Ритм в новеллистике Сигизмунда Кржижановского. Статья первая

Gespeichert in:
Bibliographische Detailangaben
Datum:2009
Hauptverfasser: Шуберт, А.Н., Корниенко, О.А.
Format: Artikel
Sprache:Russian
Veröffentlicht: Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України 2009
Schriftenreihe:Русская литература. Исследования
Schlagworte:
Online Zugang:http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/31039
Tags: Tag hinzufügen
Keine Tags, Fügen Sie den ersten Tag hinzu!
Назва журналу:Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Zitieren:Ритм в новеллистике Сигизмунда Кржижановского. Статья первая / А.Н. Шуберт, О.А. Корниенко // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2009. — Вип. XIII. — Бібліогр.: 16 назв. — рос.

Institution

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
id irk-123456789-31039
record_format dspace
spelling irk-123456789-310392012-02-20T12:19:04Z Ритм в новеллистике Сигизмунда Кржижановского. Статья первая Шуберт, А.Н. Корниенко, О.А. Поэтика литературы первой половины ХХ века 2009 Article Ритм в новеллистике Сигизмунда Кржижановского. Статья первая / А.Н. Шуберт, О.А. Корниенко // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2009. — Вип. XIII. — Бібліогр.: 16 назв. — рос. XXXX-0092 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/31039 ru Русская литература. Исследования Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України
institution Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection DSpace DC
language Russian
topic Поэтика литературы первой половины ХХ века
Поэтика литературы первой половины ХХ века
spellingShingle Поэтика литературы первой половины ХХ века
Поэтика литературы первой половины ХХ века
Шуберт, А.Н.
Корниенко, О.А.
Ритм в новеллистике Сигизмунда Кржижановского. Статья первая
Русская литература. Исследования
format Article
author Шуберт, А.Н.
Корниенко, О.А.
author_facet Шуберт, А.Н.
Корниенко, О.А.
author_sort Шуберт, А.Н.
title Ритм в новеллистике Сигизмунда Кржижановского. Статья первая
title_short Ритм в новеллистике Сигизмунда Кржижановского. Статья первая
title_full Ритм в новеллистике Сигизмунда Кржижановского. Статья первая
title_fullStr Ритм в новеллистике Сигизмунда Кржижановского. Статья первая
title_full_unstemmed Ритм в новеллистике Сигизмунда Кржижановского. Статья первая
title_sort ритм в новеллистике сигизмунда кржижановского. статья первая
publisher Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України
publishDate 2009
topic_facet Поэтика литературы первой половины ХХ века
url http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/31039
citation_txt Ритм в новеллистике Сигизмунда Кржижановского. Статья первая / А.Н. Шуберт, О.А. Корниенко // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2009. — Вип. XIII. — Бібліогр.: 16 назв. — рос.
