Горьковская традиция в современной драматургии

Збережено в:

Бібліографічні деталі
Дата:	2008
Автор:	Корзов, Ю.И.
Формат:	Стаття
Мова:	Russian
Опубліковано:	Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України 2008
Назва видання:	Русская литература. Исследования
Теми:	Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков
Онлайн доступ:	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/31011
Теги:	Додати тег Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
Назва журналу:	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Цитувати:	Горьковская традиция в современной драматургии / Ю.И. Корзов // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2008. — Вип. XII. — рос.

Репозитарії

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine

id	irk-123456789-31011
record_format	dspace
spelling	irk-123456789-310112012-02-19T12:45:10Z Горьковская традиция в современной драматургии Корзов, Ю.И. Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков 2008 Article Горьковская традиция в современной драматургии / Ю.И. Корзов // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2008. — Вип. XII. — рос. XXXX-0092 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/31011 ru Русская литература. Исследования Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України
institution	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection	DSpace DC
language	Russian
topic	Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков
spellingShingle	Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков Корзов, Ю.И. Горьковская традиция в современной драматургии Русская литература. Исследования
format	Article
author	Корзов, Ю.И.
author_facet	Корзов, Ю.И.
author_sort	Корзов, Ю.И.
title	Горьковская традиция в современной драматургии
title_short	Горьковская традиция в современной драматургии
title_full	Горьковская традиция в современной драматургии
title_fullStr	Горьковская традиция в современной драматургии
title_full_unstemmed	Горьковская традиция в современной драматургии
title_sort	горьковская традиция в современной драматургии
publisher	Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України
publishDate	2008
topic_facet	Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков
url	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/31011
citation_txt	Горьковская традиция в современной драматургии / Ю.И. Корзов // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2008. — Вип. XII. — рос.
series	Русская литература. Исследования
work_keys_str_mv	AT korzovûi gorʹkovskaâtradiciâvsovremennojdramaturgii
first_indexed	2025-07-03T11:23:52Z
last_indexed	2025-07-03T11:23:52Z
_version_	1836624729432129536
fulltext	Ю.И. КОРЗОВ (Киев) ГОРЬКОВСКАЯ ТРАДИЦИЯ В СОВРЕМЕННОЙ ДРАМАТУРГИИ К 140-летнему юбилею М. Горького В марте 2008 года исполняется сто сорок лет со дня рождения ве- ликого русского писателя Максима Горького. Интерес к его творче- ству, бывший громадным в годы советской власти, ощутимо снизил- ся в годы перестройки и в постперестроечный период. Однако вско- ре стало ясно, что пренебрегать художественным богатством, соци- альным и эстетическим опытом, содержащимся в его произведениях, нельзя. Стало ясно, что эти произведения вдруг могут оказываться необычайно актуальными в наше время, что традиции, восходящие к художественным открытиям Горького, живы и очень плодотворны для современной литературы. Российское литературоведение и ис- кусствознание уже обратило внимание на эти обстоятельства, в 1990–начале 2000-х годов появился ряд исследований, отмеченных новыми подходами ученых к горьковскому творчеству, которое до этого изучалось десятилетиями [1]. Авторы этих работ совершенно закономерно уделяют внимание и драматургическому творчеству Горького, в частности, стремятся выяснить связь пьес великого пи- сателя с нашей современной действительностью, с тем, как она от- ражается в произведениях современных драматургов. По нашему мнению, амплитуда возможностей сопоставления мыслей, тем и об- разов Горького–драматурга с пьесами современных авторов намного шире того, что уже сделано. С этим связана и цель данной статьи: рассмотреть некоторые аспекты идейно-художественных связей произведений современных русских драматургов с творчеством ве- ликого классика, точнее, тот сектор этих связей, который покамест не освещен в работах, появившихся в последние годы. Одним из феноменов театральной жизни России последних полу- тора-двух десятилетий стала необычайная популярность самой зна- менитой горьковской пьесы – «На дне». В 1990 – начале 2000-х го- дов она стала в российском театре одной из наиболее репертуарных. Такой интерес к этому произведению Горького – явление неслучай- 2 ное. Резкое ухудшение