Мифологема книги в романе Т. Толстой «Кысь»
Рассматривается функционирование мифологемы Книги в романе Т.Толстой "Кысь", представленной как главная ценность эстетического порядка, способная "спасти мир". Осмысливаются уровни ее реализации, равно как и функционирование других арехетипических позитивных образов (огонь, культ...
Збережено в:
| Дата: | 2005 |
|---|---|
| Автор: | |
| Формат: | Стаття |
| Мова: | Russian |
| Опубліковано: |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України
2005
|
| Назва видання: | Культура народов Причерноморья |
| Теми: | |
| Онлайн доступ: | http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/36519 |
| Теги: |
Додати тег
Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
|
| Назва журналу: | Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| Цитувати: | Мифологема книги в романе Т. Толстой «Кысь» / Т.С. Шевчук // Культура народов Причерноморья. — 2005. — № 74, Т. 1. — С. 194-199. — Бібліогр.: 8 назв. — рос. |
Репозитарії
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine| id |
irk-123456789-36519 |
|---|---|
| record_format |
dspace |
| spelling |
irk-123456789-365192012-07-26T12:06:39Z Мифологема книги в романе Т. Толстой «Кысь» Шевчук, Т.С. Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Рассматривается функционирование мифологемы Книги в романе Т.Толстой "Кысь", представленной как главная ценность эстетического порядка, способная "спасти мир". Осмысливаются уровни ее реализации, равно как и функционирование других арехетипических позитивных образов (огонь, культура) в антиутопической парадигме произведения. Ключевые слова: книга, культура, антиутопия, деконструкция. Розглядається функціонування міфологеми Книги в романі Т.Толстой "Кись", що представлена як головна цінність естетичного ґатунку, здатна "врятувати світ". Осмислюються рівні її реалізації, функціонування інших архетипових позитивних образів (вогонь, культура) в антиутопічній парадигмі твору. The article investigates the functioning of the myth of Book in the novel of T.Tolstaya "Kees", presented as a highest value, which can "save the world". Focus on the levels of its realizations as well as functioning of other archetypical positive images (fire, culture) in the dystopian paradigm of the novel. 2005 Article Мифологема книги в романе Т. Толстой «Кысь» / Т.С. Шевчук // Культура народов Причерноморья. — 2005. — № 74, Т. 1. — С. 194-199. — Бібліогр.: 8 назв. — рос. 1562-0808 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/36519 ru Культура народов Причерноморья Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
| institution |
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| collection |
DSpace DC |
| language |
Russian |
| topic |
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ |
| spellingShingle |
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Шевчук, Т.С. Мифологема книги в романе Т. Толстой «Кысь» Культура народов Причерноморья |
| description |
Рассматривается функционирование мифологемы Книги в романе Т.Толстой "Кысь", представленной как главная ценность эстетического порядка, способная "спасти мир". Осмысливаются уровни ее реализации, равно как и функционирование других арехетипических позитивных образов (огонь, культура) в антиутопической парадигме произведения. Ключевые слова: книга, культура, антиутопия, деконструкция. |
| format |
Article |
| author |
Шевчук, Т.С. |
| author_facet |
Шевчук, Т.С. |
| author_sort |
Шевчук, Т.С. |
| title |
Мифологема книги в романе Т. Толстой «Кысь» |
| title_short |
Мифологема книги в романе Т. Толстой «Кысь» |
| title_full |
Мифологема книги в романе Т. Толстой «Кысь» |
| title_fullStr |
Мифологема книги в романе Т. Толстой «Кысь» |
| title_full_unstemmed |
Мифологема книги в романе Т. Толстой «Кысь» |
| title_sort |
мифологема книги в романе т. толстой «кысь» |
| publisher |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
| publishDate |
2005 |
| topic_facet |
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ |
| url |
http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/36519 |
| citation_txt |
Мифологема книги в романе Т. Толстой «Кысь» / Т.С. Шевчук // Культура народов Причерноморья. — 2005. — № 74, Т. 1. — С. 194-199. — Бібліогр.: 8 назв. — рос. |
| series |
Культура народов Причерноморья |
| work_keys_str_mv |
AT ševčukts mifologemaknigivromanettolstojkysʹ |
| first_indexed |
2025-07-03T18:07:51Z |
| last_indexed |
2025-07-03T18:07:51Z |
| _version_ |
1836650145780858880 |
| fulltext |
Масликова О.С.
СКЛАД ФІЛОЛОГІЧНИХ ТЕРМІНІВ МИХАЙЛА ГРУШЕВСЬКОГО З ПОГЛЯДУ ЇХ ПОХОДЖЕННЯ
194
іменні притчі, нерівноскладовий рецитований ритм, українська народна казка. Такі багатокомпонентні
структури фігурують як описові номенклатури.
Поряд з лексемами іншомовного походження у філологічній спадщині
М. Грушевського фіксуємо й терміни, утворені шляхом калькування, одним із способів відтворення ін-
шомовних слів засобами рідної мови. Під калькуванням розуміють копіювання іншомовного слова за допо-
могою свого, незапозиченого матеріалу, тобто поморфемний переклад іншомовного слова [3: 230 ].
У працях М. Грушевського нами засвідчено лише декілька термінів-кальок, що відображають період
становлення української філологічної термінології. Ці іншомовні та кальковані лексеми знаходяться в сино-
німічних відношеннях і можуть різнитися не лише стилістичною маркованістю, а й навіть семантичними
відтінками [6: 48-64 ]. Наприклад: післямова ← епілог, життєпис ← біографія, рукопись ← манускрипт.