series Русская литература. Исследования
work_keys_str_mv AT šubertan ritmvnovellistikesigizmundakržižanovskogostatʹâpervaâ
AT kornienkooa ritmvnovellistikesigizmundakržižanovskogostatʹâpervaâ
first_indexed 2025-07-03T11:25:29Z
last_indexed 2025-07-03T11:25:29Z
_version_ 1836624831081086976
fulltext А.Н. ШУБЕРТ, О.А. КОРНИЕНКО (Киев) РИТМ В НОВЕЛЛИСТИКЕ СИГИЗМУНДА КРЖИЖАНОВСКОГО Статья первая Проблема ритма прозы как одна из «формообразующих основ эс- тетического освоения произведения» [1, 210] приобретает все боль- шую актуальность в современной науке. В осмыслении специфики ритмообразующей системы выделяется несколько концепций: сто- послагательная (А. Белый), тактовиковая (А.Пешковский), силлаби- ческая (Б.Томашевский, М.Гиршман) и синтаксическая (В.Жирмун- ский) [2, 327]. Ритмизированная проза, которая во многом наследует специфику стиховедческого ритма, имеет свои сущностные отличия. М.Гаспаров дает следующее определение ритму: «[...] периодиче- ское повторение каких-либо элементов текста через определенные промежутки» [3, 875]. Одним из доминантных признаков явления ритмообразования в прозе видится следующее: «Ритм по-разному проступает на самых различных (в принципе на всех) уровнях лите- ратурного произведения, он может быть обнаружен и в чередовании более или менее образно насыщенных отрывков текста, в повторах и контрастах тех или иных тем, мотивов, образов и ситуаций и т. п.» [4, 247]. Отметим еще один важный аргумент, углубляющий понятие ритма прозы: «[...] исходные позиции ритма – в поэтическом строе речи, в интонационной и синтаксической форме, дальнейшее разви- тие – во внутренней и внешней структуре образов, итоговый ритм – в движении сюжета, в самом общем характере творчества каждого писателя» [5, 208]. Утверждается необходимость исследования фе- номена ритмизации на всех уровнях организации текста (от «низше- го» фонографического до макроуровня метатекста того или иного писателя) [6]. По точному замечанию Л.Новикова, ритмизация выступает одной из константных составляющих орнаментальной («сверхобразной») прозы, представителями, которой, по праву, являются А.Белый, Б.Пильняк, Е.Замятин, А.Веселый, С.Клычков [7, 4]. Считаем необ- 2 ходимым дополнить представленный ряд творчеством оригинально- го писателя первой половины ХХ в. Сигизмунда Кржижановского, чье наследие представляет богатый и разнообразный материал для научного осмысления. Проблема ритма в прозе Кржижановского до настоящего момента не выдвигалась и не рассматривалась, что обу- словливает актуальность данного исследования. Цель работы – анализ специфики ритмообразующей системы в новеллистике Кржижановского, выявление доминантных способов и приемов ритмизации. Новеллистика С.Кржижановского, создаваемая писателем около 20 лет (с 1919 до 1940 г.) представляет собой множество объединен- ных в циклы новелл («Сказки для вундеркиндов», «Чужая тема», «Неукушенный локоть», «Чем люди мертвы», «Мал мала меньше» и др.). Известно, что одним из принципов циклизации выступает мо- тивно-образное единство. Заметим, в новеллистике Кржижановского прослеживается устойчивый, повторяющийся от ранних до поздних новелл мотивно-образный комплекс, что позволяет усматривать ритм на образном и мотивном уровнях не только в пределах само- стоятельного цикла, но шире – во всей метапрозе писателя. 1. Образно-мотивный уровень ритмизации. По мнению немно- гочисленных исследователей прозы Кржижановского (В.Топоров, И.Делекторская, А.Синицкая, А.