материального положения широких слоев населения, потеря многими людьми привычного социального стату- са, «места в жизни» обусловили актуальность этого произведения на рубеже ХХ – ХХІ столетий [2]. В самой действительности наших дней встала проблема «дна жизни», на котором вдруг почувствовали себя, оказались многие прежде вполне благополучные люди. Но кроме того, в связи с падением общего тонуса социальной жизни очень снизился и культурный уровень этой жизни, вдруг явственно проступило такое обстоятельство, прежде намного менее заметное: многие люди, из самых различных слоев населения, стали в откры- тую проявляться как подонки, то есть представители «дна жизни», прежде всего в связи со своим нравственным, моральным уровнем. Таким образом, речь идет не о жизни буквальных босяков, как было это у Горького, не о современных бомжах, как это сразу можно было бы подумать, но о людях, потерявших в резко изменившейся жизненной обстановке человеческий облик в нравственном, даже более того – в моральном смысле слова. М. И. Громова в работе «Русская драматургия конца ХХ – начала ХХI века» рассматривает ряд произведений, отражающих эти явле- ния. Но при этом слишком мало, с нашей точки зрения, уделяет внимания пьесам авторов «уральской группы», творчество которых получило весьма заметный резонанс в последние годы [3]. Недаром пьеса одного из участников этой группы Василия Сигарева – «Пла- стилин» несколько лет назад была поставлена даже в лондонском театре «Роял – Корт» Особеностью трансформации горьковской традиции в творчестве Сигарева, как, впрочем, и у других авторов этой группы, является то обстоятельство, что понятие «дна жизни» здесь обрело совершенно новые масштабы. У Горького «дно», при всей неприглядности и ужасе представленной картины жизни, носит все же, так сказать, ло- кальный характер. Ночлежка Костылевых воспринимается как сво- его рода резервация, пусть и одна из реально существовавших мно- гих, где собрались выброшенные из жизни люди. Не то у Сигарева. Здесь не идет речь ни о какой резервации, исчезают представления о каких бы то ни было пространственных границах изображаемого «дна» жизни. 3 События пьесы происходят в различных местах небольшого рос- сийского городка, в этих событиях принимают участие люди раз- личной социальной принадлежности и возраста. Но разворачиваемая перед нами картина жизни родственна горьковскому «На дне» кри- чащим несоответствием тому, что может быть признано нормальной человеческой жизнью: пауперизмом, изуродованностью быта персо- нажей из-за тяжких материальных условий, а временами и просто ужасающими обстоятельствами их судеб. В пьесе Горького все события происходят в ночлежке, находя- щейся в грязном подвале, что само по себе уже характеризует изо- бражаемую человеческую среду, ее жизненный статус. В пьесе «Пластилин» мы попадаем в мир бараков и пятиэтажек, жизнь в ко- торых также сама по себе способна угнетать, вызывать отвращение, а некоторые обстоятельства способны приводить даже в содрогание. Читателю и зрителю становится понятно, что эти дома – жилье узкое, тесное, грязное. На лестничных клетках здесь не только выби- ты стекла, но и часто нет рам для них, почтовые ящики систематиче- ски поджигают хулиганы, а в случае смерти кого-либо из жильцов верхних этажей выносить гроб с покойником приходится с помо- щью... подъемного крана, поскольку в проемы дверей и лестничных клеток гроб пройти не может. Быт людей, населяющих эти дома, – скудный, материально тяж- кий. День выборов здесь ценится прежде всего как праздник, во время которого в буфетах избирательных участков продают столь нужные недорогие продукты. Так, бабушка центрального героя пье- сы Максима посылает его на избирательный участок с заданием ку- пить дешевого мясного фарша: молва о том, что это фарш там есть, до нее уже дошла. А на самом избирательном участке какая-то доб- рожелательная женщина советует Максиму купить еще и колбасу, поскольку она – недорогая. Из ремарок автора становится понятно, что столы с выставленными для продажи продовольственными то- варами пользуются у избирателей большим вниманием. Впрочем, в большей степени, чем материальная сторона жизни и быт, Сигарева интересует именно нравственная сфера жизни персо- нажей. Эта сфера, становится понятно при знакомстве с пьесой, свя- зана с весьма одиозными явлениями: пьянством, наркоманией, раз- вратным сексом. А эти явления неизбежно ведут человеческую лич- 4 ность в общему нравственному упадку, к девальвации всех, даже важнейших, понятий и нравственных ориентиров и ценностей, спо- собны деформировать, нравственно изуродовать человеческую лич- ность. Именно такие личности и предстают перед нами в эпизодах пьесы. Вот как выглядит во время