«Поколение 90-х» и «двадцатилетние». Типологические черты литературного направления. Статья первая
Gespeichert in:
| Datum: | 2009 |
|---|---|
| 1. Verfasser: | |
| Format: | Artikel |
| Sprache: | Russian |
| Veröffentlicht: |
Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України
2009
|
| Schriftenreihe: | Русская литература. Исследования |
| Schlagworte: | |
| Online Zugang: | http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/31044 |
| Tags: |
Tag hinzufügen
Keine Tags, Fügen Sie den ersten Tag hinzu!
|
| Назва журналу: | Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| Zitieren: | «Поколение 90-х» и «двадцатилетние». Типологические черты литературного направления. Статья первая / А.Ю. Мережинская // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2009. — Вип. XIII. — Бібліогр.: 35 назв. — рос. |
Institution
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine| id |
irk-123456789-31044 |
|---|---|
| record_format |
dspace |
| spelling |
irk-123456789-310442012-02-20T12:14:58Z «Поколение 90-х» и «двадцатилетние». Типологические черты литературного направления. Статья первая Мережинская, А.Ю. Современный литературный процесс 2009 Article «Поколение 90-х» и «двадцатилетние». Типологические черты литературного направления. Статья первая / А.Ю. Мережинская // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2009. — Вип. XIII. — Бібліогр.: 35 назв. — рос. XXXX-0092 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/31044 ru Русская литература. Исследования Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України |
| institution |
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| collection |
DSpace DC |
| language |
Russian |
| topic |
Современный литературный процесс Современный литературный процесс |
| spellingShingle |
Современный литературный процесс Современный литературный процесс Мережинская, А.Ю. «Поколение 90-х» и «двадцатилетние». Типологические черты литературного направления. Статья первая Русская литература. Исследования |
| format |
Article |
| author |
Мережинская, А.Ю. |
| author_facet |
Мережинская, А.Ю. |
| author_sort |
Мережинская, А.Ю. |
| title |
«Поколение 90-х» и «двадцатилетние». Типологические черты литературного направления. Статья первая |
| title_short |
«Поколение 90-х» и «двадцатилетние». Типологические черты литературного направления. Статья первая |
| title_full |
«Поколение 90-х» и «двадцатилетние». Типологические черты литературного направления. Статья первая |
| title_fullStr |
«Поколение 90-х» и «двадцатилетние». Типологические черты литературного направления. Статья первая |
| title_full_unstemmed |
«Поколение 90-х» и «двадцатилетние». Типологические черты литературного направления. Статья первая |
| title_sort |
«поколение 90-х» и «двадцатилетние». типологические черты литературного направления. статья первая |
| publisher |
Інститут літератури ім. Т.Г. Шевченка НАН України |
| publishDate |
2009 |
| topic_facet |
Современный литературный процесс |
| url |
http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/31044 |
| citation_txt |
«Поколение 90-х» и «двадцатилетние». Типологические черты литературного направления. Статья первая / А.Ю. Мережинская // Русская литература. Исследования: Сб. науч. тр. — 2009. — Вип. XIII. — Бібліогр.: 35 назв. — рос. |
| series |
Русская литература. Исследования |
| work_keys_str_mv |
AT merežinskaâaû pokolenie90hidvadcatiletnietipologičeskiečertyliteraturnogonapravleniâstatʹâpervaâ |
| first_indexed |
2025-07-03T11:25:49Z |
| last_indexed |
2025-07-03T11:25:49Z |
| _version_ |
1836624852172144640 |
| fulltext |
А.Ю. МЕРЕЖИНСКАЯ
(Киев)
«ПОКОЛЕНИЕ 90-Х» И «ДВАДЦАТИЛЕТНИЕ».
ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ ЧЕРТЫ
ЛИТЕРАТУРНОГО НАПРАВЛЕНИЯ
Статья первая
Появление нового поколения писателей отмечают исследователи
американской, западноевропейской, русской литератур [1; 2; 3; 4; 5].
Некоторые литературоведы оценивают данный факт как проявление
масштабных культурных сдвигов – формирования нового мировос-
приятия, языков культуры, способных описать сложную динамич-
ную реальность. Фиксируется географический размах явления
(«Среди разных групп молодежи 90-х, причем не только в России, но
и на Западе и во многих странах Азии – часто независимо – возник-
ли представления о том, что строить жизнь по проектам и сценари-
ям, доставшимся в наследство от предыдущих поколений, уже не-
возможно, и что нужно вырабатывать новые принципы отношения к
миру и к искусству» [6, 9]). Отмечается и его глобальность: возник-
новение новых видов искусства и модификации старых, актуализа-
ция видео-арта, reality-shows, дизайна, электронной музыки, суб-
культуры Интернета и др. Причем эти новации, ассоциирующиеся
именно с творчеством молодых, затрагивают всех, «поскольку куль-
тура целостна, и радикальные сдвиги в какой-то ее части смещают
устоявшийся баланс в остальном» [6, 10].
Что касается литературы, следует заметить, что изучение творче-
ства «поколения 90-х» находится на стадии сбора материала и пер-
воначальных обобщений. Вопросы о специфике произведений моло-
дых писателей в различных литературах и типологических чертах
явления остаются наиболее дискуссионными. При этом очевидно,
что определение эстетического и идеологического единства поисков
писателей, установление самого факта формирования нового на-
правления могло бы свидетельствовать о динамике литературы, пре-
одолении рамок устаревающей художественной системы (в частно-
сти, постмодернизма, что особенно проявилось в творчестве моло-
дых [7]) и формировании новой.
2
Наша задача – наметить возможные параметры изучения и типо-
логизации русской литературы «поколения 90-х», а также идущих
им вослед «двадцатилетних», воспринявших опыт своих предшест-
венников.
Отметим, что оценка творческих достижений писателей находит-
ся сейчас в широчайшем диапазоне. С одной стороны, распростра-
нена острая критика, суть которой в непризнании художественных
достижений, идейного единства направления. Так, например,
Е. Иваницкая аттестует молодых писателей как инфантильных «не-
дорослей», предъявляющих претензии к «отцам». С. Чупринин так-
же фиксирует внимание на протестном поведении, декларациях и
хэппенингах, подчеркивающих разрыв с предшественниками. Ис-
следователь оценивает это как «поколенческий расизм, поколенче-
ский шовинизм, эйджизм» [8, 413], схожий с нигилистическими ус-
тановками молодых писателей в 1910–1920-е годы, а затем и в 1960-
е. Общий же вывод весьма неутешителен: «В той же плоскости, ко-
торая соотносится с творчеством, никто пока не обнаружил у пред-
ставителей поколения next ни одной свежей и сильной художествен-
ной идеи, которая могла бы, объединив молодую генерацию, проти-
вопоставить ее всем предыдущим» [8, 415]. При этом непризнание
самого факта формирования «молодой литературы» как целостного
эстетического феномена, сопоставимого, например, с молодым рус-
ским романтизмом XIX века или футуризмом начала XX столе-
тия [9], не подкрепляется детальным анализом художественных тек-
стов и само имеет характер декларации.