Буровцева [10-13]) художественная образность произведений писателя в силу своей оригинальности не знает равных. Исследователи, в основном, сосредоточивают внима- ние на метафоричности прозы писателя. По нашему наблюдению, в образной системе новеллистики Кржижановского выделяются сквозные, метафорически насыщенные лейтобразы: телесного кода (мозг / череп, сердце, глаз)1; шахмат; геометрических фигур (квад- рат, круг, ломаная линия) и др., в контексте метапрозы задающих специфичный «образный» ритм. В качестве иллюстрации последне- го назовем также повторяющийся образ «оторвышей» в новеллах «Сбежавшие пальцы» (1922) (цикл «Сказки для вундеркиндов»), «Швы» (1928) (цикл «Чужая тема»), «Тридцать сребреников» (1927) (цикл «Неукушенный локоть»). 1 См. подробнее об этом в статье А.Шуберт [14]. 3 Так, в первой из указанных новелл описываются приключения «оторвышей» – оторвавшихся пальцев кисти пианиста, сбежавших от своего владельца. Здесь «оторвыши» персонифицированы и вы- ступают главным героем новеллы. В новелле «Швы» «оторвышем» является проигранная черная пешка, обреченная на гибель. Как видится, глубинный аллегорический смысл образов «ото- рвышей» у Кржижановского сопряжен с ситуацией экзистенциаль- ного разобщения человека и социума (человек – пешка), отъедине- ния мира и человека (злоключения пальцев и «выключенность» че- ловека-пешки, людей-пешек: «все за барьером» [15, 426]1 – из шах- матной партии, выступающей философской метафорой бытия 2). Кроме того, образы «оторвышей» маркируют не только состояние разъединения людей друг с другом, но и человека с самим собой. Рассматриваемые образы входят в гетерогенную структуру мотива разорванности, который в новеллистике Кржижановского функцио- нирует на уровне лейтмотива и формирует соответствующий ритм. В новеллах «Сбежавшие пальцы» и «Тридцать сребреников» замет- но усиление роли синекдохи. В частности, в последней из названных новелл, повествующей об ужасных последствиях «раскатившихся» по миру тридцати сребреников, главным героем выступает горсть монет, которая становится мрачным «посевом Иуды», приносит не- счастья и доводит прикоснувшихся к ним до смерти. Таким образом, писателем переосмыслен традиционный для литературы сюжет пре- дательства Иуды. Кржижановский наделяет монеты способностью к автономному существованию и демонстрирует их умение вмеши- ваться в естественный ход истории, разрывая последний на кризис- ные отрезки-периоды: осаду Иерусалима Титом, крестовые походы, время господства «так называемой» (отметим авторскую оценку) 1 Ниже цитаты из текстов С.Кржижановского приводятся по данному изданию с указанием в круглых скобках римской цифрой – тома, арабской – страницы. 2 Шахматная партия как метафора бытия – довольно распространенная культурная схема, генетически восходящая к осмыслению Космоса Герак- литом как игры богов, сравниваемой философом с шашечной партией, ко- торую разыгрывает младенец, ничего не смыслящий в шашках. Со времен Средневековья известен апокрифический образ Бога и Дьявола, играющих в кости, у Лейбница – в шахматы. 4 теории денежного обращения. В финале новеллы возникает картина абсурдности мира: сребреники «закружили по кружащейся земле. Карусель вертится все скорей и скорей» (III, 106). Кржижановский акцентирует ситуацию крушения мира, разрыва всех сущностных связей в нем. 2. Сюжетный уровень ритмизации. В новеллах Кржижановско- го, структурирующих различные циклы, заметен повтор инвариант- ной событийной ситуации катастрофы и ее вариативных моделей. Разворачивается данная схема с помощью приема материализации метафоры и ее сюжетной реализации, например: растрескивающий- ся на щели космос и возникновение «щелинной этики» в новелле «Собиратель щелей» (1922), сопряжение межмирий в «швах» – ху- дожественный образ границ миров – в новеллах «Боковая ветка», «Швы» (обе – 1928), «Товарищ Брук» (1931) и др. 3. Ритм художественной речи. Известно, что ритм зачастую создается благодаря различного ви- да повторам. Их в текстах Кржижановского – огромное количество и функционируют они на фоническом, лексическом, грамматическом, синтаксическом и метаязыковом уровнях. В создании специфичного ритмического рисунка прозы Кржижа- новского особой продуктивностью обладает звуковая анафора ря- дом стоящих слов, словосочетаний (как правило, повтор парный, нередко триарный, имеется в виду повтор начальных звуков двух и трех слов): «фалды фрака», «пальцами плетенку», «пальцы прыгну- ли», «прыжком перешвырнулись», «пальцы поджав прищимлен- ный», «костяным клавишем», «край клавиатурной коробки» (I, 73), «локтями в локти люди» (I, 75), «сомкнуты сморщенные» (I, 76), «прочь прошлом» (I, 77), «бежали с быстротой бетховенской» (I, 78), «мизинце мерцало», «прошуршав прорванной» (I, 80), «прямо про- тив» (I, 84), «Улицы разбудило рассветом» (I, 91) и т.д. Подчас ритм усложняется за счет «наложения» звуковой анафоры и «стыка»: «требует тщания» (I, 83), благодаря повтору слоговых групп: «блекнувший блик» (I, 77), создающих эффект неточной диссонанс- ной рифмы: «крышку кружки» (I, 76). Часты анафоры на синтаксическом уровне – внутри фразового единства: «...тропы Парнаса, тропы падали» (I, 147), в текстах Кржижановского нередки также абзацные анафоры, например, в но- 5 велле «Сбежавшие пальцы» начало повествования: «Две тысячи уш- ных раковин повернулись к пианисту Генриху Дорну [...]». В сле- дующем абзаце: «Две тысячи ушей пододвинулись к эстраде» (I, 73). В финале новеллы вновь повторяется – «тысячи ушных раковин» (I, 82), – таким образом, выстраивается эпаналепсис, ритмизирующий первую новеллу сборника «Сказки для вундеркиндов», которая «за- дает» ритм последующим текстам. Так, например, новелла «История пророка» (1922) ритмизирована абзацной анафорой: «Тщетно [...] Тщетно [...]», «Но [...] Но [...] Но [...]» (I, 103), повторяются синтаг- мы «четыре упрямо втиснутых в землю ногах [...]» (там же), «четыре прочно врытых в землю ноги» (I, 104) и т.д. В новеллах Кржижановского встречается множество повторов, которые, на первый взгляд, носят тавтологический характер. С точки зрения лингвистических норм, подобного рода повторы являются стилистическими погрешностями, но, с точки зрения литературове- дения, они предельно значимы в создании «пульсирующего» ритма. Например, часто используемый Кржижановским эпизевкис (АА) и анадиплосис (.....А, А.....): «[...] “я” – “я” [...]» (I, 109-110), «[...] "то- жество": тожество [...]» (I, 108), «[...] думает – думает...» (I, 115), «[...] что происходит, и происходит ли что [...]» (I, 111), «[...] реаги- ровали и реагировали ли [...]» (I, 125), «[...] страдал, но, страдая [...]» (I, 105), «[...] волоконца. Волоконце [...]» (I, 152) и т.д. Устойчив и продуктивен в ритмической организации новелли- стики Кржижановского парегменон – нагнетание однокоренных слов: «нужнее нужного нужен» (I, 124), «многое множество» (I, 123), «сердцевина сердца» (I, 123), «страдал страдая» (I, 105), «мыслящий мысль» (I, 139), «молчание молчит» (I, 197), «опрокидывать опроки- нутое» (I, 157) (в последнем примере парегменон усложнен гомой- арктоном), «и из близких близк, и из далеких далек» (I, 176) (услож- нение полисендетоном – «многопредложием» и «многосоюзием»), «[...] время, не будучи вещью, вещно в вещах не участвует» (I, 129) (усложнение полиптотоном – «многопадежием»), «Проигранный игрок» (выведено автором в название новеллы) (I, 133) и т.