Нормативные предпосылки чтения текста другого
Констатируется дефицит нормативности в современных историко-философских исследованиях, осмысляются его истоки и намечаются пути преодоления. На основе кантовской "дисциплины чистого разума" формулируются деонтологические принципы работы с философскими текстами....
Збережено в:
| Дата: | 2006 |
|---|---|
| Автор: | |
| Формат: | Стаття |
| Мова: | Russian |
| Опубліковано: |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України
2006
|
| Назва видання: | Культура народов Причерноморья |
| Теми: | |
| Онлайн доступ: | http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/36780 |
| Теги: |
Додати тег
Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
|
| Назва журналу: | Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| Цитувати: | Нормативные предпосылки чтения текста другого / Л.Т. Рыскельдиева // Культура народов Причерноморья. — 2006. — № 95. — С. 74-77. — Бібліогр.: 10 назв. — рос. |
Репозитарії
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine| id |
irk-123456789-36780 |
|---|---|
| record_format |
dspace |
| spelling |
irk-123456789-367802012-08-03T12:09:59Z Нормативные предпосылки чтения текста другого Рыскельдиева, Л.Т. Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Констатируется дефицит нормативности в современных историко-философских исследованиях, осмысляются его истоки и намечаются пути преодоления. На основе кантовской "дисциплины чистого разума" формулируются деонтологические принципы работы с философскими текстами. Констатується дефіцит нормативності в сучасних історико-філософських дослідженнях, осмислюються його витоки і намічаються шляхи подолання. На основі кантівської "дисципліни чистого розуму" формулюються деонтологічні принципи роботи з філософськими текстами. In the present article the deficit of normative in modern historical and philosophical research is established, its roots are comprehended and ways of overcoming are outlined. On the basis of "Discipline of refined mind" of Kant deontological principles of work with philosophical texts are formed. 2006 Article Нормативные предпосылки чтения текста другого / Л.Т. Рыскельдиева // Культура народов Причерноморья. — 2006. — № 95. — С. 74-77. — Бібліогр.: 10 назв. — рос. 1562-0808 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/36780 ru Культура народов Причерноморья Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
| institution |
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| collection |
DSpace DC |
| language |
Russian |
| topic |
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ |
| spellingShingle |
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Рыскельдиева, Л.Т. Нормативные предпосылки чтения текста другого Культура народов Причерноморья |
| description |
Констатируется дефицит нормативности в современных историко-философских исследованиях, осмысляются его истоки и намечаются пути преодоления. На основе кантовской "дисциплины чистого разума" формулируются деонтологические принципы работы с философскими текстами. |
| format |
Article |
| author |
Рыскельдиева, Л.Т. |
| author_facet |
Рыскельдиева, Л.Т. |
| author_sort |
Рыскельдиева, Л.Т. |
| title |
Нормативные предпосылки чтения текста другого |
| title_short |
Нормативные предпосылки чтения текста другого |
| title_full |
Нормативные предпосылки чтения текста другого |
| title_fullStr |
Нормативные предпосылки чтения текста другого |
| title_full_unstemmed |
Нормативные предпосылки чтения текста другого |
| title_sort |
нормативные предпосылки чтения текста другого |
| publisher |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
| publishDate |
2006 |
| topic_facet |
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ |
| url |
http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/36780 |
| citation_txt |
Нормативные предпосылки чтения текста другого / Л.Т. Рыскельдиева // Культура народов Причерноморья. — 2006. — № 95. — С. 74-77. — Бібліогр.: 10 назв. — рос. |
| series |
Культура народов Причерноморья |
| work_keys_str_mv |
AT ryskelʹdievalt normativnyepredposylkičteniâtekstadrugogo |
| first_indexed |
2025-07-03T18:26:04Z |
| last_indexed |
2025-07-03T18:26:04Z |
| _version_ |
1836651292139716608 |
| fulltext |
Рыскельдиева Л.Т.
НОРМАТИВНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ЧТЕНИЯ ТЕКСТА ДРУГОГО
74
Рыскельдиева Л.Т.
НОРМАТИВНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ЧТЕНИЯ ТЕКСТА ДРУГОГО
Тезис Э. Левинаса о наличии в современной философии «онтологии войны» актуален и в наши дни, ко-
гда продолжается поиск «виновных» в кризисе культурной традиции, когда так высоко ценятся мир и взаи-
мопонимание и когда в любой сфере деятельности должно найтись место противостоянию агрессии. «Ан-
тивоенные настроения» можно найти в разных сегментах современного философского дискурса.
Коммуникативная практическая философия, например [см. 1], озабочена поисками языка универсали-
стской этики и универсальных основ взаимопонимания («трансцендентальная прагматика» К.-О. Апеля),
формулированием моральных принципов политической жизни (практическая философия В. Хёсле), путей
сохранения природы (экологически ответственная этика Х. Йонаса). Ответственность за мир и ненасилие
слышно и в рассуждениях современных феноменологов. Б. Вальденфельс, например, в своей «респонзив-
ной феноменологии» даёт такую топологию Чужого, при которой ответ ему неизбежен, ибо и чуждость и
аномалии являются как внутрисубъектными, так и внутрикультурными компонентами [см. 2]. А Э. Левинас
свою экзистенциальную феноменологию строит на дескрипции «о-своения» Чужого, показе его как гостя,
беззащитного в открытости и «наготе» своего «лица» [см. 3]. Другими словами, этическое измерение фило-
софского дискурса утверждается сейчас в поиске путей ликвидации основ агрессии в самом мышлении, на
пути к интеллектуальной ахимсе-ненасилию. Свой вклад в это благородное дело может внести и такая тра-
диционная философская рубрика как «история философии».
В качестве раздела теоретических исследований в наши дни она испытывает некоторое «замешательст-
во» от разрушительной критики историцизма, после которой появилась опасность утраты объекта, предме-
та и метода историко-философских исследований. А после «лингвистического поворота», произошедшего
как в философии, так и во всей гуманитарной сфере в середине 20 века, после бурного развития в его по-
следние десятилетия языкознания на основе дискурс-анализа появилась реальная возможность размывания
границы между историей философии и текстологией. Такая возможность предоставлена, в основном, гер-
меневтикой – очевидно, что «нищета историцизма» помогла обнаружить многосмысленность текста Друго-
го (времени, эпохи, культуры, автора и др.), показать его открытость пониманию, воспитать такую же от-
крытость и у понимающего, сформировать «герменевтически воспитанное сознание» (Г.-Г. Гадамер). Одна-
ко герменевтика способствовала и историко-философскому релятивизму. Последний есть не что иное как
скрытая форма эгоцентризма и безразличия к Другому, ибо главной целью герменевтического процесса, в
конечном счете, признается самопонимание как смысл «герменевтического круга». Кроме того, утвержде-
ние текстовой многосмысленности приводит не только к герменевтике текста, но и к герменевтике автора,
которая в союзе с психоаналитическими процедурами становится совершенно нелегитимной - у философ-
ских текстов автор всегда есть и его согласие на сеанс «герменевтической терапии» обязательно.
Философия аналитического толка, явный и критический противник герменевтики, так же критично от-
носится и к работе историков философии. Аналитикам свойственна здоровая доля критицизма по отноше-
нию к читаемому тексту, прозрачность написанного текста, его свобода от «шума и ярости» жизни. Однако
следует признать неизбежную аналитическую монологичность, порой граничащую с «аутизмом», пусть да-
же и гениальным: «то, что солипсизм подразумевает, совершенно правильно…» - утверждал Л. Витген-
штейн. Философ-аналитик, надо признать, справедливо ждёт ясности и понятности текста, однако, чаще
всего совершенно глух к Другому – не поняв текст, он склонен в этой «неудаче общения» винить не себя-
читателя, а Другого-автора.
Можно ли совместить утверждение о многосмысленности текста с требованием его прозрачности и яс-
ности, можно ли совместить анализ и герменевтику в работе историка философии? Мы убеждены, что
стремление к такому совмещению есть не что иное, как выражение поиска нормативного в работе с фило-
софскими текстами – в поисках нормативного сейчас и находятся герменевтически ориентированные исто-
рико-философские исследования. Понятие «норма», «норматив» может привести в искомой «оси» герме-
невтического круга (normalis – прямолинейный) и показать то, чего должен придерживаться историк фило-
софии в работе с философскими текстами.