похорон сына мать умершего друга Максима по прозвищу Спира. Только что опустили с верхнего этажа с помощью подъемного крана гроб с телом ее сына. Народ двинулся за гробом. Остались только две женщины в черных платках. Одна пожилая, другая – моложе, но выглядит почти так же. К тому же под мухой. Максим остановился, смотрит на них. Вторая. Я евоную одежу-то возьму? Первая. Еще чего! Пропить. У меня еще внуки есть. Им будет. Вторая. А я чё никто уже? Первая. Никто. Вторая. Я – мать! Первая. Говно ты, а не мать! Таким матерям матки надо вырезать сра- зу. Вторая. Так чё, не отдашь, что ли? Первая. Не отдам. Иди давай отсюда. Не позорь. Срамота. Вторая. Я на кладбище еще поеду. Первая. Да што ты? И в столовую? Вторая. И в столовую. Имею право. Первая. Попить на халяву? Вторая. Помянуть. Первая. Ну, помяни, помяни. (Пошла.) Вторая (догоняет). Так че, не отдашь одежу-то? Первая. Не отдам. Вторая. Не отдашь, да? Первая. Отстань, шалава! Вторая. Я в суд на тебя подам. (Вдруг кричит.) Ты его угробила, ведь- ма! Ты! Я знаю! Сука старая! Ты! Ты ребенка моего единственного угроби- ла! Ты! (Падает, плачет.) Первая быстро уходит... Вторая что-то долго кричит... Плюется. Матерится. Потом затихает и идет по дороге в ту же сторону. С балкона соседнего дома свешивается мужик с голым торсом. Мужик. Че, обломалось? 5 Вторая. Заглохни. Мужик. Эй. Пить будешь? Вторая. А че – есть? Мужик. Есть. Вторая. Буду. Мужик. Десятая квартира. (Исчезает.) Вторая достает из кармана осколок зеркала. Кое-как прихорашивается и идет в подъезд. Довольная и счастливая [4]. А вот какой предстает в ином эпизоде пьесы перед проходящим мимо шумной свадьбы Максимом главная ее участница – невеста. Максим проходит мимо столовой, в которой орет музыка и беснуются пьяные голоса. За витриной видны накрытые столы и танцующие люди. Возле входа на урне сидит жених в бабочке. У него на коленях невеста. Невеста курит и что-то очень громко говорит. Потом замечает Максима. Выбрасывает сигарету. Шепчет что-то на ухо жениху и спрыгивает с его колен. Невеста. Эй... Максим не оборачивается. Невеста. Эй, парень. Максим остановился, ждет. Невеста (идет к нему, приподняв платье, смеется). Угости сигареткой, молодой красивый. Максим. У меня «Прима». Невеста (улыбается). Ништяк. Давай «Примы». Максим достает пачку. Дает ей сигарету. Другую вставляет себе в рот. Вытаскивает зажигалку. Протягивает невесте. Невеста. Погоди ты. Тебя как зовут? Максим (поджигает свою сигарету). Какая разница? Невеста. Да ладно тебе. Максим. Ну, Макс. Невеста. Максик? Максим. Ну... Невеста. Знаешь че, Максик?...Забери меня отсюда... Максим. Че? Невеста. Давай, Максик, уедем с тобой, хочешь? Я буду любить тебя, Максик. Знаешь, какие у меня груди? (Смеется). Вот потрогай... (Схватила Максима за руку, прижимает ее к своей груди). Я хочу тебя, Максик. Я уже вся мокрая, Максик. 6 Максим (вырвал руку, пошел). Иди ты... Невеста (смеется). Че захотел! (Кричит жениху). Славик, сука, меня этот пидар за сиську схватил! Стой, бля, шакал! Жених сорвался, побежал за ним. Невеста. Стой, тварь! Максим идет, не оборачивается. Жених. Стоять, мудень! Максим остановился. Жених (подбежал к нему). Ну, че, ссучек, с тобой делать будем? (Замахнулся). Максим вздрогнул. Невеста. Славик, сука, наваляй ему! Че, не мужик, что ли?! Вали его на! Вали его суку! Жених какое-то время колеблется, потом бьет Максиму кулаком в лицо. Сигарета летит в одну сторону, Максим – в другую. Невеста. Мочи его, Славик, пидора! Ногами, суку! Жених пинает. Невеста. (ржет.Снимает туфель. Бьет им Максима).Наглушняк его,Славик! Че, не мужик, что ли?! Вали его пидора! Жених. Все! Хорош! (Оттаскивает невесту). Невеста нагибается, плюет Максиму на голову. Ржут. Убегают. Максим какое-то время лежит, не двигаясь. Потом садится, держится за голову. Хрипит [5]. Оценивая поведение персонажей в обоих случаях – и в эпизоде похорон, и в эпизоде с Невестой и Женихом, – невозможно объяс- нить ненормальность их поведения в пиковые, как теперь говорят, эксклюзивные моменты жизни только тем, что они находятся в со- стоянии алкогольного опьянения. И мгновенное утешение матери, сразу же забывшей о своем горе, как только запахло выпивкой в компании с полуголым мужиком, и продуманная, звериная жесто- кость Невесты и Жениха, скорее, говорят о другом: пьянство, этот привычный атрибут многих «простых людей» и в радости, и в горе, и в других ситуациях, здесь лишь окрашивает проявления натур, о нравственном уровне которых говорить не приходится. Вернее всего драматург показал нам типы людей, давно, из поколения в поколе- ние, живших на донравственном уровне развития, который в совет- 7 ские времена из-за более строгих норм, принятых тогда в обществе, носители такого