Особенности хронотопа прозы М. Палей

Gespeichert in:

Bibliographische Detailangaben
Datum:	2008
1. Verfasser:	Макаренко, И.Ю.
Format:	Artikel
Sprache:	Russian
Veröffentlicht:	Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України 2008
Schriftenreihe:	Русская литература. Исследования
Schlagworte:	Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков
Online Zugang:	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/31017
Tags:	Tag hinzufügen Keine Tags, Fügen Sie den ersten Tag hinzu!
Назва журналу:	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Zitieren:	Особенности хронотопа прозы М. Палей / И.Ю. Макаренко // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2008. — Вип. XII. — рос.

Institution

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine

id	irk-123456789-31017
record_format	dspace
spelling	irk-123456789-310172012-02-19T12:50:48Z Особенности хронотопа прозы М. Палей Макаренко, И.Ю. Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков 2008 Article Особенности хронотопа прозы М. Палей / И.Ю. Макаренко // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2008. — Вип. XII. — рос. XXXX-0092 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/31017 ru Русская литература. Исследования Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України
institution	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection	DSpace DC
language	Russian
topic	Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков
spellingShingle	Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков Макаренко, И.Ю. Особенности хронотопа прозы М. Палей Русская литература. Исследования
format	Article
author	Макаренко, И.Ю.
author_facet	Макаренко, И.Ю.
author_sort	Макаренко, И.Ю.
title	Особенности хронотопа прозы М. Палей
title_short	Особенности хронотопа прозы М. Палей
title_full	Особенности хронотопа прозы М. Палей
title_fullStr	Особенности хронотопа прозы М. Палей
title_full_unstemmed	Особенности хронотопа прозы М. Палей
title_sort	особенности хронотопа прозы м. палей
publisher	Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України
publishDate	2008
topic_facet	Проблемы изучения литературы рубежа XX – XXI веков
url	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/31017
citation_txt	Особенности хронотопа прозы М. Палей / И.Ю. Макаренко // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2008. — Вип. XII. — рос.
series	Русская литература. Исследования
work_keys_str_mv	AT makarenkoiû osobennostihronotopaprozympalej
first_indexed	2025-07-03T11:24:16Z
last_indexed	2025-07-03T11:24:16Z
_version_	1836624754524553216
fulltext	И.Ю.МАКАРЕНКО (Киев) ОСОБЕННОСТИ ХРОНОТОПА ПРОЗЫ М. ПАЛЕЙ Целью настоящей работы является изучение того, как в простран- ственно-временной организации повестей Марины Палей отражают- ся и видоизменяются художественные установки различных литера- турных направлений, что позволит определить векторы художест- венного поиска писательницы, ее новаторство и отследить более общие процессы, происходящие в современной литературе. Чаще всего тексты М. Палей относят к «прозе новой волны», в частности, к «натуральной» ее ветви [1; 2; 3]. Что же касается хроно- топа «прозы новой волны», то на его специфику ученые обращали внимание. Чаще рассматривались особенности пространства, причем назвались такие его отличительные черты. Во-первых, это простран- ство маргинальное, низкое, бытовое, отражающее ужас повседнев- ности и нелицеприятные черты действительности, о которых ранее, в официальной литературе 1970-х – 1980-х годов не писали. Это свалки, коммунальные квартиры, пивные, казармы и др. Именно та- кое пространство моделируется в большом количестве текстов («Стройбат» С. Каледина, «Одлян, или воздух свободы» Л. Габыше- ва, «Время ночь» Л. Петрушевской и др.). Во-вторых, это простран- ство экзистенциальное, находящееся на пересечении миров, отра- жающее оппозицию живого и мертвого, связанное со смертью (клад- бище, больница и др.) [3]. Л. Зорин иллюстрирует его как раз текстами М. Палей, в частности рассказами, входящими в сборник «Отделение пропащих». Оно также реализовано в достаточном круге текстов (например, «Смиренное кладбище» С. Каледина, «Изолиро- ванный