С другой стороны, в критике бытует уверенность в том, что
именно заявившим о себе в 1990-е и 2000-е годы авторам принадле-
жит будущее, как в свое время оно было за советской «молодой ли-
тературой» [10], обеспечившей прорыв в развитии искусства слова.
В частности, в этой связи вспоминается поколение С. Довлатова, с
которым у новой генерации обнаруживаются сходства, например, на
уровне описания абсурдности бытия, а также своеобразного миро-
воззренческого и стилистического «раздолбайства» как формы адап-
тации к этому абсурду [11]. По мнению ряда критиков, именно сей-
час складывается как бы новая версия «потерянного поколения» [11;
12], а его творчество имеет шанс стать стимулом для скачка в разви-
тии литературы.
3
Дискуссии выявляют слабые и сильные стороны подходов к изу-
чению данного феномена. С одной стороны, оказываются не прояс-
ненными его временные ориентиры и критерии определения (так,
смешивается творчество «сорокалетних», т.е. непосредственно «по-
коления 90-х», и «двадцатилетних», а произведения молодых – с
текстами о современных молодых людях), явно недостаточным для
обобщения оказывается изучаемый материал (например,
С. Чупринин упоминает лишь двух авторов: Шиша Брянского и
Ивана Сергеева – это возможный псевдоним Сергея Шаргунова),
внимание фиксируется только на отталкивании писателей от других
поколений в ущерб установлению связей с традицией, предшествен-
никами; наконец, в интерпретации исследователей существенно уп-
рощаются «пружины», движущие энергией молодых (по С.Чупри-
нину, это установка на протест, унаследованная от западных радика-
лов, пиар и желание заменить «стариков»). А с другой – очевидно
позитивное стремление литературоведов и критиков поставить твор-
чество молодых в типологический ряд схожих явлений, бывших в
иные времена катализаторами литературной динамики.
В любом случае определение параметров изучения данного фе-
номена остается актуальной задачей. В качестве таковых, на наш
взгляд, помимо временного могут выступать следующие: формиро-
вание единой идеологии, а также проявление в произведениях схо-
жих доминантных принципов поэтики.
Исследование творчества «поколения 90-х» предполагает опреде-
ление временных рамок, в которых реализуется данный феномен.
Они обсуждаются в работах литературоведов и отражены в само-
рефлексии писателей, в попытках художников слова дать формулу–
характеристику той культурной общности, к которой они принадле-
жат.
В американской и западноевропейских литературах молодое по-
коление, привнесшее новую волну в развитие искусства, восприни-
мается в следующих временных параметрах: это писатели, рожден-
ные в 1960–1970-е годы и обладающие специфическим (не изучен-
ным в достаточной степени) мироощущением, сформированным ис-
торическими потрясениями и общей культурной атмосферой 1990-х.
Наиболее распространены два обозначения феномена. И в них отра-
жена, с одной стороны, семантика новизны, а с другой – подчеркну-
4
та связь со знаковым историческим событием 1990-х. Писателей на-
зывают «Поколением Икс» или «Поколением Гольф» (от Golf – за-
лив). «Термин введен Флорианом Иллиесом [...] и обозначает пред-
ставителей поколения, чье личностное становление (в том смысле, в
каком для западных «шестидесятников» эту роль сыграли студенче-
ские волнения 1968 г.) пришлось на время американо-иракской
«Войны в Заливе» в 1990 г. Их годы рождения с 1965 по 1975»
[1, 105].
В исследованиях русской литературы используется нейтральное
обозначение «поколение 90-х» по отношению к поэзии, прозе и дра-
матургии. По словам И. Кукулина, отслеживающего динамику со-
временной поэзии, именно это поколение предложило «новые прин-
ципы отношений с традицией», а также «собственную постановку
эстетических проблем». Его развитие «пока не стало предметом осо-
бого анализа, однако непосредственные участники литературного
процесса считают, что в начале 2000-х стали появляться признаки
формирования нового, уже следующего поколения» [6, 7].
Но кроме названного распространены образные дефиниции,
предложенные критиками и писателями. В подобных определениях
высвечиваются различные аспекты и черты своеобразного пе-
реходного мироощущения, описание которого, на наш взгляд, и
является художественным открытием молодых. Это «Поколение
“П”» у В. Пелевина, «поколение, застигнутое сумерками» в эссеи-
стике М. Бутова, использующего образ М.Павича и акцентирующего
внимание на повторяемости судьбы молодых людей разных эпох,
попавших в полосу безвременья, смены культурных парадигм. Свою
формулу – «lucky лохи» и «поколение “wasted”» предлагает С. Ми-
наев в романе «Духless», создавая мысленную эпитафию на вообра-
жаемой братской могиле молодых людей, «которым так и не сужде-
но взлететь» [13, 282]. Автор соединяет аллюзии на «Песню о Соко-
ле» Горького и «Лебединое озеро» в телевизионной трансляции во
время путча 1991 года, именно этот временной рубеж мыслится как
точка отсчета нового периода, так и не принесшего ожидаемых пло-
дов. «Поколению 1970–1976 годов рождения, такому многообе-
щающему и такому перспективному. Чей старт был столь ярок и чья
жизнь была столь бездарно растрачена» [13, 282]. Писатель и критик
В. Соболь в размышлениях о прозе «тридцатилетних» и в ее сопос-
5
тавлении с классикой второй половины ХХ века о молодых людях (в
качестве точки отсчета выбирается «Иду на грозу» Д. Гранина) дает
свое определение этой культурной общности, резонирующее с де-
финицией С. Минаева – «Поколение, не достигшее цели» [14].
Ощущение внутреннего дискомфорта и ценностной дезориентации
зафиксировано в определении И. Вырыпаева. Это поколение, кото-
рому не хватает «кислорода» (драма «Кислород»). Кислород в этом
случае прочитывается как многозначный символ, кодирующий цель,
внутреннюю энергию, так и не обретенный высокий смысл жизни. В
интерпретации И. Вырыпаева, поколение людей, рожденных в 1970-
е, обладает общим обостренным трагическим и даже апокалиптиче-
ским мировосприятием: «Это целое поколение. Запомните их, как
старую фотографию. Это поколение, на головы которого где-то в
холодном космосе со стремительной скоростью летит огромный ме-
теорит» [15]. Видимо, переживание кризиса культуры как конца све-
та заставляет героев «Кислорода» ставить «последние» вопросы, да-
вать на них провокационные ответы, отражающие общую растерян-
ность и дезориентацию.