д. Подчеркнем, что подобные повторы ни в коем случае не являют- ся, «болезнью языка» (I, 157), а сопряжены с философско- эстетической концепцией писателя, в частности, с осмыслением Кржижановским художественного слова. Например, в новелле 6 «Якоби и “Якобы”» (1918) из цикла «Сказки для вундеркиндов», слово персонифицировано, возведено в ранг действующего лица и утверждает: «Я – сумма всех человеческих смыслов; маленькое сло- во, умеющее своими буквами покрыть весь это мир феноменов; еле зримая подпись Творца над вселенной призраков. Во мне ты мо- жешь, наконец, увидеть вожделенное «тожество»: тожество бытия и названия [...]» (I, 108). «[...] “филология” – значит “любовь к Лого- су”, то есть религия [...] Слова слов, благоговение производных зву- чаний к своему Древнему Ветхому Корню» (I, 113). Последняя мысль отчасти объясняет особую продуктивность в текстах Кржи- жановского парегменона. А признание слова, что оно – «точная мера звука» (I, 112) и в нем «нет ни единой мертвой, не мерцающей бук- вы. Мы, слова, звучим неспроста» (там же), – обусловливает и аргу- ментирует предельную концентрацию ритма на фоническом уровне. Ритмический рисунок в текстах Кржижановского усложняется благодаря таким средствам, как: • полиптотон – нагнетание нескольких падежей одного слова: «блик блику» (I, 137), «ничего из ничего» (I, 113), «из мира в мир» (I, 82), «слова в словах» (I, 110), «Сердце стучало о сердце» (I, 90) и т.д.; • морфемное варьирование одного и того же слова: «писанными и неписанными», «думанными и недуманными» (I, 112), «сгибая и разгибая» (I, 75), «вгибы и выгибы» (I, 83), «часы и часики» (I, 130), «пылинки и пылины» (I, 86); • гомойарктон – слова с одинаковыми приставками: «ненужные и несродные» (I, 123), «неписанные и нечитанные» (I, 147), «подбо- родок подоконнику» (I, 97), «прошуршав прорванной» (I, 80) и др.; • гомеотелевтон – подобие окончаний – зародыш рифмы: «[...] вещи возвращались по своим руслам – орбитам – граням» (I, 131), «строфических ритмических метрических» (I, 151), «заношенного и блеклого» (I, 88), «фальшивыми духовными» (I, 83), «[...] амнистия всем поддельным, фальшивым, подложным, мнимым и неверным. Буквам, словам, мыслям, людям, народам, планетам и мирам» (I, 87), «[...] и ни солнц, ни тем, ни болей, ни счастий, ни лжей, ни правд» (I, 92); Нередко Кржижановский использует антиметаболу (А.....В, В....А): «светлым и темным, темным и светлым», «– Не быть миру. – 7 Миру не быть [...]», (I, 129), «[...] слова и буквы, буквы и слова» (I, 111), «[...] так-этак, этак-так» (I, 130). Встречается также климакс (А.....В, В.....С, С....D): «Шепот – в говор, говор – в гомон, гомон – в крик, крик – в рев и топ тысячи ног» (I, 74), «[...] из молчания в молчь, из молчи в безглагольность» (I, 90) и т.д. Кржижановский совмещает одновременно самые разнообразные виды повторов, делая ритмический рисунок предельно насыщенным, например: «Многое множество (парегменон)1 ненужных и несрод- ных (гомойарктон) друг другу (полиптотон) вещей: камни – гвозди – гробы – души – мысли – столы – книги свалены кем-то и зачем-то (гомеотелевтон) в одно место: мир» (I, 123). При этом заметна дву- сложниковая метризация прозы, при этом слова создают рифмую- щиеся цепи: «камни – гвозди [...] души – мысли – книги» (–U) и «гробы [...] столы» (U–). Берем на себя смелость утверждать, что тексты Кржижановско- го являют любопытную стратегию сознательной интеллекту- альной филологической игры2, сопряженной с глубоким смыс- лом3. Продемонстрируем это на примере ритма, создаваемого пароно- мазией – намеренным сближением слов вследствие сходства в зву- чании и частичного совпадения морфемного состава: «творца и тва- ри» (I, 98), «прохолодью и проголодью» (I, 104), «от вещного к веч- ному» (I, 192) и т.