бокс» Л. Петрушевской и др.). Изображение этих двух видов пространств, безусловно, связано с актуализацией различных традиций: с одной стороны, «физиологи- ческого очерка» XIX века и произведений «натуральной школы», которые, как справедливо полагают ученные, существенно повлияли на становление «прозы новой волны», придав новейшим текстам же- сткую реалистичность в описании современного маргинала, «ма- ленького человека». С другой стороны – экзистенциально ориенти- 2 рованной литературы, во многом определившей своеобразие рус- ской художественной словесности ХХ века [4;5]. В прозе «новой волны» эти две традиции органично сошлись в изображении матери- альной, бытовой и духовной стесненности, униженности человека. В хронотопе текстов М. Палей они соединены и наполнены свое- образным смыслом. Попытаемся проследить семантику и художест- венную структуру хронотопа прозы М. Палей на основе сопоставле- ния трех произведений, объединенных самой писательницей в три- логию – «Поминовение», «Евгеша и Аннушка», «Кабирия с Обвод- ного канала». Пространственно-временная структура, отражающая ужас повсе- дневности, наиболее ярко проявилась в повести «Евгеша и Аннуш- ка», хотя присутствует и в других текстах М. Палей в более сложном комплексе художественных установок. Отличительные чертами это- го вида хронотопа становится описание крайней стесненности и бедности пространства (как правило, наполненного важными дета- лями, отражающими скудность, униженность человеческого суще- ствования), его замкнутость стенами (коммуналки в «Евгеше и Ан- нушке», дома – в «Поминовении»), а время изображается как мучи- тельно тянущееся, беспросветное в своей монотонности и беспер- спективности. Примером могут служить описания коммуналки, в которой оби- тают советские «маленькие люди» – две пенсионерки и героиня – социальный маргинал. Именно так ощущает себя близкая автору рассказчица (пока не состоявшаяся писательница, прозябающая на мало оплачиваемых и не престижных работах, мать-одиночка, стра- дающая от невозможности дать сыну все необходимое для его здо- ровья и развития, соединить материнство с творчеством, впадающая в депрессии от осознания невозможности изменить жизнь, вырвать- ся из жестко детерминированных обстоятельств, ужаса повседнев- ности). Эти описания, что вообще характерно для прозы М. Палей, на- полнены яркими деталями. «Полочки над умывальником располага- лись словно бы в соответствии с возрастной иерархией. Ниже всех притулилась Аннушкина – деревянная, со щербинкой, на которой сиротел плоский обмылок с засохшими кольцами пены (туалетное постепенно вытеснилось хозяйственным), черствый огрызок пемзы 3 соседствовал с лысой зубной щеткой и плоской жестянкой толчено- го мела; над Аннушкиной –возвышалась просторная всечасно сияющая стеклянная полочка Евгеши, где в мраморном стаканчике навытяжку торчали: щеточка, тюбик для щеточки, тюбик начатый, тюбик про запас... выше всех пестрела моя, заляпанная белым крышка от разломанного усилителя, на которой среди скучных при- надлежностей личной гигиены валялись кремы после бритья (ими я в задумчивости иногда чистила зубы), кафешантанного типа одеко- лоны – для тех же приходящих мужчин, а также предметы, не имеющие к гигиене прямого отношения – вроде объектива к фото- аппарату «Зоркий», коробочки от магнитофонной кассеты и недог- рызенной горбушки» [6, 68]. Таким же обилием значимых деталей моделируется время. На- пример, количество голодных дней, которые придется пережить пенсионерке Аннушке, допустившей «катастрофическую» трату (покупку чайника или помощь непутевому племяннику, вымогаю- щему деньги у старухи), обозначается четким набором деталей: «Не- счастье такого калибра пробивало в финансах Аннушки брешь вели- чиной в несколько с о в с е м г о л о д н ы х д н ей . Точное количест- во этих голодных дней легко подсчитывалось: если у Аннушки на полке шкафа, под синим гребешком, лежало пять рублей, то, следо- вательно, ровно столько дней и оставалось до ее пенсии, а если этих пяти рублей у нее не оказывалось ... то, следовательно, именно такое количество дней и предстояло Аннушке голодать. Вижу, как она сосредоточенно-долго чистит в ванной подобран- ный где-то черный гривенник» [6, 75] (выделено автором – И.