Саморефлексия переходного состояния ярко отражена и в лирике
молодых поэтов. Например, в стихотворении Марии Ватутиной
«Поколение» также предлагается образная формула, рожденная в
переживании общего кризисного контекста (это распад страны, ис-
чезновение культурных и географических ориентиров прошлого,
разочарование в надеждах на перемены, признание того, что форму-
лы судьбы предшественников, а также «западные» модели жизне-
строительства не применимы к молодым современникам, наконец,
чувство стыда за себя и сверстников, не имеющих сил сопротивлять-
ся хаосу).
А мое поколенье теперь все сидит по домам,
Занимаясь не самосожженьем, а самовнушеньем.
Мы мутанты с тобой. Но какими и вырасти нам,
Детям улиц снесенных, спартанцам, привыкшим к лишеньям.
Мы и там побывали, и здесь составляем костяк,
Поколенье разлада, живущее в век беспредела.
Передела не будет уже. Только что-то не так.
Только память бела. И душа у меня очерствела [16, 90].
6
Как видим, рефлексия переходного мироощущения характерна
для писателей «поколения 90-х» в целом, она отразилась в прозе,
поэзии и драматургии, а в ряде случаев вылилась в образные форму-
лы, отражающие уже достаточно высокий уровень художественного
обобщения. При этом автоинтерпретация «сорокалетних» и «двадца-
тилетних» также, как представляется, имеет особенности и различия.
Более молодые писатели и критики акцентируют протестный и по-
литический аспекты, например, показательна формула «поколение
«Лимонки» (по названию сборника – «Книги для чтения под пар-
той», вышедшей в Екатеринбурге в 2005 году).
Образные определения вмещают в себя не только рефлексию пе-
реходности (отражения рубежного мышления, состояния культуры),
но и фиксируют эстетическую неопределенность и поливекторность
поисков, которые потенциально должны дать новое художественное
качество. Так, например, И. Кукулин именует поэтов, дебютировав-
ших в 1990-е, «поколением Вавилона», используя название одного
из объединений («Вавилон»), но вкладывая в обозначение свой
смысл – «множество языков, не сводимых к своим «корням»; «новое
смешение языков», которое возникло, по мнению исследователя, «не
в результате распада единого целого, а, напротив, потому что в 1990-
е годы в формально равном положении оказались художественные
языки, разные по своему происхождению: одни были генетически
связаны с советской литературой, другие – с литературой неподцен-
зурной [...] третьи – с пестрой и смешанной культурной ситуацией
времен перестройки» [6, 7]. То есть общее качество литературы
1990-х годов, уже описанное критиками и обозначенное как «много-
этажная коммуналка» (Н. Иванова) или «множество епархий»
(М. Золотоносов), прилагается к характеристике конкретного на-
правления или потока, что не отражает специфики поисков только
молодых писателей и требует дальнейших пояснений.
Традиционно в рамки «поколения 90-х» включается творчество
ярко заявивших о себе прозаиков В. Пелевина, М. Бутова, П. Круса-
нова, Захара Прилепина, С. Минаева, Д. Быкова, В. Орловой,
А. Иличевского, А. Бабченко, В. Шпакова, В. Березина, А. Карасева,
Р. Сенчина, Д. Новикова; драматургов Е. Гришковца, О. Богаева,
И. Вырыпаева, О. Михайловой, Олега и Владимира Пресняковых,
Вяч. Дурненкова; поэтов Б. Рыжего, Д.Бушуева, А. Грабаря, Д. Ве-
7
денникова, М. Ватутиной, Г.Шульпякова, И. Волкова, О. Гребенщи-
ковой, В. Артамова, П. Барсковой, Псоя Короленко, И. Тюрина,
П. Белицкого и др.
В то время как критика обсуждает параметры определения спе-
цифики творчества этого поколения, активно заявляют о себе «два-
дцатилетние» (рожденные в 80-е годы), начинающие осознавать себя
как своеобразную культурную общность. То есть верхняя граница
«молодой» литературы сдвигается. К этому кругу можно отнести
Олега Зоберна, Ирину Богатыреву, Анастасию Афанасьеву, Евгению
Доброву, Сергея Шаргунова, Ирину Денежкину, Анну Козлову и др.
«Двадцатилетние» активно себя позиционируют, что выражается в
создании антологий (например, в 2003 г. в Санкт-Петербурге вышла
антология прозы «Денежкина и Ко», в 2004 г. в Санкт-Петербурге
увидела свет антология новейшей поэзии «Девять измерений»,
включающая лирику «поколения 90-х» и «двадцатилетних»; в
2005 г. в Екатеринбурге – сборник прозы «Поколение “Лимонки”»
и др.), написании литературных манифестов («Отрицание траура»
С. Шаргунова [17]), а также участии в целом ряде знаковых меро-
приятий, в особенности театральных фестивалей. «Двадцатилетние»
становятся номинантами специальной премии «Дебют». Толстые
журналы посвящают отдельные номера творчеству молодых, что
свидетельствует о признании, ожиданиях читателей и критиков (на-
пример, выпуск «Роман-газеты» [2006, № 11] полностью посвящен
«молодой прозе России»; в 2000-е годы первые номера «Невы» тра-
диционно публикуют прозу дебютантов, в «Октябре» введена руб-
рика «Новые имена» и др.).
Поскольку своеобразие творчества именно «двадцатилетних» в
достаточной мере не осмыслено, исследователи не склонны реши-
тельно отделять этих писателей от «поколения 90-х», а если так, то
хронологические рамки «молодой» прозы, поэзии и драматургии
расширяются. Но при этом заметим, сопоставление позиций писате-
лей двух возрастных групп все же может дать материал для отсле-
живания сильных, актуальных тенденций, векторов динамики со-
временной литературы, процесса традиционализации художествен-
ных открытий «поколения 90-х».