д. 1 Здесь и ниже курсивом в скобках нами фиксируются фигуры и прие- мы. 2 О типологии форм игровой поэтики см. подробнее работы О.Корни- енко [8; 9]. 3 В 1907-1913 гг. С.Кржижановский учился на юридическом факультете Киевского университета, одновременно занимаясь классической филологи- ей и слушая лекции по истории философии. С 1918 г. он читал лекции по истории и теории литературы, театра, музыки, преподавал в Киевской кон- серватории, Театральном институте имени Н.Лысенко. Его литературовед- ческие работы «Поэтика заглавий», «Комедиография Шекспира», «Искус- ство эпиграфа (Пушкин)», статьи для «Словаря литературоведческих тер- минов» и др. составили четвертый том пятитомного «Собрания сочинений» Кржижановского [15]. 8 В прозе Кржижановского встречается парономазия, создающая эффект каламбурной рифмы: «Источник явления нахожу я в лени “я”» (I, 109). В тексте новеллы «Поэтому» (1922) находим множество вариан- тов обыгрывания автором заглавия, в качестве которого выступает слово из письма-отказа девушки влюбленному поэту: «...Пишу Вам в последний раз. Вы поэт и все равно ничего не поймете, поэтому возвращаю кольцо и слово [...]» (I, 176) (здесь и ниже выделение наше. – А.Ш. и О.К.). В восприятии поэта слово «поэтому» стано- вится персонифицированной абстракцией: «"Поэтому" отвергало поэта» (там же). В тексте новеллы слово «поэтому» становится реф- ренным и складывается из частей слагаемых героем поэтических строк: «Поэт о Музе не скорби [...] Поэт о Му...» (I, 176), названия случайно попавшейся на глаза книги «По.Э.томV», где «“v”, подог- нув ножку, притворилось “у”» (I, 180). В новелле «Квадрат Пегаса» (1922), повествующей о неудачном браке героя и его этапах жизни, сужающихся к замкнутому мещан- скому существованию, Кржижановский обыгрывает исключение из правил русского языка. В новелле есть небольшая деталь: сын- гимназист «подзубривал» слова-исключения, писавшиеся через «ять»: «– Звезды – гнезда – седла... цвел – приобрел – надеван... – Звезды – гнезда...» (I, 100). Эти слова-исключения из правил выне- сены писателем в подзаголовки новеллы, структурируют ее содер- жание и композицию, метафорически обыгрывая процесс постепен- ного человеческого опошления. По замечанию В.Перельмутера, раз- деление новеллы – по числу исключений – на семь частей, и «возни- кающий [...] мотив «семиричности» человеческой жизни вводится затем – уже обдуманно – в новеллу “Фу Ги”» [16, 596]. Так или ина- че, но в новелле «Квадрат Пегаса» ритм, заданный словами- исключениями из правил русского языка, ритмизирует структуру всей новеллы, что выступает свидетельством намеренной авторской игровой стратегии и ее разновидности – филологической интеллек- туальной игры. В упоминавшейся новелле «Якоби и “Якобы”» говорится: «[...] игра словами не есть игра словами» (I, 116), – и, действительно, у Кржижановского игра словами становится игрой глубочайшими смыслами, «декодировать» которые – нелегкая задача, возможно, 9 потому цикл полушутя-полусерьезно озаглавлен писателем «Сказки для вундеркиндов». Известно, что игра с различными смыслами, получающаяся от то- го или иного расположения слов или употребления их в различных значениях, смешение понятий, являются признаками амфиболии. В той же новелле «Якоби и “Якобы”» известный философ Якоби, спе- ша закончить свой трактат, выписывает фрагмент цитаты Канта, со- держание которой весьма примечательно: «...двусмысленность, или амфиболия (здесь и ниже курсив наш. – А.Ш. и О.