К вопросу об этнокультурных составляющих материальной культуры огузов и печенегов

После падения Хазарского каганата гегемонами в степях Восточной Европы становятся племена огузов и печенегов. Данный факт предопределил большой интерес исследователей к истории этих народов. В ряде работ отечественных археологов и историков достаточно подробно рассмотрена их материальная культура и...

Ausführliche Beschreibung

Gespeichert in:

Bibliographische Detailangaben
Datum:	2012
1. Verfasser:	Попов, П.В.
Format:	Artikel
Sprache:	Russian
Veröffentlicht:	Інститут археології НАН України 2012
Schriftenreihe:	Степи Европы в эпоху средневековья
Online Zugang:	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/181652
Tags:	Tag hinzufügen Keine Tags, Fügen Sie den ersten Tag hinzu!
Назва журналу:	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Zitieren:	К вопросу об этнокультурных составляющих материальной культуры огузов и печенегов / П.В. Попов // Степи Европы в эпоху средневековья: Зб. наук. пр. — 2012. — Т. 9. — С. 381-408. — рос.

Institution

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine

id	irk-123456789-181652
record_format	dspace
spelling	irk-123456789-1816522021-11-27T01:26:44Z К вопросу об этнокультурных составляющих материальной культуры огузов и печенегов Попов, П.В. После падения Хазарского каганата гегемонами в степях Восточной Европы становятся племена огузов и печенегов. Данный факт предопределил большой интерес исследователей к истории этих народов. В ряде работ отечественных археологов и историков достаточно подробно рассмотрена их материальная культура и корпус письменных источников, содержащих сведения касательно этих этносов. В то же время вопросы выделения этнокультурных компонентов в материальной культуре этих объединений ранее никем не ставились. Сейчас в связи с накоплением археологических материалов представляется возможным сделать первые шаги в решении данной проблемы. As a result of the analysis of the funeral rite of Oghuz and Pecheneg burials and the grave goods and the objects found during the explorations at the Samosdelka hillfort and Sarkel - Belaia Vezha, ethnocultural components which composed the above tribe unions can be distinguished. The analysis of sources indicates that steppe and forest-steppe areas of Western Siberia and Altai were an initial territory of migrations of the East European nomads. In those areas numerous artefacts were unearthed which are similar to the main categories of grave goods found in Oghuz-Pecheneg burials. The formation of the ceremony when the deceased is accompanied with a horse skin should be most likely connected with the influence of the West Siberian Ugrian communities on Turkic-speaking tribes. On the basis of examination of a complex of modelled cauldrons from the bottom layers of the Samosdelka hillfort and the evidence of written sources the Semirechie component can be pointed out. Judging by the finds of archaeological explorations in Semirechie, nomads of this region were closely connected with West Siberian Turkic-speaking nomads. 2012 Article К вопросу об этнокультурных составляющих материальной культуры огузов и печенегов / П.В. Попов // Степи Европы в эпоху средневековья: Зб. наук. пр. — 2012. — Т. 9. — С. 381-408. — рос. 2079-1658 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/181652 ru Степи Европы в эпоху средневековья Інститут археології НАН України
institution	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection	DSpace DC
language	Russian
description	После падения Хазарского каганата гегемонами в степях Восточной Европы становятся племена огузов и печенегов. Данный факт предопределил большой интерес исследователей к истории этих народов. В ряде работ отечественных археологов и историков достаточно подробно рассмотрена их материальная культура и корпус письменных источников, содержащих сведения касательно этих этносов. В то же время вопросы выделения этнокультурных компонентов в материальной культуре этих объединений ранее никем не ставились. Сейчас в связи с накоплением археологических материалов представляется возможным сделать первые шаги в решении данной проблемы.
format	Article
author	Попов, П.В.
spellingShingle	Попов, П.В. К вопросу об этнокультурных составляющих материальной культуры огузов и печенегов Степи Европы в эпоху средневековья
author_facet	Попов, П.В.
author_sort	Попов, П.В.
title	К вопросу об этнокультурных составляющих материальной культуры огузов и печенегов
title_short	К вопросу об этнокультурных составляющих материальной культуры огузов и печенегов
title_full	К вопросу об этнокультурных составляющих материальной культуры огузов и печенегов
title_fullStr	К вопросу об этнокультурных составляющих материальной культуры огузов и печенегов
title_full_unstemmed	К вопросу об этнокультурных составляющих материальной культуры огузов и печенегов
title_sort	к вопросу об этнокультурных составляющих материальной культуры огузов и печенегов
publisher	Інститут археології НАН України
publishDate	2012
url	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/181652
citation_txt	К вопросу об этнокультурных составляющих материальной культуры огузов и печенегов / П.В. Попов // Степи Европы в эпоху средневековья: Зб. наук. пр. — 2012. — Т. 9. — С. 381-408. — рос.
series	Степи Европы в эпоху средневековья
work_keys_str_mv	AT popovpv kvoprosuobétnokulʹturnyhsostavlâûŝihmaterialʹnojkulʹturyoguzovipečenegov
first_indexed	2025-07-15T23:03:24Z
last_indexed	2025-07-15T23:03:24Z
_version_	1837755908798545920
fulltext	П.В.Попов К ВОПРОСУ ОБ ЭТНОКУЛЬТУРНЫХ СОСТАВЛЯЮ Щ ИХ МАТЕРИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ ОГУЗОВ И ПЕЧЕНЕГОВ После падения Хазарского каганата гегемо нами в степях Восточной Европы становят ся племена огузов и печенегов. Данный факт предопределил большой интерес исследова телей к истории этих народов. В ряде работ отечественных археологов и историков доста точно подробно рассмотрена их материальная культура и корпус письменных источников, содержащих сведения касательно этих этно сов (Плетнёва С.А., 1958; Фёдоров-Давыдов Г.А., 1966; Кригер В.А., 1986; 1993; Иванов В.А., 1993; Гарустович Г.Н., Иванов В.А, 2001; Круглов Е.В., 2001а; 20016). В то же время вопросы выделения эт нокультурных компонентов в материальной культуре этих объединений ранее никем не ставились. Сейчас в связи с накоплением ар хеологических материалов представляется возможным сделать первые шаги в решении данной проблемы. Анализ основных категорий предметов из захоронений и основных характеристик погребального обряда огузов и печенегов Согласно результатам исследований про шлых лет, в качестве основных признаков огузского погребального обряда рассматрива ется сопровождение покойного шкурой коня, у которого конечности расчленялись по первый или второй скаковой сустав, а также её распо ложение над погребённым. Также к числу зна чимых элементов отнесен набор особых укра шений: копоушек, птицевидных, крыловид ных нашивок и привесок (Кригер В.А., 1993, с. 134-137; Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, с.94; Круглов Е.В., 2001а, с.59-60). Основной характеристикой печенежского погребально го обряда считается расположение чучела или шкуры коня сбоку (как правило, слева) от по гребённого на одном с ним уровне, либо на не высокой ступеньке. Анализ погребального обряда данных племён указывает на высокую степень типоло гического сходства между ними. Это дало ос нование некоторым исследователям выдвинуть тезис о невозможности выделения элементов погребального обряда, характерных для каж дой из этнических групп (Фёдоров-Давыдов Г.А., 1966, с. 141). Такое сходство свидетель ствует о генетическом родстве материальных культур указанных племён, которое, скорее всего, было обусловлено участием в их форми ровании общих этнокультурных компонентов. Привлекают к себе внимание исследо вания крупного археолога-кочевниковеда Д.Г.Савинова. В ряде своих работ им были рассмотрены вопросы происхождения мате риальной культуры кимако-кипчакского объ единения (Савинов Д.Г., 1979; 1984; 1994; Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005). Эти данные имеют большое значение для раскры тия темы настоящей работы, так как культура средневековых половцев-кипчаков имеет ряд общих черт с древностями огузо-печенегов. В результате изучения указанных проблем Д.Г.Савинов выявил ряд аналогий характер ным элементам культуры кипчаков в матери алах верхнеобской культуры. Так, им было от мечено распространение в вещевом комплексе верхнеобских памятников удил без перегиба, серёг в виде знака вопроса, витых гривен; захо ронение в засыпях курганов шкур, голов и ска ковых конечностей коней (Савинов Д.Г., 1979, с.54; Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с.301). Происхождение украшений ажурного стиля связывалось им с таштыкскими тради циями. Однако их проникновение в среду ки мако-кипчакского объединения было обуслов лено контактами кочевников с верхнеобскими племенами. (Савинов Д.Г., 1979, с.54-56). По мнению Д.Г.Савинова, верхнеобский субстрат сыграл важную роль в сложении сросткинской культуры (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с.301). В этническом отношении верхне- обцы, скорее всего, должны рассматриваться как угро-самодийцы, в состав которых входил также раннетюркский компонент (Уманский А.П., 1974, с.148). Показательно, что, основы ваясь на результатах многолетних исследова ний, В.А.Могильников считал, что население, оставившее памятники сросткинского, типа представляет собой тюркизированных угро- самодийцев (Могильников В.А., 2002, с.215- 218). Таким образом, верхнеобский субстрат яв ляется важным компонентом, входившим в со став сросткинской культуры, датируемой ис следователями IX-X вв. Именно в рамках этой археологической общности получают разви тие элементы, аналогии которым находятся в культуре огузо-печенегов Восточной Европы. Здесь отмечены захоронения в сопровождении шкуры коня, получают распространение изде лия ажурного стиля, близкие по облику огуз- ским, костяные подпружные пряжки и др. В то же время сросткинские памятники синхронны памятникам, оставленным общностью огузо- печенегов. Это приводит к выводу о том, что эти образования складывались параллельно, при участии общего этнокультурного компо нента. Здесь следует отметить, что нельзя гово рить о прямом формировании культур огу- зов, печенегов и кипчаков на основе верхне обского комплекса. На это особо указывает Д.Г.Савинов. Он отмечает, что этногенез кип чаков был сложным, многоэтапным процес сом, в котором участвовали многочисленные тюркоязычные составляющие (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с.301). Так же следует характеризовать процесс сложения огузо-пе- ченежской общности. Анализ вещевого комплекса огузских по гребений степей Восточной Европы позволяет выделить целый ряд предметов, которые сво им происхождением связаны с лесостепными районами Западной Сибири, Алтая, а также Минусинской котловины. Как уже отмечалось выше, одним из отли чительных признаков материальной культуры этих кочевников являются находки в погре бениях металлических украшений ажурного стиля: птицевидные нашивки, копоушки и др. Наиболее близкие аналогии подобным пред метам обнаруживаются в материалах памят ников сросткинского типа (Савинов Д.Г., 1994, табл.ХП 13; XIII 2, 3, 7, 15). Как уже упоми налось выше, Д.Г.Савинов считает, что истоки традиции изготовления таких предметов исхо дят от носителей таштыкской культуры. По его мнению, их проникновение в сросткинскую среду проходило при участии верхнеобского населения (Савинов Д.Г., 1979, с.56, рис.1). В этой связи очень показательна таблица, при ведённая в статье Д.Г.