У зв’язку з паралельним вживанням термінів вірш і стих утворилися кальки із другим смисловим термі-
ноелементом -роб-, -твор- для називання “бездарних поетів”: віршороб, віршотворець.
Загалом же калькування й використання іншомовних термінів без транскрибування нехарактерне для
слововживання Михайла Грушевського.
Висновки
1. Значну частину філологічної термінології в працях М.Грушевського складають греко-латинські ін-
тернаціональні терміни, терміни, які мають однакове (або майже однакове) фонетико-морфологічне оформ-
лення в українській і російській мовах, і власне українські терміноназви. Активністю відзначається аналіти-
ко-синтаксичний спосіб творення термінів. Для окремих термінологічних одиниць характерним є спосіб
творення за допомогою суфіксації з національною маркованістю. Базою для творення цих терміногруп стала
давньоукраїнська, латинська й давньогрецька, рідше – французька, польська, іспанська, італійська, німецька
мови. Таким чином, у вченого гармонійно співіснують елементи рідної, споріднених мов і традиційні інтер-
національні терміни й терміноелементи.
2. З кількісного погляду показник уживання філологічних термінів
М. Грушевського є досить високим (враховуючи й похідні терміноутворення, які несуть своє наванта-
ження). Так, якщо провести огляд терміновживань іншими визначними діячами, то виявляється, що в
філологічних працях М. Грушевського їх найбільше. Якщо у творах І.Котляревського засвідчено 50
філологічних термінів, у творах Г.Ф. Квітки-Основ’яненка ще понад 40, яких немає у І. Котляревського; у Т.
Шевченка – 120 [10: 112-113], у М. Драгоманова – 900 [2: 184], у І. Франка понад 1500, то в працях
М. Грушевського – понад 2500 термінів і терміносполук.
3. Учений мав великий вплив на утвердження національної термінолексики. Він був послідовним у вжи-
ванні тих чи інших філологічних термінів. Лише інколи при вживанні термінів простежуються випадки по-
лісемії чи синонімічного вживання окремих слів, тільки деякі терміни мають відмінності у роді (часопись,
рукопись); рідко зустрічаються паралельні морфологічні й словотвірні варіанти (вірш – вірша, повість – по-
вістка) чи російські відповідники до українських термінів (двовірш – двостих і под.)
4. Термінолексика М. Грушевського характеризується фонетико-морфологічними нормами дуже близь-
кими до сучасних. Отже, вчений мав вагомий вплив і на вироблення лексико-семантичних норм української
терміносистеми.
Філологічні терміни в працях вченого становлять єдину складну систему, в якій простежуються чіткі гі-
перо-гіпонімічні відношення. Понад 80% вживаних ним термінів увійшли в сучасну мовну практику без
змін.
Джерела та література
1. Грушевський Михайло. Історія української літератури. – К.: Либідь, 1996. – Том 6, книга 1.
2. Деркач В.В. Словник філологічних термінів Михайла Драгоманова. – Кременчук, 2000. – 186 с.
3. Кочерган М.П. Вступ до мовознавства. –К., 2001. – 367 с.
4. Лексис Лаврентія Зизанія. Синоніма славеноросская / Підг. текстів пам’яток і вступ. ст. В.В. Німчука. –
К.: Наук. думка, 1964. – 259 с.
5. Лексикос славенороський Памви Беринди / Підгот. тексту і вступ. стаття В.В. Німчука. Надруковано з
вид. 1627 р. фотомеханічним способом. – К.: Вид-во АН УРСР, 1961. – 272 с.
6. Молодец В.Н. Особенности русско-немецкого словаря фонетических терминов // Термин и слово. –
Горький: Изд-во Горьк. ун-та, 1980. – С. 48-64.
7. Муромцева О.Г. Розвиток лексики української літературної мови у другій половині ХІХ – на початку ХХ
ст. – Харків: Вища школа, 1985. – 152 с.
8. Панько Т.І. Нація і мова в системі поглядів М. Драгоманова і М. Грушевського: Текст лекцій. – Львів,
1991. – 24 с.
9. Пінчук С.П., Регушевський Є.С. Словник літературознавчих термінів Івана Франка. –К.: Наук. думка,
1966. – 271 с.
10. Регушевський Є.С. Роль Т.Г. Шевченка в утвердженні в сучасній українській мові літературознавчої
термінології // Шевченко і розвиток мов країн соціалістичної співдружності: Тези доп. і повід. респ. наук.
конф. – К., 1989. – С. 112 – 113.
Шевчук Т.С.
МИФОЛОГЕМА КНИГИ В РОМАНЕ Т. ТОЛСТОЙ «КЫСЬ»
Проза Т.Толстой является предметом пристального внимания литературоведов СНГ, посвятивших изу-
чению ее творчества многочисленные работы [1], [2], [3], [4], [5]. Роман «Кысь» (2000), получивший широ-
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
195
кое признание в критических штудиях и высокую оценку в литературоведческих работах, остается по-
прежнему в поле зрения исследователей. В данной статье внимание сконцентрировано на анализе функцио-
нирования доминантной мифологемы Книги, представленной в произведении как главная ценность эстети-
ческого порядка, способная «спасти мир». Целью работы является осмысление уровней реализации идейно-
образной конструкции мифа (мифологемы) Книги в романе Т.Толстой «Кысь». В задачи исследования вхо-
дит анализ функционирования других архетипических позитивных образов (огонь, культура) в антиутопи-
ческой парадигме произведения.
