Спогади військового міністра УНР генерала Грекова

The former Minister of War of Ukranian People’s Republik and the Commander of Ukrainian Galician Army, general Oleksandr Hrekov (1875–1959) was arrested by Soviet intelligence service in Vienna in 1948 and sentenced to 25 years of hard labour camp. After having been released in 1956 he returned to A...

Повний опис

Збережено в:

Бібліографічні деталі
Дата:	2004
Автор:	Тинченко, Я.
Формат:	Стаття
Мова:	Ukrainian
Опубліковано:	Інститут історії України НАН України 2004
Назва видання:	З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ
Теми:	Особа у контексті історії
Онлайн доступ:	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/40059
Теги:	Додати тег Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
Назва журналу:	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Цитувати:	Спогади військового міністра УНР генерала Грекова / Я. Тинченко // З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. — 2004. — № 1/2 (22/23). — С. 121-209. — Бібліогр.: 1 назв. — укр.

Репозитарії

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine

id	irk-123456789-40059
record_format	dspace
spelling	irk-123456789-400592013-01-10T12:12:08Z Спогади військового міністра УНР генерала Грекова Тинченко, Я. Особа у контексті історії The former Minister of War of Ukranian People’s Republik and the Commander of Ukrainian Galician Army, general Oleksandr Hrekov (1875–1959) was arrested by Soviet intelligence service in Vienna in 1948 and sentenced to 25 years of hard labour camp. After having been released in 1956 he returned to Austria, where he died soon afterwards. Here we published memoirs of general, which were. 2004 Article Спогади військового міністра УНР генерала Грекова / Я. Тинченко // З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. — 2004. — № 1/2 (22/23). — С. 121-209. — Бібліогр.: 1 назв. — укр. XXXX-0112 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/40059 uk З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ Інститут історії України НАН України
institution	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection	DSpace DC
language	Ukrainian
topic	Особа у контексті історії Особа у контексті історії
spellingShingle	Особа у контексті історії Особа у контексті історії Тинченко, Я. Спогади військового міністра УНР генерала Грекова З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ
description	The former Minister of War of Ukranian People’s Republik and the Commander of Ukrainian Galician Army, general Oleksandr Hrekov (1875–1959) was arrested by Soviet intelligence service in Vienna in 1948 and sentenced to 25 years of hard labour camp. After having been released in 1956 he returned to Austria, where he died soon afterwards. Here we published memoirs of general, which were.
format	Article
author	Тинченко, Я.
author_facet	Тинченко, Я.
author_sort	Тинченко, Я.
title	Спогади військового міністра УНР генерала Грекова
title_short	Спогади військового міністра УНР генерала Грекова
title_full	Спогади військового міністра УНР генерала Грекова
title_fullStr	Спогади військового міністра УНР генерала Грекова
title_full_unstemmed	Спогади військового міністра УНР генерала Грекова
title_sort	спогади військового міністра унр генерала грекова
publisher	Інститут історії України НАН України
publishDate	2004
topic_facet	Особа у контексті історії
url	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/40059
citation_txt	Спогади військового міністра УНР генерала Грекова / Я. Тинченко // З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. — 2004. — № 1/2 (22/23). — С. 121-209. — Бібліогр.: 1 назв. — укр.
series	З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ
work_keys_str_mv	AT tinčenkoâ spogadivíjsʹkovogomínístraunrgeneralagrekova
first_indexed	2025-07-03T22:05:44Z
last_indexed	2025-07-03T22:05:44Z
_version_	1836665111503175680
fulltext	Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 121 ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ Ярослав Тинченко (Київ) СПОГАДИ ВІЙСЬКОВОГО МІНІСТРА УНР ГЕНЕРАЛА ГРЕКОВА Oleksandr Hrekov. The memoirs of Minister of War of Ukranian People’s Republik. The publication of Y. Tynchenka. The former Minister of War of Ukranian People’s Republik and the Commander of Ukrainian Galician Army, general Oleksandr Hrekov (1875–1959) was arrested by Soviet intelligence service in Vienna in 1948 and sentenced to 25 years of hard labour camp. After having been released in 1956 he returned to Austria, where he died soon afterwards. Here we published memoirs of general, which were. Ми продовжуємо публікацію матеріалів, пов`язаних із життям та діяльністю колишнього генерал-майора генштабу російської імпера- торської армії, військового міністра Української Народної Республіки та головнокомандувача Української Галицької армії Олександра Пет- ровича Грекова. На додаток до публікації документів з його архівно- кримінальної справи1, пропонуємо увазі читачів спогади генерала, присвячені українізації військових частин на фронті у 1917 р., діяльно- сті Грекова на посаді командувача військами Південної групи армії УНР і військового міністра Директорії, нарешті – оповідання про арешт та заслання у 1948-1956 рр. Ці спогади О. П. Греків написав після від'їзду з СРСР – приблиз- но у 1956-1958 рр. Після смерті генерала його донька, вочевидь, про- понувала спогади багатьом редакціям і видавництвам, й 1964 р. у № 11 журналу “За Державність” вийшов скорочений нарис Грекова “На Україні в 1918 році”. Напевно, таке ставлення до спогадів батька (віро- гідно, через намагання редакції якось виправити виразну антипетлю- рівську позицію автора) не вдовольнило власницю, яка вирішила пере- ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 122 дати тексти генерала до російського білоемігрантського часопису, що виходив у Каліфорнії – “Вестник Первопоходника”. Цей часопис був заснований ветеранами Добровольчої та колча- ківської армій і виходив невеличким накладом – 100-200 примірників. Незважаючи на те, що спогади О.П. Грекова виявилися не зовсім “про- філюючими” для “Вестника”, редакція взялася за їх публікацію, усві- домлюючи, що будь-яка тогочасна мемуаристика у майбутньому стане цінним історичним джерелом. На терені колишнього СРСР можна знайти лише чотири неповних комплекти “Вестника Первопоходника”. Спогади Грекова довелося відновлювати за двома із них – тих, що збе- рігаються у приватному зібранні московського історика Сергія Воло- димировича Волкова та у Державній історичній бібліотеці Російської Федерації. Отже, перша частина «На Украине в 1918-м году» була опублі- кована у №№ 43 і 44 “Вестника Первопоходника”за 1965 р.; “Перего- воры украинской Директории с французским командованием в Одессе в 1919 году» – у №№ 45-50 за 1965-1966 рр.; «Петлюровщина» – у № 51-52 за 1966 р., «Восемь лет в ссылке в Советском Союзе» – у № 59- 60 за 1966 р. Саме у такій послідовності ми і пропонуємо їх увазі читача. ЧАСТИНА ПЕРША. “НА УКРАЇНІ В 1918 РОЦІ” От редакции [журнала “Вестник Первопоходника”]. С настоящего номера мы начинаем печатать еще не появляв- шиеся нигде в печати воспоминания генерала А. П. Грекова, бывшего Главнокомандующего Украинской, а затем Галицийской Белой Армии, любезно предоставленные дочерью генерала Грекова Елизаветой Але- ксандровной. Записки генерала Грекова весьма интересны по содер- жанию и охватывают период времени с 1917 по 1959 год. БИОГРАФИЯ ГЕН. ШТАБА ГЕНЕРАЛ-МАЙОРА АЛЕКСАНДРА ПЕТРОВИЧА ГРЕКОВА Род Грековых произошел из Греции, и родословная их в России начинается в 15-м веке. При венчании Иоанна 3-го с греческой царев- ной Софией Палеолог в 1472 г. присутствовала привезенная ею свита, в числе которой был также и ее соотечественник Логофетос. Он остал- ся в России, и из-за трудности его иностранной фамилии был прозван просто “грек”; это прозвище перешло на его потомков, а во время цар- ствования Екатерины 2-й к нему был прибавлен суффикс “ов”. С тече- нием времени Грековы получили дворянство за военную доблесть: в Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 123 их гербе был византийский крест, указывающий на их происхождение. Во время царствования Александра 1-го Иван Кириллович Греков, генерал и участник Наполеоновских войн, приобрел имение в Черни- говской губернии, в Глуховском уезде, которое унаследовал его сын Гавриил, а затем внук Петр. Петр Гаврилович Греков был женат на дворянке Марии Григорьевне урожденной Дидевич, их старший сын Александр Петрович Греков родился 21 ноября (ст.ст.) 1875 г. Он учил- ся в гимназии в Москве и уже с ранних лет имел склонность к военным наукам, но отец его этому не сочувствовал и потребовал от него, чтобы он поступил на юридический факультет Московского Университета. Исполнив волю отца, он окончил полный курс с дипломом 1-ой степе- ни, но не оставил своей мечты о военной карьере, и в конце концов отец его с этим примирился. Александр Петрович поступил в Московское Военное училище, где окончил полный курс двух классов по 1-му разряду, и дополните- льный курс успешно. За отличные успехи в науках он был произведен в 1905 году в штабс-капитаны и был командирован в Л[ейб-]Гв[ардии] Егерский полк. В том же году он женился на Наталии Ивановне Кабат, дочери гофмейстера Выс. Двора, тайного советника и сенатора Ивана Ивано- вича Кабат. (Наталья Ивановна была внучкой известного лейб- окулиста Александра 2-го Ивана Кабата; Кабаты были выходцы из Венгрии, попавшие в Россию в начале 17 века и получившие впослед- ствии русское подданство и дворянство). От этого брака у него был сын Олег, который рано умер, и дочь Елизавета, которая живет в сто- лице Австрии Вене. Грековы жили в Петербурге, а летом в имении Кабатов в Курс- кой губернии, в Фатежском уезде, которое Наталия Ивановна унасле- довала от своего отца. В течение лет Александр Петрович исполнял разные военные должности, с 1908 г. читал лекции по политической и военной истории и тактике в Петербургских военных училищах и про- водил экзамены по этим наукам. В 1910 г. он был помощником стар- шего адъютанта Штаба войск Гвардии и Петербургского военного округа. В 1912 г. он был допущен к экстраординарной профессуре на кафедре военной истории Академии Ген. Штаба; среди его слушателей были также и великие князья. В 1913 году он был произведен в подпол- ковники. При мобилизации, 18-го июля 1914 года, он отбыл в долж- ность начальника штаба 74-й пехотной дивизии; в 1915 г. он был нача- льником штаба 1-й Гвардейской пехотной дивизии. По постановлению Георгиевской Думы, приказом Командую- щего Гвардейским отрядом от 4-го марта 1916 г., Александр Петрович ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 124 Греков за бои на Карпатском фронте (Красна, Небылов, Рожнятов, Сварычев) был награжден орденом Св. Великомученика и Победонос- ца Георгия 4-й степени. Кроме того, за отличия в боях он имел ордена: Св. Владимира 3-й степени с мечами, Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом, Св. Анны 3-й степени, Св. Анны 4-й степени с над- писью “За храбрость”, Св. Станислава 2-й ст. и Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом, мечи и бант к ордену Св. Анны 3-й ст; светло- бронзовую медаль на ленте Белого Орла за труды по отличному выпо- лнению всеобщей мобилизации 1914 года. В декабре 1916 г. он был произведен в полковники и в апреле 1917 г. назначен командующим Лейб-гвардии Егерским полком. В ав- густе 1917 г. он был назначен на должность начальника Штаба 6-го армейского корпуса, командиром которого был генерал-лейтенант Нот- бек. Приказом Армии и Флота от 20 сентября 1917 г. А. П. Греков был произведен в генерал-майоры. Когда ген. Греков в сентябре 1917 г. приехал в штаб 6-го корпу- са, положение было очень трудное и сложное. Уже несколько раньше корпус был объявлен украинизированным — мера, к которой реши- лось прибегнуть начальство юго-западного Фронта, чтобы скрепить Фронт. В украинизированных корпусах были так называемые рады, созданные в параллель комитетам русских частей, и с этими радами киевский украинский центр и, в частности, “секретарь войсковых справ” Петлюра установил непосредственную связь. Как раз в момент прибытия ген. Грекова в ставке внезапно решили приостановить украи- низацию, и 6-й корпус был объявлен дезукраинизированным. Украинс- кие элементы были, конечно, против, тем более, что сформированные в корпусе русские комитеты сплошь оказались большевистскими. Бо- рьба между корпусной радой и комитетом чрезвычайно обострилась, и попытки ген. Нотбека примирить их не привели ни к каким результа- там. На долю ген. Грекова выпала задача так или иначе создать внут- ренний порядок в корпусе, и он нашел, что единственной возможнос- тью было признать status quo данного момента. Командир корпуса сог- ласился донести в армию, что такое положение неизбежно и не может быть изменено без опасности для фронта; корпус остался украинским. Между тем, ген. Нотбек получил 1-ую армию и, так как он рабо- тал с ген. Грековым большую часть войны (в 1-й гвардейской пехот- ной дивизии), то он предложил ему должность генерал- квартирмейстера 1-ой армии. Приказ об этом назначении был получен 20 октября 1917 года; между тем, перед этим только что произошел большевистский переворот, и 1-я армия стояла на Двинском фронте, то есть в сердце большевизма. Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 125 Ген. Греков выехал из штаба корпуса к месту нового назначе- ния, еще не зная о перевороте. По делам корпуса он должен быть в Киеве и говорить с Петлюрой; приехав в Киев, он узнал о положении дел в Петербурге, но тем не менее собирался ехать дальше в 1-ую ар- мию, исполняя приказ, хотя и видел, что новые распорядки нельзя бы- ло приравнивать к прежней военной службе. По данному ему поруче- нию он отправился в военный секретариат, где был направлен в полк. Скрипчинскому, так как Петлюра в это время выехал на несколько дней из Киева. Полк. Скрипчинский сообщил ген. Грекову, что у него только что была депутация от 6-го корпуса, которая поручила ему пе- редать Петлюре, что украинцы 6-го корпуса категорически требуют от своего военного министра оставления ген[ерала] Грекова на украинс- кой службе. Депутация была командирована в Киев немедленно по отъезде ген. Грекова из корпуса, и он ничего об этом не знал. Хотя он с самого начала своей военной службы всегда был очень популярен как среди солдат, так и среди товарищей и начальст- ва, будучи очень умным, добрым и справедливым человеком, прекрас- ным специалистом и организатором и храбрым офицером, это сообще- ние о просьбе корпуса его очень поразило и тронуло. Его колебания прекратились, и он решил поступить на украинскую службу, но снача- ла проехать к своей семье в курское имени; семья его выехала туда уже летом 1915 г. и больше в Петербург не возвращалась. 