Савинова “Об основных этапах развития этнокультурной общности кыпчаков на юге Западной Сибири”. В связи с введением в научный оборот новых архео логических материалов эту таблицу можно дополнить (рис.1). Здесь наглядно прослежи вается эволюция украшений ажурного стиля, иллюстрирующая факт творческого осмысле ния и развития древних таштыкских традиций в среде номадов Сибири и Восточной Европы. Следует отметить, что изделия, найден ные на памятниках сросткинской культуры, действительно находят близкие аналогии среди таштыкских предметов. В то же время украшения восточноевропейских огузов име ют с последними весьма отдалённое сходство. При этом аналогии огузским вещам в срост- кинских материалах очевидны. Прежде всего надо отметить копоушку из могильника Ур- Бердари (Елькин М.Г., 1970, с.81-92) (рис.1, 14), птицевидные нашивки из материалов мо гильников Усть-Болыпая Речка и Сандыккала (Археологические..., 1987, рис.113, 11) (рис.1, 17, 18), а также серию копоушек, из которых выделяется изделие из Усть-Болыиой Речки (рис.1,24, 26, 27, 28) и Сросткинского могиль ника (Савинов Д.Г., 1998, рис.6, 5) (рис.1, 15). Изображённая на последней композиция в виде стилизованной летящей птицы находит многочисленные аналогии на копоушках, про исходящих из огузских погребений Восточной Европы (рис.1, 29, 30, 31). Проникновение традиции изготовления предметов ажурного стиля Д.Г.Савинов счи тает результатом влияния кипчаков на племе на огузо-печенегов (Савинов Д.Г., 1979, с.63). Исследовательница подобных металлических 382 украшений, обнаруженных на территории Восточной Европы, Л.М.Гаврилина, отмечая их близость сибирским материалам, указы вает, что обе группы являются проявлением одной евразийской традиции изготовления высокохудожественных образцов металло пластики (Гаврилина Л.М., 1985, с.224). В то же время она считает сомнительным тот факт, что ее носителями были кипчаки, справедливо указывая, что в половецких древностях такие предметы полностью отсутствуют (Гаврилина Л.М., 1985, с.224). Важной особенностью Л.М.Гаврилина считает параллельное сосуществование ев ропейской и сросткинской традиции изго товления украшений ажурного стиля. По её мнению, этот факт опровергает утверждение Д.Г.Савинова о возможных связях и влияни ях между группами населения, проживавших в этих районах (Гаврилина Л.М., 1985, с.224). Однако согласиться с этим мнением нельзя. Археологические материалы однозначно ука зывают, что в сложении культуры огузов и синхронных им кочевников Западной Сиби ри принимал участие общий этнокультурный субстрат, в рамках которого бытовали тради ции изготовления таких украшений. Особый интерес представляет распростра нение в материалах огузских погребений ме таллических пряжек с приострённым носиком (рис.2). Они зафиксированы в захоронениях могильников Рубежка, Быково-I (Кригер В.А., Железчиков Б.Ф., 1980, рис.1, 6; Смирнов К.Ф., 1960, рис. 15, 4; Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, рис.24, 14, 15) (рис.2, 38, 39). Подобные элементы поясной гарнитуры широко распро странены в материалах сросткинской культуры (Грязнов М.П., 1956, табл.ЬУ, 18, LVI, 77; Сави нов Д.Г., 1998, табл.11,12; IV 3, 4; V 7; VII3), на памятниках средневековых кочевников в Верх нем Прииртышье (Археологические..., 1987, рис. 102, 3; Могильников В.А., 2002, рис.57, 9; рис.85, 10; рис. 111, 5; рис.215, 24; Археология СССР... , 1981, рис.26, 37) (рис.2, 22, 24-27). В Барабинской степи зафиксированы наход ки костяных подпружных пряжек, полностью повторяющих форму металлических аналогов (Бараба..., 1988, рис.30, 8, 9) (рис.2, 28). Сле дует особо отметить находки подобных эле ментов поясной гарнитуры при исследовании памятников верхнеобской культуры (Грязнов М.П., 1956, табл.ХХХШ, 10; XLI, 19; Троиц кая Т.Н., Новиков А.В., 1998, рис.25, 13, 14) (рис.2, 19, 23). Однако происхождение формы рассматриваемых пряжек следует связывать с таштыкскими комплексами Минусинской кот ловины. Здесь они получают широкое распро странение уже с рубежа нашей эры (Кызласов Л.Р., 1960, с.37) (рис.2,7). Следует особо отме тить, что устройство носика на поясной пряжке было очень распространено у “таштыкцев”. По всей видимости, именно под их влиянием про исходит укоренение таких форм гарнитуры в верхнеобском комплексе. Большое культурное влияние населения Минусинской котловины на “верхнеобцев” неоднократно отмечалось многими исследователями. Позднее верхне обский компонент сыграет заметную роль в формировании облика материальной культуры кочевников Западной Сибири. Можно пред положить, что в Восточную Европу подобные пряжки проникают с миграциями западноси бирских тюркоязычных номадов. Стоит ска зать, что Е.В.Круглов отмечает архаичность погребального инвентаря в захоронениях, где обнаруживаются указанные пряжки, и датиру ет их cep.IX в. (Круглов Е.В., 20016, с.421). Анализ огузских материалов даёт осно вание говорить, что пряжки с приострённым носиком получают типологическое развитие в европейских степях. В захоронениях связывае мых с огузами распространены ряд типов этой категории гарнитуры, отличительной чертой которых является овальная рамка, заострён ная на конце. По всей видимости, такая форма имитирует образцы с приострённым носиком. Такие пряжки встречаются в целом ряде огуз ских могильников: Кара-Су, Павловка, Ченцн, Колобовка и др. (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, рис.24,11, 20; Круглов Е.В., 20016, рис.5, 15; Круглов Е.В. и др., 2005, рис.З, 4). Они фиксируются в погребениях, которые да тируются исследователями сер. - 2-ой пол. X в. (Круглов Е.В., 20016, с.396). Таким образом, можно сказать, что западносибирские куль турные традиции подвергались в среде вос точноевропейских номадов трансформации и творческому осмыслению, что приводило к со зданию собственного уникального стиля. Сле дует особо отметить, что в западносибирских степях наблюдаются аналогичные процессы. Здесь также происходила трансформация гар- 383 384 Рис. 1 .I - таштыкская культура; I I - сросткинская культура; III-культура восточноевропейских огузов. 1-7 - Изыхский чаатас, склеп 2 (Кызласов Л.Р., 1960); 8,9 - Ближние Елбаны-VIII, к.2, п.З (Грязнов М.П., 1956); 10, 14, 19, 22, 28 - Ур-Бердари, к.ЗО (Елькин М.Г, 1970); 11, 18 - Сандыккала, объект 1, п.З (Археологические памятники..., 1987); 12 - Новокалшшенка (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005); 13, 15, 23 - Сросткинский могильник (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005; Савинов Д.Г., 1998); 16 - Гилёво-IX, к. 6, п.2 (Могильников В.А., 2002); 17, 27 - Устъ-Болыиая Речка (израскопок Копытова М.Д.), (Савинов Д.Г., 1984); 20, 21 - Карагиат-1, объект 23, п.2 (Археологические памятники..., 1987); 24 - Карболиха-VII, к.1 (Могильников В.А., 2002); 25 - Гилёво-VII, к.4, п.2 (Могильников В.А., 2002); 26 - Карболиха-Н, к.6 (Могильников В.А., 2002); 29-42 - украшения из погребений восточноевропейских огузов (Гаврилина Л.М., 1985). Fig. l . I - Tashtyk culture; II - Srostki culture; III - East European Oghuz culture. 1-7 - Izykhsky chaatas, vault 2 (Кызласов Л.Р., 1960); 8, 9 - Blizhniye Yelbany-VIII, barrow 2, burial 3 (Грязнов М.П., 1956); 10, 14, 19, 22, 28 - Ur-Berdari, barrow 30 (Елькин М.Г., 1970); 11, 18 - Sandykkala, object 1, burial 3 (Археологические памятники..., 1987); 12 - Novokamyshenka (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005); 13, 15, 23 - Srostki burial ground (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005; Савинов Д.Г., 1998); 16 - Gilyovo-IX, barrow 6, burial 2 (Могильников B.A., 2002); 17,27 - Ust- Bolshaia Rechka (from M.D.Kopytov’s excavation) (Савинов Д.Г., 1984); 20, 21 - Karashat-I, object 23, burial 2 (Археологические памятники..., 1987); 24 - Karbolikha-VII, barrow 1 (Могильников В.A., 2002); 25 - Gilyovo-VII, barrow 4, burial 2 (Могильников В.A., 2002); 26 - Karbolikha- II, barrow 6 (Могильников B. A., 2002); 29-42 - jewelry from burials o f East European Oghuzes (Гаврилина Л.М., 1985). нитуры с носиком в сторону сглаживания фор мы щитка и придания ему сердцевидной или лировидной формы. Необходимо обратить внимание на рас пространение в огузо-печенежских погребени ях пряжек с прямоугольной рамкой и выделен ным носиком (рис.2, 40, 41). Такие предметы своей формой восходят к архаичным таштык- ским образцам. Для более позднего времени Г.А.Фёдоров- Давыдов отмечал распространение гарнитуры с выделенным носиком в домонгольских сло ях Болгара, Новгорода, в Прикамье (Фёдоров- Давыдов Г.А., 1966, с.44). По всей видимости, эти типы распространяются в указанных райо нах в результате контактов оседлых народов с кочевниками, что хорошо прослеживается по данным письменных и археологических ис точников. Рассматривая вопрос проникновения этих форм в европейские степи, следует ещё раз об ратиться к погребению 3 кургана 14 могильни ка Быково-I и рассмотреть находку в данном захоронении костяных наконечников стрел. Такие же артефакты обнаружены в погребе нии 2/11 могильника Кос-Оба (Кригер В.А., 1979, с. 175, рис.4) (рис.7, 1-4) и печенежском погребении могильника Ак-Булак (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, рис.20, 2). Подобные находки являются абсолютно нехарактерными для средневековых номадов Восточной Ев ропы. Данные наконечники находят близкие аналогии в материалах верхнеобской культу ры (Грязнов М.П., 1956, табл.ХУ, 5-7; XXXII, 3; XXXIV, 9, 10, 15; XLII, 5; LXI, 10; Троиц кая Т.Н., Новиков А.В., 1998, рис.22, 1-4, 5-7, 50-5). Находки костяных наконечников стрел являются ярким подтверждением существо вания этнокультурных связей восточно-евро пейских огузо-печенегов с западносибирским регионом. Анализ гарнитуры сбруйных и поясных наборов из погребений огузов и печенегов также выявляет многочисленные аналогии в материалах средневековых номадов Западной Сибири и предгорий Алтая (рис.З). Здесь отме чается сходство как в формах, так и в орнамен тации предметов. Прежде всего обращает на себя внимание практически полное совпаде ние основных форм наременных бляшек. На ибольшее распространение получают простые округлые, серцевидные формы, а также в виде стилизованного цветка. Близость западноси бирских, алтайских и европейских материа- 385 386 Рис. 2 .1 - таштыкская культура; I I - сросткинская культура; I I I - культура огузо-печенегов. 1-3, 9-11 - Изыхский чаатас, склеп 2 (Кызласов Л.Р., 1960); 4-8 - Быстрая-П (Поселянин А.И., 2003); 12-15 - Сырскнй чаатас, склеп 2 (Кызласов Л.Р, 1960); 16 - Ближние Елбаны-ХП (Грязнов М.П., 1956); 17, 2 0 - Каменный мыс, к.9 (Троицкая Т.Н., Новиков А.В., 1998); 18 - Каменный мыс, к.8 (Троицкая Т.Н., Новиков А.В., 1998); 19 - Умна-3, к.4 (Троицкая Т.Н., Новиков А.В., 1998); 21 - Ближние Елбаны-VII, п.5, к.1 (Грязнов М.П., 1956); 22 - Гилёво-VII, к.9 (Могильников В.А., 2002); 23 - Ближние Елбаны-VII, п. 78 (Грязнов М.П., 1956); 24 - Гилёво-XIII, к.6 (Могильников В.А., 2002); 25 - Карашат-I, объект 23, п.2 (Археологические псшятники..., 1987); 26, 36, 37 - Гилёво- XII, к.2 (Могильников В.А., 2002); 27 - Шелаболиха-3 (Гэрбунов В.В., 1996); 28 - Большие Луки, п.1, к.1 (Бараба в тюркское время, 1988); 29 - Чулым-2, п.1, к. 35 (Бараба в тюркское время, 1988); 3 0 - Третье отделение, п.1, к.1 (Бараба в тюркское время, 1988); 31 - Гилёво-1Х, к. 6 (Могильников В.А., 2002); 32 - Гилёво-VI, к.6 (Могильников В.А., 2002); 33 - Кураевка-I, к.1 (Могильников В.А., 2002); 34 - Гилёво-VII, к.5 (Могильников В.А., 2002); 35 - Гилёво-VII, п. 2, к.4 (Могильников В.А., 2002); 38 - Быково-I, п.З, к.14 (Смирнов К.Ф., 1960); 39 - Рубеэ/ска-I (Кригер В.А., Железчиков Б.Ф., 1980); 40 - Болыиемихайловка-П (Шалобудов В.Н, Яремака В.Н., 1985); 41 - Кагарлык- II, к.218 (Плетнёва С.А., 1973); 42 - Павловка, к.1 (Гярустович Г.Н., Иванов В.А., 2001); 43 - Сарайлы-кият (Гярустович Г.Н., Иванов В.А., 2001); 44 - Кривая Лука-XV, п.2, к.8 (Гяврилина Л.М., 1987); 45, 46 - Ченин, п.4, к.8 (Круглов Е.В. и др., 2003); 47 - Красная Деревня, п.8, к.15 (Круглов Е.В. и др., 2003); 48 - Кара-cy-I (Кокебаева ГК , 1980); 49 - Ново-Каменка, к.5 (Кубышев А.И., ОрловР.С., 1982). Fig. 2 .1 - Tashtyk culture; I I -Srostki culture; I I I - Oghuz-Pecheneg culture. 1-3, 9-11 - Izykhsky chaatas, vault 2 (Кызласов Л.Р, 1960); 4-8 - Bystraia-II (Поселянин А.И, 2003); 12-15 - Syrsky chaatas, vault 2 (Кызласов Л.Р, 1960); 16 - Blizhniye Yelbany-XII (Грязнов М.