В романе-антиутопии Т.Толстой изображается деградировавший, отброшенный в эпоху первобытной
соборности мир, пораженный последствиями ядерной катастрофы. В традициях жанра, жизнь локализова-
лась в городе-государстве, расположенном на месте прежней столицы России, известном в «мире будущего»
как Федор-Кузьмичск. Автор изображает общество, пораженное безкультурием, находящееся во власти ди-
ких предрассудков и представлений о мире, не имеющее элементарных представлений о духовности, эсте-
тических ценностях; описывается произвол, своеволие и никчемность правителей деконструированной Рос-
сии.
Книга является одним из основополагающих концептов романа, непреходящей ценностью, ставшей за-
претной в обществе будущего. Значение мифологемы Книги реализуется на следующих уровнях: симуля-
тивный враг, товар, результат творческого туда, символ жизни (бытия), маниакальная цель, семиотический
набор.
Симулятивным врагом Книга становится в тоталитарном обществе, изображенном в романе
Т.Толстой, приобщение к которой воспринимается как потенциальная опасность. Распространяются неле-
пые слухи о том, что старопечатные книги заразны, «радиоактивны», вызывают неизвестную болезнь. Книги
экспроприируются санитарами, - категорией людей, «лечащих» от вызываемых книгами недугов: «...они за-
бирают и лечат, и люди после того лечения не возвращаются. Никто еще не вернулся» [6, 45]. Санитары как
социальный класс, ассоциирующийся с карательными органами, которые «по традиции» продолжают «ле-
чить» тех, кто читает и проявляет малейшие признаки своеволия, вызывают бесконечный страх и ужас у
простых жителей: «Вдавиться бы в землю, в глину уйти, слепым червырем стать – только бы не меня! Не
меня, не меня, не меня, не меня!» [6, 46].
Разъезжая на красных санях, в красных балахонах с прорезями для глаз, контролирующие органы Фе-
дор-Кузьмичска ассоциируются с «красным», карательным режимом советской эпохи, а по внешнему виду –
с декоративной атрибутикой внеправовой расистской организацией «Кью Клэкс Клэн». Отрицательность
образа главного санитара Федор-Кузьмичска, – Кудеяра Кудеяровича Кудеярова, подчеркивает факт тяже-
лого, гнилого духа, исходящего от него, необычные послевзрывные «последствия», носителями которых он
стал. Среди последних – огромные когти на ногах, которыми символически все подгребает герой и его се-
мья, а также лучи лунного света, струящиеся из его глаз. Последнее, как свидетельство не настоящего света,
символизирует искаженное, преломленное мировоззрение героя. О разбойничьем характере главного сани-
тара говорит и усиленное троекратным повторением имя, относящее в интертекстуальном контексте его об-
раз к легендарному казаку-разбойнику Кудеяру, герою народных сказаний Верхнего Дона и Поволжья.
Искусственная симуляция враждебности и опасности определенных книг вызывает в сознании большей
части людей, называемых в произведении «голубчиками», не только боязнь чтения, но и нежелание о них
говорить. Кудеяров, в откровенном разговоре с Бенедиктом, своим зятем и безвольным исполнителем кара-
тельных мероприятий, признается, что на «болезнь» у «голубчиков» взгляд неправильный, поскольку она
происходит не от прикосновения к книгам, а зарождается «в головах», от вольнодумия. Прикрываясь идеей
«долга перед обчеством», «благороднейшей задачей» вести «отсталый, недопонимающий» народ «к светлой
жизни», Кудеяров делает зятя слепым орудием реализации своего плана государственного переворота.
Средством к этому проницательный заговорщик выбирает Книгу, допуская Бенедикта в свое хранилище.
Существуют и «разрешенные книги», которые выступают в произведении как товар. Они ориентирова-
ны на массового читателя, которого в романе Т.Толстой представляет самый широкий класс населения –
«голубчики». Люди деконструированного мира будущего ведут образ жизни, далекий от цивилизованного.
Они говорят на примитивном, полуграмотном наречии, скорее «кулдыкают» и «подъелдыкивают», с удо-
вольствием употребляют ненормативную лексику («Вроде бы и слов немного, а слова-то все веселые такие.
Бодрые»), едят мышей, ставших главной единицей обмена, червырей, также грибыши, хлебеду, курят ржавь,
нюхают гонобобель. Взаимоотношения между «голубчиками» основаны на взаимном недоверии («Чужой,
он и есть чужой. Что в нем хорошего?), вражде («Сосед для того человеку даден, чтоб сердце ему тяжелить,
разум мутить, нрав распалять»), зависти и злости («злость, она хорошо так, тепло внутри пощипывает»). В
их обществе обычной потехой является швыряние камней в прохожих, драки, воровство. Главным жизнен-
ным принципом «людей будущего» стала необходимость всегда помнить свое место («ниже нижнего – и не
высовываться»), а проявление своеволия – самым страшным проступком. Своеволием считаются не только
действенные манифестации несогласия, но и любого рода размышления: о взаимоотношениях между клас-
сами, о необходимости выполнять ту или иную работу, чтение и самовольное хранение книг, пр.
Несмотря ни на что, население внешне не испытывает никаких неудобств и счастливо в своем замкну-
том мирке. В романе Т.Толстой представлены основные знаковые элементы мифопоэтической «избяной Ру-
си»: крепкие черные избы, натопленная печка, мыши, лежанка, горшки на плетне, высокие сугробы, сани,
сарафаны. Идиллические черты «земли обетованной» подчеркиваются рядом деталей с уменьшительно-
ласкательной интерпретацией (хозяюшка, морозец, натопленная печка, дымок из труб, поскрипывающий
снежок, протоптанные тропочки).
«Голубчики» с удовольствием посещают книжные рынки и интересуются последними «новинками».