М.). Семантика подобных пространственно-временных координат – это унижающая человека стесненность, ограниченность и жесткая обусловленность существования. В повести «Поминовение» она со- единена с семантикой увядания и смерти. Именно в стенах дома (ко- торый так и не стал идиллическим родовым гнездом, чего и требова- ла от него близкая к автору рассказчица) увядает красота бабушки, а затем завершается в муках ее жизнь. Сам же дом дряхлеет, наполня- ется хламом, его пространство как бы дробится, вырождается (жилое превращается в нежилое, заполняется уродливыми вещами) и съе- живается. В доме «как-то незаметно сократилось количество жилых комнат. Большинство из них превратилось в кладовки, в которых 4 вперемешку стояли тазы и тазики неясного назначения, ведра с во- дой, ведра с помоями, ночные горшки – с крышками и без, валялась старая обувь, лежали дрова и картошка. Вода, кроме ведер, была на- лита в кастрюли, кастрюльки и бидоны, потому что старикам стало тяжело ходить к колодцу, и они пользовались случаем запастись во- дою впрок... Кроме того, в бывших комнатах появились разные фа- нерки, досочки, рулоны старых обоев – весь это хлам перекочевал, чтобы быть под рукою, из дворовых построек; он агрессивно насту- пал на жизнь других комнат и, в конце концов, вытеснил ее почти всюду...» [7, 40]. В конце концов, все, действительно, завершится смертью стариков и фактическим исчезновением дома как несосто- явшегося родового гнезда – он будет продан чужим людям, но оста- нется в памяти героини, в ее творческом воображении обретет сим- волический характер, станет одной из точек ее полемики с ужасом повседневности. Последнее нам кажется особенно показательным. В прозе М. Па- лей простнанственно-временной структуре, моделирующей ужас по- вседневности (характерный именно для «прозы новой волны»), про- тивостоят иные ориентиры, символизирующие прорыв из жесткой жизненной детерминированности к вечному. Это связано с основным конфликтом, разворачивающимся в душе главной героини-рассказчицы (чей характер, манера повествования, мировосприятие схоже во всех трех повестях). Его суть в столкнове- нии жесткой обусловленности жизни и стремления к свободному выбору судьбы, то есть унижения «маленького человека» и ответст- венностью человека экзистенциального. В «Поминовении» этот об- щий для всех трех повестей конфликт отрефлексирован и обозначен в следующих размышлениях героини: «Всю жизнь я страшилась за- данности – хуже, чем тюремной клетки: мне становилось трудно дышать в самом прямом смысле слова. Теперь я могу это назвать, например, «духовной клаустрофобией», столь свойственной людям сходных со мною занятий, а в юности я не могла ни назвать его, ни дать тому толкование, и поэтому страдала сильнее. Я чувствовала себя моральным уродом и все силы души моей отдавала на то, чтобы подогнать себя под некий – довольно абстрактный – среднеарифме- тический образец» [7, 58]. 5 Вследствие этого усложняется структура хронотопа повестей М. Палей. Над горизонталью мучительной повседневности (столь ха- рактерной для «прозы новой волны») вырастает вертикаль, модели- руемая различными пространственно-временными ориентирами (символами, цитатами из классических текстов, вечными образами, архетипами и др.), обозначающая связь конкретного человеческого существования с вечностью. В «Евгеше и Аннушке» эта вертикаль возникает в момент про- зрения того, что Аннушка была праведницей, и ее смерть трактуется героиней как возврат чистой души в высший мир после жизненных мытарств. Символом связи с трансцендентным становится также творчество. Сам факт описания героиней (все же ставшей литерато- ром) своих старух-соседок в произведении является признанием в любви и протестом против той маргинальной роли, которую им уготовила жизнь. В «Поминовении» роль такого окна между ужасом повседневно- сти, заданностью жизни, от которых бежит героиня, и миром вечно- сти играет художественная литература. Юная героиня «сбегает» в русские классические тексты как в « эмиграцию» – в «Смерть по- эта», в стихи Есенина, в бунинскую «Лику» [7,51,54]. Эту же функ- цию