П., 1956); 17, 20 - Kamennyi Mys, barrow 9 (Троицкая T.H., Новиков A.B., 1998); 18 - Kamennyi Mys, barrow 8 (Троицкая T.H., Новиков A.B., 1998); 19 - Umna-3, barrow 4 (Троицкая T.H., Новиков A.B., 1998); 21 - Blizhniye Yelbany-VII, burial 5, barrow 1 (Грязнов М.П., 1956); 22 - Gilyovo-VII, barrow 9 (Могильников B.A., 2002); 23 - Blizhniye Yelbany-VII, burial 78 (Грязнов М.П., 1956); 24 - Gilyovo- XIII, barrow 6 (Могильников B.A., 2002); 25 - Karashat-I, object 23, burial 2 (Археологические памятники..., 1987); 26, 36, 37 - Gilyovo-XII, barrow 2 (Могильников В.A., 2002); 27 - Shelabolikha-3 (Гэрбунов B.B., 1996); 28 - Bolshiye Luki, burial 1, barrow 1 (Бараба в тюркское время, 1988); 29 - Chulym-2, burial 1, barrow 35 (Бараба в тюркское время, 1988); 30 - Tretie otdeleniye, burial 1, barrow 1 (Бараба в тюркское время, 1988); 31 - Gilyovo-IX, barrow 6 (Могильников В.А., 2002); 32 - Gilyovo-VI, barrow 6 (Могильников В.A., 2002); 33 - Kuraievka-I, barrow 1 (Могильников В.A., 2002); 34 - Gilyovo-VII, barrow 5 (Могильников В.A., 2002); 35 - Gilyovo-VII, burial 2, barrow 4 (Могильников B.A., 2002); 38 - Bykovo-I, burial 3, barrow 14 (Смирнов К.Ф., 1960); 39 - Rubezhka-I (Кригер В.А, Железчиков Б. Ф., 1980); 40 - Bolshemikhailovka-II (Шалобудов В.Н., Яремака В.Н., 1985); 41 - Kagarlyk-II, barrow 218 (Плетнёва С.А., 1973); 42 — Pavlovka, barrow 1 (Гярустович Г.Н., Иванов В.А., 2001); 43 - Saraily-kiyat (Гярустович Г.Н., Иванов В.А., 2001); 44 - Krivaia Luka- XV, burial 2, barrow 8 (Гяврилина Л.М., 1987); 45, 46 - Chenin, burial 4, barrow 8 (Круглов Е.В. и др., 2003); 47 - Krasnaia Derevnia, burial 8, barrow 15 (Круглов Е.В. и др., 2003); 48 - Kara-su-I (КокебаеваПК, 1980); 49 - Novo-Kamenka, barrow 5 (Кубышев А.И., Орлов Р.С., 1982). лов ярко проявилась в находках идентичных нашивных бляшек в виде головы козла из мо гильников Гилёво - VII и Увак (рис.З, 24, 63). Также следует упомянуть распростране ние в алтайских и европейских памятниках серцевидных блях, размещавшихся на лбу и крупе коня. Сходство обнаруживается в общей форме, в размещении орнаментальных зон в центральной части предмета. В то же время следует указать и на специфические черты таких украшений в указанных регионах. В алтайских материалах серцевидные бляхи от личаются большей простотой исполнения. В Восточной Европе наблюдается развитие этой формы: становится богаче орнаментация, на верху появляется петелька, которая впослед ствии трансформируется в особо выделенную верхнюю часть бляхи. Эти особенности свиде- 387 388 Рис. 3 .1 - сросткинская культура; I I - культура огузо-печенегов. 1 - Гилёво-IV, к.1 (Могильников В.А., 2002); 2 - Гилёво-V, к.6 (Могильников В.А., 2002); 3-8, 12, 14, 24 - Гилёво- VII, к.2, п.4 (Могильников В.А., 2002); 9 - Гилёво-IX, к.6 (Могильников В.А., 2002); 10, 11, 13, 15, 31, 33, 34 - Гилёво-VIl, к.4 (Могильников В.А., 2002); 16, 24, 28 - Гилёво-XII, к.2 (Могильников ВА., 2002); 17-23 - Карашат-I, объект 26, 26а (Археологические памятники..., 1987); 26 - Карболиха-VIII, к.4 (Могильников В.А., 2002); 27 - Гилёво-VII, к.5 (Могильников В.А., 2002); 29, 32 - Гилёво-1Х, к.6 (Могильников В.А., 2002); 30 - Акчий-Н, объект 1 (Археологические памятники..., 1987); 35-37, 55 - Мирное (Доконт Н.К., 1973); 38, 39, 48, 60, 61 - Быково-Н, п.5, к.З (Смирнов К.Ф., 1960); 40, 63 - Увак (Фёдорова-Давыдова Э.А., 1969); 41, 71 - Ново-Каменка, к.5 (Кубышев А.И., Орлов Р.С., 1982); 42, 43, 58 - Быково-П, к.З, п.5 (Смирнов К.Ф., 1960); 44, 45, 64 - Ченин (Круглов Е.В. и др., 2003); 46, 50, 51, 62 - Успенка (Шнайдштейн Е.В., 1989); 49 - Приозёрное, п.З, к.2 (Круглов Е.В. и др., 2003); 52 - Колобовка, п.2, к.1 (Круглов Е.В. и др., 2005); 53 - Колпаковка-XXVI, п.З, к.З (Шалобудов В.Н., Кудрявцева И.В., 1981); 54 - Верхнее Погромное, п.З, к.1 (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001); 56 - Калиновский, п. 7, к.1 (Шилов В.П., 1959); 57 - Кара-су-1 (Кокебаева Г.К., 1980); 59 - Гороженко (Кирпичников А.Н., 1973); 65, 68 - Болгарка-1 (Гуцалов С.Ю., 1993); 66, 69 - Верхний Балыклей-П, п.5, к.1 (Яворская Л.В., 1997); 67 - Рахинка (Гаврилина Л. М., 1987); 70 - Первоконстантиновка (Кубышев А.П., Орлов Р.С., 1982). Fig. 3 .1-Srostki culture; I I - Oghuz-Pecheneg culture. 1 - Gilyovo-IV, barrow 1 (Могильников B.A., 2002); 2 - Gilyovo-V, barrow 6 (Могильников B.A., 2002); 3-8, 12, 14, 24 - Gilyovo-VII, barrow 2, burial 4 (Могильников B.A., 2002); 9 - Gilyovo-IX, barrow 6 (Могильников B.A., 2002); 10, 11, 13, 15, 31, 33, 34 - Gilyovo-VII, barrow 4 (Могильников B.A., 2002); 16, 24, 28 - Gilyovo- XII, barrow 2 (Могильников B.A., 2002); 17-23 - Karashat-I, object 26, 26a (Археологические памятники..., 1987); 26 - Karbolikha-VIII, barrow 4 (Могильников B.A., 2002); 27 - Gilyovo-VII, barrow 5 (Могильников B.A., 2002); 29, 32 - Gilyovo-IX, barrow 6 (Могильников B.A., 2002); 30 - Akchii-II, object 1 (Археологические памятники..., 1987); 35-37, 55 - Mirnoie (Доконт H.K, 1973); 38, 39, 48, 60, 61 - Bykovo-II, burial 5, barrow 3 (Смирнов К.Ф., 1960); 40, 63 - Uvak (Фёдорова-Давыдова Э.А., 1969); 41, 71 - Novo-Kamenka, barrow 5 (Кубышев А.И., Орлов P.C., 1982); 42, 43, 58 - Bykovo-II, barrow 3, burial 5 (Смирнов К.Ф., 1960); 44, 45, 64 - Chenin (Круглов Е.В. и др., 2003); 46, 50, 51, 62 - Uspenka (Шнайдштейн Е.В., 1989); 49 - Prioziornoie, burial 3, barrow 2 (Круглов Е.В. и др., 2003); 52 - Kolobovka, burial 2, barrow 1 (Круглов Е.В. и др., 2005); 53 - Kolpakovka-XXVI, burial 3, barrow 3 (Шалобудов В.Н., Кудрявцева И.В., 1981); 54 - Verkhneie Pogromnoie, burial 3, barrow 1 (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001); 56 - Kalinovskii, burial 7, barrow 1 (Шилов В.П., 1959); 57 - Kara-su-I (Кокебаева Г.К., 1980); 59 - Gorozhenko (Кирпичников A.H., 1973); 65, 68 - Bolgarka-I (Гуцалов С.Ю., 1993); 66, 69 - Verkhnii Balyklei-II, burial 5, barrow 1 (Яворская Л.В., 1997); 67 - Rakhinka (Гаврилина Л.М., 1987); 70 - Pervokonstantinovka (Кубышев А.П., Орлов PC., 1982). тельствуют о генетическом родстве европей ских и сибирских предметов. В то же время эти два ответвления единой традиции с опре делённого этапа развиваются самостоятельно, приобретая специфические черты. Большой интерес представляют результа ты сравнения поясных наконечников из двух указанных регионов (рис.4). Анализируя схему развития накладок и ременных наконечников из сбруйных наборов восточноевропейских кочевников, предложенную Л.М.Гаврилиной (Гаврилина Л.М., 1987, с.54-68), особо сле дует отметить ее совпадение с основными направлениями развития аналогичных пред метов в среде номадов Алтая и прилегающих степных районов (Горбунова Т.Г., 2003, с.78- 89). Согласно исследованиям Т.Г.Горбуновой, в IX-X вв. в культуре последних наибольшее распространение получают неорнаментиро- ванные или украшенные растительной и гео метрической орнаментацией овально-прямо- угольные наконечники (Горбунова Т.Г., 2003, с.86). Аналогичные по форме и орнаментации наконечники ремней часто встречаются в по гребениях огузов и печенегов в европейских степях. Л.М.Гаврилина относит эти вещи к 389 390 Рис. 4 .1 - сросткинская культура; I I - культура огузо-печенегов. 1 - Гшёво-IX, к. 6 (Могильников В.А., 2002); 2 - Карашат-I, объект 26, 26а (Археологические памятники..., 1987) ; 3 - Карболиха-П, к.1 (Могильников В.А., 2002); 4 — Карболиха-VIII, к.5 (Могильников В.А., 2002); 5 - Кураевка (Могильников В.А., 2002); 6 - Гилёво-IX, к.6 (Могильников В.А., 2002); 7 - Карболиха-VIII, к.4 (Могильников В.А., 2002); 8 - Гилёво-VI (Могильников В.А., 2002); 9 - Гилёво-XII, к.2 (Могильников В.А., 2002); 10 - Гилёво-VIII, к.4 (Могильников В.А., 2002); 11 - Гилёво-VII, к. 7 (Могильников В.А., 2002); 12 - Карболиха-VIII, к.4 (Могильников В.А., 2002); 13 - Гилёво-VII, к.4 (Могильников В.А., 2002); 14,15 - Щепчиха-1, к.4 (Тишкин А.А., 1993); 16 - Карболиха-П, к.1 (Могильников В.А., 2002); 17 - Гилёво-VII, к.4 (Могильников В.А., 2002); 19 - Гилёво-П, к.З (Могильников В.А., 2002); 20 - Третье отделение, к.1 (Бараба в тюркское время, 1988) ; 21 - Гилёво-XV, к.5 (Могильников В.А., 2002); 22 - Гилёво-ХП, к.2 (Могильников В.А., 2002); 23 - Калиновский, к.4, п.1 (Шилов В.П., 1958); 24, 25 - Колобове (Гаврилина Л.М., 1987); 26 - Балыклей-Н, к.5, n. 1 (Гаврилина Л.М., 1987); 27 - Быково-Н, к.З, п.5 (Смирнов К.Ф., 1960); 28-30 - Кривая Лука-XV (Гаврилина Л.М., 1987); 31, 32 - Ханская могила (Нефёдов Ф.Д., 1899); 33, 34 - Новоникольское, к.7, п.13 (Гаврилина Л.М., 1987); 35 - 15 посёлок (Гаврилина Л. М., 1987); 36 - Старо-Шведское (Кирпичников А.Н., 1973); 37 - Первоконстантиновка (Кубышев A. И., Орлов Р.С., 1982); 38, 39 - Ново-Каменка, к.5.(Кубышев А.И, Орлов Р.С., 1982). Fig. 4 .1-Srostki culture; I I - Oghuz-Pecheneg culture. 1 - Gilyovo-IX, barrow 6 (Могильников B. A., 2002); 2 - Karashat-I, object 26, 26a (Археологические памятники..., 1987); 3 - Karbolikha- II, barrow 1 (Могильников В.A., 2002); 4 - Karbolikha-VIII, barrow 5 (Могильников В.A., 2002); 5 - Kuraievka (Могильников B.A., 2002); 6 - Gilyovo-IX, barrow 6 (Могильников B.A., 2002); 7 - Karbolikha-VIII, barrow 4 (Могильников В.A., 2002); 8 - Gilyovo-VI (Могильников В.A., 2002); 9 - Gilyovo-XII, barrow 2 (Могильников B.A., 2002); 10 - Gilyovo-VIII, barrow 4 (Могильников В.A., 2002); 11 - Gilyovo-VII, barrow 7 (Могильников B.A., 2002); 12 - Karbolikha-VIII, barrow 4 (Могильников B.A., 2002); 13 - Gilyovo-VII, barrow 4 (Могильников В.A., 2002); 14,15 - Shchepchikha-I, barrow 4 (Тишкин A.A., 1993); 16 - Karbolikha-II, barrow 1 (Могильников B.A., 2002); 17 - Gilyovo-VII, barrow 4 (Могильников В.A., 2002); 19 - Gilyovo-II, barrow 3 (Могильников B.A., 2002); 20 - Tretie otdeleniye, barrow 1 (Бараба в тюркское время, 1988); 21 - Gilyovo-XV, barrow 5 (Могильников B.A., 2002); 22 - Gilyovo-XII, barrow 2 (Могильников B.A., 2002); 23 - Kalinovskii, barrow 4, burial 1 (Шилов В.П., 1958); 24, 25 - Kolobovo (Гаврилина Л.М., 1987); 26 - Balyklei-II, barrow 5, burial 1 (Гаврилина Л.М., 1987); 27 - Bykovo-II, barrow 3, burial 5 (Смирнов К.Ф., 1960); 28-30 - Krivaia Luka-XV(Гаврилина Л.М., 1987); 31, 32 - Khanskaia Mogila (Нефёдов Ф.Д., 1899); 33, 34 - Novonikolskoie, barrow 7, burial 13 (Гаврилина Л.М., 1987); 35 - 15 posielok (Гаврилина Л.М., 1987); 36 - Staro-Shvedskoie (Кирпичников A.H., 1973); 37 - Pervokonstantinovka (Кубышев А.И., Орлов PC., 1982); 38, 39 - Novo-Kamenka, barrow 5. (Кубышев А.И., Орлов PC., 1982) первой и второй группам художественного ме талла и датирует в основном X в. (Гаврилина Л.М., 1987, с.63-64, рис.5). В кон. X - нач. XI в. в материалах западносибирских кочевников появляются длинные ременные наконечники килевидной формы. Т.Г.Горбунова связывает происхождение этих элементов гарнитуры с развитием овально-прямоугольных форм. Она также отмечает большее распространение на таких предметах геометрических орнаментов (Горбунова Т.Г., 2003, с.85). Идентичные по форме ременные наконечники в начале XI в. появляются в погребениях огузо-печенегов. Л.М.Гаврилина относит их к третьей группе металлических элементов поясной и сбруйной гарнитуры (Гаврилина Л.М., 1987, с.64, рис.5). Такие наконечники зафиксированы в ряде высокохудожественных сбруйных наборов, обнаруженных в степях Северного Причер номорья. Эти вещи произведены в период на ивысшего расцвета искусства средневековых огузо-печенегов. Так же, как и в сибирских аналогах, в стилистике оформления этих пред метов большое место занимают геометриче ские орнаменты. Особо следует отметить син хронность формирования новых тенденций в 391 изготовлении металлопластики в среде нома дов Европы и Западной Сибири. На близкие аналогии ременным наконечникам такого типа в материалах сросткинской культуры указывал Д.Г.Савинов. Он связывал их проникновение в культуру восточноевропейских кочевников с кипчакским влиянием (Савинов Д.Г., 1994, табл.ХШ, 16, 17). В то же время предметы из южнорусских степей несут на себе отпечаток влияния древ нерусской и византийской культур. Это дало основание А.Н.Кирпичникову (Кирпичников А.Н., 1973, с.26-30) и ряду других археологов (Кубышев А.