Одним из главных признаков философского текста (в отличие от других текстов культуры) состоит, в
первую очередь, в том, что у него всегда есть автор и, следовательно, должен быть читатель. «Автор – чи-
татель» или «Я – Другой» – в их взаимоотношениях начинается логика или, лучше сказать, «интрига» раз-
ных философских традиций (индийская философская традиция, например, восходит к текстам, у которых
нет автора, но есть читатель, а европейская – к Сократу, который является «автором», но без текста, то есть,
без читателя). Другими словами, философский текст всегда фиксирует коммуникативную ситуацию, в ко-
торой и следует искать источник нормативности. Его нахождение, на наш взгляд, связано с довольно слож-
ным процессом саморефлексии, который включает, во-первых, внесение определенности в параметры
«Другого» и, во-вторых, прояснение философом своих обязанностей и долга.
В современной западной философии проблематика «Другой» появилась, на наш взгляд, главным обра-
зом благодаря феноменологии. «Позднему» Гуссерлю удалось преодолеть автономию и непроницаемость
кантианского трансцендентализма на пути обращения к проблеме телесного. Текст пятого из «Картезиан-
ских размышлений» Э. Гуссерля [см. 4] показывает «процесс» обретения монадой если не «окна», то, по
крайней мере, его возможности и этот «процесс» выводит феноменологию в поле рефлексии интесубъек-
тивности. Это «Размышление» (§§50-54) показывает, как мой опыт «Другого», когда он ещё не осмыслен
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
75
как «человек», становится таковым через мой кинестезис. Если мое тело всегда «здесь» (передняя сторона),
то, что такое «там» (тыльная сторона)? «Там» (где Другой) осмысляется мной по принципу аппрезента-
ции (уподобляющей апперцепции), которую Гуссерль запрещает понимать как аналогию или мысленное
уподобление. Аппрезентация здесь может быть понята как актуальность «als ob» - «как если бы» я был там
и вернулся, как Алиса из Зазеркалья, уже видевшая прежде «нечто подобное, хотя и не именно эту, нахо-
дящуюся здесь вещь» [4,217]. Первым определённым содержанием такого «Ego в модусе «там» должно
стать «понимание живой телесности другого» а «совокупная стилевая форма его чувственных процес-
сов…должна постоянно соответствовать той форме, которая по своему типу известна мне…» (§54). Эта ба-
зовая фраза, меняющая модальность гуссерлевского текста, вызывает у нас несколько соображений:
- неизбежна антропоморфизация восприятия Другого и есть все основания видеть в нем телесность как
таковую, её кинестезис, т.е. движения движущегося тела, – не движимого, а именно движущегося,
одушевленного, живого существа. Можно ли интерпретировать Другого как «другое живое существо»?
- Другой, по Гуссерлю, нейтрален и безлик, он «ещё один», другой-второй, но тезис о «стилевом соот-
ветствии» делает его амбивалентным. С одной стороны, соответствие может делать его таким же, как я,
похожим, подобным, он - «мой другой». С другой стороны, стилевое соответствие может говорить о
соответствии моему вкусу, о том, что он мне «нравится», он - «мой другой», свой, родной.
- положение о формальном (стилевом, типовом) соответствии моих чувственных процессов и процесов в
alter Гуссерль вводит на правах императива: «постоянно должна соответствовать». Однако сам импера-
тив ставит положение под вопрос: а что если такого соответствия нет? Но если он выполнен, то его ин-
терпретация в «более высокой психической сфере» ведет к необходимости «некоего вчувствования в
определенные содержания» (§54).