23-го ноября он снова выехал в Киев, где имел разговор с Пет- люрой, который сказал ему, что пока подходящей должности для него не имеет, но что в виду просьбы 6-го корпуса постарается таковую найти и тогда известит. Ген[ерал] Греков снова поехал к своей семье в имение, из кото- рого 6-го декабря окончательно выехал в Киев, не имея сообщения от Петлюры. В Киеве он был направлен на этот раз к командующему Ки- евским военным округом Шинкарю. Шинкарь предложил Петлюре дать ген. Грекову должность начальника штаба округа, и с этого нача- лась его служба на Украине. С марта 1918 г. до переворота Скоропадского ген. Греков был помощником военного министра Жуковского; на нем лежала вся чисто военная техническая работа министерства. При перевороте Скоропад- ского Жуковский был арестован, но центральный аппарат министерст- ва не был уничтожен. Тем не менее, ген. Греков был не у дел. Он очень беспокоился о своей семье, от которой не имел известий, и в одежде рабочего отправился в Курск и оттуда пошел пешком в имение, нахо- дящееся в 18 верстах. Повернув с шоссе на проселочную дорогу к имению, он по счастливой случайности встретил своего старого куче- ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 126 ра, который его узнал и в испуге сказал ему, чтобы он шел назад, иначе его убьют. Оказалось, что в конце февраля крестьяне отобрали имение, сожгли ценную библиотеку и часть дома, а семье предоставили лошадь и сани и то имущество, которое на них можно было уложить, и тот же кучер отвез их в Курск. Сначала их вообще убить, но многие из крес- тьян заступились, так как прежние владельцы Кабаты, и Грековы все- гда были в хороших отношениях с крестьянами и много им помогали. Вернувшись в Курск, ген. Греков провел с семьей только несколько часов, так его кто-нибудь мог узнать, и договорился с инженером пу- тей сообщения, у которого они поселились, что он при первой возмож- ности отправит их в Киев, что и удалось летом. За это время все патриотические украинские элементы, не по- желавшие остаться на службе у Скоропадского, объединились в воен- ное товарищество “Батьківщина” (“Родина”), головой которого был выбран генерал Греков. В конце октября 1918 г. он по настоянию этого союза принял должность начальника главного штаба, а с объявлением директории в ноябре 1918 г. был немедленно назначен главнокоман- дующим полевыми армиями. 17-го декабря 1918 г. директория пору- чила ген[ералу] Грекову вести переговоры с французским командова- нием в Одессе и назначила его главнокомандующим Херсонской, Ека- теринославской и Таврической губерний. Он поместился со своим штабом на станции Раздельной и приступил к организации местного гражданского управления названных губерний и к формированию мест- ного гражданского управления названных губерний и к формированию воинских частей. Работа шла успешно, но директория в начале января 1919 г. внезапно прервала ее, вызвала ген. Грекова в Киев и предложи- ла ему должность военного министра, с которой была связана колосса- льная организационная работа; несмотря на это и ввиду хаотического положения на фронте, 24 января 1919 г. директория, кроме того, по- дчинила ему полевой штаб. Из-за постоянного вмешательства неком- петентных лиц в военные дела и вечных неурядиц и интриг в директо- рии, ген. Греков, несмотря на все свои усилия и блестящие организа- ционные и военные способности, не в состоянии был удержать фронт и сохранить Киев. Переговоры с французским командованием, кото- рые могли дать, особенно в начале, успешные результаты, не привели ни к какому соглашению, так как французы потребовали ухода Петлю- ры, на что лидеры украинских партий не согласились. Ген[ералу] Гре- кову уже в феврале было ясно, что украинское дело проиграно; он от- правил свою семью в Галицию, в г. Станиславов, а 17 марта 1919 г. он вовсе ушел с украинской службы и также уехал в Станиславов в качес- тве частного лица. Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 127 Однако, военное поприще ген. Грекова на этом не окончилось. В это время Галицкая армия под командой ген[ерала] Омельяновича- Павленко начала отступать под давлением польских войск. Председа- тель Галицкого секретариата т. Голубович обратился 16 мая 1919 г. к ген[ералу] Грекову с предложением принять пост командующего Га- лицкой армией, на что этот последний согласился. Уже 9-го июня ар- мия под его командованием перешла в наступление, в войсках произ- вело громадное впечатление занятие в тот же день Чорткова и весь бой, под личной директивой генерала Грекова. В течение июня насту- пление шло успешно, но был недостаток боевых припасов; 28 июня поляки нанесли тяжелый удар галицким войскам, но положение могло быть спасено, если бы галицкий диктатор Петрушевич исполнил тре- бование ген[ерала] Грекова и закупил за Збручем снарядов и патронов. Вместо этого диктатор вел за спиной ген. Грекова переговоры с Пет- люрой и, кроме того, видимо, завидовал или боялся его популярности в войсках. Когда ген. Греков сам начал вести переговоры о боевых припасах с офицерами французской армии Петрушевич обвинил его в том, что он будто бы просил у французов иностранный паспорт, чтобы бросить армию и уехать. Так как при этих переговорах были свидете- ли, Петрушевич должен был официально взять назад свое обвинение, но ген[ерал] Греков уже больше не согласился остаться и 7 июля 1919 года оставил командование. Его семья, которая все это время была на берегу Днестра в Залещиках, переправилась на другой берег и отпра- вилась в город Черновицы, принадлежавший тогда румынам. Через несколько дней, ген[ерал] Греков последовал за семьей и был интер- нирован румынами, которые потом разрешили всей семье свободно жить в Черновицах. Весной 1920 г. ген[ерал] Греков вплоть до 1922 г. действительно был в связи с представителями Антанты, писал статьи в газетах и встречался с разными лицами, в надежде заинтересовать их в организации антибольшевистского движения. Между тем интерес к России со стороны разных представителей все уменьшался, в Австрии экономическое положение было очень тру- дно, деньги со дня на день теряли цену. Тогда жена ген[ерала] Грекова решила продать фамильные драгоценности, которые ей удалось вывез- ти из России, и Грековы купили небольшой дом и около полутора де- сятин земли в 25-ти километрах от Вены, в местечке Санкт Андре- Вердерн. Там они занимались куроводством и огородничеством и все работы исполняли сами, что с непривычки было не легко. Ген. Греков пахал, рубил дрова и пр.; местное австрийское население относилось ко всей семье очень сочувственно и помогало, чем могло. Все же до- ход с такого маленького владения был невелик, в 30-х годах пришлось ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 128 заложить дом, а в 1938 году продать. Ген[ерал] Греков окончил курс бухгалтерии и получил работу в Вене; дочь его имела место уже раньше. В 1945 г., когда Красная Армия приближалась к Вене, все дру- зья уговаривали ген. Грекова уехать, но он не хотел и говорил, что он старый солдат и ни от кого бежать не будет. В первые годы оккупации советские власти им не интересовались, хотя было несколько случаев допросов старых русских эмигрантов; некоторые были уже в 1945 г. увезены, были также похищения разных других лиц. Осенью 1948 г. (ген[ералу] Грекову тогда было уже почти 73 года) к нему неожиданно приехали советские офицеры в форме МВД, посадили его в автомо- биль и увезли в неизвестном направлении. Дочь в отчаянии ходила ко всем советским инстанциям, но ни- какого объяснения не получила, а местные власти были бессильны против вооруженной оккупации. Шесть лет от ген. Грекова не было никаких известий, хотя австрийское министерство по просьбе дочери много раз запрашивало Москву (он был австрийский подданный). Предпринять что-либо было невозможно, так как номер лагеря был неизвестен и никто не знал, жив ли он вообще. Вдруг зимой 1954 г. старые австрийские друзья получили от ген[ерала] Грекова открытку с несколькими словами и номером лаге- ря. Это было после смерти Сталина, когда жизнь в концлагерях стала несколько легче. Получив это известие, дочь генерал с удвоенными усилиями ходила с прошениями во все учреждения, какие толь можно, и подвала семь или восемь раз все бумаги, доказывающие его австрий- ское подданство. Между тем, начали приходить от него письма и даже можно было ему послать несколько посылок. В конце 1954 г. в СССР вышли указы об освобождении из лаге- рей малолетних и старых, но эти указы проводились на практике очень медленно. Только в 1956 г. дело ген[ерала] Грекова было рассмотрено, и 23 декабря 1956 года он вернулся в Вену. Благодаря своему железному здоровью и редким душевным си- лам он выдержал эти восемь лет ссылки и вообще, как он говорил, входил в курс событий на всем свете. Когда он был похищен из Вены, его сначала продержали в тогдашней советской тюрьме в Бадене под Веной, а затем отправили в Киев в «Лукьяновку», там он был пригово- рен к 25 годам ссылки и отправлен в Сибирь; он был в Тайшете и дру- гих лагерях и до 80-летнего возраста должен был выполнять тяжелые работы. По возвращении он еще прожил почти три года. Весной 1958 года умерла его жена, а он скончался 2-го декабря 1959 года от удара. Он похоронен на кладбище в Санкт Андре-Вердерн, там же, где похо- Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 129 ронена его жена. Местное население, знавшее их столько лет, до сих пор чтит их память, на могилу часто приносят цветы, а дочь генерала, зажигая на ней свечу, думает о нем и о Родине, за которую он положил столько сил. А. П. Греков. НА УКРАИНЕ В 1917 ГОДУ От Редакции: Печатая мемуары ген. Грекова, редакция заявляет, что хотя описываемые им события не имеют прямого отношения к Белому Движению, однако, они не лишены интереса, обрисовывая тот хаос, который царил на Украине в ту эпоху. 6-го сентября 1917 г. поздно вечером я приехал в Разночинце (близ Збаража) в штаб 6-го корпуса, начальником какового я был наз- начен в конце августа. Только что, начав оправляться от тяжелой ма- лярии, которой заболел в начале июля, я чувствовал себя еще довольно слабым. Но в штабе корпуса сразу пришлось взяться полным ходом за работу, так как командир корпуса, В.В.Нотбек, на другой день после моего приезда заболел дизентерией, а между тем, во внутренней жизни корпуса, момент был чрезвычайно острый и сложный. В июне или ию- ле месяце корпус был объявлен украинизированным — мера, к кото- рой решилось прибегнуть начальство юго-западного фронта, чтобы скрепить фронт: все украинские элементы выделялись в несколько специально намеченных корпусов (6-й, 17-й Шиллинга, 34-й Скоропа- дского и др.) и выдвигались на фронт вдоль украинской территориаль- ной границы, в предположении, что свою территорию местные украи- нцы будут более упорно и активно отстаивать, чем общая армейская масса, начавшая к этому времени уже весьма заметно разлагаться. Две трети личного состава частей корпуса было уже пополнено украинцами, когда внезапно в ставке решили приостановить украини- зацию и некоторые корпуса, в том числе и 6-й, объявлены были дезук- раинизированными. Между тем, в августе месяце в Киеве стало на бо- лее или менее твердую почву украинское национальное движение. Пользуясь слабостью временного правительства и пассивностью воен- ного командования в отношении всего, объявившего себя идущим под флагом революции, киевский украинский центр и, в частности, “секре- тарь войсковых справ” С.В.Петлюра установил непосредственную связь с украинизированными частями фронта и их радами, созданными в параллель комитетам русских частей еще в период украинизации. ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 130 Подогреваемое постоянно из Киева и без того горячее украинс- кое настроение частей, о создании какового настроения только что во всю хлопотало само военное начальство, столкнулось с новым веянием дезукраинизации и приказами снова обратиться в русские части, заме- нить рады комитетами и войти в общую линию русских войск. Проти- водействие украинских элементов этому обрусению выявилось еще тем острее, что сформированные в корпусе русские комитеты сплошь оказались большевистскими, до корпусного комитета включительно, где председательствовал определенный большевик прапорщик Кара- хан. Одна из дивизий корпуса была украинизирована целиком, до начальника дивизии и штаба включительно. В другой только некото- рые части были окончательно украинизированы, а другие не вполне; начальник дивизии и штаб были русские. При украинизированной ди- визии сосредоточилась и корпусная рада, а при неукраинском штабе другой дивизии — корпусный комитет. В момент моего прибытия шла как раз чрезвычайно обострившаяся борьба между корпусной радой и комитетом. Последний на основании приказа о дезукраинизации про- пагандировал в частях роспуск рад и сдачу всего имущества в руки неукраинских элементов. Рады, опираясь на приказ Петлюры, отстаи- вали свое фактическое положение и даже требовали уничтожения ко- митетов, как представителей меньшинства, и передачи неукраинских остатков частей корпуса в украинские руки для окончательной украи- низации. Если принять во внимание бессилие строевого начальства в отношении введенных временным правительством комитетских (радян- ских) организаций и полное нежелание корпусного большевистского комитета считаться с тем, что, как никак, корпус находился на фронте и должен был нести боевую службу, легко себе представить, что дол- жен был чувствовать командир корпуса и его штаб. Попытки генерала Нотбека примирить обе враждующие сторо- ны не привели ни к каким результатам, так как украинская сторона не доверяла ему, обвиняя его в содействии дезукраинизации корпуса; фак- тически этого совершенно не было, но начальник украинизированной дивизии мечтал сделаться командиром украинизированного корпуса и под рукой интриговал против своего командира корпуса и настраивал против него украинизированные части, а комитеты, будучи большеви- стскими, принципиально подчеркивали свое игнорирование всяких начальств. Болезнь командира корпуса лишила его возможности про- должать и эти попытки, в временный его заместитель, инспектор ар- тиллерии корпуса, человек старого закала и очень прямой и резкий в Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 131 обращении, уже абсолютно не мог претендовать на авторитет в глазах борющихся организаций. На мою долю выпала задача так или иначе создать внутренний порядок в корпусе и более или менее сохранить его боеспособность. В отношении меня большим плюсом было то, что я явился абсолютно новым человеком, не скомпрометированным ни содействием, ни про- тиводействием украинизации и дезукраинизации. Исходя из начал здравого смысла, мне представлялось совершенно ясным, что опера- ция дезукраинизации частей, где личный состав украинцев был от ста до пятидесяти процентов, при той слабости командного элемента, ко- торая в это время уже вполне ясно определилась, в лучшем случае могла лишь заставить корпус бросить фронт, побить неукраинские малочис- ленные элементы и отправиться в Киев к Петлюре. Кроме того, корпу- сная рада была абсолютно враждебна большевикам и верна боевым традициям корпуса. Наконец, нравственное право было на стороне рады, так как фактически корпус был сделан украинским самим нача- льством и в момент, когда в Киеве временное правительство допусти- ло существование местной украинской власти, нельзя было украинцам на фронте приказать объявить себя не украинцами. В силу этого я в основание внутреннего порядка корпуса поло- жил признание status quo данного момента. Командир корпуса согла- сился донести в армию, что такое положение неизбежно и не может быть изменено без опасности для фронта. Корпус оставался украин- ским, и голове рады предоставлено было право сноситься с Киевом, но