И., Орлов Р.С., 1982, с.238-246; Орлов Р.С., 1984, с.32-52; Гупало К.Н., Ивакин Г.Ю., 1980, с.203-219) говорить об их опреде ляющем влиянии на развитие искусства сред невековых номадов данного региона. При ведённые выше данные не подтверждают эту точку зрения. Они свидетельствуют о тради ционности изготовления подобной гарнитуры для средневековых кочевников южнорусских степей, хотя влияние мощных ремесленных центров юга Руси очевидно. Таким образом, анализ элементов поясной и сбруйной гарнитуры, связываемой с огузо- печенежскими племенами, показывает, что по своим формальным и стилистическим призна кам они близки аналогам с Алтая и Западной Сибири. Это свидетельствует о том, что разви тие этой категории вещей в указанных регионах происходило в рамках единой культурной тра диции. При этом необходимо отметить, что оно проходило синхронно и параллельно, что при вело к формированию ряда отличий между ев ропейскими и сибирскими предметами. Подоб ная гарнитура в рассматриваемый период была широко распространена в восточноевропей ских степях и была присуща как огузам, так и печенегам. Вышеизложенное свидетельствует о том, что сложение общностей номадов Восточ ной Европы и Западной Сибири проходило при участии общего этнокультурного субстрата. Одной из самых значимых черт огузских и печенежских погребений является захоро нение вместе с человеком шкуры коня. Этот обряд получает широкое распространение в евразийских степях в IX-X вв. Большинство исследователей рассматривает его как разви тие традиционного для тюрок погребения че ловека с конём. В то же время при рассмотрении вопроса происхождения данной традиции привлекают внимание материалы средневековых могиль ников Среднего и Верхнего Приобья. Здесь в курганах верхнеобской и рёлкинской культур также зафиксированы сопроводительные захо ронения останков коня. Прежде всего следует отметить находки черепов и конечностей лошади в курганных насыпях ряда могильников, расположенных на Ближних Елбанах (Грязнов М.П., 1956, с. 107, 115, 125, 140, табл.ХЫУ, мог.8). М.П.Грязнов интерпретировал эти находки как остатки по минальных тризн и соотнёс с этнографически ми данными о погребальном обряде современ ных хакасов (Грязнов М.П., 1956, с. 107-108). Остатки поминальных тризн в насыпях курга нов в виде черепов и шкур коня зафиксированы в Рёлкинском могильнике (Чиндина Л.А., 1977, с.99,101-102). Следует отметить, что здесь шку ры и черепа лошади раскладывались отдельно (Чиндина Л.А., 1977, с.99, 101-102). Находки аналогичных частей конского скелета отмече ны в курганах некрополей Томского Приобья (Беликова О.Б., Плетнёва Л.М., 1983, с. 109). Согласно данным остеологических исследова ний, 90% костей лошади представлены остат ками шкуры: черепами, костями конечностей. Таким образом, исходя из вышеприведён ных данных, можно констатировать, что в среде западносибирских племён был широко распространён поминальный обряд, сопро вождавшийся жертвоприношением лошади и оставлением её шкуры на кладбище. Соглас но этнографическим данным, шкуру вешали либо на специальный кол, либо на рядом сто ящее дерево, а спустя какое-то время захора нивали в насыпях курганов или возле могил. Такая традиция свидетельствует о бытовании в среде обских племён культа коня. Его форми рованию способствовал хозяйственный уклад этих общностей. В условиях лесостепной зоны большой удельный вес в нём занимало ското водство. На этой основе, а также под влияни ем кочевых племён, населявших более южные степные районы, в их среде получила распро странение всадническая культура, о чём сви детельствует погребальный инвентарь обских могильников. Контакты населения Приобья с тюркоя зычными номадами имели длительную исто 392 рию. Проникновение кочевников с Алтая уси ливается в VIII в., когда они начинают плотно осваивать западносибирские степи. Этот про цесс сопровождался активными этническими контактами и взаимовлияниями. Так, в мате риалах сросткинской культуры, тюркоязыч ных кочевников Павлодарского Прииртышья прослеживается влияние местных приобских племён (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с.292; Арсланова Ф.Х., 1968, с. 109). Эти дан ные дают основание предположить, что обряд ингумации со шкурой коня формируется в сре де тюркоязычных номадов в результате тесных межэтнических контактов с приобским насе лением. Под влиянием последних классиче ский тюркский обряд трупоположения челове ка в сопровождении коня трансформируется. Конь здесь приобретает значение жертвенного животного, тушу которого съедают в ходе по минок. В пользу этой гипотезы говорит и тот факт, что наиболее ранние тюркские захоро нения в сопровождении шкуры коня найдены в Обь-Иртышском междуречье (Арсланова Ф.Х., 1968, с.99, 101). Следует отметить, что формирование данного обряда проходило постепенно. Об этом свидетельствуют мате риалы кочевнических могильников VIII-IX вв. в Прииртышье. Здесь наблюдается смешение черт погребальной обрядности, что свиде тельствует о сложной этнической ситуации в данном районе (Арсланова Ф.Х., 1968, с. 110- 111). Так, здесь часто в рамках одного могиль ника фиксируются как погребения человека с целым конём, так и с его шкурой (Арсланова Ф.Х., 1968, с.99, 102-103). При этом, напри мер, в Бобровском могильнике практически во всех курганах фиксируются остатки тризн, в состав которых входят черепа и кости ног лошади (Арсланова Ф.Х., 1968, с. 102-103). Особо следует отметить, что во многих мо гильниках, в том числе и в Бобровском, фик сируются курганы, содержащие трупосож- жения, в насыпи которых также находятся тризны в виде фрагментов глиняных сосудов и остатков шкур лошадей. Данные погребения Ф.Х.Арсланова соотносит с верхнеобским компонентом (Арсланова Ф.Х., 1968, с. 109). Таким образом, археологические данные могильников Прииртышья дают основание предположить, что традиция сопровождения умершего шкурой коня в среде тюркоязычных кочевников складывается именно под влияни ем угро-самодийского населения Обь-Иртыш- ского междуречья. В этой связи некоторые характеристики огузского погребального обряда приобрета ют новое значение. Так, расположение шкуры коня над человеком может рассматриваться как реминисценция её размещения в насыпи кургана. Помимо этого, в огузских курганах в ряде случаев фиксируется наличие остатков тризн в виде останков коня. Так, можно упомя нуть погребение Старица 30/4, исследованное В.П.Шиловым в Астраханской области. По гребение было впущено в большой курган эпо хи бронзы и представляло собой коллективное захоронение четырёх человек в глубокой мо гиле. На перекрытии могилы лежали четыре черепа коня, а в ногах умерших находились за дние нцги в анатомическом порядке. В засыпи могильной ямы располагались перемешанные останки пятой лошади, представленные чере пом и скаковыми конечностями (Круглов Е.В., 20016, с.409). Беспорядочное расположение костей свидетельствует о том, что это остатки поминальной тризны. Показателен набор кос тей: череп и конечности. Помимо этого, остат ки тризн зафиксированы в к. 12 Калиновского могильника, где были обнаружены черепа пяти лошадей, баночный горшок с насечками по венчику, каменный пест, бронзовая бляшка и железное кольцо (рис.7, 5). Все эти находки могут быть интерпретированы как тризна, от носящаяся к огузскому погребению 19 (Ши лов В.П., 1959, с.359, 363-364, рис.48, 7, 13). Аналогичный каменный пест был обнаружен в погребении 2/11 могильника Кос-Оба (Кригер В.А., 1979, с. 175, рис.1, 3). Находки черепов коней также зафиксированы в засыпях погре бений 2/4 Калиновского могильника (Шилов В.П., 1959, с.338-340), 13/7 Новоникольского могильника (Шилов В.П., 1975, с.21, 28-29). По всей видимости, таких примеров можно было бы привести гораздо больше. Однако чаще всего исследователи в научных отчётах и публикациях отмечают только наличие костей лошади в курганных насыпях, не уточняя, ка кие части скелета были найдены и характер их расположения. Обращает на себя внимание большое чис ло находок исключительно черепа жертвенно 393 го коня. Как уже было отмечено выше, захо ронение в насыпях кургана черепов коня за фиксированы в рёлкинских могильниках и на памятниках Томского Приобья (Чиндина Л.А., 1977, с.99, 101-102; Беликова О.Б., Плетнёва Л.М., 1983, с Л 09). Укладка черепов коня на деревянное перекрытие могилы зафиксирова на и в Грязновском могильнике, раскопанном А.П.Уманским и отнесённом Д.Г.Савиновым к североалтайскому варианту сросткинской культуры (Савинов Д.Г., 1994, с.91-92). Таким образом, даже на основе приведён ных примеров можно констатировать, что в огузской среде существовала традиция поми нальных тризн с поеданием лошадиного мяса и оставлением определённых частей туши или шкуры на месте погребения покойного. Мож но сказать, что истоки этого обряда просле живаются в традициях населения Приобья. В этой связи можно предположить, что огузский обряд в виде ингумации со шкурой коня, раз мещаемой выше покойника, формируется в результате взаимовлияния погребальных тра диций тюркоязычных кочевников и племён, населявших бассейн Оби. Такой характерный признак как расположение шкуры коня выше умершего можно рассматривать как проявле ние западносибирских традиций. На этнокультурные связи огузской по гребальной традиции с аналогичными обряда ми населения лесостепных районов Западной Сибири указывает широкое распространение в огузских захоронениях деревянных перекры тий, подстилок из коры (Гарустович Г.Н., Ива нов В.А., 2001, рис.24, 11, 20). Все эти пере численные черты являются характерными для западносибирских лесостепных племён. Сложным вопросом являются обстоятель ства распространения обряда сопровождения погребённого шкурой коня в среде печенеж ских племён. Согласно сведениям письмен ных источников, печенежская конфедерация уже в начале VIII в. локализуется на Средней Сырдарье с центром в Отраре - Кангу-Тарбане (Кляшторный С.Г., 1964, с. 179). В 712 г кенге- рессы/печенеги оказали поддержку тюркскому корпусу под руководством Тоньюкука, Бильге- кагана, Кюль-тегина при его отступлении на восток после поражения от арабов под предво дительства Кутейбы ибн Муслима (Кляштор ный С.Г., 1964, с. 179). Кангаро-кенгересское объединение имело сложную структуру и включало оседлое насе ление оазисов и кочевые тюркские племена. По всей видимости, последние происходили из конфедерации теле. На это указывает све дения, приведённые П.Пелльо, что печенеги под названием «бей-жу» в VII в. упоминают ся в китайской летописи «Суй-шу» в разделе, посвященном племенной конфедерации теле (Кляшторный С.Г., 1964, с. 177). Это даёт ос нование предположить, что для них также был присущ обряд сопровождения умершего конём. Проникновение в среду печенежских племён традиции захоронения шкуры коня, по всей видимости, происходило в результате этнокультурных контактов с населением, со ставившим основу кимакского объединения. Как уже упоминалось выше, наиболее ранние памятники, соотносимые с тюркоязычными кочевниками, входившими в указанную кон федерацию, исследованы Ф.Х.Арслановой на территории Павлодарского Прииртышья (Арсланова Ф.Х., 1968, с.98-110). Так, при раскопках Трофимовского могильника были зафиксированы воинские захоронения, сопро вождавшиеся шкурой коня (Арсланова Ф.Х., 1968, с.99). Ф.Х.Арсланова отмечала аналогии в погребальном обряде исследованных захо ронений, а также некоторым категориям арте фактов в верхнеобской культуре (Арсланова Ф.Х., 1968, с. 101, 109). Помимо этого, ею вы делялся значительный алтайский, а также кыр гызский компоненты (Арсланова Ф.Х., 1968, с. 100-101, 109). В этой связи можно предпо ложить, что основная часть тюркоязычных ко чевников пришла в Прииртышье с Алтая, где они имели возможность контактировать с но сителями верхнеобских и кыргызских тради ций. Исследователями не раз отмечалось, что в рамках кимакского объединения наблюдает ся тесное взаимодействие составлявших его этнокультурных компонентов. Логично будет предположить, что в данных процессах могли участвовать кочевые роды, входившие в канга- ро-печенежское объединение. В пользу этого говорит и тот факт, что территория канагрско- го союза простиралась вплоть до Приуралья, включая в свой состав обширные степные пространства Западной Сибири. О проникно вении на эти территории племён, входивших в кимакское объединение, свидетельствуют 394 курганы, раскопанные в районе озера Сине- глазово (Боталов С.