К.), человеческого рассудка заключается в том, что, имея дело только с феноменами, мы, однако, относимся к ним так, якобы...» (I, 107). Неожиданно слово «якобы» оживает и вступает в развернутую полемику (по форме напоминающую философскую диатрибу) с почтенным фило- софом Якоби о мнимости, иллюзорности мира, субъективности че- ловеческого представления о нем. В споре Якоби и «якобы» звучат идеи Гераклита, Платона, Аристотеля, Демокрита, Секста Эмпирика, Декарта, Бёме, Гоббса, Спинозы, Фихте, Шеллинга, Шлегеля, Канта, Гегеля и др. мыслителей, таким образом, Кржижановский развора- чивает вневременной и внепространственный метадиалог древне- греческих, китайских, индийских, немецких философов о сущности мира и человеческом представлении о нем. Обыгрывается «страдающий Logos», под которым понимается ищущий истину философ Якоби и Logos – обретшее плоть Слово Бога, Сын Бога (Христос), и, обретшее плоть слово «якобы». На во- прос «Logos’а» (так философа Якоби называет слово), который не- когда был задан «страдающему Logos’y» (т.е. Христу): «Quid est veritas?» («Что есть истина?»), – слово отвечает: «Я, “mot”1, отвечу буква в букву так же, как отвечал и “Logos”: vir qui adest. Ответ этот приготовляется следующим образом: берутся буквы вопроса q, u, i, d и так далее и переставляются в ином порядке [...] верующие благо- говеют – философы истолковывают [...] Так и во всем» (I, 116). Из букв вопроса, заданного Пилатом «Quid est veritas?», благодаря пе- рестановке букв составляется ответ: «Vir qui adest, est» («Она – муж, который перед тобой»). Кроме того, по наблюдению В.Перельмуте- ра, «здесь сдержится и отсылка к “Критике чистого разума” Канта: 1 Слово (фр.). 10 “Что есть истина? Вот знаменитый старый вопрос, которым предпо- лагали поставить в тупик логиков и привести их либо к жалким рас- суждениям, или к признанию своего неведения, а следовательно, и тщетности всего искусства логики”» [16, 609]. Скепсис «якобы» обыгрывает различные философские построе- ния с помощью парономазии: «Будем откровенны: так ли уж ты твердо уверен в том, что твое так называемое “я” не есть просто со- кращенное суждение: “я – как бы”, “якобы”... или “как-бы-я”, то есть, повторяю, схема, пожалуй даже искажение [...] меня, якобы» (I, 110), проявляющегося «обыкновенно, в виде кабы “я”, как смутная тревожная мечта, лейбницевское “inquietude poussante”1 о своем на- стоящем, теплом, уединенном “я”» (I, 117). На возражение Якоби о близости размышлений «якобы» с теорией Фихте о становлении «я», полемизирующее слово, используя искаженный перевод с немецкого фамилии Фихте (Fichte – нем. «ель»), не без иронии замечает: «Мо- жет быть. Но Фихте, на том языке, на котором мы с тобой сейчас говорим, (выделено Кржижановским. – А.Ш. и О.К.), значит: «со- сна», и придуманное точно со-сна (здесь и ниже курсив наш. – А.Ш. и О.К.) напрасно трактуется им как действительность» (там же). Таким образом, возникает напряженное игровое поле поэтики пи- сателя, где парономазия и амфиболия становятся «отправными точ- ками» насыщенной смысловой игры, благодаря которой разворачи- ваются серьезные размышления, как и в новелле «Чуть-чути» (1922): «“Что поделываете”. Почему не “что подделываете”: подделы- вают любовь, мысль, буквы, подделывают самое дело, идеологию, себя; все их "положения" – на подлоге. А их так называемый брач- ный подлог, то есть нет – полог: выдерни из слова букву, из смысла малую неприметность, отдерни полог – подлог, и там такое...» (I, 83- 84). В начале и финале новеллы «Жизнеописание одной мысли» (1922) автором упоминается построенная на хиазме кантианская фи- лософема – «Звездное небо надо мной – моральный закон во мне» (I, 139), – которая ритмизирует текст не только на синтаксическом, но также и на семантическом уровне, структурируя событийное по- 1 Движущее беспокойство (фр.). 