Следует признать, что из трёх соображений последнее для нас наиболее важно: сама возможность
«вчувствования» снимает амбивалентность Другого и определяет его как другое, родственное мне живое
существо. Философские тексты, утверждающие возможность такой или подобной определённости, содер-
жат основу моральной нормативности, ибо она задаёт параметры родственного общения («Другой» для ме-
ня «свой»). Если они её отрицают, то «неудача общения» заставляет формулировать основы нормативности
иного (правового) типа («Другой» мне «чужой») – эта нормативность призвана устранить такую «неудачу»
или её последствия. В любом случае, преодоление «дискурсивной агрессивности», на наш взгляд, начина-
ется именно здесь – в топологии свободного (до-)определения моего Другого.
Вопросы об обязанностях и долге принадлежат к особому разделу знания, который принято называть
деонтологией и считать разделом прикладной этики. Однако сам термин «деонтология» имеет сложную
смысловую нагрузку, которая, судя по всему, не даёт возможности отождествления деонтологии и профес-
сиональной этики. Термины «медицинская деонтология», «юридическая деонтология», «педагогическая де-
онтология» - это названия пропедевтических дисциплин и учебных курсов в процессе получения соответст-
вующих специальностей и главной целью этих дисциплин является формирование самосознания специали-
стов. Именно оно должно показать пути решения сложных проблем, которые неизбежно возникают у спе-
циалиста, профессионально связанного с коммуникативной ситуацией: врач-больной, судья-подсудимый,
учитель-ученик. Даже если эти отношения предельно формализованы, ситуации, в которых специалист
должен делать нравственный выбор, осуществлять саморефлексию в ситуации «Я-Другой», осознавать со-
отношение сущего и должного, никогда не исключены.
Одним из ярких примеров философского осмысления вопросов долженствования в 20 веке является
учение Н. Гартмана [см.5], отличающееся систематичностью, структурированностью и методологической
последовательностью. Особый интерес оно может вызвать вследствие причудливого сочетания гуссерлиан-
ских истоков (сущности, имеющие и онтологический, и моральный смысл, феноменологически усмотрены)
и дисциплинарной традиционности, системности (на их основе вырастает онтология, гносеология, натур-
философия, этика и эстетика). Под практической философией Н. Гартман понимает свою философскую
этику, основной задачей которой он считает возрождение нравственной жизни современного человека,
оживление его этоса. Средством и порукой, неким гарантом возможности такого возрождения, по Гартма-
ну, является мир ценностей, феноменологически им усмотренный и осмысленный. Так, нравственность для
него становится воплощением, реализацией ценностей – оно же есть и цель нравственной личности, и
смысл ее творчества. Именно творчество в философии Н. Гартмана становится главной характеристикой
моральной активности, т.е. поступка, ибо и начало-исток нравственной деятельности, и ее конец-цель здесь
определены. Эта определенность исходит из мира ценностей, обладающих бытием, т.е. из аксиологии, есте-
ственно («органично», по выражению Гартмана), вырастающей из онтологии. Настаивая на принципиально
практическом характере своей этики, Н. Гартман при этом не видит «метафизической пропасти», отде-
ляющей теоретическую философию от практической, ибо метафизика у него заменена феноменологической
по происхождению аксиологией и при этом тщательно и подробно вербализована. Именно аксиология за-
нимает в практической философии Гартмана место деонтологии (ценности есть то, что должно быть),
при этом гартмановская этика, по нашему убеждению, приобретает черты эстетизма. «Эстетизм» здесь как
определение типа и стилистики построения философского дискурса – термин П.П. Гайденко, примененный
ею в определении миросозерцания романтического происхождения (в частности, С. Кьеркегора). Он схож и
с тем эстетизмом, который усмотрел К.Поппер в платонизме и марксизме. Эстетизм по Попперу связан с
«желанием построить мир, который не просто немного лучше и рациональнее нашего, но который свобо-
ден от всех его безобразий» [6, т.1, с.207].Смысловое ядро эстетизма как жизненной позиции, по Гайденко,
состоит в том, чтобы не мир и не Другой, а сам эстетик всегда был «для себя самым интересным челове-
ком» [7,75], а поэтому он никогда не может «принять трансцендентную реальность другой личности»
Рыскельдиева Л.Т.
НОРМАТИВНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ЧТЕНИЯ ТЕКСТА ДРУГОГО
76
[7,128].