выполняет собственное творчество, осмысление судеб людей во всей их трагичности. Семантика вечности и человеческой жизни, пу- ти сливаются. Это отражено в двух значимых композиционных час- тях повести – в зачине и финале. В обоих акцентируется дорога, свет и тьма, бесконечный шаг идущего. Все образы, безусловно, имеют символическое значение (очевидно не укладывающееся в параметры «прозы новой волны»). «Зимняя дорога. Ровная, твердая, гладкая: белый фарфор. Она лишена земных вех и примет. Это просто лента из ниоткуда в никуда.... И я иду по этой дороге... тьма в своей постой и нестраш- ной безначальности... Это продолжается неизвестно сколько. Воз- можно это было всегда» [7,9]. В зачине появляется лишь один зри- мый ориентир бесконечного времени и пространства, важный имен- но для мировосприятия героини – это Дом как многозначный сим- вол, вбирающий значения начала и цели пути, хранителя тайны ми- роздания. В финале он исчезает, после смерти его старых обитателей и продажи самого дома, оставляя героиню в экзистенциальном оди- 6 ночестве ее жизненного опыта: « Потом я помню себя на зимней до- роге. Она ровная, твердая, гладкая. Она лишена зимних вех и при- мет. Тревожный час перехода, когда уже не день и еще не вечер. Не- бо мглистое, растворяющее глаза и мозг, – и откуда-то, словно не с него, а из-под самой скрытой под снегом земли, разливается и царит полновластно, наполняя душу смертной тоской, зыбкий сумеречный свет» [7,65]. Мотив бесконечной дороги, без надежды достигнуть желанной цели становится характерным для всей прозы М. Палей, вбирая в себя экзистенциальную семантику человеческой заброшен- ности, трудного жизненного пути оставленного Богом человека. В «Евгеше и Аннушке» встречаемся с такой его вариацией: едущую в поезде героиню настигает трагическое прозрение: « А что если пред- ставить себе вечное удаление, только удаление – без п р и б л и ж е н и я к осязаемой яви?.. А дорога будет длится и длится – без намека на приближение к чему-либо, без надежды на прибытие, удаление станет ее сущностью, и я пойму, что время погасло» [6, 121]. В «Кабирии с Обводного канала» таким выходом из пространст- венно-временных координат тягостной повседневности и стесненно- сти человеческой свободы становится (по крайней мере, в воспри- ятии героини Раймонды Рыбной) любовь, причем не возвышенная, одухотворенная, воспетая классической литературой, а плотская (что ближе к ориентирам «прозы новой волны», разрабатывающей, по замечанию Л. Зорина, «ранее табуированные темы»[3], хотя ге- роиня может восприниматься и как специфическая современная ин- терпретация «естественного человека»). Символом вертикали, под- нимающейся над повседневностью, становится Древо, но не Позна- ния, а Любви, райское Дерево. Любовь становится «просветом», по словам рассказчицы, в «рабьем терпении» и «трудовой повинности» угнетающего женщин быта. «В райском саду росло Дерево. Книжки, которые Монька не читала, именуют его по-разному: Жезл жизни, Корень страсти, Коралловая ветвь, Зверь, Дьявол, Воробышек, Ноч- ная змея, Кальсонная гадюка и даже Кортик-девок-портить. В раю и только там, пока Монечка обнимала дерево счастья, ее муж, Коля Рыбный, называл ее мышенька... Рай изобиловал стыд- ными прекрасностями. Пребывая в раю, Монечка прочно забывала дневной опыт, голосом здравого смысла давно уже убедивший ее товарок, что у Гименея, как у пролетариата, ничего, кроме цепей за 7 душой нет... Для нее позолоченный стержень супружества непре- станно сиял медовым и лунным светом и дарил свое мерцание туск- лым реалиям дня, расцвечивая куриные хвосты узорами жар-птиц и павлинов» [8, 154]. Как уже было отмечено учеными, к пространственно-временным ориентирам «прозы новой волны» относится описание мест с экзи- стенциальной наполненностью, имеющих отношение к жизни и смерти. В прозе М. Палей такой является больница (сборник расска- зов «Отделение пропащих», повесть «Кабирия с Обводного кана- ла»). Она трактуется как пространство не только страдания и униже- ния, но и перехода, ставящее перед автором и героями философские вопросы о смысле жизни, испытаний; о роке, первичности и соот- ношении духовного и телесного, существовании