Книги, которые доступны всем, представляют собой расхожую литературу, предмет наживы или пустого
развлечения горожан: «А цены разные: пять мышей, десять, двадцать, а которые особо завлекательные али с
картинками – слышь, и до пятидесяти доходит. Голубчики толпятся, прицениваются, обсуждают: брать не
брать, да про что книжица, да какой сужет, да много ли картинок» [6, 83]. Особым спросом на рынке буду-
Шевчук Т.С.
МИФОЛОГЕМА КНИГИ В РОМАНЕ Т. ТОЛСТОЙ «КЫСЬ»
196
щего пользуется увлекательная эпопея «Коза-дереза», роман «Вечный зов», брошюра «Основы дифферен-
циального исчисления». Выдавая детскую сказку за эпопею, автор лишний раз подчеркивает, насколько
подменяются ценностные ориентиры у массового читателя, принимающего произведение, ориентированное
на уровень развития малого ребенка, за серьезную литературу. Комичны методы завлечения потенциальных
читателей: «голубчикам» часто предлагается «последний экземпляр» редкой книги, либо отложенный про-
давцом «для себя», что эмоционально стимулирует эффект победы у «отхватившего» ценный товар покупа-
теля.
Книга остается результатом творческого труда для немногочисленной категории «голубчиков», стре-
мящихся к вдумчивому прочтению. Тихий восторг вызывает книга у скромной труженицы Варвары Луки-
ничны, «послевзрывным последствием» у которой стало наличие огромного количества гребешков на теле.
Она стремится осмыслить образную систему стихотворений русских классиков, которые, по долгу службы
переписывает, как сочиненные Федором Кузьмичом. Имея задатки настоящего текстолога, Варвара Луки-
нична обращает внимание на факт разноплановости произведений и приходит к выводу об их ложном ав-
торстве. Ее не удовлетворяет трактовка вопроса («что такое конь?») образами повседневной реальности
(«конь – это мышь»), так как функции неизвестного ей образа явно не умещаются в предложенное объясне-
ние. Жадный интерес вызывают книги у Льва Львовича, приоритетами для которого выступают работы
Плеханова, Плеве, в соответствии с его диссидентскими, политическими интересами.
На протяжении романа раскрывается и другое значение мифологемы Книги, которая как символ жизни,
бытия выступает воплощением божьего нравственного закона. Этот комплекс воззрений вкладывается в ус-
та культурного героя антиутопии Т.Толстой, - Никиты Ивановича, главного истопника Федор-Кузьмичска.
Являясь, как и все жители «послевзрывного мира» носителем различных «последствий», он приобрел не
только бессмертие, но и умение извергать из груди огонь. Известный исследователь мифов С.А.Токарев ука-
зывает, что мифы о происхождении огня являются наиболее распространенными среди народов мира как
наглядный и универсальны признак выделения человека из животного царства [7, 240]. Английский иссле-
дователь типологии мифов о происхождении и значении огня Дж. Фрейзер выделяет следующие уровни его
осмысления: «огонь как спутник и помощник человека в борьбе с хищными зверями; как очищающая и це-
лительная сила; как грозная и опасная стихия; домашний очаг, символ и покровитель семьи» [8, 15].
В антиутопии Т. Толстой мифологема огня раскрывается на всех обозначенных уровнях. Позитивный
герой романа реализует возможность давать людям огонь как в реальном, так и в абстрактном смысле: по-
мимо того, что главный истопник заботится о поддержании огня в домах людей, он является, фактически,
единственным культурным деятелем нового мира. Как музейный работник в прошлом, герой представляет
общество охраны памятников, стремится сохранить и сберечь остатки прошлой культуры. Таким образом,
огонь и культура, носителем которых он является, ассоциируются с архетипом жизни в ее материальной и
духовной полноте. Не случайно главный истопник постоянно призывает «голубчиков» «проявлять инициа-
тиву» в отношении своего духовного развития: «…Пора бы вам, любезный мой, перестать надеяться на дя-
дю и немножечко - …проявить инициативу. Пора самим добывать огонь», отождествляя понятия духовно-
сти и огня. Своим главным занятием Никита Иванович считает восстановление культурных памятников
прошлого, пытается организовать раскопки погребенных под толщей земли шедевров: статуй, картин, му-
зейных ценностей. Однако, для «голубчиков» они остаются предметами неизвестного предназначения
(срамными каменными бабами), и предпринятые попытки по их реставрации остаются безрезультатными.
Философско-эстетические взгляды Никиты Ивановича раскрываются в общении с еще одним предста-
вителем интеллигентной прослойки нового общества – диссидентом Львом Львовичем. Их споры отражают
традиционную русскую полемику между западниками и славянофилами. Спасение русской культуры глав-
ный истопник видит в «возврате к истокам»: обращении к русской классической культуре, воскрешении на-
циональных святынь, главной из которых является творчество Пушкина. Только «собственными силами»,
считает герой, Россия способна стать на путь прогресса.
Лев Львович сравнивает развитие России с «мясорубкой истории», через которую прокручивают, меняя
насадки, русский народ. Он усматривает прогресс в обращении к западному культурному опыту, плохо по-
нимая, в чем его преимущества и упрямо твердит фразу «Запад нам поможет», интертекстуально отсылаю-
щую к ироническому тезису известного героя романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Строки из
стихотворения Вл. Соловьева «Каким ты хочешь быть Востоком: / Востоком Ксеркса иль Христа?», кото-
рыми умиляется Бенедикт, не понимая смысла, получают отзвук и в интерпретации Льва Львовича. Очевид-
но, что диссидент делает ставку на Ксеркса, так как постоянно твердит «нам нужен ксерокс», вкладывая во
фразу поэта более современное и чрезвычайно упрощенное значение.