Критерии вычленения литературного поколения должны быть,
безусловно, не только возрастные, но и, главное, мировоззренческие
8
и эстетические. О них наиболее активно дискутируют исследовате-
ли. В частности, оспаривается наличие общей идеологии и даже са-
ма возможность ее возникновения в условиях отсутствия героиче-
ских, глобальных исторических событий, которые смогли бы сфор-
мировать общее мировосприятие, подобно тому, как это было у по-
коления периода Великой Отечественной войны. Ущербность по-
добной позиции заключается не только в недооценке масштабности
исторических и социальных сдвигов 1990-х (напомним, что переход
из одной культурной парадигмы в другую сравнивался героем «Ча-
паева и Пустоты» В. Пелевина с ядерным взрывом, произошедшим в
душе молодого человека), но и в требовании непременного позитива
как критерия формирования идеологии. А ведь главная установка
может быть и протестной (что, например, проявилось в творчестве
предшественников – «поколения дворников и сторожей» – Вен.
Ерофеева, В. Маканина, А.Вампилова, А.Кима) либо и вовсе специ-
фической – переходной, отражающей ситуацию разлома и перепу-
тья.
Определение этой новой идеологии – актуальная научная задача.
Важным представляется то, что выраженное в произведениях новое
мировосприятие уже не только протестное, то есть отрицающее
«проекты» предшественников (хотя, заметим, протестные и эскапи-
стские мотивы звучат постоянно, во многих текстах доминирует
ирония), но и креативное. Вывести общую формулу этой идеологии
достаточно сложно. Но особенностью, которая, на наш взгляд,
роднит самые различные тексты, является осмысление переход-
ного состояния культуры и социума, изображение рубежного
сознания, мировосприятия личности, сформированной ситуаци-
ей глобального обрушения мировоззренческих, ценностных,
идеологических ориентиров, находящейся в состоянии пере-
оценки новых, стремящейся к поиску устойчивых основ бытия.
Пытаясь доказать эту позицию, мы дискутируем с исследовате-
лями, которые видят в творчестве молодых лишь претензию к стар-
шим поколениям («В общем, “где, укажите нам, отечества отцы, ко-
торых мы могли б принять за образцы?” – плачут поэтически-
прозаические мальчики и девочки, обращаясь к отцам. Но если мо-
лодая литература есть, она не просит образцов у папы, а сама их
предлагает, в том числе папе» [9, 229]) либо инфантилизм, «обост-
9
ренную детскость» [18], а также выражение психологической контр-
суггестии: «Ах, вы так! Тогда мы вот эдак!» [19].
Как представляется, у «поколения 90-х» и «двадцатилетних» ин-
терпретация взаимоотношений с «отцами» (то есть с прежними ори-
ентирами, ценностями, художественными традициями ) более слож-
ная, она включает не только пафос отрицания, но и самоосуждение и
возврат к традиции. Примером может служить яркий ироничный
образ «детей» в лирическом стихотворении Павла Белицкого. Поэт
использует интертекст Достоевского – «камни» как символ культур-
ного наследия, лишенного креативной идеи, сочетая его со знаками
советской эпохи (метро, шахтеры, лозунг «Лучшее – детям», офици-
альная и протестная литература):
Как верили: поезд московский
Подземный прорежет зигзаг, –
Хороший поэт Долматовский
И – тоже поэт – Пастернак.
Как все комсомольское детство
Им вторило в угольной мгле:
«Мы детям оставим в наследство
Счастливую жизнь на земле», –
И в копотном ламповом свете
Вгрызаясь в отеческий прах...
Мы – ваши циничные дети
С камнями на мелких зубах [20, 72].
Знаменательно, что в стихотворении, кроме аллюзии на Достоев-
ского, на наш взгляд, присутствует интертекст В. Пелевина, собрата
по «поколению 90-х». Так, в стихотворении мотивы подземности,
провала (метро, шахта), камней, мелких зубов, вгрызания в «прах»
прошлого рождают ассоциации с пелевинским символом культур-
ных катастроф, смены парадигм. Это бульдозер, разгребающий ков-
шом почву под собой и погружающийся в свежевырытую яму. Этот
образ подхвачен Д. Быковым и интерпретирован как ярчайший сим-
вол, своего рода предостережение от нигилистических настроений
молодого поколения. «Уже в ранних эссе Пелевин высказал абсо-
лютно точную мысль о том, что бульдозер, разгребающий почву во-
круг себя и под собой, рано или поздно проваливается в слой под-
10
почвенный, древний. Так, по догадке нашего автора, поступила со-
ветская власть, уничтожая христианскую культуру и провалившись
в дохристианскую, ритуальную, магическую» [21, 204]. Фактически,
Быков как сверстник и единомышленник В. Пелевина соотносит
разные переходные эпохи, отрицает любой радикальный отказ от
культуры прошлого, от «отцов», кем бы эта программа ни провоз-
глашалась сейчас: молодым поколением, новыми «хозяевами жиз-
ни» – бизнесменами, релятивистски настроенными постмодерниста-
ми и др. («[...] ибо даже хапнув все, ближе к нирване не становишь-
ся. Вместо царствия небесного на земле – очередной раз началась
деградация; бульдозер опять разгреб почву под собой и провалился
куда-то еще глубже» [21, 209]). Эти идеи, высказанные в эссеистике
Быкова, нашли образное отражение в художественной прозе писате-
ля. В романе «Орфография» Быков создает символ разрушительных
перемен – это люди-крысы, «серые», выходящие из своих нор имен-
но в периоды социальной и культурной разрухи. Образ связан с пе-
левинским мотивами подземелья, агрессии, разрушения. Общей ус-
тановкой для писателей является и соотнесение кризисных эпох в
истории России, в частности, революции и сегодняшнего «меже-
умочного» (Д. Быков) времени. Как видим, можно говорить о еди-
ной установке на преемственность, сохранение культуры (а не отри-
цание «отцов»), проявляющейся в творчестве «поколения 90-х». Бо-
лее того, схожесть образов отражает формирование единого знако-
вого кода в текстах молодых писателей. Единый вектор художест-
венных поисков на уровне идей и формы свидетельствует о склады-
вании литературного направления.
В пользу нашей позиции говорит и тот факт, что в произведениях
«поколения 90-х» старые ориентиры не только отрицаются, но и пе-
реосмысливаются. Причем вторая интенция зачастую доминирует.
С этим, в частности, связаны «ностальгические» мотивы. Например,
произведение В.Березина имеет знаковое название «Ностальгия. По-
весть утерянного времени» [34], в нем реализуется новое видение
(но не оправдание) старого – общего духовного и социального кли-
мата ушедшей эпохи уже с позиций новых разочарований, создается
эффект как бы двойного отрицания, призванный подчеркнуть необ-
ходимость создания новой идеологии.