Действительно, отсутствие Другого в онто-аксиологических построениях Н. Гартмана и принципиаль-
но не-коммуникативный характер его этики лишает смысла самостоятельность деонтологических вопро-
сов: и вопрос (что должно быть?) и ответ (должны быть ценности) даны безличной онтологией. Это и при-
дает философской этике Гартмана созерцательность, которую также можно считать существенным при-
знаком эстетизма. Кроме того, онтология ценностей и идея особого ценностного «взора» и ценностного
«чутья», данных не каждому, делает этическое учение Н. Гартмана в значительной степени элитарным, не-
смотря на то, что об «этически чутких», составляющих, по его выражению «соль земли», он пишет в треть-
ем лице. Это обстоятельство, в свою очередь, позволяет ему говорить о философской этике как об особого
рода эзотерии, приобщение к которой возможно только для «этических личностей». В этом смысле, «Я»
эстетизма в тексте Н. Гартмана, можно сказать, превращается в «Мы». Однако, лишенное иной определен-
ности, кроме уже данной, это «Мы» - всего лишь много мне подобных. Коммуникативная неопределен-
ность есть неопределенность адресата текста «Этики» Н. Гартмана, связанная с профессиональной неопре-
деленностью - ведь главной целью моралиста он считает пробуждение некоего «ценностного чувства». Ес-
ли обращение к чувству есть основная черта произведения искусства, то этика Н. Гартмана в качестве тек-
ста практической философии теряет и нормативную определенность.
Если «долженствование бытия» является выражением деонтологического аспекта синтетической фило-
софии, то аналитическая философия в своем деонтологическом аспекте выражает «долженствование дейст-
вия». Такая деонтология сформулирована И. Кантом в виде учения о долге и категорическом императиве
как законе свободной воли. Однако термин «деонтология» принадлежит Дж. Бентаму, он же – автор свое-
образной и остроумной критики учения о долге [см. 8]. Выяснение особенностей двух разных вариантов
деонтологии может дать умение ориентироваться в современных дискуссиях вокруг этики именно потому,
что общим местом этих дискуссий стало общепринятое противопоставление деонтических и консеквенциа-
листских (consequence – последствие) рассуждений - принято противопоставлять «этику долга» «этике сча-
стья», моральный ригоризм утилитаризму, И. Канта Дж. Бентаму. Однако последние годы отмечены появ-
лением попыток если не соединения противоположных подходов, то, по крайней мере, определенной ин-
терференции или диалога между ними. Трудности такого диалога видны, например, в сформулированных
А.А. Гусейновым трёх «апориях морального долга» и путях их решения [см. 9], в стремлении В. Хёсле
сформулировать положение об «импликативных императивах», преодолевающих разрыв между категори-
ческим и гипотетическим, между легальным и моральным [см. 10]. Можно ли совместить кантовское уче-
ние о долге и бентамову деонтологию, представление о моральной компоненте (мотивация) деятельности
со стремлением достичь желаемого (целеполагание)? Не берясь осуществить это в общеэтической перспек-
тиве, обратим внимание на нормативные параметры собственной профессиональной деятельности: на мате-
риале многолетнего герменевтического опыта работы с философскими текстами попытаемся сформулиро-
вать её основные деонтологические принципы, подчиняющие работу историка философии достижению це-
ли, исключающей «неудачу общения», и включающей в себя понимание читаемого текста.
1. Философский текст как целое требует как герменевтических усилий, направленных на понимание его
смысла, так и аналитической работы по его прояснению. Их соединение делает работу историка философии
необходимой пропедевтической для философии дисциплиной, формирующей практическое умение читать
и понимать философские тексты. Она призвана осуществить необходимое предохранение историко-
философских исследований от релятивистских возможностей герменевтики.