не вмешиваться в боевые распоряжения штаба. Этот modus был принят. Оставалось убедить голову рады, Петра Трохименко, человека крайне горячего, в необходимости для пользы дела признания права существования комитетов для неукраинских частей корпуса и создать, так сказать, демаркационную линию между обоими организациями. Здесь потребовалась очень упорная и долгая работа, но в конце кон- цов, главным образом, путем личных собеседований втроем (я, Трохи- менко и Карахан) удалось установить вооруженное перемирие. Лишь подавляющее превосходство в численности украинских элементов за- ставило большевиков, скрепя сердце, считаться с ними. Эта работа явилась первым моим соприкосновением с украин- ским вопросом, о котором до того я никогда серьезно не думал, хотя с детства уже сталкивался с ним, выросши в семье, где спокон веку хра- нились традиции о приверженности нашего рода к старой Украине. Но я воспитывался в Москве, жил в условиях петербургской службы и, должен откровенно признаться, абсолютно не интересовался и не за- нимался украинским вопросом. Столкнувшись с ним в корпусе, я пре- ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 132 жде всего совершенно ясно увидел с первых же впечатлений, что это чрезвычайно активная сила для борьбы с большевизмом, который по- сле августовских событий около Петрограда давал себе день ото дня все больше чувствовать и готовился уже к окончательному захвату государственной власти. Я принял все меры, чтобы ближе сойтись с корпусной радой и ближе изучить украинский вопрос. Не могу спо- койно сказать, что и в отношении комитетов я сохранил полную лоя- льность. Факт единственный в своем роде: отправляясь неоднократно по вызову в штаб армии (Староконстантинов) для решения разных принципиальных вопросов в собрании представителей командования и комитетов, я получил право подавать голос и за раду, и за комитет, кроме своего голоса, как представителя командной части; и это наде- ление меня двумя голосами от организаций корпуса было абсолютно бесконтрольно и ни разу не вызвало недоразумений с этими организа- циями, хотя, конечно, все мои три голоса иногда приходилось пода- вать в совершенно различном направлении, исходя из мандатов. В ар- мии это производило большой эффект, особенно на комиссаров других корпусов, которые никак не могли переварить, что штабной генерал имеет такие мандаты и не злоупотребляет ими. За полтора месяца работы в штабе я совершенно сработался с радой и, не лежи мое сердце так против большевиков, мог бы, конечно, сработаться и с комитетами, а не оставаться в отношении их пассивно лояльным, как я делал. Между тем, В.В.Нотбек получил первую армию и, так как он работал со мной большую часть войны (в 1-й Гвардейс- кой пехотной дивизии), то решил перетянуть меня в штаб своей армии. Он предложил мне должность генерал-квартирмейстера армии, и я согласился на это. Переписка о назначении затянулась, и я получил приказ 20-го или 21-го октября. Между тем, перед этим только что произошел большевистский переворот, и первая армия стояла на Двин- ском фронте, то есть в сердце большевизма. Я выехал из штаба корпу- са к месту нового назначения, еще не зная о перевороте. Я должен был быть в Киеве по делам корпуса, где и узнал о положении дел в Петро- граде и оказался на распутье: можно было или ехать дальше, или бро- сить службу и уехать к семье, или, наконец, остаться на украинской службе. Внутренне я несколько колебался, по старой привычке к воен- ным порядкам, не исполнить приказа о назначении и не явиться в пер- вую армию. Но в Киеве я столько узнал о распорядках, заводимых тов. Крыленко, что приравнивать к военной службе эту службу было абсо- лютно невозможно. Наконец, один факт окончательно оборвал все мои сомнения. Имея необходимость по делам корпуса переговорить с Пет- люрой, я отправился в военный секретариат (Гимназическая, 5). Там я Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 133 прежде всего был направлен к полк. Скрипчинскому, исполнявшему при Петлюре обязанности, аналогичные обязанностям дежурного ге- нерала штаба. Скрипчинский сообщил мне, что у него только что была делегация от 6-го корпуса, которая поручила ему передать Петлюре, что украинцы 6-го корпуса категорически требуют от своего военного министра оставления меня на украинской службе. Оказалось, что кор- пусная рада немедленно по отъезде моем из корпуса командировала в Киев специальную депутацию, не сказав мне об этом ни слова. Это меня так тронуло, что я не мог не высказать этого Скрипчинскому, хотя и видел его в первый раз в жизни. П.В.Скрипчинский со своей стороны отнесся ко мне необычайно приветливо, говоря, что рекомен- дация “громадских кол” (общественных кругов) является достаточным основанием для меня быть совершенно уверенным, что правящие лица охотно предложат мне служит на Украине. Все это окончательно пре- кратило мои колебания, и я принял решение поступить на украинскую службу. В штаб первой армии я послал телеграмму о том, что к месту службы прибыть не могу. Переговорив с П.В.Скрипчинским, я узнал, что Петлюра на не- сколько дней выехал из Киева и раньше, чем через 5-6 дней видеть его не удастся. Тогда я решил проехать к своей семье, так как с водворе- нием большевиков у власти необходимо было устроить личные дела, а к сроку, указанному Скрипчинским, приехать в Киев (от Курска, близ которого жила в имении моя семья, до Киева 8-9 часов пути). 18-го ноября я уехал из Киева. Скрипчинский обещал мне в случае более раннего возвращения Петлюры в Киев — протелеграфировать. Не получив телеграммы, я дождался условленного срока и 23-го ноября выехал в Киев. Утром на следующий день я отправился к Скрипчинскому. От него я узнал, что в этот день командующий войс- ками округа подп[олковник] Павленко делает осмотр гарнизону Киева и что на этом смотру будет и Петлюра, где лучше всего и попытаться с ним увидеться и условиться о приеме. Меня несколько удивил такой необычайный поворот дела, но я согласился сам устраивать себе при- ем, полагая, что в том новом мире, в который бросила меня судьба, прежде всего ничему не надо удивляться. С Гимназической улицы я отправился к месту смотра на Креща- тик. Вся Фундуклеевская была загромождена кавалерией, и я с удово- льствием мог убедиться, что она в очень недурном состоянии. Впо- следствии я узнал, что мне пришлось видеть здесь так называемый полк “Вильной Украины” — часть, действительно подобранную очень недурно и сохранившуюся до самого занятия Киева большевиками. ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 134 На Крещатике был страшный сумбур. Вдоль улицы проходила пехота и кому-то отвечали, но где был этот кто-то, мне так и не уда- лось найти, так как пересечь улицу было невозможно. Я уже отчаялся в своем предприятии, когда внезапно около протиснулся большой ав- томобиль-карета и в публике заговорили, что это Петлюра. Так как автомобиль остановился недалеко, то я немедленно направился к нему, но был резко осажен каким-то субъектом в шапке с большим красным шлыком. Я объяснил ему, кто я и что мне нужно, и просил доложить Петлюре. Субъект (впоследствии я хорошо узнал его, так как это был так называемый “полковник” Чеботарев) просунулся в автомобиль и через минуту сообщил мне, что “пан атаман” просит меня в 4 часа на Гимназическую улицу. Самого Петлюру я так и не видел, потому что он остался в автомобиле, я же, не желая долее толкаться у этого послед- него, ушел с места парада. О состоянии пехоты, виденной на параде, судить было трудно, так как она шла узким фронтом и довольно бес- порядочно. Во всяком случае, было впечатление, что ее довольно мно- го и что начальство свое она признает, так как люди заметно подтяги- вались, подходя к месту, где кто-то невидимый для меня их приветст- вовал. Около 4-х часов я явился на Гимназическую. Но, видимо, в этот день мне суждено было лишь дальше ознакомиться с порядками воен- ного секретариата, но Петлюру видеть не было суждено. Не только Петлюры, но и Скрипчинского в секретариате не оказалось, и до 5 ча- сов не появился ни тот, ни другой. Тогда я изловил какого-то поручика (это оказался Саенко, впоследствии мой адъютант) и просил его разве- дать у каких-либо властей предержащих, что же мне предпринимать дальше. Около 6 часов Саенко, наконец, сообщил мне, что, если я хо- чу, я могу видеться с помощником Петлюры полк[овником] Жуковс- ким и начальником генерального штаба генералом Бобровским, а дру- гих высших чинов в секретариате в данное время нет и, вероятно, се- годня не будет. Признаюсь, я немного пожалел, что поторопился доне- сти в первую армию о неприбытии, так как украинские порядки с мес- та не предвещали много хорошего. Во всяком случае, я согласился ви- деться с обоими названными мне лицами. Полковник Жуковский, в форме пограничной стражи, принял меня крайне резко и недружелюбно и, хотя я и сослался на депутацию 6-го корпуса, полагая, что и ему от Скрипчинского об этом должно быть известно, но он отнесся к этому довольно безразлично. В общем, его ответ был такого смысла, что “много-де вас тут шляется генералов, но мы вам не верим и к себе не берем”. Я был глубоко поражен и оби- жен этим ответом и еще раз подчеркнул, что сами украинцы меня зва- Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 135 ли служить здесь, а вовсе не я навязываю свою особу. Расстались мы на том, что завтра, 8-го декабря, в 9 часов утра он устроит мне прием “атаманом” Петлюрой. Генерал Бобровский оказался действительно генералом ген. штаба и притом крайне деликатным и доброжелательным. Мы разго- ворились с ним по товарищески, и он несколько, хотя и крайне осто- рожно, охарактеризовал мне первичный хаос, царящий в секретариате. Оказывается, здесь всякий действовал в свою голову без всякой прави- льной организации работы, подчиненности и докладов. Петлюра бо- льше всего предавался приемам разных депутаций и занятиям в раде министров и в центральной раде. Жуковский, человек, по словам Боб- ровского, порядочный, но крайне нервный и невоспитанный, замещал Петлюру в приеме бесчисленных посетителей, которые являлись би- чом Божиим для секретариата, такое их было количество. Второй по- мощник Петлюры, Кедровский, ведал политической частью, а он, ген. Бобровский, вместе со своими помощниками, подп[олковниками] Ко- льчевским и Сливинским, пытался организовать генеральный штаб. По мнению Бобровского, войска украинские были недурны, но нуждались в твердом руководстве. Для меня эти новые лучи в темное для меня царство украинских правительственных распорядков были очень цен- ны. Разъяснения генерала примирили меня и с Жуковским; у человека, видимо, действительно глаза на лоб лезли от переизбытка предлагаю- щих свои услуги. На другой день к назначенному времени я пришел в секретариат. Петлюра был уже там, и уже знакомый мне Саенко сообщил, что он примет меня вслед за той депутацией от какого-то полка с фронта, ко- торая уже сидела у него. Я мог убедиться воочию в порядочности Жу- ковского, несмотря на его свирепость. Должен признаться, что в ожидании приема я чрезвычайно вол- новался, хотя предыдущая моя служба и приучила меня ко всяким приемам, до Высочайшего включительно. В 6-м корпусе Петлюра был популярен, как борец за украинскую идею. По его телеграммам голове рады, а впоследствии и самому командиру корпуса, я мог судить, что это человек, идущий на самые смелые и решительные меры. Он рисо- вался мне, как новый, незнакомый мне тип революционного трибуна и борца за народ, выдвинутого самим народом. Для человека старой во- енной школы и чисто военного прошлого соприкосновение с таким деятелем являлось вещью совершенно необычной. Мне пришлось ожидать около двух часов, пока выговорилась депутация, и меня, наконец, пригласили к Петлюре. Человек лет соро- ка, с длинными волосами типа прически либеральных студентов доб- ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 136 рого старого времени, в дурно сидевшем на нем форменном френче — принял меня официально и холодно-вежливо. В комнате было еще пять или шесть человек разного возраста, которые, не стесняясь при- сутствием «атамана» курили и громко беседовали между собой. Петлюра беседовал со мной около пяти минут, расспросив про- хождение службы и сообщив, что у него была по поводу меня депута- ция 6-го корпуса и что он считает своим долгом считаться с «громадс- кой опинией» (общественным мнением) и постарается найти мне по- дходящую должность. В данное время таковой он не имеет, но как то- лько она окажется, он меня известит. Мы сухо распрощались, и я отп- равился к Скрипчинскому. Во время разговора моего с Петлюрой мне бросился в глаза крайне утомленный вид его и, особенно, водянисто-голубоватые глаза, выражение которых никак нельзя было уловить, они были какие-то остановившиеся в выражении и в то же время суетливо бегающие; при разговоре Петлюра не имел, видимо, обычая смотреть в лицо собесед- нику, а все время обегал глазами комнату и своих сотоварищей, про- должавших бесцеремонно беседовать, как бы подчеркивая свое пре- зрение к «просителю-генералу». Милейший и добродушнейший П.В.Скрипчинский поспешил меня всячески успокоить, уверяя, что вопрос о моем назначении — дело ближайших дней, что он не даст Петлюре забыть свое обещание и что я должен наведаться через несколько дней за ответом. Так как мои личные дела не были закончены, я условился со Скрипчинским, что он немедленно вызовет меня телеграммой, когда это понадобится; а я тем временем снова поеду к себе в Курск. В тот же день я уехал из Киева. Прождав около полутора недель телеграммы из Киева и упорно не по- лучая ее, я решил, наконец, снова ехать в Киев, тем более, что свои дела дома я уже закончил. 6-го декабря 1917 г. я выехал из своего де- ревенского дома, который мне уже больше не суждено было никогда увидеть, и на следующий день утром был в Киеве. Отправившись в секретариат по старому адресу, я узнал, что он перешел в новое помещение на Фундуклеевскую, в коллегию Павла Галагана. (Примечание дочери автора — Е.А.Грековой. На этой последней фразе манускрипт прекращается. Неизвес- тно, говорил ли генерал Греков в этот день опять с Петлюрой или только с одним из его помощников; во всяком случае, он был направлен к командующему Киевским военным округом Шинкарю, который с Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 137 согласия Петлюры предложил ему должность начальника штаба округа, с чего и началась его служба на Украине). А.П.