Г., 1986, с. 118). Здесь были исследованы погребения, близкие памятникам Прииртышья. Взаимопроникновению куль турных традиций способствовал тот факт, что в VIII в. кимакский и печенежский племенные союзы являлись неустойчивыми объединения ми и находились в стадии своего становления. В связи с этим можно предположить, что обряд укладки шкуры коня с погребённым проникает в печенежскую среду под влиянием племён, составивших основу Кимакского кага ната. По всей видимости, помещение шкуры на один уровень с покойным явилось реми нисценцией традиционного тюркского обряда трупоположения с конём, где туша животного помещалась рядом с человеком. Таким образом, можно сделать вывод о том, что в этногенезе огузо-печенегов Восточ ной Европы участвовали племена, проживав шие в степных и лесостепных районах Запад ной Сибири. Анализ основных черт обряда, в соответствии с которым были совершены захо ронения в обеих группах, позволяет говорить о том, что для формирования огузской погре бальной традиции это участие носило опреде ляющий характер. Для печенегов это влияние имело меньшее значение. Основные этномар- кирующие черты огузского погребального обряда (захоронение шкуры коня над челове ком) и материальной культуры (предметы и украшения, выполненные в “ажурном” стиле, основные типы элементов поясной и сбруйной гарнитуры, некоторые специфические пред меты, такие как костяные наконечники стрел), имеют аналоги в материалах культур, распро страненных в западносибирской лесостепи. Всё это свидетельствует об участии в этноге незе средневековых восточноевропейских но мадов культурного субстрата, длительное вре мя проживавшего в указанных районах. Этническая идентификация основных компонентов огузского племенного союза В связи с вышеизложенным большое зна чение имеет этническая идентификация запад носибирского компонента в составе огузов. В этом плане можно использовать сочинение хивинского хана Абу-л-Гази “Родословная тур кмен”, в котором автор широко привлекает дан ные туркменских преданий и легенд. Поэтому в нём сохранились ценные генеалогические све дения туркмен, которые свом происхождением напрямую связаны со средневековыми огузами. Однако, прежде всего, следует обратиться к информации Махмуда Кашгарского, указы вающего, что огузская конфедерация имела традиционное для кочевников деление на два крыла - бузуков и учуков. Старшим подраз делением в этой структуре являлись бузуки, поэтому они занимали восточные районы ареала расселения огузов. Западные области занимали роды, входящие в младшее объеди нение учуков. Если сопоставить эти сведения с географией расселения огузских племён, то можно довольно обоснованно утверждать, что восточноевропейские степи населяли роды, входившие в состав учуков. В соответствии со сведениями Абу-л-Гази племенем-предводите- лем этого подразделения огузов были баянду- ры, а вторым по старшинству был род баджа- не/печенег (Кононов А.Н., 1958, с.52). На этом фоне очень интересно выглядит упоминание объединения баяндуров. По мне нию исследователей, своим происхождением оно связано с древним телесским племенем баегу/байырку. Гардизи упоминает баяндуров в качестве одного из родов-основателей ки макского объединения (Бартольд В.В., 1973, с.43-44). В этом свете особое значение приоб ретает упоминание баяндуров в качестве пред водителей восточноевропейских огузов. Эти сведения дают основания предположить, что именно они являются носителями западноси бирских культурных традиций и их проводни ками на территорию Восточной Европы. Показателен факт упоминания в соста ве учуков рода баджане/печенег. Расселение печенегов в поволжских, приуральских и прикаспийских степях надёжно подтвержда ется археологическими и письменными ис точниками. О вхождении печенегов в состав огузского союза свидетельствуют сообщения Константина Багрянородного (Константин Багрянородный, 1934, с. 16, 157) и Махмуда Кашгарского (Толстов С.П., 1947, с.78-79). Это также подтверждают результаты картографи рования памятников огузов и печенегов в По волжье и Прикаспии, приведённые в работе Г.Н.Гарустовича и В.А.Иванова (2001, рис.1). 395 На составленной ими карте наглядно видно концентрацию погребений огузов и печенегов на правобережье Волги. Особо надо отметить синхронность двух указанных групп захороне ний. Трудно себе представить существование в поволжских и прикаспийских степях какого- либо печенежского объединения. Напротив, источники свидетельствуют о том, что данные территории были одним из центров огузских кочевий. Таким образом, вхождение в состав огузского союза печенегов подтверждается и археологическими данными. Сведения Абу-л-Гази о вхождении баянду- ров в западное крыло огузского объединения подтверждаются русскими летописями. Они сообщают о заселении Поросья в начале XI в. на правах вассалов киевского князя берендея- ми/баяндурами, входившими в состав Черно- клобуцкого союза (Плетнёва С.А., 1990, с.74). Более того, летописцы выделяют это объеди нение как наиболее сильное и многочисленное (Плетнёва С.А., 1990, с.77, 79). Появление в Поросье баяндуров/берен- деев было связано с экспансией половецко- кипчакских племён. В начале XI в. она также фиксируется и в среднеазиатском регионе. Под давлением кипчаков туркмены отступают на юг, составив основу сельджукского движения. В свою очередь, племена огузской конфедера ции, населявшие степи Северного Прикаспия и Поволжья, отступают на запад, оседая, в том числе, и в Поросье. Таким образом,^сопоставляя археологи ческие данные и сведения письменных источ ников, можно сказать, что большую роль в эт ногенезе восточноевропейских огузов сыграл этнокультурный субстрат, связанный своим происхождением с населением степных и ле состепных районов Западной Сибири. С боль шой долей уверенности этот компонент можно соотнести с племенем баяндур, возглавлявшим западное крыло огузского племенного союза. Археологические материалы позволяют выделить и некоторые другие этнокультур ные составляющие огузской конфедерации. Прежде всего следует отметить результаты исследований Самосдельского городища, рас положенного в низовьях Волги. Систематиче ские работы на данном памятнике проводятся с 2000 г, в рамках “Хазарского проекта”, при поддержке Российского еврейского конгресса. В ходе изучения нижних слоёв данного памятника был выделен очень интересный керамический комплекс, представленный леп ными котлами со сферическим туловом и го ризонтальными витыми и треугольными руч ками (рис.5, 6). Полные аналогии котлам с горизонталь ными витыми ручками находятся в материалах Кулана (городище Луговое), Краснореченского городища в юго-западном Семиречье (Байпа- ков К.М., 1986, с.29-31, 61, рис. 14), а также в материалах раннесредневековых слоёв Тараза (Бубнова М.А., 1963, с.89, 91). К.М.Байпаков датирует подобную керамику VII-VIII вв. Т.Н.Сенигова на материалах Тараза относит подобные котлы к VIII-IX вв. Истоки этих форм исследователи видят в кочевнической керами ке, в связи с чем интерпретируют их как по суду кочевого тюркоязычного населения (Бай- паков К.М., 1986, с.62). Аналогичные горизон тальные витые ручки встречаются на лепных и гончарных горшковидных котлах, обнаружи ваемых на городище Джигербент (Вишневская Н.Ю., 2001, с.35-36, рис.И; 2, 10). Здесь эти сосуды датируются IX в. Н.Ю.Вишневская также связывает данные сосуды с керамикой тюркоязычных номадов. Следует обратить внимание на резкое от личие котлов из Джигербента и Семиречья. По всей видимости, Семиречье является исход ным центром распространения рассматривае мых элементов, а в гончарный комплекс насе ления бассейна Амударьи они проникают в ре зультате влияния кочевников на материальную культуру земледельцев. Полные аналогии котлам с треугольны ми ручками обнаруживаются на памятниках восточной части Таласской долины (Бубнова М.А., 1963, с. 138). М.А.Бубнова считает, что форма этих сосудов восходит к металлическим образцам сакского времени. Рассматривая вышеописанные категории керамики, следует отметить, что они имеют явную взаимосвязь, указывающую на близ кое этническое родство их носителей. Как уже указывалось ранее, в рамках описанных ти пов наблюдается общность технологических характеристик. Особо следует остановиться на находках лепных котлов с горизонтальны ми витыми треугольными ручками. Подобные элементы свидетельствуют о том, что эти типы 396 Рис. 5. 1-6 - лепные котлы с витыми ручками, обнаруженные при исследовании нижних слоев Самосдельского городища. Fig. 5. 1-6 - modelled cauldrons with twisted handles found during the exploration o f the bottom layers o f the Samosdelka hillfort 397 Рис. 6. 1-6 - лепные котлы с витыми и треугольными ручками, обнаруженные при исследовании нижних слоев Самосделъского городища. Fig. 6. 1-6 - modelled cauldrons with twisted and triangular handles found during the exploration o f the bottom layers o f the Samosdelka hillfort 398 Рис. 7. Некоторые предметы из погребений огузов: 1-3 - костяные наконечники стрел. Быково-l к. 14, п.З (Смирнов К. Ф., I960); 4 - костяной наконечник стрелы. Кос-Оба (Кригер В.А., 1979); 5 - лепной горшок. Калиновский, к. 12, засыпь (Шилов В.П., 1958). Fig. 7. Some objects from Oghuz burials: 1-3 - bone arrowheads. Bykovo-1, barrow 14, burial 3 (Смирнов К.Ф., 1960); 4 - a bone arrowhead. Kos-Oba (Кригер В.A., 1979); 5 - a modelled pot. Kalinovsky, barrow 12, filling up (Шилов В.П., 1958) котлов были распространены в одной этно культурной группе населения городища. Находки подобных котлов и анализ их морфологических характеристик позволя ет говорить о выделении в материалах Са- мосдельского городища комплекса семире- ченского происхождения. Большое значение имеет высокая степень сходства нижневолж ских форм с сосудами из материалов памят ников Семиречья. Это свидетельствует о пря мом переселении носителей традиции изго товления подобных котлов в нижневолжский регион. Следует отметить, что бытование котлов этого типа в Семиречье имеет относи тельно ограниченные хронологические рам ки. Исследователи датируют подобные котлы VII-IX вв. По всей видимости, исчезновение таких форм следует связывать с исламизаци- ей и переходом к оседлому быту тюркоязыч ных номадов. Как уже упоминалось выше, на Самосдельском городище котлы этих типов распространены исключительно в нижних слоях. Можно предположить, что их появле ние в материалах памятника следует датиро вать не позднее нач. IX в., а уже к нач. X в. они исчезают. При анализе вопросов этнокультурной ин терпретации рассматриваемой группы сосудов привлекают к себе внимание сведения, касаю щиеся периода сложения огузского объедине ния. Ранняя этническая история огузов остаёт ся сложным и малоизученным вопросом. По мнению большинства исследователей, данный период сложения огузской конфедерации свя зан с районами Западного Семиречья (Агаджа- нов С.Г., 1969, с. 125-128). В средневековых исторических предани ях говорится о том, что ставка одного из пер вых легендарных предков огузских племен находилась на побережье озера Иссык-Куль. В этой связи следует сказать, что еще в XI в. среди огузов сохранялись предания о далеких временах, когда они жили по соседству с чи- гилями. Махмуд Кашгарский указывает на то, что между огузами и чигили были враждебные отношения. Тюрки-чигили, входившие в VII- VIII вв. в состав Западно-Тюркского каганата, жили, в том числе, и на южном берегу Иссык- Куля. Также здесь надо отметить ряд вариантов легенды о “дождевом” камне, упоминаемых в сочинениях арабских авторов. Во всех вариан тах территории в районе Иссык-Куля упомина ются в качестве прародины огузов (Агаджанов С.Г., 1969, с. 127). Привлекает к себе внимание легендарное сообщение, которое помещает родину Огуз-хана на Таласе (Агаджанов С.