11
Лирика «поколения 90-х» фиксирует острое и полное противоре-
чий переживание прошлого. В ней отражается сложный комплекс
чувств героя, оказавшегося на историческом перекрестке и ощу-
щающего разлом в душе: прошлое притягивает и одновременно вы-
зывает отторжение, соединяются дискурсы идиллического и ужас-
ного. Примером может служить стихотворение талантливого и рано
ушедшего из жизни поэта Бориса Рыжего, которого сами писатели
считают ярчайшим выразителем мировосприятия нового «потерян-
ного поколения» [35]. В мысленном возвращении в прошлое всплы-
вают знаки эпохи, фиксирующие ужас повседневности, застой, не-
устроенность, бесперспективность, которые, однако, воспринимают-
ся теперь лирически смягченно:
Если в прошлое, лучше трамваем
со звоночком, поддатым соседом,
грязным школьником, тетей с приветом,
чтоб листва тополиная следом.
Через пять или шесть остановок
въедем в восьмидесятые годы:
слева фабрики, справа – заводы,
не тушуйся, закуривай, что ты [22, 777].
В этих описаниях ярко проявляется ностальгическое настроение,
и сама собой рождается у лирического героя ассоциация с текстами
Набокова, с характерным для них возвращением в рай детства, идеа-
лизацией ушедшего мира. Эта параллель, в которой герою важно
подчеркнуть отличие своего мировосприятия от набоковского, ока-
зывается очень органичной, она вскрывает очевидное сходство пе-
реживаний утраченного мира, «старой» России, безвозвратно ушед-
шей для обоих писателей, но уже в различные исторические эпохи.
В памяти остаются «прелестной декорации» (как сказано в «Других
берегах» Набокова) того, что уже утрачено молодым поколением в
эпоху исторических перемен. Но при этом лирический герой пыта-
ется осмыслить и описать ощущение переходности, разлома, столь
характерного для мировосприятия «поколения 90-х»:
12
Что ты мямлишь скептически, типа
это все из набоковской прозы, –
он барчук, мы с тобою отбросы.
Улыбнись, на лице твоем слезы.
Итог ностальгического «возвращения» выливается в трагический
образ, также взятый из «старой» литературы. Молодой лирический
герой возвращается в прошлое не победителем, утвердившим себя
над «отцами», не вестником или создателем чего-то принципиально
нового, даже не умудренным Одиссеем, а «убитым солдатом», то
есть человеком, потерпевшим поражение, представителем бесслав-
ного времени.
Да по улице вечной печали
в дом родимый, сливаясь с закатом,
одиночеством, сном, листопадом,
возвращаюсь убитым солдатом.
В традиционном для любого переходного времени конфликте
«старины» и «новизны» [32] не оказывается пока, с точки зрения Б.
Рыжего, победителя. Но при этом, как видим, создается широкое
художественное обобщение и предлагается авторская формула по-
коления, соотносимая с теми, что были предложены С. Минаевым,
М. Бутовым, В. Соболем и другими писателями «поколения 90-х».
Обратим внимание также на мотив слезы и усиление сентиментали-
стских интонаций, что также характерно для многих текстов «поко-
ления 90-х», преодолевающих постмодернистскую иронию.
В прозе «двадцатилетних» задача создания столь широких худо-
жественных обобщений не ставится, внимание акцентировано на
быте и культурной атмосфере советской эпохи, они не столько отри-
цаются, сколько остраняются сегодняшним мировосприятием.
В творчестве «поколения 90-х» находим отнюдь не только крити-
ку «отцов», но и серьезное (не ироничное) использование опыта
предшественников, причем даже в самом неожиданном плане – реа-
лизации матрицы героического характера, что, казалось бы, не могло
произойти в условиях негероической современности. Примером мо-
гут служить «Омон Ра» В. Пелевина, «Ужиный угол» В. Осинского.
Если герой Пелевина действует в иронически интерпретированном
13
советском контексте, сохраняя при этом стремление к подвигу, лич-
ную твердость, готовность к самопожертвованию во имя высокой
идеи, то герой «Ужиного угла» помещен в современные реалии ди-
кого капитализма и смоделирован на основе образцов повестей о
Великой Отечественной войне. Он, слепой инвалид, бывший летчик,
получивший роковое ранение в горах, в одиночку ведет свою (при-
чем победную) войну против новых «фашистов» – местных крими-
нализированных властей, присмотревших его землю, хуторок, на
котором семья пытается выжить в смутные безденежные времена.
Борьба ведется за право иметь свое место на земле, свой дом. Фак-
тически герой действует как партизан-одиночка, один в поле воин,
причем в специфических условиях беззащитности простого человека
перед хаосом грабительских буржуазных перемен [23]. Повесть
Осинского органично вписывается в ряд современных произведений
(причем не только литературных, но и кинематографических –
фильмы «Ворошиловский стрелок», «Любить по-русски» и др.), в
которых изображено жестокое противостояние личности и сильных
мира сего, антигуманнного социального контекста. Особенность за-
ключается в изображении мировосприятия молодого героя, акценти-
ровании внимания на твердых личностных основах не старших по-
колений, имевших за плечами славное прошлое, а молодых, сфор-
мировавшихся в эпоху кризиса и живущих в атмосфере безвременья.
Спокойный мужественный пафос реалистической повести Осинско-
го, как и постмодернистская игра Пелевина, не имеют ничего обще-
го с, якобы, «претензией к «отцам», которую приписывает критика
«поколению 90-х». Напротив, очевидны противоположные интен-
ции: стремление к созданию своей идеологии, ориентация на
традицию, отыскивание позитива в духовном и художественном
опыте предшественников.
Схожие тенденции, хотя и выраженные, возможно, более наивно,
обнаруживаем в произведениях «двадцатилетних». Так, знамена-
тельной можно считать попытку использовать образец героического
характера, предложенный советской литературой, для описания се-
годняшних реалий и создания образов молодых людей. В качестве
примера приведем киноповесть Дмитрия Иванова «Команда», в ко-
торой автор повторяет, видоизменяя, сюжетные ходы и образные
модели «Молодой гвардии» А. Фадеева для интерпретации совре-
14
менности – захвата города террористами и борьбы молодых людей,
школьников, с новыми «фашистами» [24]. Показательна позитивная
реакция на произведение Александра Кабакова – известного автора
антиутопий, критика советского режима. Кабаков заведомо не скло-
нен к поддержке советской идеологии, отраженной в романе
А.Фадеева, но при этом писатель ностальгирует по героическим ха-
рактерам, общему пафосу победы, серьезности, утверждению идеа-
лов, которые были в прежней литературе, но исчезли из современ-
ной. В киноповести обнаруживается своего рода «послание», суть
которого – в необходимости отказаться от постмодернистского «пе-
ресмешничества», игры без результата, в потребности восстановить
то, что «казалось бы, прочно забыто современной литературой»,
имеется в виду «авторское восхищение мужеством, верностью, спо-
собностью пожертвовать всем ради романтических иллюзий», кото-
рые и есть единственная реальность [25, 38].