Греков ПЕРЕГОВОРЫ УКРАИНСКОЙ ДИРЕКТОРИИ С ФРАНЦУЗС- КИМ КОМАНДОВАНИЕМ В ОДЕССЕ В 1919 ГОДУ (1918 и 1919 гг. на Украине) Для будущей истории Всероссийской Революции, одним из свое- образных моментов которой является украинское самостийническое движение, необычайно интересным и характерным, полным самых ярких и типических бытовых красок эпизодом является эпопея перего- воров украинской директории с представителями французского ко- мандования в Одессе в 1919 г. Собственно дипломатической работы в этих переговорах вовсе не было, и интерес их не в этой стороне вопро- са. Их интерес в той картине состояния и государственного удельного веса правящих самостийнических кругов Украины, которая так красо- чно вырисовалась помимо всякой воли самих деятелей. Их интерес, далее, в том отношении к русскому вопросу в полном его объеме со стороны бывших союзников России, которое ясно почувствовалось во время попыток развить и поставить на реальную почву эти перегово- ры. Самостийнические круги успешнее, чем это могли бы сделать са- мые злейшие их враги, выявили в этот период полное свое ничтожест- во в смысле державных горизонтов и силы в своей стране. Представи- тели бывших союзников России, храня традиционную верность этому своему бывшему союзнику, не оценили колоссальные потенциальные выгоды слабости самостийнического движения для дела воссоздания России. Относясь абсолютно отрицательно ко всякой идее дробления России, они не учли, что противопоставлением идее большевизма идеи украинского националиста, временно подогретого до максимальной, даже абсурдной степени своего напряжения, можно было отстоять от большевистской заразы наиболее здоровую физически и экономически крупную часть России, именуемую Украиной, не опасаясь в то же вре- мя, что из украинского национализма проистечет гибель общерусской идеи, так как самостийническое движение, как только что было сказа- но, явно до очевидности обнаружило свое ничтожество и по минова- нии в нем надобности безболезненно могло бы быть выведено в тираж погашения. Это так было ясно тогда и так повелительно просилось быть испробованным в жизни. К сожалению, этот опыт не встретил ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 138 доверия и сочувствия к себе со стороны представителей Франции в Одессе. Для того, чтобы картина момента была ясна во всех своих дета- лях, необходимо проследить важнейшие этапы украинского револю- ционного движения с самых первых его дней. Нарушение правительством Императорской России основ Пере- яславского договора 1654 года, на основах которого Украина соедини- лась с Москвой (в особенности введение исторически неведомого Украине крепостного права, массовая раздача земель фаворитам и рус- ским помещикам, преследование народного языка и пр.), уже со вре- мен Петра Великого зародило на Украине противоцарское революци- онное настроение. Правда, широкие народные круги после освободи- тельной реформы 19-го февраля 1861 года не выявляли никакой рево- люционности и наклонности к сепаратизму, но интеллигенция насквозь пропитана была этими тенденциями. Неудачная политика Петербургс- кой бюрократии только подогревала и усиливала революционно- сепаратистические течения на Украине. В последние десятилетия пе- ред войной этому же способствовало созданное германо-австрийскими руками так называемое «Мазепинство». В общем, к моменту падения монархии в феврале 1917 года украинская интеллигенция была сплошь враждебна Императорскому режиму. Слабость «временного правительства», бешеная пропаганда на немецкие деньги отпадения от России различных ее частей для ско- рейшей ликвидации всего русского фронта и стремление случайно вы- несенных революционной волной на верхи отдельных людей и групп удержать и возможно шире использовать доставшееся им положение — уже летом 1917 года создали на Украине вполне определенное са- мостийническо-сепаратистское течение. Народные массы это течение не затронуло. Село было поглощено земельным вопросом и решало его явочным порядком, не считаясь ни с какими правительствами. Го- родское рабочее и мелко-ремесленное население, в подавляющем сво- ем большинстве не украинское по происхождению (русские и отчасти евреи), самостийностью Украины не только не интересовались, но от- носились к ней прямо враждебно (рабочие Киевского арсенала, Екате- ринославского горного района, Одесского порта и т.д. не раз открыто и активно выступали против самостийной Украины). Самостийническая идея прочно обосновалась лишь в кругах центральной рады и примы- кающих к ней интеллигентских и полуинтеллигентских групп (сельс- кие учителя, низшее духовенство, мелкие кооператоры и т.п.). Являясь по сущности своей случайным сборищем никем не выбранных и не уполномоченных безответственных лиц, правительство центральной Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 139 рады тем не менее обнаружило дерзание и смелость более определен- ные и настойчивые, чем временное правительство, и только благодаря этому дерзанию Винниченко преуспел в Петрограде в получении от временного правительства целого ряда уступок идее самостийной Украины, а Петлюра с налету вырвал у “ставки” не менее крупные уступки той же идее со стороны Верховного Командования. А между тем правительство центральной рады повелевало только интеллигент- ским и полуинтеллигентским Киевом и в других городах и селах не имело никаких своих органов. Украинизированные полки фронта охо- тно признавали авторитет Петлюры лишь в вопросах ухода с фронта на родину, но не в противоположном смысле. Идея украинизации фронта возникла в кругах Высшего Коман- дования в связи с разложением войск на фронте. Пользуясь высокими боевыми качествами украинцев, юго-западный фронт по плану ген[ерала] Гутора сосредоточил в определенны войсковые единицы исключительно уроженцев Украины и поставил их вдоль территориа- льной границы Украины. С развитием идеи самостийности в Киеве Ставка испугалась возможных результатов украинизации, и в сентябре 1917 г. объявлен был приказ о дезукраинизации ряда корпусов. Но провести эту меру в жизнь ставка уже не имела силы и сыграла своим приказом лишь в руку Петлюре, ловко использовавшему непопуляр- ный среди украинцев приказ для поднятия своего авторитета и оконча- тельной дискредитации авторитета Ставки. Состоя в это время начальником штаба украинской и других ор- ганизаций шестой армии, я был непосредственным очевидцем всех деталей этой плачевной картины. На территории страны украинских республиканских войск не было, не считая кучек готовых на все дезер- тиров и авантюристов, составивших киевскую гвардию центральной рады, так называемую «Сердюцкую дивизию» Капкана. Необычайно характерно для радянских республиканцев наименование первого сво- его войска именем “Сердюков” — бывшей гетманской гвардии старой Украины, между прочим, крайне непопулярной в свое время в народ- ных массах. Эта «Сердюцкая дивизия» прославила себя в последующие осенние и зимние месяцы феноменальной трусостью и грабительско- разбойничьими подвигами и была расформирована приказом коман- дующего войсками киевского округа Шинкаря в конце 1917 года. На- чальник дивизии Капкан, именовавший себя полковником и носивший на рукаве отметки, по крайней мере, десяти, если не более, ранений, был, в действительности, обер-офицером пулеметной команды и это дело понимал недурно, но для командования не только дивизией, но и ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 140 батальоном был абсолютно не подготовлен, как мне пришлось в этом убедиться по принятии штаба киевского военного округа и штаба войск, ведших вооруженную борьбу против большевиков. Начальни- ком штаба Сердюцкой дивизии был поручик Хилобоченко, офицер обозного батальона, не только со службой генерального штаба, но и вообще со службой полевых войск весьма мало знакомый. Крайняя нерешительность и слабость Временного правительст- ва и Ставки с одной стороны и агрессивная предприимчивость центра- льной рады и правительства с другой — быстрыми шагами подвигали вперед самостийнические начинания, хотя открыто пока об объявле- нии самостийности в Киеве не дерзали говорить. Потрясения периода Корниловского движения и выступление на сцену группы Ленина дали центральной раде возможность фактически почувствовать себя абсо- лютно независимой от Петрограда, и сумей она в этот момент при- влечь к себе народ и организовать вооруженную силу, она создала бы самостийную Украину, тем более, что и со стороны международных кругов можно было добиться сочувствия этой идее (миссия ген[ерала] Табуи в Киеве в конце 1917 года). Большевистский переворот в России и непризнание власти большевиков центральной радой явились новы- ми данными, необычайно выгодными для самостийнических тенден- ций. Весь вопрос был во внутренней консолидации Украины, и на это- то у новоявленных правителей Украины не хватило ни воли, ни зна- ния,ни энергии. Правда, обстановка была очень трудна. Вся террито- рия Украины буквально залита была морем серых шапок, стихийно и хаотически текущих с фронта по домам. Сельское население относи- лось абсолютно безучастно к самостийническим начинаниям, но не обнаруживало и враждебности к ним. Городской пролетариат явно тяготел к большевикам. Но захват власти большевиками, разгром ставки, зверское убий- ство ген. Духонина создали в солдатской массе украинцев такую вра- ждебность к большевикам, что набрать и организовать воинские части из добровольно идущих в войска весьма недурных боевых элементов не было никакого труда. Формируя в это время Киевский гарнизон, я знаю это по личному опыту. Но, к сожалению, и центральная рада, и военный министр ее Петлюра вели в этом отношении свою линию. Профессор Грушевс- кий, голова рады, вообще смотрел презрительно-отрицательно на во- енную специальность и не придавал значения военным вопросам, что, впрочем, не помешало ему с восторгом парадировать, в качестве пред- ставителя верховной власти, на церемонии вручения знамени полку гетмана Сагайдачного формируемой мною дивизии, со всей пышнос- Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 141 тью ритуала бывшего доброго старого царского времени, столь им не- навидимого в теории. Партии эс-эр и эс-де, главенствовавшие в раде, не верили быв- шим царским офицерам и солдатам. Наконец, Петлюра мечтал о создании своих собственных Пет- люровских войск, признающих только его, и под рукой проводил уже в жизнь это начинание. Благодаря этому к началу 1918 года, когда со стороны больше- виков впервые обнаружились агрессивные тенденции в отношении Украины, эта последняя была совершенно без войск, без народного правительства и без всякой внутренней организации и местного пра- вящего аппарата, хотя бы в самой элементарной форме. Тогда начались конвульсивные организационные начинания центральной рады, поразительно мало талантливые и хаотичные. Объ- явлен был знаменитый “универсал о земле”, превзошедший абсурдно- стью самих большевиков. Этим надеялись предупредить предполагае- мые симпатии крестьянства к большевикам (блестящее доказательство полного незнания своего народа оторванной от него группы и даже боязнь его со стороны центральной рады) и привлечь его к себе. Но земельный вопрос к этому моменту крестьяне фактически уже поре- шили сами и “универсалом” совершенно не заинтересовались. Про- пасть между народом и властью не заполнилась. Объявлен был ряд формирований войсковых частей по принци- пу частной инициативы отдельных лиц, но за это дело немедленно принялись прикосновенные к раде всевозможные авантюристы, только извлекавшие из казны громадные денежные суммы и обращавшие их на свои личные дела. К этому моменту относится начало формирова- ния галицийских так называемых “сичевых” частей из пленных авст- рийцев, уроженцев Галиции, так дорого впоследствии обошедшихся Украине. Весь конец 1917 года приемная Петлюры в коллегии Павла Га- лагана на Фундуклеевской улице была буквально наводнена генерала- ми и офицерами бывшей русской армии, часто с весьма почетными боевыми именами, предлагавшими свои услуги правительству Украи- ны, и все это безжалостно браковалось и изгонялось по априорному подозрению в старорежимных симпатиях, за неукраинское происхож- дение, просто по старой враждебности подпольной революционной интеллигенции к военному элементу. В результате в критический мо- мент военными руководителями украинских формирований оказались прапорщики и унтер-офицеры и при том в массе своей крайне низкого морального уровня и, конечно, без всяких специальных данных и зна- ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 142 ний. Формирования из бывших солдат русской армии распускались без колебаний за предполагаемую недостаточную национально- революционную патриотичность (а между тем такие формирования удалось было уже создать в довольно значительном числе, и они ни разу ничем реальным не скомпрометировали себя), и подбирался подхо- дящий под стать новым начальникам революционный сброд. Петлюра, считавший себя прирожденно-военным, хотя был по специальности своей банковским чиновником, все время вмешивался в формирование и в операции фронта; рада требовала, чтобы чисто бое- вые вопросы ставились на предварительное обсуждение партии и ее головы Грушевского и решались отнюдь не на товарищеском военном собрании, а по политическим надобностям. Наконец, под давлением партии эс-эр Петлюра удален был в отставку и немедленно открыто приступил к формированию собственного так называемого гайдамац- кого “коша” (дивизии) с артиллерией. Гайдамаками назывались в ста- рой Украине повстанческие крестьянские банды, боровшиеся, не оста- навливаясь ни перед какими жестокостями, против засилья польских помещиков. На место Петлюры поставлен был определенный и откровенный германофил по убеждению Порш. Объявлена была независимость Украинской республики от России, но внутри республика так и оста- лась абсолютно неорганизованной, и Киев жил отдельной от всей страны жизнью. Поехали послы центральной рады в Брест. Проф. Грушевский, в это время открыто записавшийся в партию эс-эр, хотя и был крупным киевским домовладельцем, Винниченко и Порш — виднейшие и активнейшие члены партии эс-дэ — всегда держались германофильской ориентации, и лишь традиционная непопулярность немцев среди солдат фронта помешала им еще раньше открыто пере- йти к практическому приложению своей идеи. Когда все остатки фрон- товых войсковых организаций были разрушены, они, наконец, осмели- лись прямо перейти на свою подлинную линию. В итоге германские оккупационные войска вошли в феврале- марте 1918 года в совершенно неорганизованную в государственном отношении и безоружную Украину. Остатки частно-инициативных формирований в виде бригады Болбочана, крайне слабого состава и гайдамаков Петлюры за войска трудно было считать. Так называемая “синяя дивизия” (по цвету одежды), сформированная немцами из украинцев военнопленных, “для связи” и без санкции которого генерал не делал ни одного шага. Только благодаря этому своему фактическо- му бессилью и отсутствию связи с народом центральная рада и была Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 143 так грубо и абсолютно ликвидирована германским командованием в мае 1918 г. (немцы ее попросту разогнали). Правда, с марта месяца по день переворота Скоропадского во- енным министерством физически была вынесена колоссальная органи- зационная работа, но она силой вещей носила лишь подготовительный характер, и как раз на май месяц намечен был первый обязательный призыв контингентов в войска. Организовано было с самой первонача- льной своей основы само министерство со всеми его отделами; при Петлюре и Порше эта организация совершенно не существовала, и в центральном военном управлении царствовал полный хаос. Созданы были местные органы не только для военных целей, но временно и для целей элементарного общегосударственного местного управления (гу- бернские и уездные коменданты), так как министерство внутренних дел все еще никак не могло собраться с силами установить местные правительственные учреждения, а между тем предстоящий набор им- перативно требовал наличия на местах органов правительственной власти. Наконец, были