Г., 1969, с.127). В VIII-IX вв. на территории Семиречья, согласно письменным источникам, локализу ется племенной союз ягма. Ягма было круп ным объединением, занимавшим обширную территорию между карлуками и Уйгурским 399 каганатом. На западе ягма контролировали го род и округ Кашгар. Гардизи особо отмечает, что ягма являются “богатыми людьми, владе ющими большими табунами лошадей” (цит. по: Бартольд В.В., 1973, с.45-46). Конфедерация ягма являлась древним племенным объединением. Ягма или янмо, как именуют это образование китайские источ ники (Малявкин А.Г., 1981, с. 189), на раннем этапе своей истории локализуются в Притянь- шанье (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, карта “эпоха Уйгурского каганата”). Гардизи приводит ранние предания, заимствованные им у Ибн ал-Мукаффа, который сообщает, что ягма откололись от конфедерации токуз-огузов и примкнули к карлукам (Бартольд В.В., 1973, с.45-46). Данное сообщение следует рассмат ривать с определёнными поправками. По всей видимости, в нём нашло отражение прина длежности ягма к телесским племенам, из ко торых выделилось могущественное объедине ние токуз-огузов. Судя по данным китайских источников, непосредственно ягма не входили в состав этого союза, возглавляемого уйгу рами (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с.60). Однако с большой долей уверенности можно сказать, что они имели с ними тесные контакты. Большое значение для их установ ления сыграло вхождение Джунгарии в 756 г в состав Уйгурского каганата. Худуд ал-Алам сообщает, что объедине ние ягма насчитывало 1700 родов (Hudud al- Alam..., 1937, р.95). Данная цифра представ ляется преувеличенной, однако она свидетель ствует о многочисленности и неустойчивости данного образования. Согласно тому же источ нику, ягма удерживали за собой значительные территории западного и центрального Тянь- Шаня, а также фиксируются в юго-западном Семиречье, в районе реки Нарын и озера Ис сык-Куль (Hudud al-Alam..., 1937, р.279). Как уже упоминалось выше, в этом районе под их контролем находился город Кашгар. Можно предположить, что расширение территорий расселения ягма в Семиречье сопровождалось конфронтацией с карлуками, которые также претендовали на владение этими землями. В Худуд ал-Алам приводятся легенды, повест вующие о столкновениях ягма с карлуками и кимаками (Hudud al-Alam..., 1937, р.278-279). Здесь надо отметить мнение В.Минорского, который считает, что расселение ягма по тер ритории Семиречья свидетельствует о рас коле внутри данного объединения (Hudud al- Alam..., 1937, р.279). С сер. VIII в. Семиречье становится объек том экспансии карлуков. Судя по письменным источникам, одним из ведущих племенных об разований среди них были чигили. В связи с этим новый смысл приобретают легендарные сообщения Махмуда ал-Кашгари о конфронта ции огузов и чигили на их исторической пра родине (Агаджанов С.Г., 1977, с.87). Можно предположить, что конфликт ягма с карлуками имел длительную историю и возник в резуль тате борьбы за гегемонию в Семиречье. Особый накал борьбы ягма и карлуков в данном районе был обусловлен поражением последних в борьбе за гегемонию в централь ноазиатских степях и образованием Уйгурского каганата. После этих событий основным на правлением экспансии карлуков стало Семи речье и Таримский бассейн. По сообщениям письменных источников, карлуки встретили здесь ожесточённое сопротивление местных тюркских племён. Исходя из вышеизложенного, можно предположить, что основными против никами в данном районе для них стали ягма. Учитывая сложившиеся в историографии точки зрения о происхождении огузов из райо на Семиречья и их откочёвке в результате войн с карлуками, можно предположить, что часть племён, переселившихся на Сырдарью, проис ходит из конфедерации ягма. Как уже упоминалось, во 2-й пол. VIII в. карлуки были вынуждены отступить на за пад - в Семиречье, где вели жестокие войны. Однако уже в сер. IX в. семиреченские союзы чигили и ягма становятся ведущими племен ными объединениями в Караханидском кага нате. Данное государство, как и ряд других тюркских образований, делилось на два кры ла: старшее восточное, возглавляемое чигили, и западное младшее, возглавляемое ягма. Факт вхождения ягма в состав Караханидского кага ната и его роль в качестве племени-предводи- теля западного крыла позволяют говорить, что в бассейн Сырдарьи ушла довольно ограни ченная часть этого объединения. Большая его часть осталась на своих старых кочевьях. Та кой результат характерен для межплеменных противоборств номадов, чему можно привести 400 многочисленные примеры. Однако говорить о безболезненном вхождении ягма в Караханид- ское государство нельзя. В начале IX в. в среде этого союза были сильны сепаратистские тен денции, о чём свидетельствует мятеж против карлуков в северном Притяныпанье, где ягма имели очень сильные позиции, и распростра нение на данный район протектората Уйгур ского каганата (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с. 116-117). В результате этого вос стания в 803 г уйгуры захватили Турфан и че рез Фергану вышли к Сырдарье (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005, с. 116-117). Рассматривая вопрос этнического проис хождения сырдарьинских огузов, необходимо отметить, что, согласно сообщениям письмен ных источников, в состав этого объединения входило несколько тюркских племён. Так, источ ники говорят о вхождении в состав огузского со юза халаджей, джагра (шагра), тюрок-чаруков. Особый интерес представляют данные, касающиеся обстоятельств вхождения в огузс- кую конфедерацию тюрок-чаруков. В 1-й пол. VIII в. данное объединение локализуется в долине рек Чу и Талас. Центром их владений был богатейший город Тараз. В источниках он известен как “город славных и благословен ных тюрок-чаруков” (Кляшторный С.Г., 1964, с. 131). Однако в 766 г карлуки берут Тараз штурмом. Можно предположить, что чаруки являлись одним из племён, входивших в кон федерацию ягма. Как уже упоминалось выше, по всей видимости, основная часть этого пле мени при вхождении в состав Караханидского каганата остаётся на прежних местах обита ния. При образовании этого государства Та раз становится ставкой предводителя запад ного крыла, происходившего из племени ягма (Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. 2005, с. 123). Эти данные дают основания предпола гать, что чаруки были вытеснены из прежних районов проживания в результате карлукской экспансии. В свою очередь, это позволяет предположить, что в состав огузской конфе дерации вошло несколько племенных объеди нений, вытесненных в сер. VIII в. из районов Семиречья военными действиями карлуков. Здесь следует отметить, что, по всей видимо сти, союз присырдарьинских огузов начал формироваться ещё на территории Семиречья в ходе войн с карлуками. В связи с вышеизложенным носителей традиции изготовления выявленных в мате риалах Самосдельского городища лепных ку хонных котлов, имеющих прямые аналоги в керамике памятников западного Семиречья, можно соотнести с кочевниками, входившими в огузскую конфедерацию. По всей видимос ти, семиреченский компонент в составе этого объединения был немногочисленным и доста точно быстро ассимилировался в среде родов западносибирского происхождения, соста вивших его основу. Об этом свидетельствуют археологические материалы. Лепные котлы с горизонтальными витыми и треугольными ручками являются уникальной находкой для памятников Восточной Европы и локализуют ся только на Самосдельском городище. Одна ко, как было указано выше, здесь они встре чаются только в нижних слоях, что позволяет датировать их IX - нач.Х в. Следует особо остановиться на вопросе взаимоотношений племён семиреченского и западносибирского происхождения в рамках огузского союза. Письменные источники и археологические материалы свидетельствуют о проникновении значительных групп кимак- ского населения на юг, в Семиречье. Так, среди материалов, которые находят близкие анало гии на территории степных районов Западной Сибири, следует отметить комплекс предме тов из разрушенного погребения в г. Текели в предгорьях Джунгарского Алатау (Агеева Е.А., Джусупов А.С., 1963, с .173-178), а также захоронения с сопроводительным погребени ем коня в могильниках Кызыл-Кайнар, Ак-Чу- лак (Максимова А.Г., 1968, с .146-153). Особое значение имеют многочисленные находки поясной гарнитуры, ближайшие ана логии которой обнаруживаются в западноси бирских комплексах, в культурных слоях Крас- нореченского городища и Ак-Бешима (Торгоев А.И., 2003, с.286-288). Это свидетельствует о том, что тюркоязычные кочевники, контроли ровавшие эти крупнейшие города, а с ними и всё Семиречье, в культурном плане были тесно связаны с племенами, населявшими западно сибирские степи. Следует особо отметить, что именно при исследовании Краснореченского городища выявлены лепные котлы, имеющие наибольшее сходство с сосудами с Самосдель ского городища. 401 Таким образом, можно сказать, что семи- реченские и западносибирские тюркоязычные номады были связаны тесными этнокультур ными связями. Представляется вполне вероят ным существование группы кочевников, поль зовавшихся описанными лепными котлами, в среде которых были распространены погре бальные традиции, объединявшие население более северных степных и лесостепных райо нов. Археологические материалы из Семире чья подтверждают эту гипотезу. Выделение и характеристика этапов сложения огузского объединения в степях Восточной Европы Анализ огузских древностей в Восточной Европе позволяет выделить два этапа в исто рии этого племенного союза. Первый период существования указанного объединения тес но связан с политическими событиями, про исходившими в Хазарском каганате. К началу IX в. Хазарское государство сильно ослабло. На то были как внешние, так и внутриполитиче ские причины. Из числа внешнеполитических факторов, дестабилизировавших ситуацию в каганате, следует отметить серию тяжёлых поражений в арабо-хазарских войнах. Кроме военного, экономического и политического урона, эти неудачи нанесли непоправимый вред авторитету верховной власти в государ стве в лице кагана. Можно предположить, что каган ещё более усугубил ситуацию, когда принял ислам и публично отказался от веры предков (Артамонов М.И., 2002, с.289-290). А.П.Новосельцев отмечает, что именно с сер. VIII в. наблюдается ограничение власти кага нов и переход властных полномочий к шаду (Новосельцев А.П., 1990, с. 140-141). Парал лельно шло идеологическое обоснование это го процесса и сакрализация власти кагана. На практике всё это выливается в принятие иуда изма шадом Буланом. Отстранению кагана от реальной власти способствовали элементы традиционного со циального уклада. Здесь надо отметить нали чие у хазар, как и многих тюркских народов, дуальной структуры власти, при которой на ряду с каганом существует шад, наделённый большими полномочиями (командование вой ском, сбор налогов, судебные функции). Эта структура обусловлена традиционным деле нием тюркских народов на два крыла. Предво дителем “младшего” крыла и был изначально шад. Обычно этот высокий пост занимал родст венник кагана, что увеличивало вес претензий хазарского бека. Процесс ограничения власти кагана был весьма длительным и сопровож дался ожесточённой борьбой. Только к началу IX в. беку удалось оттеснить кагана на второй план (Новосельцев А.П., 1990, с. 140-141). Как уже было сказано, эти события не могли пройти безболезненно для государства. Логично предположить, что они сопровожда лись сопротивлением родов, поддерживаю щих кагана. Это противостояние вылилось в гражданскую войну с “кабарами”, разразив шуюся в кон. VIII - нач. IX в. После победы в ней бек-шад окончательно захватывает власть в свои руки, отведя кагану роль сакрального символа (Артамонов М.И., 2002, с.289-290). Об ожесточённом характере этого конфлик та свидетельствует тот факт, что бек Обадия, принявший иудаизм в качестве государствен ной религии, и два его преемника погибают в ходе этой борьбы. Более того, в результате этого пресекается род бека Обадия и престол занимают представители боковой линии, к ко торой принадлежал царь Иосиф (Артамонов М.