Ключевыми в его лексиконе стали слова «ксерокс», «факс», «самиздат», «свобода», «Запад», однако их
употребление хаотично и подчас лишено всякого смысла. Диссидент рисует комичную картину покорения
Запада Россией, в которой смешаны библейские постулаты («плодитесь и размножайтесь») и функции ксе-
рокса, представления о конструктивных международных контактах связаны с обманом, общение по факсу
ассоциируется не с дипломатическими переговорами, а с ненормативной лексикой. В представлении Льва
Львовича, уже одно присутствие иностранцев, обманным образом привлеченных в Россию, обеспечит раз-
витие культурного процесса и сытое существование, знаковыми объектами которого стали ценности исклю-
чительно материальной культуры (кофе, мощеные дороги, рубашки с запонками, джинсы) с унизительными
элементами (гуманитарный шлифованный рис) и откровенно отрицательными (порновидео, террористы).
Не случайно, осаживая в споре пыл диссидента, Никита Иванович ласково называет его «голубчиком», что в
контексте романа снижает его статус «образованного прежнего», «интеллигента» до уровня безграмотного
человека.
Лев Львович категорично называет взгляды Никиты Ивановича «домостроем», упрекает его в «нацио-
налистических настроениях», близких к славянофильству, толстовству. Писательница дает понять, что в
рассуждениях каждого содержится рациональное зерно. Опорными мировоззренческими категориями глав-
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
197
ного истопника в романе являются понятия «чуткость», «сострадание», «великодушие», «честность»,
«справедливость», «душевная зоркость», «взаимопомощь», «уважение к другому человеку», «самопожерт-
вование», а его оппонента – «права личности», «свобода слова», «свобода печати», «свобода собраний»,
«социальный протест». Однако, как духовное подвижничество Никиты Ивановича не приносит результата,
так и лишенные духовности проекты Льва Львовича по реконструкции России выглядят убогими и безнрав-
ственными. Т.Толстая приходит к выводу, что соединение практицизма и духовности в России исторически
не состоялось, результатом чего и стала культурная катастрофа: «Господи! Какая тьма. На север, на юг, на
закат, на восход – тьма без края, без границ, и во тьме, кусками мрака, – чужие избы, как колоды, как камни,
как черные дыры в черной черноте, как провалы в никуда, в морозное безмолвие, в ночь, в забвение, в
смерть, как долгое падение в колодец…» [6,71].
Несмотря на комичный результат культурной деятельности Никиты Ивановича (столбы с непонятными
надписями, воздвижение карикатурного памятника Пушкину), все устремления главного истопника напол-
нены искренними, неподдельными чаяниями духовного возрождения страны. Путь к нравственному и эсте-
тическому ренессансу он видит в приобщении людей к Книге, которую справедливо считает главным носи-
телем культуры и символом бытия в его духовной и материальной полноте.
Исходя из постмодернистской ситуации «мир – текст», Т.Толстая моделирует восприятие жизни Ники-
той Ивановичем как вечный поиск и прочтение книги жизни (книги бытия): «И пусть эта книга скрыта от
наших близоруких глаз, пусть таится она в долине туманов, за семью воротами, пусть перепутаны ее стра-
ницы, дик и невнятен алфавит, но, все же, есть она, юноша! Светит и ночью! Жизнь наша, юноша, есть по-
иск этой книги, бессонный путь в глухом лесу, блуждание на ощупь, нечаянное обретение!» [6, 163]. Рассу-
ждения главного истопника остались загадкой для Бенедикта, буквально воспринявшего информацию о на-
личии редкой книги. Стремясь узнать у Никиты Ивановича перед его казнью, где же хранится редкий эк-
земпляр, он в очередной раз получает ответ, что необходимо «учить азбуку»: азбуку жизни, культуры, ду-
ховности.
Книга как маниакальная цель стала смыслом жизни и героя-повествователя, Бенедикта. Это – один из
лучших, образованных «голубчиков» Федор-Кузьмичска. Его мать, «прежняя» по происхождению, настояла
на обучении сына грамоте и работе переписчиком. В русской классической литературе выстраивается ряд
героев, связанных с профессией «писца»: дотошный и скрупулезный чиновник Акакий Акакиевич Башмач-
кин; князь Мышкин, наделенный характеристиками юродивого, одновременно ищущего и духовного чело-
века, но не вписывающегося в общество; искалеченный советской действительностью интеллигент-
приспособленец с аристократической родословной Левы Одоевцев. Образ Бенедикта завершает этот ряд,
представляя собой пародийно-ироничный вариант представителя образованной прослойки общества.
Никита Иванович считает зацикленного на обывательщине Бенедикта «раззявой, невеждой, духовным
неандертальцем, депрессивным кроманьоном» [6, 142]. Главный истопник, все же, делает ставку на очаро-
ванного книгами «голубчика», возлагая определенные надежды на его возможный духовный рост. Он при-
влекает Бенедикта к работе над памятником Пушкину, проводит с ним беседы, объясняет смысл понятий,
связанных с культурой, постоянно призывает учить не просто азбуку, а «азбуку жизни». Никита Иванович
увидел в Бенедикте «искру человечности» именно из-за его иррациональной, фанатической любви к Книге.
«Его образ, - отмечает С.В. Федорова, - вбирает характерные национальные черты – созерцательность, не-
удовлетворенность наличным бытием, мечтательность, очарованность. Однако, несмотря на это, в лице Бе-
недикта Читатель, который должен прийти на смену Автора (с точки зрения постмодернисткой эстетики), не
состоятелен. Толстая моделирует ситуацию, когда самый литературоцентричный народ в мире – русский –
оказывается «собакой на сене»: имея богатую духовную традицию, воплотившуюся в искусстве слова, он ею
не владеет, так как не знает «азбуки» культуры» [1].