уровня развития проявляли более осторожно. Как бы отвергая возможное объяснение продемонстрированного в обеих сценах стиля поведения лишь пьянством, драматург поме- щает в пьесе сцену, в которой участвуют две абсолютно трезвые особы – мать и дочь. Напор, с которым дочь демонстрирует свою внезапно вспыхнувшую буквально из-за чепухи ненависть к матери, готовность разорвать с ней отношения, не только напоминают стиль базарной торговки, но и убеждает нас, что вернее всего, связи между родителями и детьми в исследуемой автором среде давно уже нахо- дятся в стадии распада, перестали быть одной из первооснов бытия, как это обычно считалось. Возле лотка с обувью стоит Она. Держит в руках белые босоножки на каблучке. К Ней подходит красивая женщина – Ее мать. Максим смотрит. Она. Зырь, какие баские. Мать Вижу. (Собирается уйти.) Она. Купи, мам. Мать. У тебя босоножек, что ли, нету? Она. Таких нету. Мать. Другие есть. Она. Ну, мам... Мать. Нееет. Она. Ну, мам. Мать. Нет. (Пошла.) Она (идет следом вместе с босоножками). Ну, мам! Продавщица. Эй, куда потащила? Мать. Таня, отдай. (Забирает у нее босоножки.) Таня. Ну, мам! Мать. Отдай. (Вырвала босоножки.) Таня. Дура! Гальке бы своей купила, а мне не хочешь! Дура! Ненавижу тебя! Я с отцом пойду жить! А ты с Галькой своей живи! Две дуры! (Запла- кала.) Мать вернула босоножки на прилавок. Схватила Таню за руку, потащи- ла. Таня (плачет, лицо у нее перекошено). Не трогай меня, дура! Ты мне не мать больше! Отпусти! Отпусти! Дура! Дура! Дура! Хоть бы ты умерла... Ушли [6]. 8 Как видим, действующая во вполне трезвом состоянии дочь (Она) оказывается в том же ряду личностей – нравственных уродов, что и пьяные мать Спиры и Невеста. Мать Спиры, Невеста, Она по абсолютной видимости люди, что называется, простые. Но автор отнюдь не склонен ограничивать сферу нравственного, морального «дна жизни» лишь средой таких личностей. Если речь идет о безнравственности, аморализме, то и высшее образование отнюдь не является от них сколько-нибудь на- дежным щитом. Людмила Ивановна, учительница русского языка и литературы в школе, где учится Максим, и мать его соученика Лехи – женщины, несомненно, с более высоким образовательным цензом, чем предыдущие три героини пьесы. Но когда мы видим, как бесце- ремонно Людмила Ивановна врывается в туалет, где находятся мальчики-ученики старших классов, как она там себя ведет, несмот- ря на их протесты, как мать Лехи предлагает Людмиле Ивановне два абонемента в бассейн за то, чтобы та добилась изгнания Максима из школы, с каким напором и злорадством Людмила Ивановна добива- ется этого, хотя всем известно, что Максим – круглый сирота, живет только со старой немощной бабушкой, мы не можем не поставить этих дам также в ряд людей, давно забывших о порядочности, нрав- ственности. В пьесе есть и два, так сказать, добрых женских персонажа, это бабушка Максима и пожилая женщина, встретившаяся Максиму на избирательном участке, есть и мужские персонажи – агрессивные и развратные. Но, очевидно, Сигарева, особенно беспокоит безнравст- венность, аморализм, носительницами которых являются именно женщины, причем женщины в том возрасте, когда они способны сделать много добра и тем самым оправдать звание прекрасной по- ловины человечества. Драматургу удалось это показать, оттого его пьеса оставляет впечатление тягостное и тревожное. Современная ипостась «дна» предстает здесь в чертах резких и достаточно убеди- тельных. Темой «дна жизни» не исчерпывается связь современной русской драматургии с горьковской. Не менее интересно она прослеживается и по другим идейно-тематическим линиям. Одна из таких линий идет от пьесы Горького «Варвары». Слова «варвары», «варварство», 9 применяемые в различных контекстах и для обозначения самых раз- ных явлений и процессов, тем не менее всегда обозначают жестокое уничтожение, разрушение чего-либо, немилосердное, бесчеловечное отношение к чему-либо или к кому-либо. О людях, проявляющих такое отношение к представителям иной, не их, среды Горький и на- писал эту свою пьесу. В ней персонажи инженеры Черкун и Цыга- нов своим цинизмом, развращенностью едва прикрытым презрением по отношению к тем, кого они считают ниже себя по происхожде- нию, образованности и воспитанию, фактически доводят одну из ге- роинь пьесы – Надежду Монахову до самоубийства. Их и называет Горький варварами – за их внутреннюю, моральную позицию по от- ношению к другим людям, хотя их поступки, их действия ничего криминального в буквальном смысле слова не содержат. К сожалению, и само понятие варварства, и слово «варвар» как характеристика морально-поведенческого облика человека оказы- ваются весьма уместными для оценки многих событий и происшест- вий современной