организованы на местах кадры восьми корпусов из остатков командного и унтер-офицерского состава бывшей русской армии (командиру корпуса подчинялись все вышеуказанные комендан- ты корпусного района). Конечно, кадры не были украинские патриоты в духе деятелей центральной рады, но по тогдашнему времени и об- становке это был прекрасный военный материал, в умелых руках по укомплектовании своем рекрутами могший представить собой внуши- тельную силу. Как помощник военного министра, на котором лежала вся чисто военная техническая работа министерства (военный министр Жуковс- кий взял на себя политическую часть и участие в заседаниях централь- ной рады и ее комиссий и в мою работу абсолютно и вполне корректно не вмешивался), я могу по личному знакомству с вопросом утверждать только что сказанное о корпусных кадрах и одновременно могу с глу- бочайшим удовлетворением вспомнить тот порыв, с которым приня- лись за организационную работу все отделы вновь созданного минис- терства. Особенно много сделал в этот период помощник начальника генерального штаба полковник Какурин (начальником генштаба был, по рекомендации партии эс-эр, принадлежащий к военному министер- ству Жуковского подполковник Сливнский, заурядный мелкий офицер генштаба с большими наклонностями к мании величия и интриганст- ву) и начальник личного отдела (личный командный состав войск) главн. штаба подполковник Удовиченко. Начальником главного штаба был ген[ерал] Осецкий, но фактически все доклады мне и в военном ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 144 совете готовил и делал подп[олковник] Удовиченко в присутствии и при молчаливом сочувствии ген[ерала] Осецкого. К несчастью для дела германское командование, первоначально мало интересовавшееся работами военного министерства, в апреле вдруг обратило на них свое внимание. Ко мне в министерство прибыл полк[овник] фон Штолценберг и потребовал данных об организации будущей украинской армии. Я направил его к военному министру, не считая возможным давать ему требуемые сведения. В результате очень резкого по форме отказа, последовавшего и со стороны подполковника Жуковского, этот последний был арестован и все организационные планы взяты при обыске кабинета военного министра. Через несколько дней вслед за этим произошел переворот Скоропадского, и все дело формирования украинской армии немедленно было остановлено; на- меченный мною на май призыв новобранцев был первоначально от- срочен до августа, чтобы не мешать полевым работам, а затем до де- кабря и в конце концов так и не состоялся вовсе. По счастью, собран- ные уже кадры корпусов и центральный аппарат министерства не были уничтожены и в том же виде, в каком были при перевороте, дожили до падения Скоропадского и изгнания германских оккупационных войск. Период Скоропадского внес на Украину совершенно новое для нее явление: он вывел на активную и революционную арену сельскую массу, всколыхнул ее до самой глубины и заставил задуматься над ре- волюционными событиями, которые пока шли мимо нее, заинтересо- вав ее лишь земельными делами. Нелепая и жестокая аграрная полити- ка германо-гетманского режима вызвала к жизни ряд активных воору- женных выступлений крестьянства и подготовила поголовное восста- ние его в декабре 1918 г., закончившееся очищением Украины от ок- купационных германских войск. Находясь в то время в качестве опального генерала не у дел и состоя выборным головой украинского военного товарищества «Бать- ківщина» («Родина»), в котором объединились все патриотические украинские военные элементы, не пожелавшие остаться на службе у Скоропадского и немцев, я имел возможность лично познакомиться почти со всеми будущими атаманами повстанческих войск. Не говоря уже о Шинкаре, с которым я служил в штабе Киевского округа, будучи начальником этого штаба, когда Шинкарь был командующим войска- ми, я получил возможность хорошо узнать Павловского, Ангела, Зеле- ного, Тимченко, Божко, Минякевича, Биденко и многих других. В бо- льшинстве это были отчаянные головы из местных крестьян разных районов Украины, хорошо знакомые населению на местах и потому легко приобретавшие популярность и доверие к себе сельских масс, Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 145 явные демократы, но противники большевизма. Конечно, это были почти сплошь авантюристы, но в то же время это были крестьянские патриоты, если можно их так охарактеризовать; все они были членами «Батьківщини». Режим Скоропадского создал далее в крестьянских массах вполне определенную ненависть к оккупационным войскам, чьи бы они не были, так как крестьянство не способно было разбирать- ся в иностранцах и считалось лишь самим фактом оккупации. Этот режим впервые объединил до сего времени жестоко враж- довавшие между собой украинские политические группы (партиями в европейском смысле их нельзя было назвать, так как это были лишь зачаточные организации городской интеллигенции и полуинтеллиген- ции, не коснувшиеся основных масс). Правда, объединение было не- прочно и несколько раз распадалось, но по мере ослабления гетманс- кого режима оно вновь консолидировалось и образовало, в конце кон- цов, так называемый украинский национальный союз, выдвинувший впоследствии из своей среды пресловутую директорию. Наконец, Ско- ропадский дал возможность вновь сорганизоваться галицийским «си- чевым» частям, которые затем сыграли такую видную роль в период директории на Украине. К моменту объявления Директории общее положение вещей на Украине было таково: Скоропадский по возвращении своем из Берли- на окончательно стал на Всероссийскую линию своей формулы и энер- гично формировал офицерские отряды Астраханской, Южной и Север- ной армий. Постепенно он все более и более подпадал под влияние русских реакционеров и в конце концов окончательно подчинился гр. Келлеру, хотя и гр. Бергом, заместитель бар. Мума, также не оставлял его своими советами. Во внутренней политике министр внутренних дел Кистяковский настойчиво проводил режим терроризации сельско- го населения и диктаторского хозяйничанья по губерниям старост — без определенного закона и независимо от административного суда. Немцы, начавшие нести грозные неудачи на западном своем фронте, принимали все более и более пассивную роль молчаливых свидетелей происходящего на Украине и сокращали число своих окку- пационных войск. Ширящаяся волна восстаний также вынуждала их к большей и большей скромности. Украинское крестьянство уже летом начало крайне активно вы- ступать против гетмана и немцев. В ответ на восстановление старых земельных распорядков и жестокие расправы карательных отрядов с не подчиняющимися крестьянами, на Звенигородщине сорганизовался постоянный повстанческий центр во главе с Шинкарем и Павловским, силой не менее 70-80 тысяч человек. В течение целых месяцев гетман ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 146 и немцы вели борьбу с этим центром и, наконец, двинули против него большие немецкие силы (более дивизии). Повстанцы были почти окружены, но пробились к Днепру, перешли его у Переяславля и ушли на Черниговщину, где соединились с повстанцами Ангела (их считали 15-20 тысяч) и продолжали борьбу с гетманским, немецким режимом до самого его конца. Под Киевом тайно проведена была повстанческая организация Зеленого, и в конце лета она также постепенно начала давать себя чув- ствовать постоянными выступлениями в Переяславском районе. В Ко- нотопе действовал Тимченко (10-15 тысяч), а около Переяславля и Староконстантинова сорганизовался отряд Биденко (1-12 тысяч). Все эти отряды вынуждали немцев к постоянному напряжению и разброс- ке и причиняли им постоянное беспокойство и серьезный урон, поддер- живая в крестьянстве повстанческий дух. Вся сельская Украина начала готовиться к поголовному открытому восстанию. Украинские правительственные войска в это время состояли из упомянутых выше кадров, восьми корпусов, расположенных во всех губернских городах, из так называемого корпуса Болбочана (фактиче- ски по составу это была дивизия), из формируемой в Белой Церкви галицийской сичевой дивизии и так называемой дивизии сердюков, формируемой в Киеве под руководством гетманских офицеров (фор- мирование ее шло крайне медленно и далеко не было еще окончено) и различных офицерских отрядов из офицеров не украинцев, предназна- чавшихся для предполагаемого похода на Москву. К половине ноября по всей Украине начались непрерывные стихийные вспышки крестьян- ского восстания. Уловив совершенно правильно выгодный момент, верно учтя обстановку и взяв на себя смелое решение по собственной инициативе, национальный союз 14 ноября сформировал из своей среды Директо- рию в составе пяти членов (о выборе их говорить не приходится, так как на заседании в украинском клубе, создавшем директорию, было очень мало присутствующих, кроме самих членов директории) и объя- вил открытую войну гетманскому правительству. В состав директории вошли представители всех четырех главных групп, составлявших на- циональный союз: Винниченко от партии с-д, Швец от партии с-р, Ан- дриевский от партии самостийников, Андрей Макаренко от железно- дорожных организаций. Пятым членом объявлен был Петлюра, только накануне освобожденный Скоропадским из Лукьяновской тюрьмы, бессмысленное заключение его в которую лишь создало ему популяр- ность в партийных кругах, подорвавших его положение при Централь- ной раде, и окружило его ореолом мученика за идею. Директория не- Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 147 медленно выехала в Белую Церковь и стала под защиту признавших ее галицийских формирований, находившихся там. Немцы, которые мог- ли в одно мгновение ликвидировать эти формирования и директорию, остались безучастными к нарождению на свет и к переходу галичан на ее сторону. Началось систематическое ловкое пристраивание директории к крестьянскому движению и постепенное выдвижение себя на позицию руководителя его. Посыпались дождем широковещательные призывы Петлюры у восстанию, когда не только не было надобности в этих призывах, так как крестьянское население уже много раньше само ор- ганизовалось и взялось за оружие, но и директория осмелилась по- явиться на свет лишь благодаря явной силе и успехам этого крестьянс- кого движения, начатого по собственному почину и разуму. На Киевс- кое направление немедленно поставлены были директорийские войска — галичане. Правда, войска эти шли в тылу крестьянской повстанчес- кой организации Тимченко, но, войдя вслед за ней и на ее плечах в Киев, они тотчас прочно осели там, объявили себя хозяевами столицы и с торжеством ввезли туда Директорию 20 или 21 декабря 1918 г. Между тем, народ по своему обыкновению делал дело, которое его интересовало: разоружал и изгонял из Украины немецкие оккупа- ционные части и ликвидировал германскую администрацию; директо- рией народ абсолютно не интересовался и в простоте своей часто не ведал об ее существовании. Все действовавшие еще летом повстанчес- кие отряды удваивались и утраивались в своей численности; создался целый ряд новых организаций во всех губерниях Украины, и вес они действовали в свою голову, по своему почину и по своему полному усмотрению. Закончив ту задачу, которую те или другие из них себе ставили, они мирно расходились по домам, никого не спрашивая о ра- зрешении. Директория мрачно смотрела на это исчезновение военных сил, удержать которые в своем распоряжении она имела в виду, но поме- шать стихийному крестьянству не сумела и не осмелилась. Она реши- ла, во что бы то ни стало уловить в свои руки и удержать хоть часть крестьянских военных организаций. Болбочану на Левобережье и Оскилке на Волыни приказано было подчинить себе всеми мерами возможно больше местных крестьянских организаций. Но это крупных результатов не дало, и стать во главе народной армии не на бумаге, а на деле директории так и не удалось. Тогда немедленно галицкая сичевая дивизия развернута была в корпус, пополнившись отчасти и не галичанами (как это ни странно, больше й частью из бывшей германской дивизии сердюков). Этот кор- ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 148 пус сделался основной опорой директории, но не на Украине, а лишь в Киеве; Зеленый, Ангел и другие не признавали ее и демонстративно шли в своих действиях наперекор ее велениям. Можно безошибочно сказать, что, явившись продуктом интеллигенции и полуинтеллиген- ции Киева, продуктом кругов, которые составляли и окружали Центральную раду, директория народу и, в частности, основной массе его — крестьянам — осталась совершенно чужда, а порой даже вовсе неведома. Только на кучке галицких наемников построилось все ее эфемерное властвование, очень скоро превратившееся в рабскую зави- симость от тех же галичан. Еще в октябре 1918 г. национальный союз упорно добивался от Скоропадского сформирования национального украинского министер- ства, на пост военного министра в котором союз выдвигал меня. Ско- ропадский на национальное министерство не согласился, но после дол- гих переговоров с головой союза Винниченко согласился назначить меня начальником главного штаба, от которого зависело укомплекто- вание войск личным составом. Так как никаких украинских формиро- ваний, кроме сердюков, не подведомственных главному штабу, не предвиделось, то Скоропадский рисковал немногим, делая эту уступку союзу. По настоянию национального союза я в конце октября 1918 г. принял эту должность, но с объявлением директории покинул ее и вы- ехал в Казатин, где и назначен был немедленно “наказным атаманом”, то есть главнокомандующим полевыми армиями. Находясь в Казатине в качестве наказного атамана войск украинской республики, я был не- посредственным очевидцем первых деловых шагов директории и по- тому могу совершенно точно и с ответственностью за достоверность приводить данные, характеризующие этот период ее деятельности. Главный состав директории — Винниченко, по профессии лите- ратор, Швец, преподаватель теологии, и Андриевский, адвокат — на- ходился в Виннице и непрерывно занимался бесконечными заседания- ми для примирения пререканий и разногласий между партиями, абсо- лютно не приступая у организационной государственной работе, хотя гетманские власти изгонялись поголовно и надо было немедленно дать им замену организациями республики. При этом не было даже персо- нала для ведения элементарной канцелярии, не было сформировано никакого, хотя бы самого примитивного правительства. Жили в гости- нице, много времени уделяли обеденным и ужинным часам и заседали, заседали без конца, рассуждая о партийных программах, платформах и разноречиях между ними. Между партиями уже шла ожесточенная борьба из-за мест в ка- бинете, который еще и приблизительно не был намечен. За кулисами Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 149 чувствовалось начало тайной борьбы между Винниченко и Петлюрой; последний, преследуя по обыкновению свои цели, всячески старался рекламировать себя (а не директорию) в крестьянских повстанческих войсках, а Винниченко уже в половине декабря, еще до занятия гали- чанами Киева, выдвинул свой знаменитый проект о ненужности войск вообще для современной передовой демократической республики, се- рьезно потрясший даже большую часть его сторонников с-д. Цель про- екта была в корне просто устранить возможную инициативу