Будучи еще простым «голубчиком», а не зятем главного санитара, Бенедикт увлекался чтением книг, за-
учивал на память стихи. Однако, его примитивному мышлению наиболее импонировали детские сказки, а
переписываемые стихи воспринимались через призму реалий «кысьского мира». Беззаботная, сытая жизнь в
доме тестя не убила в нем неосознанного стремления к развитию: «Все ладно, все хорошо – лучше не быва-
ет. Но чего-то как-бы недостает. Буд-то что-то еще надо. Только забыл что» [6, 172] . Через некоторое вре-
мя, пресытившись праздностью и бездельем, Бенедикт осознает, что главное в жизни составляют не ценно-
сти материального порядка: уют, качественная еда, телесная любовь, а Книга. Наравне с образными впечат-
лениями, которые способна доставить книга, для героя остаются важными чувство сытости и комфорта, ко-
торое обеспечивает натопленная печь, лежанка, миска со сладостями. Как элемент прекрасного, Бенедикт
отмечает отсутствие изображения в книгах естественных физиологических процессов, низменного, телесно-
го начала. Эффект эстетического воздействия книги на его воображение заключается в ярком эмоциональ-
ном переживании событий: «Не случалось им ни чавкать, ни сморкаться, спят тихо, щеками не булькают,
никакая Изабелла или Каролина со сна не опухши; зевнув – зубами не клацают, вскакивают освеженные и
распахивают занавеси. И все радостно кидаются в объятия избраннику, а избранник-то кто-же? избранник –
Бенедикт, зовись он хоть дон Педро, хоть Сысой» [6, 200].
Область Прекрасного отождествляется с оволшебствленным в сознании героя топосом Востока, а Книга
- с живущей в восточных краях сказочной птицей Паулин, выступающей в сознании «голубчика» символом
Красоты. Остальные пространственные координаты произведения, пропущенные через призму восприятия
Бенедикта, насыщены негативной окраской: непроходимые дремучие леса на Севере, априори враждебные
чеченцы на Юге, ненадежная «дорога-тропиночка» на Западе, путешествие по которой всякий раз вызывает
приступы ностальгической рефлексии. Однако, самовлюбленность Птицы как воплощения эстетического
идеала, ее эгоизм соответствующим образом характеризуют и отношение героя к ценностям духовного по-
рядка: «Книга! Сокровище мое несказанное! жизнь, дорога, просторы морские, ветром овеянные, золотое
облако, синяя волна! Расступается мрак, далеко видать, раскрылась ширь, а в шири той – леса светлые,
солнцем пронизанные, поляны, тульпаном усыпанные, ветер весенний зефир ветку качает, белым кружевом
помавает, а то кружево повернется, веером раскроется, а в нем, как в чаще какой узорной, княжья Птица бе-
Шевчук Т.С.
МИФОЛОГЕМА КНИГИ В РОМАНЕ Т. ТОЛСТОЙ «КЫСЬ»
198
лая, рот красный, невинный …» [6, 216] .
Любая книга вызывает у Бенедикта восторг. Он читает все без разбора и крайне примитивно оценивает
получаемую информацию, просто пропускает ее через себя: «Вот почитает из журнала, а потом «Одиссею»
немножко, потом Ямомото какое, или «переписку из двух углов», или стихи, или «уход за кожаной обувью»,
а то Сартра – чего захочет, то и почитает, все тут, все при нем. На веки веков, аминь» [6, 301]. Характерно,
что строка из молитвы имеет отношение не к благословению книг, которыми располагает Бенедикт, а к фак-
ту владения этими книгами. Несмотря на упования Никиты Ивановича, герой совершенно безнадежен в
плане духовного развития, поскольку отказывается думать, анализировать прочитанное: «Зачем думать?, -
размышляет он, - Я жить хочу» [К,123]. С одной стороны, Бенедикт хочет жить, не думая, а с другой – не
думать, чтобы жить (выжить), так как в его сознании слишком глубоко укоренился страх перед проявлением
своеволия, которое наказуемо в обществе «голубчиков». Оценка уровня развития героя дана в строках пе-
сен, которые напевают при беседах с ним Никита Иванович и Лев Львович, намекая на пустоту его внутрен-
него мира: «степь да степь кругом…», на определенный предел его развития: «суждены нам благие стрем-
ленья, да свершить ничего не дано». Почему писательница избрала повествователем героя, который не спо-
собен развиваться?
Надежды Никиты Ивановича не оправдались. Духовный рост Бенедикта не состоялся и даже, напротив,
шел в пропорциональной «регрессии» по отношению к росту его любви к Книге. Несмотря на уникальную
возможность развиваться, имея доступ к книжному хранилищу, герой постепенно утрачивает свои челове-
ческие качества. Бенедикт наделен характеристиками «собаки» как в прямом, так и в аллегорическом значе-
нии. Установку на «собачий» характер героя читатель получает сразу: Бенедикт является обладателем со-
бачьего хвостика и потрясающего нюха, безошибочно определяя по запаху книги и местонахождение людей
(например, Федора Кузьмича, во время его низложения), чутко улавливает и исходящий от Кудеярова по-
койницкий запах, который семья объясняет издержками профессиональной занятости. «Собачьим» стало и
его отношение к прежним друзьям и сослуживцам, когда для удовлетворения своей страсти, - поиска Книги,
- он предает всех.
Бенедикт готов предпочесть книге жизнь неграмотных «голубчиков», членов его семьи, детей, друзей.