действительности и их участников. Причем, в большинстве случаев здесь приходится уже говорить как раз о кри- минальном содержании конкретных действий, поступков. Таков мо- дус трансформации понятия «варварство» на дистанции от пьесы Горького к драматургии наших дней. Это не прошло мимо внимания драматургов уральськой группы братьев Пресняковых. И хотя их пьеса названа не «Варварство», а «Терроризм», речь в ней идет как раз о современном варварстве и варварах, так сказать, растворенных в массе обычных русских людей, о личностях, будто бы ничем внешне не выделяющихся из этой массы, но тем не менее несущих в себе страшный заряд бесчеловечия, зла. Одной из сфер, исследуемых драматургами в этом плане, стала сфера семейных связей. И следует признать, что художественное ис- следование этой проблемы в пьесе В. и О. Пресняковых «Терро- ризм» создает картину, которая способна навести на мысли весьма печальные. Ожесточение, такое позиционирование супругов, когда от любви до ненависти оказывается действительно лишь один шаг, а от этой ненависти, иногда вспыхивающей мгновенно, оказывается лишь один шаг и до решения физически расправиться с человеком, с которым прожиты годы, иногда многие, который, вероятно, был ко- гда-то любим, – вот что, по мнению авторов «Терроризма», харак- 10 терно для определенной части носителей брачных уз в наше время. Персонаж их пьесы, названный Пассажиром, когда догадывается о том, что оставшаяся дома жена (сам он должен улетать в команди- ровку в другой город) как раз сейчас, когда он находится в аэропор- ту , изменяет ему с другим мужчиной, действует, как расчетливая, давно готовая к таким варварским действиям личность. Он немед- ленно возращается домой, незаметно и бесшумно проникает в квар- тиру, включает газовую плиту, не зажигая конфорок, и так же тихо уходит. Жена и ее любовник погибают. Нравственный уровень этого персонажа проявлен вполне определенно. Но вдумываясь в показаную авторами истрию, читатель и зри- тель, вполне вероятно, могут связать резкость, жестокость поступка Пассажира с внезапностью обрушившейся на него ситуации, когда он под «впечатлением минуты», разъяренный, мол, творил не ведая что. Авторы пьесы как будто предвидят такую оценку показанного на линии Пассажира и убеждают зрителя и читателя: нет, жесто- кость и ненависть друг к другу у современных супругов проявляют- ся не только в «горячую минуту». Они тут же разворачивают в пьесе другую сюжетно-драматическую линию, где это показывают. ...Во дворе дома, где живет Пассажир, на скамейке сидят две по- жилые женщины, одна из которых жалуется товарке на своего зятя: он, мол, и тем и этим ей досаждает, ну просто мука с ним. Жалуется она просто так, не особенно в сердцах, а лишь бы скоротать время, пока она присматривает за играющим рядом внуком. И вдруг из уст сидящей рядом соседки раздается тирада, которую в среде нормаль- ных людей можно и нужно было бы признать чудовищно преступ- ной, а в эти самые наши «новые времена» она в диалоге двух пожи- лых, с виду нормальных женщин звучит как естественная разговор- ная, житейская тема. Оказывается, соседке тоже очень досаждал ее старый муж. А вот теперь его нет, он умер. Делай, как я, поучает старуха старуху, и твой тоже умрет. Для этого нужно, оказывается, лекарство, рецепт на которое у нее дома есть, по 1 таблетке подме- шивать зятю в еду ежедневно – и за полгода подействует, он умрет. Только, предусмотрительно наставляет современная Локуста при- ятельницу, ни в коем случае не дай сразу много таблеток – при вскрытии поймут, в чем дело. А если по одной в день , то будет дей- ствовать постепенно, и никто ни о чем не догадается... 11 Вот в какую фазу могут приходить семейные узы у пожилых лю- дей наших дней, показывают драматурги, и внезапная вспышка ха- рактера здесь ни при чем, причину варварства, агрессивности по от- ношению к близким людям, очевидно, надо искать в чем-то ином. В пьесе не содержится прямое, буквальное указание на эти причины, но изображенная в ней атмосфера жизни такова, что любая жесто- кость, агрессивность, любое насилие способны восприниматься как органичные черты этой атмосферы, этой жизни. Такое агрессивно-ненавистническое, вплоть до желания свести с белого света, отношение люди, подобные 2-й Женщине, способны испытывать даже к детям. Когда рядом играющий внук 1-й Женщи- ны стал слишком шалить, мешая старухам спокойно, приятно бесе- довать, 2-я Женщина злобно замечает: «Ничего не поделаешь, вос- питывай, не воспитывай, им всем надо подсыпать, всем...», – как бы продолжая свою тему об успешно отправленном на тот свет ее муже. Характерно, что 1-а старуха, бабушка ребенка, о котором идет речь, хотя и не поддержала эту «инициативу», но и не закричала в ужасе от таких слов, касающихся ее родного внука, чего в общем можно было бы ожидать в среде, где нормальные отношения между людь- ми, между членами одной семьи не разрушены. Варварство, характерное для наших «новых времен», братья Пре- сняковы выразительно показывают и на примере отношения, став- шего возможным у современного с виду будто бы вполне цивилизо- ваного человека к «братьям нашим меньшим» – к животным. В пьесе «Терроризм» офицер милиции рассказывает в кругу сво- их подчиненных историю о варварском поступке по отношению к животному, совершенном хорошо знакомым ему человеком. ...