Петлюры. Петлюра создал себе ставку в Казатине; с ним большей частью был и Андрей Макаренко, по профессии железнодорожный контор- щик. Здесь в вагонах помещался штаб Петлюры, как “головного ата- мана” (верховного главнокомандующего), выделившего себя демон- стративно от остальной, штатской директории; Петлюре по теории подчинялась вся территория Украины. Начальником его штаба был ген[ерал] Осецкий, знакомый мне уже по времени центральной рады. Я, в качестве главнокомандующего полевыми войсками, находился здесь же, но не имел ни штаба, ни прямого дела, ни определенного круга прав и обязанностей. Командовать было абсолютно нечем, так как крестьянские атаманы действовали в свою голову, совершенно не обращая внимания на приказы и воззвания Петлюры, они просто, как было сказано, гнали и разоружали немцев по всей Украине, так же го- ня чиновников Скоропадского. Сичевая дивизия чувствовала себя тоже совершенно независимой и военной работы не несла никакой, предпо- читая стоять во второй линии, считаясь лишь несколько с Петлюрой. Железнодорожные формирования, предпринятые Макаренкой и Осец- ким еще при гетмане (оба друга формировали корпус из состава слу- жащих на железных дорогах) все еще продолжали формироваться и, поглотив колоссальные суммы денег, так окончательно никогда и не сформировались; командиром корпуса впоследствии назначен был галичанин Бень, кельнер по профессии и фельдшер австрийской служ- бы. Кадры корпусов, сформированные мною еще при центральной ра- де, находились у штаба под подозрением и были игнорированы и к делу не привлечены. Петлюра занят был сочинением воззваний, что всегда делал са- молично, политическими интригами для утопления Винниченко, поезд- ками в сичевую дивизию, где искал личной популярности, а также вы- ездами в Винницу на заседания директории. Ген[ерал] Осецкий подпи- сывал, сочиняемые Петлюрой приказы и воззвания, составлял вместе со своим помощником Хилобоченко (обозный офицер, бывший нача- льник штаба Капкана) планы операций, никем не исполнявшиеся, во- дил на доклады к Петлюре вместо Удовиченко, которого в Казатине не ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 150 было, Высовского, который значился его секретарем, и вместе с Мака- ренкой упорно и медленно формировал железнодорожников. Общий личный состав штаба был колоссальный, но работы имел очень немного. Наскучив полным и безнадежным бездействием в Казатине, я добился назначения моего на юг в качестве самостоятельного предста- вителя директории. Петлюра охотно пошел на это, так как мое присут- ствие в Казатине, по всем моим впечатлениям, не доставляло ему ни- какого удовольствия и тяготило его начальника штаба, а Винниченко согласился на это по чисто “деловым соображениям”. В районе Одессы в это время вел операции в свою голову док- тор Луценко, член партии самостийников, очень порядочный, но чрез- вычайно далекий от жизни вообще, а от военной, в частности, человек. Доктор Луценко был очень популярен в Одесском районе среди крес- тьянского и рабочего населения, так как с давних пор охотно лечил всех и каждого, совершенно не интересуясь гонораром (он имел боль- шое личное состояние). Благодаря слабости австрийских оккупацион- ных частей он легко очистил от них одесский район и занял самый город. Абсолютно не доверяя партии самостийников, энергично стояв- ших в то время на стороне Петлюры, особенно после “военного проек- та” Винниченко, и в частности не доверяя доктору Луценко, Винниче- нко желал так или иначе взять его под свой контроль и отстранить от него Петлюру; средством для этого и явилось мое назначение «главно- командующим Херсонщины, Екатеринославщины и Таврии и полно- мочным представителем директории в Одессе», как значилось в дан- ной мне директорией грамоте, не подчиненным Петлюре, а подчинен- ным непосредственно директории, головой которой был Винниченко. Назначение это состоялось 17 декабря 1918 года, и я в тот же день вы- ехал в Одессу. С этого отъезда моего и начинается соприкосновение директории с французским командованием в Одессе и первые опыты тех переговоров, которые без всякого результата продолжались затем до половины марта 1919 года. Прибыв 18 декабря 1918 года на станцию Раздельная, я получил от местных властей доклад, что в Одессе с самого утра идет бой между «украинцами и французами». Абсолютно не зная, откуда взялись в Одессе французы и почему они вступили в бой с украинцами, я вызвал к телефону доктора Луценко, которого знал еще со времени централь- ной рады, и просил объяснить мне положение. Из его доклада я узнал, что утром 18-го декабря в одесском порту началась высадка француз- ских войск. Этой высадкой воспользовались добровольцы, которых когда-то начал организовывать Скоропадский и которые затем были Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 151 разогнаны украинцами при занятии ими Одессы, но снова быстро сор- ганизовались при первых сведениях о предстоящем прибытии в Одес- су французских войск. По словам доктора Луценко, добровольцы вос- пользовались продвижениями по городу французских частей, идя не- посредственно впереди их вытесняя украинцев из города, так как из опасения обстрела французских войск украинцы не могли достаточно энергично действовать против добровольцев. С французскими войска- ми украинцы не имели никаких столкновений и со стороны этих по- следних тоже не было выступлений против них. Доктор Луценко в заключение заявил мне, что он переходит в наступление для очищения города от добровольцев и обратного занятия всех частей его. Опасаясь возможных недоразумений с французскими войсками, особенно при известном мне малом умении боевого руководства со стороны доктора Луценко и примитивной организации украинских войск его отряда, я приказал ему отложить свое наступление до полу- чения распоряжения от меня и решил лично выехать в Одессу, предпо- лагая, что все дело в простом недоразумении, которое легко будет мною рассеяно. Уверенность моя в несерьезности недоразумения была так велика, что я даже взял с собой вагон, где помещалась моя семья, предполагая оставить ее в Одессе, где по моим расчетам должен был находиться и я. К глубокому моему удивлению, я едва не был расстрелян доб- ровольцами на станции Одесса, начальник французских войск ген[ерал] Бориус отказался меня принять, и не только о моем пребыва- нии в Одессе не могло быть и речи, но лишь благодаря чисто офицерс- кой любезности ген[ерала] Бориуса я неофициально получил по его распоряжению паровоз, управляемый французскими офицерами, и в ночь с 19 на 20-е декабря, накануне торжественного въезда директории в Киев, потихоньку был вывезен на нем на станцию Дачная, где стояли украинские войска, отошедшие туда по моему приказу. Семья моя че- рез день была благополучно переправлена туда же. Совершенно не понимая в чем дело, я решил корректностью и выдержкой доказать французскому командованию, что украинские войска абсолютно никакой вражды к нему не питают, что это не бан- ды, а организованные воинские части, и что, наконец, население горо- да и всей округи на стороне украинцев, а не добровольцев. Поместившись на станции Раздельная, я приступил к организа- ции местного гражданского управления подчиненных мне губерний, к организации бывших войск Луценко, бывших в довольно хаотическом состоянии, и к формированию в районе Раздельной новых воинских частей, пользуясь каждой малейшей оказией для подчеркивания фран- ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 152 цузскому командованию дружеского отношения к нему, но не получая от него никаких реплик на эти подчеркивания. Это была самая первая стадия переговоров украинской директории в моем лице с представи- телями Франции, стадия молчаливого изучения украинцев и в частнос- ти меня со стороны одесского командования. По разным случайным данным я вскоре убедился, что настойчивая моя примирительная по- литика не остается без результатов и что во всяком случае активного выступления против украинских войск со стороны французов ожидать абсолютно нет оснований. Организационные работы шли спокойно и быстрым темпом. Население района отнеслось очень сочувственно к вновь назначенным комендантам и гражданским комиссарам. Сильная организация коопе- ративов пришла мне помощь поставкой продуктов для войск, предста- витель этой организации был Сидоренко, человек огромной энергии и распорядительности (ничего общего с Сидоренко — послом Петлюры не имевший). Бывшие войска доктора Луценко (он был поставлен во главе гражданской администрации Херсонской губернии) были пере- организованы по определенному плану и во главе их был поставлен, по настойчивой просьбе доктора Луценко, крайне непопулярный среди них прапорщик Янев, галичанин по происхождению, человек мало образованный в военном отношении, но зато очень смелый и умевший владеть солдатскими массами и, кроме того, имевший весьма большую популярность среди рабочего населения Одессы, и в частности — же- лезнодорожного узла ее. Из этих войск получилось около бригады до- военного состава. Кадры для этих частей взяты из Бельцы, Ананьева и Ольвиополя, из остатков кадров бывшего херсонского корпуса, пере- мещенных туда при Скоропадском, когда он начал в Одессе формиро- вать добровольцев. На Раздельной сформировано было два полка (командирами были полк[овник] Музыка и полк[овник] Ещенко) полного военного состава с артиллерией (2 батареи по 4 орудия), которые в ближайшем будущем должны были развернуться в дивизию. Установлен контакт с крестьянским атаманом Григорьевым, имевший крупные силы в низо- вьях Днепра, и с атаманом Хасловским, имевшим свои части между Ольвиополем и Вознесенском. На станциях Бирзула, Помощная, До- минская и Апостолово, а также в Тирасполе и Вознесенске началось формирование отдельных батальонов. В районе станции Березовка, в Николаеве и Херсоне намечено было формирование полков, но самая работа только подготовлялась. В Елизаветграде формирование пехотного и кавалерийского полков из Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 153 оставшихся там со времен Скоропадского формирований, правда, не чисто украинских, но, во всяком случае, готовых служить и на Украине. В Елисаветграде оказалась, кроме того, группа галичан «сиче- вых стрельцов» (сокольская организация) во главе с доктором Старо- сольским, пришедших на Украину во время оккупации ее с полковни- ком Вышиваным (эрцгерцогом Вильгельмом Габсбургским) и остав- шихся там по уходе австрийских войск. Доктор Старосольский пред- ложил мне свои услуги для формирования батальона, но, не зная ни его, ни его кадров, я пока ответа ему не давал. Среди всей этой работы, неожиданно для меня, 2-го января 1919 г. я был вызван головой директории Винниченко в Киев и 3-го отпра- вился туда, предполагая немедленно вновь вернуться на Раздельную. За себя я оставил присланного мне за несколько дней перед этим голо- вным атаманом Петлюрой начальника штаба ген[ерала] Матвеева. На- значение это, помимо всякого предварительного сношения со мной, несколько удивило меня, но ген. Матвеева я знал по Петербургу, был вместе с ним в академии ген. штаба и потому не принять его я не мог, тем более, что вообще на украинской военной службе того времени приходилось мириться со многими крайне своеобразными и в евро- пейский армиях не принятыми методами и приемами верховного ко- мандования. Прибыв в Киев 4-го января, я в тот же день был у головы дирек- тории Винниченко, но никаких докладов сделать не мог и никаких об- ъяснений причины моего поспешного вызова в Киев не получил, так как в этот вечер директория делала парадный обед представителям партий и внимание председателя ее было всецело поглощено этим об- стоятельством. Будучи приглашен на этот обед, я сразу получил возможность наблюсти картину внутренних взаимоотношений и состояния правя- щих украинских сфер, неизвестную мне непосредственно с самого отъезда на юг. Прежде всего, самым характерным оказалось, что после того, как директория уже с 20 или с 21 декабря была в Киеве, до сих пор еще не было сформировано правительство, и лишь на этом обеде предпола- галось привести партии к соглашению по этому вопросу. Премьером намечен был Чеховский, педагог по специальности, левый с-д по пар- тии, большой украинский патриот в общепринятом интеллигентском понимании этого термина, лично человек безупречной репутации, но без малейшего государственного опыта и знания устройства и техники работы правительственного аппарата. ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 154 То обстоятельство, что директория, которая считала себя во время пребывания в Виннице украинским самодержцем, de facto явля- лась лишь посредником между партиями и посредником без решающе- го и понуждающего голоса, также представлялось чрезвычайно харак- терным. То, что партии вели бесконечные пререкания из-за количества портфелей в будущем кабинете, когда со стороны Курска вновь уже определилось наступательное движение большевиков на Украину, ко- гда французское командование в Одессе не желало даже говорить с представителем украинской власти, когда страна была совершенно лишена всяких органов управления, кроме самой директории в Киеве, и когда крестьянские ополчения частью безудержно расходились по домам, частью грозили самой директории (атаман Зеленый, Ангел, так называемая Таращанская дивизия - бывшее ополчение Шинкаря, Гри- горьев и другие), а иных войск, кроме галичан, у директории не было, - тоже факт, не лишенный характеристики для положения вещей. Но это была, в общем, картина, знакомая мне еще со времен центральной рады. Поразило же меня особенно в этот вечер одно сове- ршенно новое явление: когда все уже собрались, а обед не начинался, не смотря на присутствие всей директории и представителей партий, я наивно поинтересовался, в чем причина задержки, и узнал, что ждут приезда членов «сичевой рады». Появление членов этой рады, моло- дых людей не старше 20-25 лет, превосходно одетых во френчи анг- лийского образца, тогда как я ранее большинство из них видел всегда в довольно пожилых австрийских мундирах, было чрезвычайно эффект- но и сразу показало, кто хозяева столицы. Во главе с командиром кор- пуса «полковником» Коновальцем члены рады in corpore вошли в при- емный зал бывшего генерал-губернаторского дома, который занимал демократический Винниченко (там же жил и Скоропадский в свое время) и были радостно почтительно встречены Петлюрой и сухо по- чтительно Винниченко. Коновалец был прапорщик австрийской службы, формировав- ший батальон из пленных галичан еще в 1917 году; при Скоропадском батальон был расформирован, но в августе или сентябре тому же Ко- новальцу в результате его долгих предварительных разговоров с гер- манским командованием поручено было формирование уже бригады в Белой Церкви. Являясь по должности председателем «сичевой рады», состоявшей из 8 или 10 человек командиров разных частей корпуса, корпусного доктора, фамилию которого я забыл, и штатского человека доктора Назарука, Коновалец, человек очень хитрый и ловкий, факти- чески был лишь исполнителем решений рады, лично на себя ничего не беря. Spiritus movens организации был доктор Назарук, пользовавший- Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 155 ся непререкаемым авторитетом среди своих товарищей, вероятно, еще со времени учебных лет