Он предает всех и вся ради удовлетворения своих интересов, маниакальной страсти к Книге. Герой стано-
вится санитаром только ради возможности выискивать все новые и новые книги, идет на убийство, натирая
«широкий мозоль» крюком, предает не только своих бывших коллег и друзей (Варвару Лукиничну, Кон-
стантина Леонтьевича, Никиту Ивановича), но и саму идею Книги как Красоты, отождествляемую в его по-
нимании со сказочной Птицей Паулин. Рефлексия по поводу своего образа жизни привела героя к осозна-
нию того, что прекрасная птица давно поймана, «провернута на каклеты» и съедена, а ее пухом и перьями
теперь набиты богатые подушки, на которых спит Бенедикт.
На протяжении романа Бенедикт пытается ответить на вопрос, заданный ему однажды главным истоп-
ником «Что вынести из горящего дома?». Первым побуждением было желание спасти «стуло», оставшееся
парню от матери. Позже у героя не остается сомнений в том, что он бы предпочел спасение картины - жизни
кошки, сохранение книги, а не человека. Жизнь как ценность окончательно нивелируется в сознании героя,
ослепленного всепоглощающей, маниакальной, ослепляющей страстью к Книге: «Голубчики?! Голубчики –
прах, труха, кало, дым печной, глина, в глину же и возвернутся. Грязь от них, сало свечное, очески… Ты,
Книга, чистое мое, светлое мое, золото певучее, обещание, мечта, зов дальний <…> Ты, Книга! Ты одна не
обманешь, не ударишь, не обидишь, не покинешь! Тихая – а смеешься, кричишь, поешь; покорная – изумля-
ешь, дразнишь, заманиваешь; малая – а в тебе народы без числа; пригоршня буковок, только-то, а захочешь
– вскружишь голову, запутаешь, завертишь, затуманишь, слезы вспузырятся, дыхание захолонет, вся-то ду-
ша, как полотно на ветру, взволнуется, волнами восстанет, крылами взмахнет!» [6, 221].
М.Голубков в исследовании «Русский постмодернизм: начала и концы» отмечает, что Т.Толстая в рома-
не «Кысь», написанном по всем канонам постмодернистского письма, парадоксальным образом «деконст-
руировала саму идею постмодернистской деконструкции» [2, 87]. По мнению исследователя, это связано с
тем, что Бенедикт, в силу своей профессиональной деятельности, оказался погруженным в постмодернист-
скую ситуацию интертекста, будучи переписчиком уже написанных произведений, стал их первым читате-
лем и свободным интерпретатором. Но предполагаемого «рождения Читателя» вследствие «смерти Автора»
(Р.Барт) не получилось, поскольку декларируемая в постмодернистской эстетике идея интертекстуальности
в романе оказалась разрушительной для культуры. Создаваемый Бенедиктом «под»- и «над»-текст примити-
вен и нивелирует духовную сущность читаемых им произведений.
В соответствии с каноном французских постструктуралистов, книга воспринимается Бенедиктом имен-
но как текст, семиотический набор. Хаотичной и, одновременно, комичной представлена сделанная Бене-
диктом классификация книг. Желая навести порядок в библиотеке тестя, Бенедикт расставляет книги снача-
ла по цвету, по формату, затем вырабатывает систему, представленную разнообразными ассоциативными
рядами. Он отталкивается от наиболее логичного алфавитного принципа расстановки, но в одних случаях
ориентируется на начальную букву фамилии автора, в других – на имя, в третьих – на название книги
(«…Кафка, «Каши из круп», «Как мужик гуся делил», «Карты звездного неба», «Камо грядеши?»…»). Ино-
гда Бенедикт выбирает ключевое слово («Гигиена ног в походе», «Ногин. Пламенные революционеры»,
«ноготки. Новые сорта»), в других случаях опирается на графический принцип написания названия («Гам-
лет – Принц Датский», «Ташкент – город хлебный» «Хлеб – имя существительное»), объединяет по аллите-
ративному и ассонансному принципу («Боборыкин, Бабаевский, Чичибабин, «Бибигон», Гоголь, «Дадаисты.
Каталог выставки», «Мимикрия у рыб», «Вивисекция», Тютюнник, Чавчавадзе, «Озеро Титикака»), исходит
из этимологической общности фамилий авторов («Хлебникова, Караваева, Коркия…Колбасьев, Сытин, Го-
лодный»), цветовых ассоциаций («Белый Бим Черное ухо», Андрей Белый, «Женщина в белом» [6, 206-
209]. В каждом случае нарушены логические связи, а читательские интерпретации выглядят дикими и бес-
смысленными. Воспринимаемые Бенедиктом образы остаются пустыми «знаками», семиотическими едини-
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
199
цами.
Таким образом, судьба Книги в «обществе будущего» оказывается трагической. Она становится предме-
том страстей, в гораздо большей степени реализуясь в качестве симулятивного врага, товара, маниакальной
цели, семиотического набора, чем как результат творческого туда или символ жизни (бытия). Раскрывая
идейно-образную конструкцию мифа Книги как воплощения духовности и культуры, Т.Толстая развивает
традиции мировой литературы. Гибнет цивилизация, изображенная в романе Р.Брэдбери «451° по Фаренгей-
ту», представители которой отказались от книг и сожгли «библиотеку человечества». Подобный мотив по-
лучил отражение и в романе У.Эко «Имя розы», в котором факт сожжения самой большой в истории чело-
вечества библиотеки, располагавшейся в средневековом итальянском аббатстве, символизирует отход от
средневекового догматического мировоззрения, прощание с прошлым, зарождение и утверждение нового,
гуманистического мировоззрения.