Это мой друг мне рассказал – он свою старую собаку вечером, поздно, – с балкона сбросил – а утром, говорит, ее дворники уберут, – удобно, не возиться, ничего – скинул – и все, старую собаку! Ужас, да? Вот я вам это рассказываю как пример страшного дела, ну, что это ужасно. И вы, может, поймете меня, друзьям расскажете, что, вот, есть у вас полковник, друг ко- торого – садист просто, так-то и так со своей псиной поступил, – те еще, своим друзьям расскажут, – а кто-то возьмет и смекнет – ну, действительно, удобно же?! Сбросил и все. Ни усыплять, ни платить – только на балкон выйти и столкнуть! А если бы ему никто ничего такого не рассказывал, до- 12 пер бы он до этого, ну, так, чтобы сам, а? Или. Вот, он подумает – кто-то так поступает, почему бы и мне не решиться на это?...[7]. В пьесе «Терроризм» представлено и без того достаточно жиз- ненных ужасов, актов насилия, являющихся настоящими преступле- ниями и заставляющих буквально содрогаться от сознания, что со- временный человек способен такое совершать. И тем не мене авторы нашли нужным вставить приведенный выше рассказ о варварстве друга одного из персонажей, учиненном им над своей собакой (это именно вставной рассказ, ведь в плане сюжетно-событийных связей в нем в пьесе нет никакой необходимости). И сделали это они, оче- видно, не случайно. Ведь во всех иных показанных в пьесе случаях это варварство люди допускали по отношению к людям. В пред- стающих перед нами ситуациях пьесы люди показаны как субъекты, в большей или меньшей степени враждебные друг к другу. В данной истории о собаке и ее хозяине человек совершает варварство, преда- тельство по отношению к существу, которое, очевидно, как это во- обще бывает с домашними собаками, в течение многих лет служило ему собачьей верой и правдой, не только не замышляло против него никакого зла, но и охраняло и обожало его. Таким образом, авторы достигают нужной им полноты, своего рода универсализации в рас- смотрении поднятого ими вопроса о варварских тенденциях, свойст- венных психологии определенной категории людей в современном обществе. В пьесе «Терроризм» авторы останавливаются и на важном мо- менте, способствующем потере современными людьми человеческо- го облика, превращением их в общность безответственных существ, способных на какие угодно, в том числе и варварские, поступки. В пьесе «Пластилин» Сигарев показывал, какими нравственными уро- дами, варварами выглядят алкоголики. Несколькими десятилетиями ранее это ярко показал в своей пьесе «Утиная охота» А. Вампилов. А «новые времена» принесли в этом плане беду еще большую – наркоманию. То, что в советские времена было бедой, поразившей единицы, отдельные личности, теперь когда, во-первых, количество людей, ищущих избавления от различных трудностей социально- психологического плана резко возросло, а во-вторых, стало гораздо больше просто развращенной публики, и кроме того, гораздо проще 13 стали устанавливаться контакты с заграницей, наркомания стала принимать серьезные масштабы. Бороться с этим злом, которое, бу- дучи внешне мене заметным, чем алкоголизм, таит в себе громадную опасность для человека, очень тяжело. Несмотря на запреты, уго- ловное преследование, число наркоманов растет. Этот факт также попал в поле зрения драматургов Пресняковых как беда, «террори- зирующая», то есть варварски разлагающая, уничтожающая совре- менное общество. В пьесе об этой новой напасти и о масштабах, которых она дос- тигла, информирует одна из старух, ведущих беседу на скамейке во дворике. «Нарки» (т. е. наркоманы – Ю. К.), одни нарки кругом, у них и деньги – продюсеры эти, менеджеры сетейных маркетингов, супервайзеры – все на дозу работают, – вот моя пенсия вся – это за мобильник заплатить и на еду, а они на дозняк должны еще пахать». Как видим, если Вера из «Утиной охоты» Вампилова считала, что «все – алики», т. е. алкоголики, то героиня «Терроризма» полагает, что «одни нарки кругом». Направление, по которому в последние несколько десятилетий шло это специфическое «развитие» опреде- ленных – и понятно, не малых по масштабам – слоев населения, за- печатлено русскими драматургами