И., 2002, с.332). Война с “кабарами” стала крупным потря сением для каганата, значительно ослабившим его. По-видимому, поводом к войне послужила реформа, а, скорее всего, принятие иудаизма беком Обадией. Несмотря на то, что иудаизм якобы принял Булан, скорее всего, это приня тие было формальным ответом на принятие ислама каганом. Только с правления Обадии иудаизм закрепляется в определённых кругах хазарской знати, и беки начинают принимать тронные иудейские имена. Выбор иудаизма как государственной ре лигии был не случаен, а явился результатом рационального анализа ситуации. При кон фронтации с каганом, вылившейся в граждан скую войну, беки теряют поддержку значи тельных слоёв населения внутри каганата. Им необходимы источники денежных и военных ресурсов для укрепления своей власти. Искать поддержку вовне - либо у Византии, либо у Халифата - было неудобно и проблематично, 402 поскольку это связало бы бека жёсткими обя зательствами, которые обязательно втянули бы Хазарию в бесконечные арабо-византий ские войны, а поскольку он не имел всеобщей поддержки внутри государства, это грозило окончательной потерей власти. Поэтому беки даже не обращались к соседним государствам с подобными просьбами. Об этом свидетельст вует нечёткий и расплывчатый характер упо минания о войне с “кабарами” в византийских источниках. Сыграло свою роль желание уже усилившегося бека скрыть кризис власти в Ха зарин и представить всё дело как незначитель ные конфликты. - - Иудаизм и иудейские купцы как его носи тели не представляли угрозы власти бека и её престижу и были более контролируемы, чем внешнеполитические союзники. Еврейская община в Хазарском каганате была многочис ленна и держала в своих руках очень выгод ную транзитную торговлю. Иудейские купцы могли оказать беку значительную финансовую помощь (Артамонов М.И., 2002, с.274-276). Отчасти союзом с ними, возможно, объяс няется перенос столицы в нижневолжские степи. Расположение столицы Хазарского ка ганата в низовьях Волги позволяло контроли ровать торговые потоки сразу по нескольким направлениям. По всей видимости, сыграло свою роль то, что в западных областях кага ната имели сильные позиции внутриполитиче ские противники бека (Артамонов М.И., 2002, с.332-237). Скорее всего, именно для борьбы с ними в начале IX в. шад-бек начинает актив но вербовать военные контингенты из кочевых народов, появившихся на восточной границе каганата. Анализируя данный вопрос, трудно обозначить причины, по которым хазарский бек отдал предпочтение огузским наёмникам, а не заключил аналогичный союз с печенега ми. Возможно, это объясняется географиче ской отдалённостью последних от централь ных районов каганата, возможно, бек не захо тел связывать себя обязательствами с разгром ленными и ослабленными печенегами. Таким образом, именно при покровитель стве со стороны Хазарского каганата огузо-пе- ченежские племена начинают заселять степи Восточной Европы. Можно предположить, что окончательная победа бека в борьбе с “кабара ми” была связана с привлечением наёмников- огузов (Артамонов М.И., 2002, с.331). После этой победы администрация каганата начала строительство Саркела, который являлся опор ным пунктом центральной власти в западных областях каганата. Подводя итог вышесказанному, следует отметить, что процесс заселения восточноев ропейских степей огузами проходил под про текторатом хазарской администрации. Этим объясняется тот факт, что огузы в короткие сроки преодолевают обширные степные про странства Приуралья, Западного Казахстана и начинают заселять поволжские степи. Также этим можно объяснить появление семиречен- ских родов. По всей видимости, именно они возглавляли наёмный огузский контингент. Также на тот факт, что огузская миграция в Восточную Европу происходила под кон тролем хазарского руководства, указывает крайняя немногочисленность ранних огуз- ских памятников. К их числу можно отнести Самосдельское городйще, комплекс из цита дели Саркела - Белой Вежи, а также серию погребений, которые Е.В. Круглов связывает с представителями “ 1-ой волны завоевателей новой родины” (Круглов Е.В., 20016, с.421). К их числу относятся комплексы Быково-1, 14/3, 16/9; Калиновский 1/7; Кос-Оба 11/2; Кривая Лука-VII, 9/16; Первомайский-VII, 10/1; Ру- бежка; Старица 7/18 и другие. Следует отме тить, что именно в них обнаружены предметы, имеющие наибольшее сходство с западноси бирскими: пряжки с приострённым носиком, костяные наконечники стрел, некоторые пред меты поясной и сбруйной гарнитуры. Всё это указывает на то, что население, оставившее эти захоронения, имело тесные этнокультур ные связи с племенами Западной Сибири. Параллельно проникновению огузов на территорию Хазарского каганата в приараль- ских степях происходило ожесточённое огу- зо-печенежское противоборство. В результате этого конфликта печенеги потерпели оконча тельное поражение и, по всей видимости, во 2-й пол. IX в. отходят в Приуралье на терри торию, занимаемую союзными им башки рами. Именно здесь на основании археоло гических данных и письменных источников Г.Н.Гарустовичем и В.А.Ивановым локали зуется “Заволжская Печенегия” (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, с. 101). 403 Представляет интерес определение поли тического статуса печенежского объединения в степях Заволжья и Приуралья. Впервые эта проблема была сформулирована в моногра фии Г.Н.Гарустовича и В.А.Иванова. Авторы отмечают широкое распространение в исто риографии мнения С.П.Толстова о вхождении заволжской группировки печенегов в “держа ву огузских ябгу”. Однако сами склоняются к мысли о самостоятельности печенежского объединения в данном регионе. При этом ис следователи отмечают скудность Источнико вой базы по данному вопросу, а своё видение проблемы высказывают в качестве осторож ного предположения (Гарустович Г.Н., Ива нов В.А., 2001, с. 102-103). Более предпочти тельно выглядит мнение Г.Н.Гарустовича и В.А.Иванова о самостоятельности печенежс кого объединения. Однако здесь нельзя гово рить о паритетности отношений огузов и пече негов. Относительная самостоятельность “За волжской Печенегин” была временной, обус ловленной периодом освоения огузами огром ных просторов поволжских и прикаспийских степей. Печенежское объединение оставалось объектом постоянной огузской экспансии, что ярко подтверждается окончательным разгро мом печенегов объединёнными хазаро-огуз- скими силами и их уходом дальше на запад в 90 гг IX в. (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, с. 108). После этого погрома остатки печенегов включаются в состав огузского объединения. Таким образом, говорить о самостоятельности печенегов в степях Заволжья и Приуралья воз можно только до конца IX в. Однако концент рация печенежских погребальных памятников в северных районах волго-уральских степей, а также в Приуралье позволяет говорить о сохранении части печенежского населения в данном районе и о сохранении “Заволжской Печенегин”. При этом следует отметить, что, по мнению Г.Н.Гарустовича и В.А.Иванова, печенеги ушли на запад не через границу Ха зарского каганата, а вдоль его северных ру бежей (Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001, с. 107). Это опровергает распространённую в отечественной историографии версию о том, что печенеги нанесли Хазарии непоправимый ущерб (Плетнёва С.А., 1982, с. 137). Напротив, каганат предстаёт государством, способным дать отпор кочевникам с востока. После победы над печенегами огузский союз окончательно закрепляет за собой при каспийские и поволжские степи. С этого вре мени начинается новый этап в его развитии. По всей видимости, на рубеже IX-X вв. племена, входящие в это образование, обосабливаются от кочевых групп, населяющих западносибир ские степи, а в их среде начинают склады ваться характерные для них специфические элементы материальной культуры. Об офор млении в 1-й пол. X в. огузской конфедерации в устойчивое объединение и об освоении им степей Поволжья и Прикаспия свидетельству ет увеличение в этот период числа погребений. Этот процесс продолжился и после падения Хазарского каганата. Следует отметить, что Е.В.Круглов выделяет представительную груп пу захоронений огузов, объединяемую им во вторую половозрастную группу, датируя её 2-й пол. X в. (Круглов Е.В., 20016, с.401). По его мнению, эту группу составляют “эталонные” памятники огузов. Именно в этих захоронени ях обнаруживаются типичные для огузов изде лия “ажурного” стиля. Таким образом, архео логические материалы свидетельствуют о том, что присущий для огузов погребальный обряд формируется во 2-й пол. X в. и является отра жением окончательного оформления и обособ ления этой общности средневековых номадов. По всей видимости, процесс закрепления огузов в прикаспийских и поволжских степях тесно связан с социально-политической обста новкой в Хазарском каганате. Во 2-й пол. IX в. на территории восточноевропейских степей исчезают подкурганные захоронения с рови ком, которые связываются исследователями с определённой группой населения, занимавшей высокое положение в социальной структуре Хазарии. Таким образом, основным типом по гребальных памятников кон. IX - X в. в При- каспии и -Поволжье становятся погребения огузо-печенежского круга. Подобная ситуация не может быть случайным стечением обстоя тельств и, по всей видимости, является отра жением сложившейся этнокультурной ситуа ции. Это даёт основание предположить, что, начиная с X в., основным населением поволж ских и прикаспийских степей, находившимся под контролем Хазарского каганата, являлись огузо-печенеги. На это также указывают мас штабные миграции болгарского населения ка 404 ганата на Среднюю Волгу. При этом следует сразу оговориться, что это предположение ка сается только восточных районов Хазарии. В этой связи особый интерес представляют дан ные ал-Масуди, который сообщает, что личную гвардию хазарского царя составляют выходца из Хорезма - ал-арсийа, которые, по мнению исследователей, можно соотнести с наёмными кочевыми контингентами (Артамонов М.И., 2002, с.409). Показательно, что гвардия состав ляла около половины армии Хазарского кага ната. На это указывают сведения ал-Масуди о ходе походов русов на Каспий в 913 г. Именно с наёмниками ал-арсийа можно соотнести огуз- скую общность, проживавшую в Хазарии. Заключение Таким образом, исходя из вышеизложен ного, можно сделать ряд выводов. Анализ археологических материалов показывает, что огузское племенное объединение было мно гокомпонентным образованием. Прежде всего следует выделить компонент семиреченского происхождения. С этой группой можно свя зать специфический комплекс лепных котлов, выделенный в материалах нижних слоёв Са- мосдельского городища и абсолютно нехарак терный для памятников Восточной Европы. Проникновение этого населения в поволжский регион связано с его привлечением админист рацией Хазарского каганата в качестве наём ников. Вместе с семиреченскими племенами на территорию Хазарии проникают группы номадов, имеющие близкие этнокультурные связи с населением лесостепных и степных районов Западной Сибири. Семиреченская группа в составе этого объединения была не многочисленна, поэтому быстро ассимили руется. Судя по материалам Саркела - Белой Вежи и Самосдельского городища, проникно вение огузов на территорию Хазарии следует датировать нач. IX в. В дальнейшем культурный облик огузско- го племенного союза определяется племенами западносибирского происхождения. Именно в традициях населения лесостепных районов Западной Сибири и предгорий Алтая просле живаются истоки погребальной обрядности, а также некоторых типов вещей восточноевро пейских огузов. Прежде всего здесь следует отметить украшения, выполненные в так назы ваемом ажурном стиле. Проникновение этих традиций в огузскую среду следует связывать с вхождением в племенной состав огузов ба- яндур/берендеев. Окончательное оформление огузского союза и сложение характерной для них материальной культуры следует датиро вать сер. - 2-й пол. X в. Также следует отметить включение в со став племенного объединения огузов печене гов. Этот факт зафиксирован рядом западных и восточных источников и подтверждается результатами картографирования памятников огузо-печенежского круга в Прикаспии и По волжье. Можно предположить, что печенеги занимали подчинённое положение в этом объ единении и вошли в него в результате пораже ний в огузо-печенежских войнах. Подобная практика была широко распространена среди номадов. После разгрома огузами “Заволжской Пе ченегин” часть печенегов уходит на запад, в район Поднепровья. По мнению исследовате лей, они обходят территорию Хазарского ка ганата с севера. Образовавшаяся в результате этой миграции “Европейская Печенегия” по всем данным была самостоятельным объеди нением. Эта миграция позволила печенегам оторваться от огузской экспансии, новый ви ток которой начался в результате половецкого нашествия. Анализ основных характеристик погре бального обряда печенегов позволяет гово рить, что он также сложился под влиянием традиций западносибирских племён. В то же время основные типы предметов, составляю щих погребальный инвентарь печенежских захоронений, были широко распространены в степном пространстве Евразии и не имеют этноиндентифицирующх признаков. Возмож но, здесь нашло отражение того, что печене ги в результате тяжёлых поражений от огузов совершили целую серию масштабных кочёвок и не имели возможности “выработать” свой собственный стиль. Таким образом, выделение этнокультур ных компонентов в среде раннесредневековых восточноевропейских номадов позволяет рас крыть механизм сложения этих общностей и более полно охарактеризовать их культуру. 