Соглашаясь с оценкой А. Кабакова, заметим, что подобные ин-
тенции обнаруживаются во многих текстах. Схожее «послание» мы
склонны видеть, например, в прозе другого «двадцатилетнего» –
Глеба Мехеда. Его рассказ «Скрипач» [26] – это произведение об
униженном новым временем старом музыканте, пытающемся под-
держать людей своим творчеством и передающим, умирая, завет
служения Музыке такому же не от мира сего мальчишке. Это произ-
ведение не о разрыве со «старым» и не о претензии к «отцам «, а о
связи, о служении вечному, неподвластности искусства разруши-
тельному воздействию социальных и культурных катастроф. К тому
же выполнен рассказ не в постмодернистском ироничном ключе, а в
сентименталистском и романтическом (как и предыдущее произве-
дение), что подчеркивает опору на традицию в интерпретации
современных реалий, поиск высоких образцов героя в предше-
ствующих слоях литературы, своего рода ностальгию по высо-
ким и утверждающим ориентирам. Осознавая наивность талант-
ливого произведения и его ученический пафос, подчеркнем важный
момент – стремление к оформлению творческой позиции, причем
креативной, а не нигилистической.
Отметим, что ироничному истолкованию подвергаются не только
старые, советские, но и современные ориентиры, например, рыноч-
ные и либеральные (примером может служить литература о «сред-
15
нем классе»), то есть претензии могут предъявляться не только к от-
цам, но и к сверстникам. Как отмечает Д. Быков, «мы живем в мире,
в котором прежние оппозиции сняты, а новые еще не обозначились.
Западники и славянофилы, рыночники и патриоты давно уже равно
отвратительны и практически неотличимы. Им на смену идет что-то
новое, черты этого нового пока размыты, но в лицах новых людей
они уже проступают. У этих людей тормозов нет вообще, они игра-
ют совсем без правил и называют себя прагматиками» [21, 215].
Очевидным становится стремление не отвергнуть старое, а ос-
мыслить этап перелома, причем с философских и историософ-
ских позиций. В этом отношении квалификация Д. Быковым Вик-
тора Пелевина, своего собрата по «поколению 90-х», как одного из
самых «грустных и точных летописцев эпохи» и вдобавок наследни-
ка «все той же русской традиции – кто-то называет ее “реалистиче-
ской”, кто-то “высокодуховной”» [17, 203] в определенной мере яв-
ляется и самохарактеристикой. Писатели мыслят себя именно ле-
тописцами переходного времени, ищущими к тому же новый ху-
дожественный язык его интерпретации.
О выходе молодой литературы за узкие рамки протестного твор-
чества свидетельствует формирование в произведениях «поколения
90-х» некой сверхзадачи, более масштабной, чем просто ироничное
отрицание былых ориентиров или претензия к «отцам», позиции,
имеющей отношение к судьбе и функциям современной литературы
в целом. Она заключается в стремлении объяснить современный ха-
ос и претворить его силой искусства, то есть превратить ужасы, от-
чаяние и неразбериху переходной эпохи в «АБСОЛЮТНУЮ
СИЯЮЩУЮ ПУСТОТУ» [21, 208] (выделено автором), – так, ис-
пользуя код В.Пелевина, сформулировал эту особенность Д. Быков.
Подчеркнем, эта сверхзадача выводит творчество «поколения 90-х»
за рамки маргинального протеста и узкого авангардного экспери-
ментирования. Речь идет об адекватном описании эпохи, создании
новой идеологии и поэтики. Ее решение призвано повлиять на все
литературное развитие. Так, показательный акцент на глобальности
задачи сделан в характеристике художественных поисков молодых
драматургов, предпринятой В. Забалуевым и А. Зензиновым (про-
заиков, соавторов повести «Искушение фотографа»). В ней подчер-
кивается именно масштаб открытий «новой новой драмы», а также
16
их воздействие на динамику культуры в целом. «Европейская «новая
драма» Ибсена, Стриндберга, Шоу была при всех оговорках узко-
драматургическим, внутрицеховым, чисто театральным явлением.
Современная российская новая драма – общекультурный, мульти-
жанровый феномен.
Зародившись в первой половине 90-х как партизанская попытка
горстки молодых драматургов противостоять все умертвляющему
театральному мейнстриму, новая драма превратилась в катализатор
обновления и поиска в кинематографе, телевизионных жанрах, лите-
ратуре, музыке, социальном искусстве» [33, 169]. Можно оспаривать
конкретную оценку. Но для нас показательно осознание сверхзада-
чи, которая стоит перед современным искусством и формулируется
именно молодым поколением писателей и критиков.
В качестве примера приведем стихотворение М. Ватутиной «К
сокурснице» (то есть речь опять же ведется о своем поколении).
Глобальность цели подчеркивается использованием символов веч-
ности (вечный Рим ассоциируется с бессмертием искусства, своей
страны), а также мотивов эсхатологического мифа с акцентом на
возрождении, мифа об основании Рима. Две поэтессы-сокурсницы в
стихотворении описываются как современные воплощения Ромула и
Рема, основавших священный город, эти же стоят у истоков новой
поэзии в эпоху резкого поворота истории. Образ волчицы, вскор-
мившей братьев, прочитывается и традиционно как символ победы в
римской мифологии, и, одновременно, знаменует нищету, кроме то-
го, возможно, ассоциируется с родиной, вбирая интертексты «сереб-
ряного века».
Ты в этом городе, как в омуте,
Уже и дно недалеко.
Не спишь в шелках, не ешь на золоте –
Волчица носит молоко.
С тобою сестры мы и сироты,
От нас пойдет Четвертый Рим.
И созидать и править в силах ты
Одним лишь именем своим.
17
Над величавыми руинами
Былых серебряных веков
Мы выросли непобедимыми
На попечении волков.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И наши голоса торопятся
Познать родительскую речь.
И печи варварские топятся
Где наши книги будут жечь [27, 92-93].
Как видим, собственная творческая миссия мыслится в широком
историософском контексте. Самоирония отнюдь не снижает пафос
осознания глобальности поставленной цели, а образу культурного
хаоса (мотив руин) противопоставлено стремление к созиданию.