Сюжетная линия романа «Кысь» заканчивается пожаром, на пепелище которого остаются уцелевшие
Никита Иванович, Лев Львович и Бенедикт. На вопрос последнего, почему же не сгорели представители
«интеллигенции», последовал ответ главного истопника: «А неохота! Не-о-хо-та!», имплицитно декларируя
тот огромный потенциал, который несет в себе русская культура, несмотря на жуткие условия, в которые
она была поставлена после символического Взрыва. О том, что либо сам Никита Иванович начнет с нуля ра-
боту по воскрешению русской духовности (не случайно он оказался совсем голый после пожара), либо это
сделает бессмертный дух русской культуры (или дух Никиты Ивановича как ее воплощения), подтверждает
и ворчливое утверждение старика о том, что если жизнь и кончилась, то несмотря ни на что, они начнут
другую.
При этом полностью уничтожен жалкий городишко Федор-Кузьмичск, а вместе с ним исчезло как куль-
турное пространство отрицательных персонажей (санитаров, перерожденцев, «голубчиков»), так и остатки
духовного наследия прошлых столетий (книгохранилище). Идея уничтожения Библиотеки символизирует, с
одной стороны, утрату для будущих поколений духовного наследия прошлого, а с другой – начало новой
эры, точку отсчета формирования нового мировоззрения, нового вектора культурного развития.
Источники и литература
1. Федотова С.В. Человек в антиутопии ХХ века // www. Pedsovet.org.
2. Голубков М. Русский постмодернизм: начала и концы // Литературная учеба. – Кн.6. – 2003. – С.71-92.
3. Славникова О. Пушкин с маленькой буквы // Новый мир. 2001. № 3. С.176-182.
4. Калашникова О.Л. Мир через слово: О концептосфере романа Т.Толстой «Кысь» // Література в кон-
тексті культури: Збірник наукових праць. – Дніпропетровськ, 2002. – Вип. 7. – С.198-206.
5. Шевченко Л.И. Традиции онтологической прозы в дистопии Т.Толстой «Кысь» // Література в контексті
культури: Збірник наукових праць. – Дніпропетровськ, 2002. – Вип. 7. – С. 208 – 214.
6. Толстая Т. Кысь. – М., 2000.
7. Токарев С.А. // Мифы народов мира: Энциклопедия в 2-х т. – Т.2 / Под ред. С.А.Токарева. – М., 1998.
8. Фрэзер Дж. Золотая ветвь. Дополнительный том. – М., К., 1998.
Юксель Г.З.
СТРУКТУРА КРЫМСКОТАТАРСКОГО ЖУРНАЛА 20-х ГОДОВ ХХ ВЕКА
(НА ПРИМЕРЕ ИЗДАНИЙ «ИЛЕРИ», «ЕНЪИ ЧОЛПАН», «ОКЪУВ ИШЛЕРИ»,
«БИЛЬГИ», «ЕШИЛЬ АДА», «ИЛЬК АДЫМ», «АСРИЙ МУСУЛЬМАНЛЫКЪ», «КОЗЬ
АЙДЫН», «НЕНКЕДЖАН»)
В 20-е годы прошлого столетия в Крыму отмечается рост крымскотатарских общественно-
политических, «толстых» журналов. За короткий промежуток времени в 5-7 лет в свет были выпущены та-
кие издания, как «Бильги» (1920 г.), «Ешиль ада» (1920 г.), «Ильк адым» (1921 г.), «Ненкеджан» (1922 г.),
«Енъи Чолпан» (1923-1924 гг.), «Асрий мусульманлыкъ» (1923-1924 г.), «Окъув ишлери» (1925-1929 гг.),
«Илери» (1926-1930 гг.), «Козь айдын» (1927-1928 гг.) и др. Все они, будучи важным источником для полу-
чения информации о развитии передовой национальной общественно-политической мысли, представляют
большой научный интерес, их исследование особенно актуально в свете изучения исторического и куль-
турного наследия крымскотатарского народа. Необходимость описания крымскотатарских довоенных жур-
налов объясняется также ограниченностью материала для работы – большинство национальных журналов,
по-прежнему, недоступны научной общественности; в крымских архивах, библиотеках, частных коллекциях
имеются лишь отдельные номера некоторых изданий.
Отмечая в целом разработанность темы крымскотатарской национальной журналистики конца XIX –
первой половины XX века в современной науке, отметим работы И.А. Керимова [14, 15], X. Кырымлы [19],
В.Ю. Ганкевича [4], Р. Фазыла и С. Нагаева [16], О.С. Xоменка [17], Н. Р. Абдульваапова и Т.Н. Киримова
[1], В.Г. и А.Г. Зарубиных [13] и др.
Целью данной работы является описание внутренней структуры крымскотатарских журналов. Задача
исследования заключается в изучении тематической направленности, рубрикационной системы, особенно-
стей офомления журналов, видов заголовков, а также изобразительных элементов в довоенных крымскота-
тарских журналах. Обоснованием такого подхода в исследовании является наличие общих черт, присущих
практически всем крымскотатарским журналам того периода: общая тематика, повторяющиеся или пере-
кликающиеся рубрики, одинаковые по типу заголовки, единые типографские характеристики. На наш
взгляд, такая схожесть в содержании и форме журналов была обусловлена комплексом причин:
– исследуемые журналы, будучи национальными крымскотатарскими изданиями, обсуждали самые
острые проблемы, стоявшие перед народом в тот момент – повышение культурного уровня, развитие
образовательной системы, литературы, становление национальной науки и т.д. Поднимаемые на
|