405 Литература и архивные материалы Агаджанов С.Г., 1969. Очерки истории огузов и туркмен Средней Азии IX-XII вв. Ашхабад. Агаджанов С.Г., 1977. К этнической истории огузов Средней Азии и Казахстана//Известия АН Туркменской ССР. № 4. Ашхабад. Агеева Е.А., Джусупов А.С., 1963. Интересная находка// Учёные записки Казахского государ ственного университета им С.М.Кирова. Вып.12. Серия общественные науки. Алма-Ата. Арсланова Ф.Х., 1968. Памятники Павлодарского Прииртышья (VII-IX вв.)// Новое в археологии Казахстана. Алма-Ата. Артамонов М.И., 2002. История хазар. СПб. Археологические памятники в зоне затопления Шульбинской ГЭС, 1987. Алма-Ата. Археология СССР. Степи Евразии в эпоху средневековья, 1981. М. Байпаков К.М., 1986. Средневековая городская культура Южного Казахстана и Семиречья. Алма-Ата. Бараба в тюркское время, 1988. Новосибирск. Бартольд В.В., 1973. Приложение к “Отчету о поездке в Среднюю Азию с научной целью в 1893-1894 гг.”// Сочинения. T.VIII. М. Беликова О.Б., Плетнёва Л.М., 1983. Памятники Томского Приобья в V-VIII вв. н.э. Томск. Боталов С.Г., 1986. Курганы у оз.Синеглазово (по раскопкам Н.К.Минко и С.А.Гатцука)// Ранний железный век и средневековье Урало-Иртышского междуречья. Челябинск. Бубнова М.А., 1963. Средневековое поселение Ак-тепе - 1 у с.Орловка// Археологические памятники Таласской долины. Фрунзе. Вишневская Н.Ю., 2001. Ремесленные изделия Джигербента. М. Гаврилина Л.М., 1985. Кочевнические украшения X в.// СА. № 3. Гаврилина Л.М., 1987. Сбруйные украшения у кочевников Восточной Европы в X-XI вв.// Археологические исследования Калмыкии. Элиста. Гарустович Г.Н., Иванов В.А., 2001. Огузы и печенеги в евразийских степях. Уфа. Горбунов В.В., 1996. Курганы сросткинской культуры у с.Шелаболиха// Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Вып.УИ. Барнаул. Горбунова Т.Г., 2003. Наконечники ремней конского снаряжения из раннесредневековых памятников Алтая// Древности Алтая. № 11. Горно-Алтайск. Грязнов M.IL, 1956. История древних племён Верхней Оби по раскопкам близ с.Большая Речка. М.; Л. Гупало К.Н., Ивакин Г.Ю., 1980. О ремесленном производстве на Киевском Подоле// СА. № 2. Гуцалов С.Ю., 1993. Погребение огузо-печенежского времени в кургане Болгарка I (Актюбинская область)// Новое в средневековой археологии Евразии. Самара. Доконт Н.К., 1973. Кочевническое погребение XI века у с.Мирное// Археологические исследования Северо-Западного Причерноморья. К. Елькин М.Г., 1970. Курганный могильник позднего железного века в долине р.Ур// ИЛАИ. Вып.2. Кемерово. Иванов В.А., 1993. Хронологические комплексы X-XI вв. на Южном Урале и Приуралье// Хронология памятников Южного Урала. Уфа. ~ Кирпичников А.Н., 1973. Снаряжение всадника и верхового коня на Руси 1Х-ХШ веков// САИ. Е1-36. Кляшторный С.Г., 1964. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии. М. Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г., 2005. Степные империи древней Евразии. СПб. Кокебаева Г.К., 1980. Памятники поздних кочевников Западного Казахстана// История материальной культуры Западного Казахстана. Алма-Ата. Кононов А.Н., 1958. Родословная туркмен. Сочинение Абу-л-Гази хана хивинского. М.; Л. Константин Багрянородный, 1934. Об управлении государством// ИГАИМК. Вып.91. М.; Л. Кригер В.А., 1979. Погребения и случайные находки IX-XI вв. на территории Уральской области// НТ КГПИ. Т.230. Куйбышев. 406 Кригер В.А., 1986. Средневековые кочевники Заволжья (обзор источников)// Древняя и средневековая история Нижнего Поволжья. Саратов. Кригер В.А., 1993. Огузские курганы в междуречье Волги и Эмбы// Новое в средневековой археологии Евразии. Самара. Кригер В.А., Железчиков Б.Ф., 1980. Позднекочевнические погребения у пос.Рубежка и Алебастрово Уральской области// СА. № 1. Круглов Е.В., 2001а. О некоторых особенностях погребального обряда огузов// Археология Нижнего Поволжья на рубеже тысячелетий. Астрахань. Круглов Е.В., 20016. Погребальный обряд огузов северного Прикаспия 2-ой пол.IX - 1-ой пол. XI в.// Степи Европы в эпоху средневековья. Т.2. Хазарское время. Донецк. Круглов Е.В., Лукашов А.В., Мамонтов В.И., 2003. Погребения кочевников IX - начала XI века на территории Палласовского района Волгоградской области// Нижневолжский археологический вестник. Вып.6. Волгоград. Круглов Е.В., Сергацков И.В., Балабанова М,А., 2005. Новые погребения огузов у с.Колобовка// Нижневолжский археологический вестник. Вып.7. Волгоград. Кубышев А.И., Орлов Р.С., 1982. Уздечный набор XI века из Ново-Каменки// СА. № 1. Кызласов Л.Р., 1960. Таштыкская эпоха в истории Хакасско-Минусинской котловины. М. Максимова А.Г., 1968. Средневековые погребения Семиречья// Новое в археологии Казахстана. Алма-Ата. Малявкин А.Г., 1981. Историческая география Центральной Азии. Новосибирск. Могильников В.А., 2002. Кочевники северо-западных предгорий Алтая в IX-XI веках. М. Нефёдов Ф.Д., 1899. Журнал курганных раскопок 1881-1888 годов в Южном Приуралье// Материалы по археологии восточных губерний. Т.З. М. Новосельцев А.П., 1990. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М. Орлов Р.С., 1984. Среднеднепровская традиция художественной металлообработки в X-XI вв.// Культура и искусство средневекового города. М. Плетнёва С.А., 1958. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях// МИА. № 62. Плетнева С.А., 1973. Древности черных клобуков// САИ. Вып.Е1-19. Плетнёва С.А., 1982. Кочевники средневековья. М. Плетнёва С.А., 1990. Половцы. М. Поселянин А.И., 2003. Таштыкский погребально-поминальный комплекс Быстрая II на Енисее// Степи Евразии в древности и средневековье. СПб. Савинов Д.Г., 1979. Об основных этапах развития этнокультурной общности кыпчаков на юге Западной Сибири// История, археология и этнография Сибири. Томск. Савинов Д.Г., 1984. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. Л. Савинов Д.Г., 1994. Государства и культурогенез на территории Южной Сибири в эпоху раннего средневековья. Кемерово. Савинов Д.Г., 1998. Сросткинский могильник (раскопки М.Н. Коморовой в 1925 г. и С.М. Сергеева в 1930 г.)// Древности Алтая. Вып.З. Горно-Алтайск. Смирнов К.Ф., 1960. Быковские курганы// МИА. № 78. Тишкин А.А., 1993. Аварийные археологические раскопки курганного могильника Щепчиха-1// Культура древних народов Южной Сибири. Барнаул. Толстов С.П., 1947. Города гузов// СЭ. № 3. Торгоев А.И., 2003. О хронологии наременных украшений Семиречья// Степи Евразии в древности и средневековье. СПб. Троицкая Т.Н., Новиков А.В., 1998. Верхнеобская культура в Новосибирском Приобье. Новосибирск. Уманский А.П., 1974. Могильники верхнеобской культуры на Верхнем Чумыше// Древняя Сибирь. Вып.4. Новосибирск. Фёдоров-Давыдов Г.А., 1966. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М. Фёдорова-Давыдова Э.А., 1969. Погребение знатной кочевницы в Оренбургской области// Древности Восточной Европы. М. 407 Чиндина Л.А., 1977. Могильник Редка на Средней Оби. Томск. Шалобудов В.Н., Кудрявцева И.В., 1981. Кочевнические погребения Среднего Поорелья// Курганы степного Поднепровья. Днепропетровск. Шалобудов В.Н., Яремака В.Н., 1985. Кочевнические захоронения X-XII вв. на р.Волчьей// Проблемы археологии Поднепровья. Вып.2. Днепропетровск. Шилов B.IL, 1958. Отчет о работах Астраханской археологической экспедиции ЛОИА АН СССР в Среднеахтубинском и Пролейском районах Сталинградской области за 1958 г.// Архив ИА РАН. Р-1, № 1850. Шилов В.П., 1959. Калиновский курганный могильник// МИА. № 60. Шилов В.П., 1975. Очерки по истории древних племён Нижнего Поволжья. Л. Шнайдштейн Е.В., 1989. Раннесредневековые погребения на Ахтубе в низовьях Волги// Ранние болгары в Восточной Европе. Казань. Яворская Л.В., 1997. Средневековые погребения у пос.Верхний Балыклей// Историко археологические исследования в Нижнем Поволжье. Вып.2. Волгоград. Hudud al-Alam. The Regions of the World. A Persian Geography 372 A.H.-982 A.D, 1937 /Tr. and expl. by Minorski V. London. Summary P.V.Popov (Astrakhan, Russia) ON ETHNOCULTURAL COMPONENTS OF MATERIAL CULTURE OF OGHUZES AND PECHENEGS As a result of the analysis of the funeral rite of Oghuz and Pecheneg burials and the grave goods and the objects found during the explorations at the Samosdelka hillfort and Sarkel - Belaia Vezha, ethnocultural components which composed the above tribe unions can be distinguished. The analysis of sources indicates that steppe and forest-steppe areas of Western Siberia and Altai were an initial territory of migrations of the East European nomads. In those areas numerous artefacts were unearthed which are similar to the main categories of grave goods found in Oghuz-Pecheneg burials. The formation of the ceremony when the deceased is accompanied with a horse skin should be most likely connected with the influence of the West Siberian Ugrian communities on Turkic-speaking tribes. On the basis of examination of a complex of modelled cauldrons from the bottom layers of the Samosdelka hillfort and the evidence of written sources the Semirechie component can be pointed out. Judging by the finds of archaeological explorations in Semirechie, nomads of this region were closely connected with West Siberian Turkic-speaking nomads. Apparently, the Pecheneg-Kangary consolidation was also formed with the participation of nomads of Western Siberia. This component influenced the funeral ceremony of inhumation with a horse skin located to the left of the deceased at the same level. Due to a series of mass moves the Pechenegs did not develop the elements typical only of this consolidation in their material culture. Formation of the Oghuz tribe union in the steppes of the Volga reaches and the Northern Caspian Sea region can be divided into two stages. The first stage (the early 9th - mid 10th century) is characterised by the penetration of the Oghuzes into these territories and their reclamation. These processes proceeded under the patronage of administration of the Khazarian kaganate. After the downfall of Khazaria, the Oghuzes seize the political power in the region. In the 2nd half of the 10th century the Oghuz consolidation was finally formed, with a common funeral ceremony and unique style in manufacturing of metal fine arts as its specific features. Статья поступила в редакцию в апреле 2010 г 408

К вопросу об этнокультурных составляющих материальной культуры огузов и печенегов

Institution

Ähnliche Einträge