Бога и мирового порядка. В этих описаниях М. Палей стремится достигнуть макси- мально широкого уровня обобщений. Подобный хронотоп являет координаты, в которых развивается рубежная ситуация вообще, а не ситуация, в которую попал конкретный герой (например, жизнелю- бивая Монька Рыбная, у которой болезнь постепенно отбирает тело). Поэтому в ряде фрагментов речь идет о человеке вообще (он лишен имени), а в описании пространственно-временных ориентиров ак- туализированы символы, имеющие мифологические корни (вода, звезда, птицы). Эти символы сочетаются со страшными натурали- стическими деталями, даже «чернушными» по своему пафосу (ха- рактерными, например, для прозы Л. Петрушевской и других после- дователей «прозы новой волны»). Человек как бы попадает в коор- динаты сломавшейся, сбившейся вселенной, что и влечет роковые последствия для его конкретной судьбы, скорее всего безразличной макромиру. «Человек сидит на высоком стуле, в его живот воткнут водопроводный шланг; из шланга хлещет в помойное ведро. Глаза, отдельно от живота и шланга... смотрят, как эта белая влага, бывшая в составе частей земли, потом его тела, уходит, возвращаясь в зем- лю... и наперед обживая для него новую, хорошо забытую старую среду обитания. Голоса птиц... запах рыбы и реки, синий вскрик ва- сильков, стихи, растворенные в крови, взгляд женщины навсегда пахнущей мокрой черемухой и, наконец, этот микеланджеловский росчерк молнии, дающий мгновенный урок относительности вели- чин – и абсолюта величия, – все это человек впитал, вобрал в плоть, 8 сделал собой, – но в небе споткнулась звезда, и ей откликнулась в человечьем теле внезапно сломанная клетка – одна звезда из мириад звезд, одна клетка из миллиардов, – и вот жизнь вытекает из тела... То, что было словом и светом, звалось человеком, нынче перетекает в помойное ведро. Так что же принадлежит человеку лично? Может быть, ведро, шланг? Санитарка уносит шланг и ведро» [8, 179-180]. На пространственно-временную структуру прозы М. Палей ока- зывают влияние определенные жанровые установки. На связь жанра как мирообразующей категории и хронотопа указывал М. Бахтин, уточняя, что «жанр и жанровые разновидности определяются имен- но хронотопом» [8, 235]. Так, например, хронотоп «Поминовения» организуется с учетом жанровых принципов русской классической биографической повес- ти о детстве и идиллии. М. Палей отталкивается в основном от им- прессионистически ярких описаний детских впечатлений в прозе И. Бунина, идиллических характеристик родовых гнезд в классиче- ской литературе, на которые Дом в «Поминовении» так и не смог стать похожим. Для «Поминовения» жанровый код идиллии являет- ся маркированным, он то актуализируется, то открыто отвергается. Хронотоп в идиллии, как известно, имеет свои особенности. Это «вековая прикрепленность жизни поколений к одному месту» и ог- раничение знаковыми временными периодами и моментами: «лю- бовь, рождение, смерть, брак, труд, еда, питье, возрасты», «сочета- ние человеческой жизни с жизнью природы, единство их ритма, об- щий язык для явлений природы и событий человеческой жизни» [9, 374, 375]. Ориентация на хронотоп идиллии в повести «Поминовение» яв- ляется очевидной в описании прекрасного состояния детского фан- тазирования, возникающего только в условиях пространственной и временной свободы. Маленькая героиня живет в отдельной комнате и предоставлена сама себе, ночью она рассматривает тени от деревь- ев сада, ложащиеся на стены, и трещинку в форме птички на потол- ке, видя в этих рисунках странные образы и символы. Свобода, пре- доставленность себе и близость к таинствам природы создают усло- вия для творческого созревания, как бы зависания во времени, кото- рых, по словам уже повзрослевшей героини, лишен ее сын. Мальчик 9 прозябает в коммуналке, его личное пространство и свобода стесне- ны проживанием в одной комнате с измученной бабушкой и деспо- тичным болезненным дедом, его время регламентировано расписа- нием и ритмом жизни других, поэтому его, заспанного и плачущего, волокут утром по коридорам в садик. У него нет ни той заветной трещинки в форме птицы, ни времени ее рассматривать и фантази- ровать. То есть его