Осознание подобной сверхзадачи определяет идейную целост-
ность направления, своего рода пассионарность художественных
произведений и, в случае талантливости авторов, связано с высоким
художественным уровнем произведений. А это привлекает к ним
внимание читателей и критиков именно как к серьезному, а не к ча-
стному явлению и порождает дискуссии. Признание текстов «поко-
ления 90-х» проявилось во многих формах: от награждения литера-
турными премиями (произведения получали премии «Букер», «Ан-
тибукер», «Национальный бестселлер», «Дебют», «Золотая маска»,
они фигурируют практически во всех шорт листах), переводов на
иностранные языки прозы и постановки пьес на зарубежных сценах.
Наконец, показательным проявлением признания является также
оформление традиции, что фиксируется как самими писателями 90-
х, так и их литературными предшественниками. Например, А. Коро-
лев, представитель старшего поколения, в новом романе «Сгинь, ко-
са!» [28] фактически ведет диалог с «Generation “П”» В. Пелевина,
создавая образ главного героя – двадцатидевятилетнего креативного
инспектора рекламы, который явно неудовлетворен «коммерческим»
проектом жизни; при этом автор переворачивает и дополняет
пелевинскую модель. С. Есин, также писатель старшего поколения, в
своем романе «Твербуль» предлагает авторский миф о русской ли-
тературе. Образы центральных героев создаются на основе сплава
традиций Булгакова и художественного опыта молодых писателей,
18
не случайно в ряду «новых классиков» называется Р. Сенчин, а
главной интенцией поведения молодых героев становится поиск,
критика советской модели литературы как социального института,
ориентация на «дедов» – классическую традицию и пересмотр при-
оритетов, то есть именно то, что характерно для позиции «поколения
90-х». О разворачивании процесса традиционализации и укреплении
литературного направления свидетельствует также схожесть кон-
фликтов, типов героя, знакового кода многих текстов (В.Пелевина,
В. Тучкова, С. Минаева, М. Бутова, Р. Сенчина [5]).
Таким образом, на наш взгляд, есть основания говорить об идей-
ном единстве литературы «поколения 90-х», об осознании авто-
рами стоящей перед ними сверхзадачи. Все это свидетельствует
о целостности художественного феномена. Объединяющими тен-
денциями творчества прозаиков, драматургов и поэтов стано-
вится художественное исследование переходного состояния
культуры, переходного мировосприятия личности, переоценка
традиционных ориентиров и создание креативной идеологии.
Логично предположить, что если «поколение 90-х» все же сфор-
мировалось как культурная общность и именно в таком качестве по-
зиционирует себя в литературе, то произведения независимо от рода
и жанра должны демонстрировать общие черты на идейном и фор-
мальном уровнях.
Вычленение доминантных черт поэтики текстов «поколения 90-
х» является сложной научной задачей. Фактически исследователи
лишь пунктирно намечают некоторые тенденции, пока не пытаясь
создать обобщающую модель. По образному выражению И. Куку-
лина, он предлагает «связку ключей» для интерпретации целого мас-
сива поэтических произведений» [6, 9], то есть фиксируется доста-
точно противоречивое разнообразие.
При исследовании русской литературы, безусловно, полезным
является опыт изучения творчества молодого поколения в западно-
европейских и американской литературах. Учеными (так же без по-
пытки окончательного обобщения) намечались следующие типоло-
гические черты: соединение принципов постмодернизма и модер-
низма, тяготение к «литературе более традиционной» [3, 16] или
«возвращение романического» [29, 55], ремифологизация, «возвра-
щение» вымысла, синтез традиций, эссеизация [29], актуализация
19
темы «переосмысления прошлого», «возвращение повествователя»
[4], усиление автобиографизма и внедрение техники эссеистического
письма, театрализация, противопоставление действительности и
«виртуальной реальности» [4], актуализация повествования от пер-
вого лица, «не вовсе симулированного «Я», а также «подкупающая
искренность», «тоска [...] по нормальным человеческим отношени-
ям» [1, 103], «поиск новых поэтических форм, коррелированных с
традиционными» [1, 113], проникновение в литературу «обыкновен-
ных человеческих историй» [1, 113], тоска по человеческим ценно-
стям и интенция к созданию их системы в противовес современному
манипулированию сознанием.
Сопоставительный анализ, который мог бы привести к обоб-
щающей модели, еще предстоит проделать. Однако очевидно то, что
отмеченные исследователями сдвиги лежат в общих плоскостях: это
синтез разнообразного художественного опыта (без постмодер-
нистского его уравнивания), интерес к традиции, актуализация
реалистических принципов письма, восстановление в своих
правах субъекта и яркое проявление личностного начала в раз-
личных формах, наконец, в ряде случаев стремление уйти от
прихотливого художественного эксперимента, тяготение к про-
стоте и безыскусности.
По отношению к русской литературе такой анализ пока не прове-
ден, тем более с учетом специфики различных родов литературы
(ранее цитированные исследования западноевропейских литератур
базировались исключительно на материале прозы).
Очевидно, можно говорить о корреляции между реалистическими
тенденциями в прозе и развитием документального театра, об уси-
лении лиризации и автобиографизма, тенденции к рассказыванию
простых жизненных историй, основанных на собственном опыте, в
прозе, поэзии и драматургии. Можно отметить также доминирова-
ние определенных типов героев и соответствия, возникшие в этом
плане в прозе, поэзии и драматургии «поколения 90-х».
Некоторые ориентиры таких совпадений в прозе и драматургии
уже зафиксированы. Например, С.Я. Гончарова-Грабовская выделя-
ет в современной драматургии схожие с прозой типы героя (отме-
ченные в [30]) при некоторых отличиях в авторской интерпретации.
В частности, речь идет об экзистенциальном герое. Исследователь-
20
ница подчеркивает: «Характерно, что в прозе 90-х гг. экзистенци-
альный кризис героя разрешается более оптимистично. Как отмеча-
ют исследователи, происходит “усиление эсхатологических мотивов
с акцентом не гибели старого и возрождении нового мира, или ут-
верждении нового места личности в бытии” [30], делается “акцент
на оптимистическом разрешении кризиса” [...]. Что касается драма-
тургии, то названные стратегии в ней лишь пунктирно намечены»
[31, 30]. Заметим, что более пессимистичный пафос может быть свя-
зан с характерным именно для драматургии заострением конфликта,
в данном случае – между современным молодым человеком и жес-
токой, хаосообразной реальностью. Это не отменяет схожести типов
героя, а лишь концентрирует внимание на векторах интерпретации и
художественных особенностях различных родов литературы. Лири-
ка «поколения 90-х», в свою очередь, предлагает свою интерпрета-
цию экзистенциального сознания. Это, в характеристике И. Кукули-
на, «самоощущение “недобитка” и изгнанника, часто невольного» [6,
11,12], а также человека, который стремится осознать и восстано-
вить свое постоянно исчезающее «я», причем нередко опираясь на
собственную биографию и историю семьи как на «посредников»
между собой и миром [6, 14]. То есть при всех нюансах трактовок
речь идет о схожем типе героя – экзистенциально ориентированной
личности. Показательные соответствия и расхождения можно найти
в других общих для молодой литературы типах героев: человека по-
коления 90-х, «героя времени», маргинала; наивного героя, прохо-
дящего жизненные инициации; бунтаря; измененной личности, чей
профиль деформаций обусловлен характером переходной эпохи; на-
конец, стоика, и, по-своему, романтика, противопоставляющего хао-
су окружающего мира свое понимание гармонии, и др.