совершенно ясно. Таким образом, картины жизни, представленные в пьесах «Пла- стилин» и «Терроризм», создают впечатление уже осуществившего- ся распада моральных представлений у определенной части населе- ния и вступления составляющих ее людей на путь дикости и варвар- ства. К горьковским мыслям протягиваются нити от пьес не только со- временных русских авторов, но и от некоторых из тех, которые при- надлежат драматургам из других стран СНГ. В частности, обращает на себя внимание пьеса современного эстонского писателя Андруса Кивиряхка «Голубой вагон». Появление этой пьесы вызвало в теат- ральных и читательских кругах Эстонии настоящий бум, даже сво- его рода скандал. Многие увидели в нем ярко выраженную носталь- гию по ЭССР, но это тем не менее не помешало пьесе идти на сце- нах нескольких эстонских театров. В нашу задачу не входит анализ всей проблематики, всех идейных мотивов этого произведения, нас в ней заинтересовала прежде всего ярко выраженая сюжетно- драматическая линия, напоминающая о замечательной фразе- 14 признании Горького: «Всем хорошим во мне я обязан книгам». Кни- ги, начитанность – значение этих понятий в последние годы, когда сравнительно с предыдущими десятилетиями резко снизился инте- рес публики, особенно молодежи, к чтению, не раз вызывали дис- куссии, заставляли думать о почти непреодолимом противостоянии двух типов людей (пусть это деление и очень условно): тех, кто не мыслит себя без книг, как средства, возвышающего душу и раздви- гающего интеллектуальные, эстетические горизонты человека, и тех прагматиков, которые уверены, что время и энергию, которых тре- бует чтение, гораздо целесообразнее употребить на более полезные, с их точки зрения, занятия. Пьеса А. Кивиряхка «Голубой вагон» в этом плане воспринимается как живой, горячий отклик на подобные споры. Ее события происходят в наше время, в уже «свободной» Эсто- нии. Состав действующих лиц Кивиряхк формирует таким образом, что их возраст оказывается в значительной степени напрямую свя- занным с существенными, исследуемыми в пьесе особенностями их личностей. Трое из основных участников разыгрывающихся перед нами событий, Индрек, Мярт и Тыну – бывшие одноклассники, все трое, как сказано в афише пьесы, – «парни лет 35». Четвертый цен- тральный персонаж здесь – невеста Индрека, по имени Сиртс, ей всего лишь 23 года. 10-12 лет – будто и небольшой срок, но когда они приходятся на переломный момент истории, то могут очень сильно сказаться на разнице в характерах, в нравственном облике людей старше и моложе на эти 10-12 лет. В начале пьесы мы знакомимся с терцетом ее мужских персона- жей и выясняем, что, хотя теперь они стали людьми, занятыми в са- мых различных сферах, Индрек стал бизнесменом, Мярт – ферме- ром, а Тыну – школьным учителем литературы, все же всех троих характеризует определенная общность жизненных понятий и взгля- дов. Как выясняется по ходу пьесы, хотя Тыну, учитель, конечно же, самый образованный из них, но и остальные не выглядят рядом с ним «черными дырами», и Индрек, и Мярт – люди, несомненно, приобщенные к культуре в той степени, которая в «прежние време- на», т. е. до распада СССР, считалась необходимой для нормально развитого человека. 15 Особенность структуры пьесы заключается в том, что действие в ней организовано как своего рода дискуссия. В этой дискуссии про- тивостоящей троице молодых мужчин стороной является Сиртс. Она, как мы уже сказали, на 12 лет моложе своих собеседников, и ее личность, ее понятия и представления сформировались уже в «новые времена». Сиртс, становится понятно по ходу действия, – деловая женщина, дама-бизнесмен. Она выглядит весьма собранной, твердой и волевой, умеющей дать отпор соперникам, отстоять себя, свою по- зицию, свои интересы. То есть, драматург показывает, что участие в деловой сфере сказалось на характере Сиртс положительно (правда, когда-то считалось, что привлекательной стороной женщины явля- ется ее слабость, но ведь времена переменились). Но Кивиряхка ин- тересует другая сторона натуры подобных личностей, вышедших на жизненную арену в последние 10-15 лет: их оторванность, часто да- же противопоставленность духовной культуре, гуманитарной обра- зованности, способность искренне и даже бурно радоваться прими- тивным удовольствиям, находить смешным и занимательным то, что никак не соответствует уровню интеллектуально и нравственно раз- витых людей. Поэтому весь ход действия с момента появления в пьесе Сиртс выстраивается, собственно, как путь ее разоблачения, выяснения ничтожности духовной сферы ее личности. На первых этапах разворачивающейся перед нами дискуссии Сиртс выглядит весьма привлекательно. Она молода, красива, модно одета и производит на незнакомых прежде