11 ле: мысль философа помещается в черепные коробки персонажей и претерпевает переосмысление «чужими» мировоззрениями. Подводя итоги первой статьи, подчеркнем, что ритм в новелли- стике Сигизмунда Кржижановского прослеживается на всех уровнях поэтики, составляет насыщенное поле интеллектуальной философ- ской и эстетической игры, сквозь призму которой происходит выяс- нение сложнейших сущностных вопросов бытия. Благодаря ритми- ческим повторам, игре смыслов моделируется картина реального мира, который зачастую предстает как мир «кажимостей», «мнимо- стей», фикции, в котором «логика и этика – сеть, улавливающая пус- тоту» (I, 115), где «вещи погибли, а наименования все еще звучат [...] истина разлагается на Множество» (выделено Кржижановским. – А.Ш. и О.К.) и потому статус реальности обретает иномирие – мир «чуть-чутей», «еле-елей», «нетов» и «нежитей». В этом многомирии, по Кржижановскому, ценность и витальность способно сохранить осмысленное Слово. ЛИТЕРАТУРА 1. Гиршман М.М. Ритм // Поэтика: Словарь актуальных терминов и по- нятий / Гл. науч. ред. Н.Д. Тамарченко. – М.: Изд-во Кулагиной; Intrada, 2008. – С.210-211. 2. Федотов О.И. Ритм прозы // Федотов О.И. Основы русского стихо- сложения. Теория и история русского стиха: В 2 кн. – Кн. 1. – М.: Флинта; Наука, 2002. – С.326-331. 3. Гаспаров М.Л. Ритм // Литературная энциклопедия терминов и поня- тий / Под ред. А.Н. Николюкина. – М.: НПК: Интелвак, 2001. – С.875-877. 4. Гиршман М.М. Литературное произведение: Теория художественной целостности. – М.: Языки славянских культур, 2007. – 560 с. 5. Чичерин А.В. Ритм образа. – М.: Советский писатель, 1973. – 280 с. 6. Корниенко О.А. Ритмическая парадигма орнаментальной прозы Бори- са Пильняка («Голый год»): Статья первая // Русская литература. Исследо- вания: Сб. научных трудов. – К.: БиТ, 2008. – Вып.12. – С.45–64. См. также вторую статью этого цикла О.А.Корниенко в данном сборнике. 7. Новиков Л.А. Стилистика орнаментальной прозы Андрея Белого. – М.: Наука, 1990. – 180 с. 8. Корниенко О.А. Феномен игры и литература: основные стратегии на- учного осмысления // Вісник Харківського національного університету іме- ні В.Н. Каразіна. – 836: Серія Філологія. – Вип.54. – Харків, 2008. – С.268– 271. 12 9. Корниенко О.А. Типология форм игровой поэтики в литературе // Ак- туальні проблеми слов’янської філології: Меж вуз. зб. наук. ст. – Донецьк: ТОВ «Юго-Восток, ЛТД», 2009. – Вип. XX. – С.436-450. 10. Топоров В.Н. «Минус»-пространство Сигизмунда Кржижановского // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифо- поэтического: Избранное. – М.: Издательская группа «Прогресс» – «Куль- тура», 1995. – С.476–575. 11. Делекторская И.Б. Эстетические воззрения Сигизмунда Кржижа- новского (от шекспироведения к философии искусства) / Автореф. ... дис. к. филол. наук. – М., 2000. – 15 с. 12. Синицкая А.В. Пространственность и метафоричность сюжета (на материале произведений С.Кржижановского и К.Вагинова) / Автореф. ... дис. к. филол. наук. – Самара, 2004. – 18 с. 13. Буровцева Н.Ю. Проза С.Кржижановского: проблемы поэтики / Ав- тореф. ... дис. к. филол. наук. – М., 1998. – 16 с. 14. Шуберт А.Н. Функционирование телесного кода в новеллистике С.Кржижановского // Вісник Харківського національного університету іме- ні В.Н. Каразіна. – 836: Серія Філологія. – Вип.54. – Харків, 2008. – С.290– 294. 15. Кржижановский С.Д. Собрание сочинений: В 5 т. – СПб.: Симпози- ум, 2001–2006. 16. Перельмутер В. Комментарии // Кржижановский С.Д. Собрание со- чинений: В 5 т. – Т.1. – СПб.: Симпозиум, 2001. – С.586-685.