Таким образом, исследование показывает: писатели «поколения
90-х» склонны рассматривать себя как культурную целостность, что
отражено в яркой саморефлексии, попытках создать широкие обоб-
щения – образы и «формулы» – определения поколения. Есть осно-
вания говорить о формировании специфической идеологии с уста-
новками на креативность, разрешение кризиса, а не только на отри-
цание и протест. Очевидна и схожесть типов героев в произведени-
ях, принадлежащих различным родам литературы и жанрам. Что же
касается конкретных черт поэтики, которые являются доминантны-
21
ми в произведениях молодых писателей, то изыскания в данном на-
правлении должны быть продолжены.
ЛИТЕРАТУРА
1. Соколова Е.В. Современная литература Германии: Поиски выхода из
постмодернизма // Постмодернизм: что же дальше? (Художественная лите-
ратура на рубеже XX–XXI вв.): Сб. науч. тр.. – М.: ИНИОН РАН, 2006. –
С. 101-141.
2. Панова О.Ю. Пути современной прозы Великобритании и США //
Там же. – С. 142-177.
3. Пахсарьян Н.Т. Современный французский роман на путях преодо-
ления эстетического кризиса // Там же. – С. 8-43.
4. Белобратов А.В. Австрийская литература 1990-х годов: В ожидании
шедевра // Там же. – С. 78-100.
5. Мережинская А.Ю. Художественная специфика русской «миддл-
литературы» (на материале прозы 2000-х гг.) // Русская литература. Иссле-
дования: Сб. научн. трудов. – Вып. XII. – Киев: БиТ, 2008. – С. 6-26.
6. Кукулин И. Рождение ландшафта: Контурная карта молодой поэзии
1990-х годов // Девять измерений: Антология новейшей поэзии. – М.: Новое
литературное обозрение, 2004. – С. 7-26.
7. Мережинская А.Ю. «Поздний» русский литературный постмодер-
низм. Механизмы смены художественной системы // Мережинская А.Ю.
Русская постмодернистская литература: Учебник. – К.: ИПЦ «Киевский
университет», 2007. – С. 175-278.
8. Чупринин С. Жизнь по понятиям. Русская литература сегодня. – М.:
Время. – 768 с.
9. Иваницкая Е. Литература молодая (Круглый стол) // Нева. – 2008. –
№ 1. – С. 228.
10. Кудимова М. Литература молодая (Круглый стол) // Там же. – С. 230.
11. Мелихов А. Литература молодая (Круглый стол) // Там же. – С. 229–
230.
12. Мережинская А.Ю. Новое «потерянное поколение» (Молодой герой
в прозе 90-х) // Радуга. – 1999. – № 10. – С. 112-115.
13. Минаев С. Духless. Повесть о ненастоящем человеке. – М.: Храни-
тель, 2006. – 346 с.
14. Соболь В. Поколение, не достигшее цели // Звезда. – 2007. – № 2 –
С. 217–223.
15. Вырыпаев И. Кислород. – Эл. ресурс: http://lib.aldebaran.ru/autor/
vyrypaev_ivan_kislorod/
http://lib.aldebaran.ru/autor/
22
16. Ватутина М. Поколение // Девять измерений. Антология новейшей
русской поэзии. – М.: Новое литературное обозрение, 2004. – С. 89–90.
17. Шагрунов С. Отрицание траура // Новый мир. – 2001. –№12.
18. Кормилова М. Недолюбили. Об инфантильном герое в молодой ли-
тературе // Новый мир. – 2007. – № 3. – С. 186–192.
19. Ганиева А. И скучно, и грустно. Мотивы изгойства и отчуждения в
современной прозе // Там же. – С. 177-182.
20. Белицкий П. Я помню, как выбилась птица... // Девять измерений.
Антология русской поэзии. – М.: Новое литературное обозрение, 2004. –
С. 72.
21. Быков Д. ПВО // Быков Д. Блуд труда. – М.-СПб: Лимбус пресс,
2002. – С. 202-216.
22. Рыжий Б. Если в прошлое, лучше трамваем... // Современная рус-
ская литература. Хрестоматия для старшеклассников и абитуриентов. –
Екатеринбург, 2006. – С. 777.
23. Осинский В. Ужиный угол // Роман-газета. – 2006. – № 11. – С.47-67.
24. Иванов Д. Команда. Киноповесть // Октябрь. – 2007. – № 12. – С. 38-
102.
25. Кабаков А. Предисловие к киноповести Д. Иванова «Команда» // Там
же. – С. 38.
26. Мехед Г. Скрипач. Памяти Ирины Геннадиевны Щербины // Роман–
Газета. – 2006. – № 11. – С. 76–78.
27. Ватутина М. К сокурснице // Девять измерений. Антология русской
поэзии. – М.: Новое литературное обозрение, 2004. – С.92–93.
28. Королев А. Сгинь, коса! // Новый мир. – 2008. – № 5.
29. Виноградова Н.В. Французская проза на рубеже XX–XXI вв.: Эсте-
тические поиски «новой художественности» // Постмодернизм: что же
дальше? – М.: ИНИОН РАН, 2006. – С. 44.
30. Мережинская А.Ю. Художественная парадигма переходной куль-
турной эпохи. Русская проза 80-90-х годов ХХ века. Монография. – К.:
ИПЦ «Киевский университет», 2001. – 433 с.
31. Гончарова-Грабовская С.Я. Комедия в русской драматургии конца
XX–начала XXI века: Учебное пособие. – М.: Флинта; Наука, 2006.
32. Панченко А.М. Русская культура в канун петровских реформ. –
Л.: Наука, 1984. – 204 с.
33. Забалуев В., Зензинов А. Новая драма: практика свободы // Новый
мир. – 2008. – № 4.
34. Березин В. Ностальгия. Повесть утерянного времени // Новый мир. –
2008. – № 3.
35. Быков Д. Рыжий // Быков Д. Блуд труда. – М.-СПб: Лимбус пресс,
2002.
|