условия типичны для героев «прозы новой вол- ны». В этой ущемленности героиня видит страшный грех общества перед человеком, то, что уродует его природу. «И если я теперь всей душой люблю «Жизнь Арсеньева», «Детские годы Багрова-внука», «Детство» обоих Толстых и Гарина-Михайловского и еще множест- во прочих детств, отрочеств и юностей; и если я целыми днями могу шалеть от одной стихотворной строки и она в состоянии повернуть мне жизнь; и если я, голодая и бедствуя, в прямом смысле этих слов, знаю, что я несравнимо – просто до неприличия – счастливее всех сытых и что я спасусь еще на этом свете, – то это все осуществилось оттого, что в том дошкольном, вольном, безъясельном детстве я могла сколько угодно глядеть на птичку в потолке моей детской. «Любовь требует праздности», – говорили древние, подразумевая, что любовь – это такая трудная работа, для которой нужны все силы. Такой же праздности требует творчество – в том числе постижение мира своей души, а «праздность», то есть п р е д е л ь н а я с о с р е - д о т о ч ен н о с т ь , предполагает свободу. Что же будет с моим сы- ном, свободы этой лишенным» [7, 18-19] (выделено автором – И.М.). На специфику хронотопа повестей М. Палей также влияют неко- торые классические традиции, в частности, художественный опыт произведений, формирующих «петербургский текст» русской лите- ратуры. В определенной мере «Кабирию с Обводного канала» мож- но считать современным продолжением «петербургского текста» в современной литературе (наряду с целым рядом произведений: «По- лет с героем» А. Битова, «Хрустальный мир» В. Пелевина, «На золо- том крыльце сидели» Т. Толстой, «Огурец навырез (из старых сун- дуков)» В. Конецкого и др. [10]). В рамках этой традиции хронотоп приобретает семантику трагическую и мистическую, а также заост- ряется экзистенциальная проблематика (по словам Г. Тульчинского, «Мир Петербурга замкнут на человеке, а человек замкнут в себе, в чахоточной лихорадке, отчаянной рефлексии поиска смысла суще- 10 ствования и – духовного самоуничтожения» [цит. по: 10, 282]). Это в полной мере соответствует как интерпретации трагической судьбы героини «Кабирии с Обводного канала», которая не может вырвать- ся из предопределенности своей жизни, так и экзистенциальной са- морефлексии рассказчицы в повести. «Обводной канал! Кто зачат на твоих берегах, здесь и зачахнет. Ты катишь свои мутные воды, неза- метно унося жизни всех, кто хоть раз коснулся ногой твоего берега. Ступив на твою сушу, надо немедленно идти прочь, бежать, мчаться, нестись без оглядки. Но если кто остановится, если вдохнет поглуб- же смрада твоих испарений, тому уж не вырваться...» [8, 172]. Как видим, в структуре произведений М. Палей пространственно- временные ориентиры «прозы новой волны» соблюдаются, но они же дополняются и нейтрализуются другими художественными уста- новками, что свидетельствует о поливекторности художественных поисков писательницы. ЛИТЕРАТУРА 1. Иванова Н. Намеренные несчастливцы? (О прозе «новой волны») // Дружба народов. – 1989. – № 7. 2. Нефагина Г.Л. «Другая проза» // Нефагина Г.Л. Русская проза второй половины 80-х – начала 90-х годов ХХ века: Учебное пособие для студен- тов филологических факультетов вузов. – Мн., 1997. 3. Зорин А. Круче, круче, круче. История победы: чернуха в культуре последних лет // Знямя. – 1992.– № 10. 4. Заманская В.В. Русская литература первой трети ХХ века: Проблема экзистенциального сознания. – Екатеринбург, 1996. 5. Семенова С. Два полюса русского экзистенциального сознания: Про- за Георгия Иванова и Владимира Набокова-Сирина // Новый мир. – 1999. – № 9. 6. Палей М. Евгеша и Аннушка // Палей М. Long Distance, или Славян- ский акцент. Повести. Трилогия. Сценарные имитации. – М., 2000. 7. Палей М. Поминовение // Там же. 8. Палей М. Кабирия с Обводного канала // Там же. 9. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. 10. На петербургском сквозняке: Петербургский текст конца столетия // Русская проза конца ХХ века: хрестоматия для студ. высш. учебн. заведе- ний / Сост. и вступ. ст. С.И. Тиминой; коммент. и задания М.А. Черняк. – СПб., 2007.

Особенности хронотопа прозы М. Палей

Institution

Ähnliche Einträge