с нею Мярта и Тыну впе- чатление достаточно сильное. Они явно неравнодушны к ее секса- пильности. Начинает даже казаться, что милая, нежная девушка вы- нуждена отбивать атаки двоих грубоватых, подвыпивших мужчин. И делает она это весьма достойно, так что в этих эпизодах способна вполне вызвать симпатию читателей и зрителей. Но вот по ходу диалога Тыну почти случайно упомянул популяр- нейшее, всем известное литературное произведение – роман А Дюма «Три мушкетера». Сиртс, с которой сбить кураж не так просто, с уверенностью на- говорила об этом романе такой чепухи, что всем стало ясно: она его не читала. Зато смотрела американский фильм. Тогда Тыну, учитель литературы, быстро определивший своим профессиональным «ню- хом», каков гуманитарный багаж у этой милой, с виду вполне циви- 16 лизованной, по современным понятиям образованной дамочки, стал ради любопытства спрашивать ее о других выдающихся произведе- ниях литературы и их авторах. Начал с Булгакова. «Фамилия вроде знакомая. Что он написал? Это какой-то русский, да?» – реагирует Сиртс. «А Кафку читала?», – продолжает Тыну. «Это что, экзамен? – возмущается Сиртс. – Не читала!». Не читала она, оказывается даже книги о Карлсоне, которую, где-где, а в Эстонии, соседней с роди- ной Карлсона стране, знают буквально все. Тыну, Мярт и Индрек наперебой начинают демонстрировать свое знание этой книги. Но Сиртс таким не возьмешь. Она уверенно противопоставляет этим рассуждениям свою позицию: «Да вы рехнулись... Я знаю много со- вершенно замечательных людей, которые, возможно, и в самом деле не читали этого... Достоевского, но при этом их никак не назовешь идиотами! Они в своем деле собаку съели, они хорошие друзья и умеют расслабиться... И мне с ними приятно!» Что ж до позиции самого Кивиряхка, то он не останавливается лишь на демонстрации такого воинствующего отрицания книг, ху- дожественной литературы, которая была на протяжении тысячеле- тий до появления подобных Сиртс личностей источником духовной красоты, способом возвышения человеческих душ. Разоблачая ничтожность, душевную скудость подобных лично- стей, он показывает своеобразную жизненную реализацию мысли, противоположной той, что содержится в вышеприведенном выска- зывании Горького: «Всем хорошим во мне я обязан книгам». В этом плане поразителен следующий монолог Сиртс, в котором она продолжает воспевать свой бескнижный, бездуховный modus vivendi: «Я столько раз бывала в чудесных компаниях с людьми, ко- торые не читали эти ужас какие важные книжки. И представь себе, нам было о чем поговорить. О жизни, о делах, о том, что с кем при- ключилось... Иной раз мы так хохотали, что ... Индрек, помнишь, как мы с моими друзьями ходили на байдарках по озерам Норвегии? Помнишь, как мы заночевали у водопада... Оле начал разводить кос- тер и нечаянно поджег собственный ботинок? Помнишь, как мы ве- селились? Господи, а какие песни пели Серен и Лиза! Я от смеха чуть не описалась! А помнишь, как Ханс свалился в реку? Развесил свою одежду на ветвях сушиться, а вместо фигового листка при- шпандорил себе на самое интересное место вырванный из газеты 17 портрет Бритни Спирс! И весь день ходил в таком виде. Господи, ну и видок! Признайся, Индрек, разве нам с тобой не было чудесно? Разве люди, не читавшие «Трех мушкетеров», не могут быть слав- ными и веселыми?» Этот монолог венчает образ Сиртс как банальной, вульгарной и даже просто развращенной личности. Мысль драматурга о страшном изъяне бездуховности, характерном для современного общества, о нравственной уродливости личностей, пренебрегающих истинными духовными, художественными ценностями, обретает должную пол- ноту. Таким образом, художественный материал рассмотренных нами произведений убеждает, что традиции великого классика русской литературы М. Горького составляют ту художественную линию, ко- торая находит свое плодотворное продолжение, современную реали- зацию в творчестве русских авторов и в драматургии некоторых иных стран СНГ. Мысли Горького, его художественный опыт становятся писатель- ской школой, своего рода методологической опорой для все новых поколений литераторов. ЛИТЕРАТУРА 1. Об этом см.: Киселева Л. О двух ипостасях историзма в художест- венном мире М. Горького // Максим Горький сегодня. Нижний Новгород, 1996; Канунникова И. А. Русская драматургия ХХ века. М., 2003; Громо- ва М.И. Русская драматургия конца ХХ – начала ХХI века. М., 2005 и др. 2. Об этом см. в кн. Громовой М. И. 3. Там же. 4. Сигарев В. Пластилин // Дебют – 2000. – М., 2002. – С. 3-4. 5. Там же. – С. 10-12. 6. Там же. – С. 20. 7. Пресняковы В. и О. Терроризм // Современная драматургия. – 2002. – № 2. – С.87.

Горьковская традиция в современной драматургии

Репозитарії

Схожі ресурси