также грады в центральной украине, контролировав-
шие торговые пути в европу – острог, дубно, дорогобуж, чарторыйск, Буск
(1100), дорогобуж (1084, 1100)160. так, известно, что князь давид игоревич задер-
жал в олешье гречников, то есть купцов, торговавших с Грецией, а не греков
(см. текст ипатьевской летописи и данные берестяных грамот)161. контроль над
этими путями обеспечивал младшим рюриковичем не только доход, но и пре-
стижное положение среди политических элит восточной европы.
Эти князья не были изгоями, как иногда полагают исследователи. млад-
шие рюриковичи были полноправными членами социума и отстаивали свои
права на власть и на место в так называемым союз архонтов, обеспечивавшем
“причастие в руськой земле”. среди печатей этих младших князей известны
печати “архонтов руських”, к которым принадлежали и более влиятельные
представители рода рюриковичей162.
представляется, что действия Болеслава можно сравнить с действиями
младших рюриковичей. удаленность польши от торговых путей особо подчер-
кивается в Chronicae et gesta как глобальная проблема польского общества163. Эта
удаленность требовала от польских правителей совершать походы на тысячи
интерпретаци и. тексты, перевод, коммен-
тарий. москва, 2001. с. 323–324, № 7.5; Upp-
lands runinskrifter / E.Wessen, S. B. F. Jansson
(ed.). B. 6, H. 2. Stockholm, 1946. S. 315–316.
157 Dąbrowski J. Korona Królestwa Polskiego
w XIV w.: Studium z dziejów rozwoju polskiej
monarchii stanowej. Wrocław; Kraków, 1956.
158 Kronika Thietmara / M. Z. Jedlicki (ed.)
Biblioteka tekstów historycznych. T. 3. Poznań,
1953. P. 622, 623 (VIII: 33).
159 грабский а. Ф. по поводу польско-ви-
зантийских отношений... C. 175–184: Banasz
kiewicz J. Otton III jedzie do Gniezna: O oprawie
ceremonialnej wizyty cesarza w kraju i stolicy
Polan “Trakt cesarski”: Ilawa – Gniezno – Mag-
deburg / W. Dzieduszycki, M. Przybyl (eds.).
(Bibliotheca Fontes archaeologici Posnanien-
ses). т. 11. Poznań, 2002. P. 277–315.
160 лаврентьевская летопись. стб. 163, 164,
199–204, 204-205, 273, 274; ипатьевская лето-
пись. стб. 152, 153, 190–196, 248, 249–250.
161 ипатьевская летопись. с. 526 [6675 /
1167], 538 [6677/1168], 538 [6679/1170]. ср.:
янин В. л., Зализняк а. а., гиппиус а. а. нов-
городские грамоты... с. 111–113 (№ 1012).
162 подробнее см.: Мусин а. е. Corpus frat-
rum... с. 183–206.
163 Galli Anonymi Cronica et Gesta. р. 6 (Pri-
mo prohemium).
67СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МИРЫ ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ…
километров, чтобы навязать себя в качестве партнера в мировой торговле. ок-
купировав киев, Болеслав отсюда угрожает византийскому императору забло-
кировать торговлю, в которой нуждалась не только русь, но и византия. Bonus
титмара мерзубургского в данном случае – продолжение торговли. византия
получит его только в случае принятия политических изменений в восточной
европе, в том числе и включив польшу в систему восточноевропейской торгов-
ли, если не византийского сообщества народов. стоит сравнить действия Болес-
лава не только с активностью младших рюриковичей на торговых путях, но и с
походами полоцких князей Брячислава и всеслава на новгород в 1021 и 1067 гг.
и с набегами литовских дружин в XII–XIII в. на торговые пути, соединявшие
новгород с поволжьем и поднепровьем. Грабеж купцов и угроза торговым
коммуникациям привели к тому, что в зоне набегов в XIV в. возникла зона “чер-
нокунства”, за которую новгород платил дань литовским князьям вплоть до
1471 г.164 дополнительно заметим, что недавно дариуш адамчик отметил роль
монетного серебра и торговли в экспансии первых пястов на запад от одра165.
можно предложить некоторые выводы о политической и культурной
ситуации в центрально-восточной европе. очевидно, польские хроники мо-
дернизируют социально-политические отношения в польше по образцу за-
падноевропейских государств. однако методы создания польского террито-
риального государства166 могли быть весьма архаичными – набеги на важные
торговые пути. можно предположить, что главным противоречием польского
общества в XI веке было противоречие между культурным развитием, связан-
ным с прогрессом христианизации, и архаичным политическим и экономи-
ческим механизмом. Хронистам и их информаторам уже были не понятны
архаичные ритуалы власти, еще принятые на руси, где также, как и в польше,
господствовала политическая архаика. очевидно, что перелом в развитии вос-
точноевропейских общин и польского общества приходится на XII в.*
інститут історії матеріальної культури ран
164 Musin A. Litewsko-polsko-nowogrodzkie
zwierzchnictwo nad południowymi część Zie-
mi Nowogrodzkiej w XV w.: źródła historycz-
nie i główne kwestie badawcze Artykuly uczest
nikow III Kongresu zagranicznych badaczy dziejów
Polski, 11–14 października 2017 r., http://archi-
wum.symposium.pl/artykuly_coph/przesla-
ne/35288561506972866symposium.pdf (доступ
08.11.2019); Ejusdem. ”Czernokuństwo” – nowo-
grodzko-litewskie kondominium w południo-
wej części Ziemi Nowogrodzkiej w XV w. Unie
mędzypaństwowe-parlamentaryzm-samorządność.
Studia z dziejów ustroju Rzeczypospolitej Obojoga
Narodów / W. Uruszczak, Z. Noga, M. Zwierzy-
kowski (red.). Warszawa, 2019 (в печати).
165 Adamczyk D. Silber und Macht. Fernhan-
del, Tribute und die piastische Herrschafts-
bildung in nordosteuropäischer Perspektive
(800–1100). Wiesbaden, 2014; Ejusdem. Sre-
bro i władza. Trybuty i handel dalekosiężny
a kształtowanie się państwa piastowskiego i
państw sąsiednich. Warszawa, 2018; Ejusdem.
The Logic of Tribute versus the Logic of Com-
merce: Why did Dirhams reach East Central
Europe during the Tenth Century? Medieval
Networks in East Central Europe: Commerce, Con
tacts, Communication / B. Nagy, F. Schmieder,
A. Vadas (eds.). New York, 2018. P. 155–173.
166 Trzeciecki M. The emergence of the terri-
torial state The Past Societies Polish Lands from
the first Evidence of Human Presence to the Ear
ly Middle Ages / P. Urbańczyk, M. Trzeciecki
(eds.). Vol. 5: 500–1000 AD. Warszawa, 2016.
P. 278–341.
* автор благодарит коллег пшемыслава
урбанчика, петра Гротовского и аркадия
сивко за помощь в работе над этой статьей.
|