2. Если использовать кантовский контекст для понятия «дисциплина», то можно сформулировать неко-
торые принципы, аналогичные принципам критической дисциплины чистого разума, по И. Канту: а) воз-
можно осуществление всегда более чем одной интерпретации философского текста, б)никто не обладает
априорным правом на её адекватность, в)между обоснованными, аргументированными интерпретациями не
должно быть войны («конфликта интерпретаций»), г) точка зрения другого философа, именно как филосо-
фа, могла бы быть и твоей, д) читаемому философскому тексту следует дать презумпцию осмысленности,
то есть воспринимать его как осмысленное целое.
И. Кант видел в критической дисциплине чистого разума, прежде всего, принуждение, благодаря кото-
рому можно искоренить ту или иную склонность, и прекрасно осознавал, что её требования могут не вызы-
вать вовсе никакой симпатии. «…нужна чуть ли не апология, чтобы вызвать к ним хотя бы терпимость, а
тем более благосклонность и уважение», – писал он. Принуждение здесь очевидно можно понять как само-
принуждение, засвидетельствованное в том акте, что философ дал себе труд понять другого философа, что
текст Другого для него (по крайней мере, на время чтения) стал не средством, а целью. Если учесть, что
«читать» и «писать» есть два главных философских «занятия» («заниматься философией»!?), то и история
философии как дисциплина способствует выработке «герменевтически воспитанного сознания», воспитан-
ность которого проявляется в наличии этического аспекта деятельности под названием «читать». Этическая
ангажированность здесь есть ответственность и она предполагает самоотчёт о тех презумпциях, на которых
должен строиться вразумительный дискурс, преодолевший влечение к агрессии и причинению вреда Дру-
гому. В практической философии, сохраняющей коммуникативную компоненту, презумптивность имеет не
констатирующий, а деонтологический статус максим и императивов. Самоотчёт и есть процесс сведения
презумпций к аналитическим суждениям, в пределе – к тавтологиям, выполняющим здесь роль перформа-
тива. Например:
а) текст должен быть понятным (он должен быть частью целого – дискурса, совокупность всех возмож-
ных дискурсов есть язык);
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
77
б) интерпретируются (только) тексты (не дискурсы, которые надо дать себе труд изучить, и не авторы,
материал для интерпретации которых надо непременно подвергнуть редукции);
в) Другой – это не-Я (Alter Ego – это другое «я», то есть я, подобный Другому, ему не тождественен,
поэтому я, отличая себя от Другого, его определяю как, например, «свой» или «чужой», или «живой» и
т.д.);
г) мои максимы обращены ко мне («должен» всегда я, я – тот «он», который должен, глагол «должен»
в 3 лице – фикция);
д) на основе данных максим мы предлагаем сформулировать «герменевтический императив» или «де-
онтологическую тавтологию»: Другой должен быть понятным. Такой императив оградит автора-писателя и
автора-читателя философского текста от пагубного для дела коммуникации влечения к интеллектуальной
«агрессии», к осознанию того, что писатель может быть, по меньшей мере, таким же умным, как и читатель
(и наоборот).
Источники и литература
1. Єрмоленко А.М. Коммунікативна практична філософія. Підручник. – К.: Лібра, 1999.
2. Вальденфельс Б. Мотив чужого: Сб. пер. с нем. – Минск: Пропилеи, 1999.
3. Левинас Э. Тотальность и Бесконечное // Левинас Э. Избранное. Тотальность и Бесконечное. – М., СПб.:
Университетская книга, 2000. – С.66–292.
4. Гуссерль Э. Картезианские размышления. – СПб.: Наука, Ювента, 1998.
5. Гартман Н. Этика. – СПб.: Владимир Даль – 2002.
6. Поппер К. Открытое общество и его враги. – М., Феникс, 1992.
7. Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному: новая онтология ХХ века. – М.: Республика,1997.
8.Bentham J. Deontology // Bentham J. Deontology together with a Table of the Springs of Action and the Article
of Utilitarianism. – Oxford: Clarendon Press, 1983. – Р. 119-281.
9.Гусейнов А.А. Сослагательное наклонение морали // Вопросы философии. – 2001. – №5. – С. 4-32.
10. Гьосле В. Велич і межi практичної фiлософiї Канта // Гьосле В. Практична фiлософiя в сучасному свiтi.
– Київ: Лiбра,2003. – С.19-53.
|