на родине (все члены рады были земляками). Он в это время не занимал никакой определенной должности, но чис- лился при директории и что-то там делал. Человек не без способнос- тей, но совершенно неуравновешенный неврастеник, доктор Назарук для государственной работы, особенно в это сложное время, подходил весьма мало. Поэт и писатель по специальности, он прекрасно говорил, логично развивал свои идеи, но фундамента для целесообразного мы- шления в государственных вопросах совершенно не имел, ограничива- ясь кругозором провинциального быта крошечной Галиции. По всем своим убеждениям он был яркий германофил и патриот, прежде всего, Галиции, а затем Украины, что и сказывалось в методах хозяйничанья рады в Киеве, стремившейся выкачать на родину возможно больше военного и всякого иного имущества для освободительной борьбы ее против поляков. Самым отрицательным типом являлся Чайковский, шеф чрезвычайки, обслуживающий директорию и расправлявшийся с ее недругами не хуже большевиков, знаменитый своей жестокостью и алчностью, не знавший сомнений в выборе средств для наживы до провокационных убийств включительно. Прочие члены рады были довольно незначительны, кроме разве Мельника, спокойного и разум- ного, хотя и очень молодого человека, совершенно не знакомого не только с государственным, но и с военным обиходом свыше роты. Бесконечные застольные речи на выше упомянутом обеде (не- которые господа, как, например, будущий министр финансов, ухитри- лись говорить более полутора часов) окончательно подтвердили все вышеотмеченные мои первоначальные впечатления. После обеда, ког- да доктор Назарук был в несколько откровенном настроении, я имел с ним беседу, которая пояснила мне разницу оттенков встречи членов рады при их входе в зал. «Сичевая рада», фактически единственная физическая сила, распоряжавшаяся всем в Киеве и державшая все ка- раулы столицы, до личной охраны членов директории включительно, была недовольна головой директории Винниченко за его порывы к независимости от нее и желала иметь головой директории Петлюру, с тем, чтобы он отказался от военных дел, а верховным военным коман- дующим и фактическим диктатором объявлен был Коновалец, то есть «Сичевая рада». Петлюра охотно шел на председательство, но желал в то же время обязательно сохранить столь важное для его личных целей звание головного атамана, и на эту тему между ним и радой шли тай- ные переговоры для выработки компромисса. Так как рада являлась хозяином лишь в Киеве, но на остальной Украине не имела никаких сил, то предпринять какой-нибудь насильственный переворот она не ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 156 решалась, тем более, что уже в период пребывания в Белой Церкви и наступления на Киев определилось совершенно ясно, что сельское на- селение считает галичан австрийцами, а не украинцами, и относится к ним более, чем прохладно, не понимая даже их языка. Последующие дни дали ряд дополнительных штрихов. 5-го или 6-го января мне пришлось присутствовать на заседании директории. В течение 3-х или 4-х часов обсуждался вопрос об автокефальности украинской церкви, причем все члены собрания, кроме Андреевского, юриста по специальности, видимо, почти даже не представляли себе юридического, а, тем более, канонического смысла понятия автокефа- льности, а иные, как Винниченко, вообще никакой церковью не инте- ресовались; представителей духовенства на заседании не было. Впе- чатление получалось, как от игры детей в старших, и целый вечер ушел на эту игру и занятие совсем не первосрочным вопросом. Види- мо, директория имела много досуга, если могла заниматься совершен- но отвлеченными вопросами в течение стольких часов. В один из этих же дней я был на заседании директории вместе с представителями партий и «сичевой рады». Директория взывала к пар- тиям об оставлении междоусобия и объединении для создания прави- тельства и борьбы с большевиками. Доктор Назарук весьма красноре- чиво развил критику работы директории и ее нежизнеспособности при данном составе и требовал главой в ней Петлюру с передачей военного командования Коновальцу. Партии с-д и частью с-р (левые) поддержи- вали Винниченко, самостийники - Петлюру. Много горьких и застаре- лых обид высказано было в связи портфелями в многострадальный будущий кабинет, все еще не формированный. Представитель «Село- спилки», всеукраинской крестьянской кооперативной организации, Коваль возразил на все предыдущие словоизлияния, что Украине ну- жен земельный закон, нужна своя выборная всем народом власть и постоянная армия, хотя бы и по обязательному набору, а не хозяйни- чанье в ней бывших ее же пленных; лучше, по его словам, уж пускай придут большевики, те хоть свои (необычайно характерно для пресло- вутого самостийнического настроения крестьян), а галичане - австрий- цы. Директории селяне не выбирали, она сама себя выбрала (так оно и было в действительности) и должна в глазах народа заслужить еще право быть украинской верховной властью. Со стороны доктора Наза- рука и головы и членов директории реплики на эти афоризмы и мак- симы не последовало. Собрание разошлось, проговоривши минимум 6- 8 часов и, конечно, не придя ни к каким деловым решениям. Наконец, около этих же дней в здании греческого консульства на Александровской улице были убиты два солдата охраны из чехос- Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 157 ловаков. Директория повела строгое следствие, но внезапно останови- ла его, узнавши, что убийство произведено было группой солдат «си- чевого» корпуса, кроме убийства и разгрома канцелярии еще уведших консульский автомобиль. В дела «сичевиков» директория не посмела вмешаться и лишь передала все Коновальцу. Коновалец сделал возму- щенный вид, но виновники им не были отысканы, хотя известно было, что они из состава какой-то немногочисленной части, а дело было пре- кращено широким возмещением убытков консульству и выдачей круп- ных сумм для отсылки семьям убитых. Ясно было, что Коновалец, а следовательно и вся «сичевая рад», не были хозяевами своих войск и даже побаивались их. Киев вместе с директорией, всеми партиями и будущими прави- тельствами был в конечном итоге, следовательно, во власти произвола солдат-галичан, правда, крайне тесно спаянных между собой общнос- тью интересов и выгодой положения. «Сичевая рада» в своих действи- ях прежде всего должна была бы считаться с желаниями крестьянских масс. Село мечтало о законной власти, которая авторитетно зафикси- ровала бы status quo земельного вопроса, и в директории этой власти не видело и не чувствовало. Директория строением государства не за- нималась, да и не имела данных для этой работы. 7-го января 1919 г. головой директории Винниченко и г-ном Че- ховским мне было предложено войти в состав будущего кабинета в качестве военного министра. В кругах, близких к Винниченко, к кото- рым принадлежал и Чеховский, предполагалось, что мне удастся произ- вести ряд формирований войск типа тех, которые были мною уже на- чаты на юге, чтобы избавить директорию от диктатуры галичан и иметь войска для отпора большевиков. В то же время по виду делалась уступка Петлюре, которому не нравились мои формирования на юге, пока не подчиненные ему, но он тем не менее был против моей канди- датуры в военные министры. Войска директории, кроме перечисленных моих формирований, состояли в это время: из левобережного корпуса Болбочана (по доне- сениям его - до 40-50 тысяч); сам Болбочан, хотя и признал директо- рию, но сильно подозревался в сношениях с Деникиным и считался чрезвычайно ненадежным, особенно «сичевой радой», которая имела с ним какие-то свои особенные счеты; из «сичевого корпуса» - три диви- зии, частью, как было указано выше, из галичан, частью укомплекто- ванные дополнительно из бывших гетманских сердюков, в общем сос- таве 30-35 тысяч; из «армии» Оскилко на Волыни, состав которой был никому не ведом до Оскилко включительно; и, наконец, из «гайдама- ков» Петлюры под командой бывшего фельдфебеля русской армии ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 158 Волоха (остатки прежних петлюровских формирований еще времен центральной рады, дополненные при директории), в общем составе 6-7 тысяч. Крестьянские атаманы, в руках которых все еще оставалось довольно много войск, как, например, у Григорьева, Зеленого и дру- гих, как уже было сказано, директории не признали. Надо было в конгломерат армии директории ввести новые твер- дые организации, чтобы хоть временно задержать наступательное движение большевиков. Для этого могли и должны были быть исполь- зованы кадры корпусов, хотя директория и не доверяла им, и, прини- мая пост военного министра (вопрос был так поставлен Винниченкой, что я не мог не принять его, несмотря на все мое желание довести хотя бы до маломальского результата мою работу в Херсонской губернии; та должность, которую я имел на юге, упразднялась вовсе), я поставил директории условие, что использую их, не взирая на все подозрения их в недостатке украинского патриотизма. Центральное военное управление в этот момент было в совер- шенно хаотическом состоянии, так как с приходом директории в Киев правительственная работа ее была начата весьма рискованным экспе- риментом, немедленного поголовного разгона личного состава быв- ших гетманских министерств до самых малых чинов включительно. В военное министерство распоряжением начальника штаба Петлюры ген[ерала] Осецкого назначены были какие-то особенно доверенные и ревностные комиссары-сыщики из партийных деятелей, которые долж- ны были проверить curriculum vitae и революционно-украинскую бла- гонадежность всего личного состава министерства и изгнать всех не- достойных. В результате в несколько дней весь уже налаженный и правильно работавший сложный центральный аппарат был разрушен до основания, и всякая работа военного министерства прекратилась. Правда, штаб Петлюры во главе с ген[ералом] Осецким, оставаясь по- левым штабом, смело и решительно взял на себя и функции в минис- терстве, но ему удалось за три недели времени выработать лишь прое- кты о форме одежды украинской армии и об орденах за особо выдаю- щиеся заслуги директории, а также о неопределенных пособиях за пе- риод «войны» против Скоропадского. Сам головной атаман Петлюра горько жаловался на безурядицу в военном ведомстве и, несмотря на личное недоброжелательное от- ношение ко мне, в конце концов, тоже начал настаивать, чтобы я при- нял, возможно, скорее военное министерство, когда-то мною уже ор- ганизованное, и снова наскоро организовал его хотя бы в упрощенном виде. Винниченко настойчиво хотел, чтобы мне подчинен был и поле- вой штаб, но я сам категорически отказался взяться сразу за два дела и Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 159 добился разделения военного министерства и полевого управления войск, так как сложных и спешных задач по министерству было с из- бытком достаточно, чтобы еще браться за руководство боевыми опе- рациями войск, особенно таких, как имевшиеся налицо. 8-го января 1919 г. был, наконец, сформирован кабинет Чеховс- кого. Премьер, кроме своей прямой роли, взял на себя еще министерс- тво иностранных дел. Прежде, чем приняться за дела министерства, я просил директорию разрешить мне поехать на Раздельную, чтобы там сдать все моему преемнику, но мне было отвечено, что преемника мне назначено не будет, так как моя бывшая должность будет упразднена и мои формирования будут держать “фронт против Одессы” с подчине- нием их штабу Петлюры, и что я должен, возможно, скорее приняться за новую должность. Получилась неожиданная и нелепая картина об- рыва начавшей уже давать заметные результаты организационной ра- боты и использование ее в неведомых мне целях «против Одессы». Как и при правительстве Скоропадского, выхватывалось из рук дело, в ко- торое положено было много труда, и весь продуманный план его пере- ходил в чужие руки, губя из-за личных счетов и соображений дело. Оставалось подчиниться велению “верховной власти” и приняться за розыски всех распуганных следователями Осецкого скромных работ- ников бывшего военного министерства, чтобы создать хоть какой- нибудь центральный аппарат, и за формирование действительных войск из кадров корпусов, так как большевики уже заняли Белгород и подходили к Харькову. Велико было мое изумление, когда уже 9-го января поздно ве- чером я был спешно вызван в генерал-губернаторский дом и Винни- ченко объявил мне, что на следующий день я должен выехать в Одессу для переговоров с «французским консулом» (слова Винниченко) г-ном Энно (о военном французском командовании не упоминалось ни сло- ва). Забыта была вмиг спешность работы по министерству, о которой мне только что так наставительно говорили, и меня отправляли с мис- сией, совершенно мне чуждой. Как объяснил мне Чеховский, подклад- ка дела была такова, что прибывший в Киев «секретарь» консульства в Одессе, Серкал (настоящая фамилия его была Черкаль, он был чех по происхождению) заявил, что консул желает говорить со мной и имен- но только со мной, и потому меня туда немедленно и командировали. Мне пришлось познакомиться с г-ном Серкалем еще в бытность мою на Раздельной, когда он из Киева проезжал в Одессу с докумен- тами от директории, удостоверявшими, что он секретарь французского консульства в Одессе. Я, совершенно искренне принимая его за офи- циальное лицо, тем более, что он ехал вместе с греческим консулом в ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 160 Киеве г-ном Василиади, воспользовался случаем, чтобы обрисовать ему положение украинского вопроса в том виде, как я понимал его, и возможную роль Украины в деле возрождения России и просил по- мочь мне изложить все свои взгляды более полномочным, чем он, сек- ретарь консульства, представителям Франции. Быть может, разговор этот заинтересовал моего собеседника, или здесь играли роль какие- либо иные соображения и расчеты, но во всяком случае - факт, что г-н Серкаль явился инициатором в Киеве моей первой командировки в Одессу. Давая мне инструкции, Винниченко подчеркнул мне яркими штрихами, что я еду не по инициативе и не по выбору директории, а по инициативе самих французов, очевидно стремящихся добиться дружеского отношения к себе директории, но мало ориентирующихся в личном составе украинской директории; что поэтому директория не дает мне никаких полномочий, но не видит причины не воспользовать- ся случаем узнать точнее, чего хотят французы; хотя она, директория, и не доверяет им, но все же, быть может, и возможно было бы исполь- зовать их для борьбы против большевиков. Мне надлежало точно выя- снить, сколько именно в Одессе французских войск, каковы их планы действий, какие при них новейшие технические средства и есть ли у них здесь те «ослепители, которыми они сразу ослепляли целые гер- манские фронты и выводили их из строя»; последнее средство, не знаю откуда известное ему, особенно интересовало главу идейной антими- литарной демократии, и он несколько раз настойчиво подтвердил мне необходимость за всякую цену достать «хоть парочку» таких ослепи- телей для курского и харьковского фронтов. Головной атаман Петлюра, напутствуя меня, со своей стороны подчеркнул, что французам доверять невозможно, так как они поддер- живают Деникина, но что надо попробовать их «обдурить и использо- вать их технику для Украины». Видимо, он находил, что и мне не сле- дует доверять, так как впереди меня отправил своего человека Шуми- цкого, с секретным поручением следить за каждым моим шагом, в чем я и убедился с первого момента приезда в Одессу. Наконец, премьер Чеховский, видимо мало еще освоившийся с дипломатическим язы- ком,порадовал меня заявлением, что он, Чеховский, мне вполне дове- ряет и полагает, что я «все сделаю, как следует». В чем заключался смысл этих «все» и «как следует», так и осталось тайной нового главы украинских дипломатов. Во всяком случае он прибавил, что команди- рует вместе со мной в Одессу своего помощника доктора Галиппа и просит работать совместно с ним. Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 161 Запасшись такими наставлениями, я вместе с доктором Галип- пом и господином Серкалем 10-го января выехал из Киева и 11-го прибыл в Одессу. На следующий день я должен был говорить с госпо- дином Энно, но, придя к нему вместе с доктором Галиппом, передан был в распоряжение его супруги, так как в этот день прибывал в Одес- су генерал д’Ансельм со своим штабом и г. Энно был чрезвычайно озабочен вопросом о каких-то автомобилях. Не стесняясь присутствием доктора Галиппа, широкие взгляды на вещи которого мне были известны (он также не был расположен к Шумицкому), я изложил Энно мою излюбленную теорию о крайней выгодности украинского национализма, как фактора противобольше- вистского, и о полной безопасности его для дела возрождения России, так как в массе населения Украины вражды к России никакой не было и обе территории в силу уже своих естественных географических дан- ных не могли, не задохнувшись от непосильного бремени бесконечных открытых границ, быть во враждебных отношениях между собой. Я подчеркнул, что основная масса населения Украины не только не боль- шевистична, но и вообще не революционна, исключая вопроса о земле, и что если найти фактор, который дал бы возможность взять в руки эту массу и организовать ее, большевизма на Украине не будет и от нее пойдет спасение от большевиков и остальной России. Таким фактором дисциплинирования народных масс могла явиться только иностранная дружественная вооруженная сила, и лучше всего эта роль могла бы быть исполнена французскими войсками, как привычными народу традиционными союзниками еще со времен великой войны. Об осле- пителях я с Энно не беседовал, но совесть моя была спокойна, так как полномочий от директории я не имел, а от себя имел право говорить то, что думал. Видимо, беседа моя произвела положительное впечат- ление, так как прибывший домой г. Энно по выслушанию отчета об этой беседе заявил мне, что сделает все возможное, чтобы в ближай- шие дни я был принят генералом д’Ансельмом. Действительно, через день, если мне не изменяет память, я по- лучил приглашение прибыть в штаб французского командования и 14- го или 15-го января сделал там доклад. Присутствовали генералы д’Ансельм и Бориус, начальник штаба полковник Фрейденберг и еще два или три офицера, которые вели заметки во время моего доклада; г. Энно здесь не присутствовал. Я повторил те же идеи, которые только что излагал у г-на Энно, и просил рассмотреть вопрос о возможности принятия французскими войсками участия в деле организации Украи- ны для борьбы против большевиков, для каковой организации данный момент был чрезвычайно выгоден. Генерал д’Ансельм ответил мне, ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 162 что он сообщит, куда следует, сведения о моем докладе, а пока предла- гает для доказательства лояльности украинцев в отношении француз- ских войск отвести все украинские части из района Одессы и Раздель- ной к северу от линии Раздельная-Тирасполь, выполнение какового передвижения и будет рассматриваться, как первое условие возможно- сти дальнейших переговоров. Мне лично он от имени французского командования выразил признательность за лояльное отношение по- дчиненных мне частей к французским войскам за все время пребыва- ния моего на Раздельной. В последующем отдельном разговоре полко- вник Фрейденберг подчеркнул мне, что со стороны французского ко- мандования не встречает доверия фигура головы директории Винни- ченко, как заведомого германофила и «большевика» (собственное вы- ражение полковника Фрейденберга), и что пока это лицо стоит во гла- ве украинской власти, трудно рассчитывать на возможность каких- либо соглашений и совместных действий. Во всяком случае, мне пред- ложено было возвратиться в Киев, выполнить прежде всего требование командования об отводе войск за Раздельную и затем ожидать резуль- татов распоряжений высших командных инстанций в связи с моим докладом. 15-го января я уехал в Киев. Проезжая через Раздельную, я уз- нал, что за время моего пребывания в Киеве ген[ерал] Матвеев неско- лько раз тайно ездил в Одессу и возбудил подозрения всего штаба и гарнизона Раздельной в сношениях с добровольцами. Я просил ген[ерала] Матвеева дать мне объяснение, но такового не получил, и принужден был отстранить его от должности и предложить ему уехать с Раздельной. В Киеве мой доклад о неизвестности, есть ли у французов осле- пители, но об известности того, что они не только не заискивают сим- патий к себе директории, но прежде, чем вести какие-либо переговоры с ней, требуют увода украинских войск (которые по мысли штаба Пет- люры должны были держать «фронт против Одессы») за линию Разде- льная-Тирасполь, - вызвал бурю негодования. Когда же с глазу на глаз я сказал Винниченко, правда, в весьма мягкой форме, о недоверии к его высокой особе (официально директория называлась «высокая ди- ректория»), престиж Франции в глазах головы украинской республики окончательно упал, но зато поднялся в глазах Петлюры, аспиранта в главы, нашедшего себе неожиданно союзника для низложения Винни- ченко. Партии тоже негодовали. Решено было при первой возможнос- ти отправить в Одессу действительно полномочную компетентную миссию, чтобы выяснить французам всю опасность для них разногла- сий с украинской директорией. Во главе миссии должен был стоять Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 163 фактический председатель сичевой рады доктор Назарук, как самое авторитетное лицо в правящем Киеве. Поездка эта, действительно, в свое время состоялась. Мне неизвестно, как провела миссия свою ра- боту в Одессе, но известно, что вернулась она абсолютно ни с чем и что грозные замыслы ее имели весьма мало успеха, чтобы не сказать более. Во всяком случае, доктор Назарук вынес оттуда убеждение, что французские военные власти «не культурны в высшем европейском смысле», и превозносил превосходство над ними германских военных кругов. По возвращении в Киев я с головой ушел в организационную работу министерства и в развертывание кадров корпусов. Ввиду не- прерывного продвижения большевиков, левобережный корпус (Черни- гов, Харьков и Полтава) пришлось перевезти на правый берег и слить с местным корпусом. Лишь на Волыни работа шла полным ходом и дала уже крупные организационные результаты. Командиру корпуса под Черниговом удалось стать с местным представителем власти Оскилко в такие отношения, что он ему не мешал работать. Между тем, за вре- мя моего пребывания в Одессе директория постановила созвать так называемый трудовой конгресс, в теории из представителей всего тру- дового населения, но на практике совершенно не трудового — из став- ленников (во всяком случае в решающем большинстве) дружествен- ных директории партий и из представителей Галиции. Члены конгрес- са определялись с совершенно даже необычайной быстротой. Тайной целью созыва конгресса было проведение через него утверждения во власти «народными представителями» директории, так как действите- льно она в свое время выбрала сама себя, и юридическое положение ее было весьма сомнительно. Явной целью была всенародная организа- ция борьбы с большевиками. Винниченко со своей стороны этим укре- плял свое положение в борьбе с Петлюрой и до этой организации обе- регал себя со стороны «сичевой» рады. В двадцатых числах января конгресс собрался и, конечно, пре- жде всего утвердил директорию и голову ее Винниченко, а затем про- возгласил соединение Галиции с Украиной (Галиции нужна была по- мощь против поляков, особенно артиллерией, директории же поддер- жка Галиции придавала дополнительный авторитет, с которым счита- лась «сичевая» рада). Заседания конгресса происходили в здании Кие- вского оперного театра и велись под бдительной охраной войск «Си- чевого» корпуса, переполнявших все коридоры и залы. Мнения галиц- ких деятелей поддерживались бурными одобрениями караулов, при речах представителей стучали прикладами и мешали говорить. ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 164 Все министры должны были дать конгрессу отчет о своей дея- тельности, хотя деятельность эта началась всего лишь за две недели до сбора конгресса. Пришлось делать доклад и мне, и я, исходя из явной цели конгресса — организации борьбы с большевиками — нашел не- обходимым вполне ясно и определенно обрисовать собранию действи- тельное положение вещей и грозные перспективы ближайшего буду- щего, прося спешно прислать в корпусные кадры лучшие местные элементы. Хотя я и говорил, как всегда, по-русски, что было крайне непопулярно в то время в Киеве, но картина, нарисованная мною, или, вернее, фактическое положение вещей произвело огромное впечатле- ние на собрание, и меня бурно приветствовали рукоплесканиями. Но зато Винниченко и Петлюра, на этот раз солидарные между собой, вы- разили мне крайнее свое неудовольствие за излишнюю откровенность и заявили, что речь моя «не была речью военного министра». Очевид- но, надо было превознести труды директории для спасения отечества, хотя бы до собрания уже и доносились большевистские артиллерийс- кие выстрелы (Нежин и Лубны уже были потеряны). В результате моего доклада военная комиссия конгресса потре- бовала от директории подчинения мне полевого штаба, и с 24 января 1919 г. мне, оставаясь военным министром, пришлось погрузиться и в хаос, именуемый украинским фронтом. Особым распоряжением дирек- тории по обеим должностям я был подчинен головному атаману Пет- люре. После моей поездки в Одессу и речи в конгрессе, Винниченко окончательно во мне разочаровался, как в орудии для своей борьбы с Петлюрой, и отдал меня ему. Первым моим движением было сформи- рование полевого штаба в настоящем смысле этого понятия. Для ген[ерала] Осецкого пришлось изобрести почетную должность главно- го инспектора армии, так как он был близок сердцу Петлюры и должен был остаться на высоком посту, а эта должность давала ему возмож- ность разъезжать по всей Украине в столь любимых им салон-вагонах, не делая никакого дела и не мешая работать другим. К сожалению, однако, начальником штаба я должен был про- сить назначить мне Мельника, хорошо зная, что в отношении штабной службы он абсолютный младенец, но имея в виду, что придется дви- нуть на фронт знаменитый Сичевой корпус и что для этого надо, что- бы распоряжения мои были вне подозрений и критики и чтобы корпус исполнял их. Авторитет Мельника в Сичевой раде и среди солдат кор- пуса был для меня большой гарантией в этом отношении. Для фактического же ведения штаба я уговорил вступить в дол- жность помощника Мельника товарища моего по академичной службе Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 165 на войне ген[ерала] Синклера, человека высокой порядочности и очень сведущего и опытного боевого офицера генерального штаба. Работа по ведению операций, конечно, своей неотложностью отвлекала меня совершенно от организационной работы, так как бо- льшевики непрерывно продвигались к Днепру, а войска директории нигде не оказывали твердого сопротивления. Атаман Ангел и Таращанская дивизия, не желая помогать директории, разошлись по домам. Поло- жение было тяжелое. Пришлось организовать три фронта: 1) восточный (Курское и Полтавское направления), поручив его Коновальцу с подчинением ему бывших войск Болбочана (сам Болбочан в это время был арестован по требованию Сичевой рады, обвинявшей его в измене), так как главную основу войск этого направления составлял Сичевой корпус (войска Болбочана при отходе к Днепру сильно распылились); общий состав войск фронта — 5-60 тысяч; 2) юго-восточный (Кременчугское и Ека- теринославское направления), поручив его полк[овнику] Кудрявцеву; в состав этого фронта вошла и группа Янева, перемещенная из Одессы в район Бирзулы, общий состав войск фронта был 35-40 тысяч; и 3) се- веро-западный фронт (Волынь и Львовское направление), поручив его Шаповалу с подчинением ему «армии» Оскилко и галицийской армии Омельяновича-Павленко, которая с момента присоединения Галиции перешла в ведение украинского верховного командования; общий сос- тав войск точно никак нельзя было установить, но его считали около 70-80 тысяч. В районе Жмеринки и Казатина должны были сосредото- читься все законченные новые формирования, кроме Волынского кор- пуса, в виде центральной резервной группы. Этих войск пока было около 25 тысяч. Общим начальником их назначен был полк. Чеховс- кий, брат министра. В низовьях Днепра должна была действовать кре- стьянская боевая организация атамана Григорьева. Между тем, по всему левобережью большевики все сильнее и сильнее теснили украинские войска, так что пришлось на Полтавское и Курское направление выдвинуть уже части «Сичевого» корпуса, не- смотря на все их нежелание оставлять Киев. Боеспособность галичан оказалась чрезвычайно невысокой, а руководство фронта ниже всякой критики, так как перешедший из шефов чрезвычайки в начальники штаба Коновальца Чайковский абсолютно ничего не понимал в руко- водстве боевыми операциями, а единственный офицер генерального штаба в корпусе поручик Отмарштейн, бывшей русской службы, конеч- но, один ничего сделать не мог. По моей личной просьбе в помощь начальнику штаба Чайковскому согласился вступить в штаб близко известный мне на войне полк[овник] Матвеенко, чрезвычайно дельный ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 166 офицер генерального штаба, но он дольше недели не мог выдержать всего происходившего там сумбура и ушел. Большевики тем временем были уже в нескольких переходах от Киева — и со стороны Полтавы, и со стороны Курска. Приходилось начать эвакуацию столицы, каковая поручена была подполковнику Жуковскому, бывшему военному министру при центральной раде, и была выполнена им крайне добросовестно. В конце января 1919 года директория и правительство переехали в Винницу, Петлюра был в Жмеринке, а 2-го февраля и «Сичевой» корпус очистил Киев и пере- шел штабом в Казатин, фронтом на линию Фастов — Белая Церковь — Черкассы. Удержать их на более близкой к Киеву линии оказалось со- вершенно невозможным. Большевики вошли в Киев через несколько дней безо всякого боя. Потеряв в первый же месяц своего правления всю левобереж- ную Украину, директория решила во что бы то ни стало добиться по- мощи французов и вернуть под свою власть утраченные территории. Не знаю, каким образом, но ей удалось добиться согласия французско- го командования на выезд полк. Фрейдберга на станцию Бирзула для переговоров со специальной ее миссией. Миссия эта составлена была из гг. Остапенко (с-р), Бачинского (с-р) и Мазепы (с-д). К ней добавлен был я в качестве военного эксперта без прав члена миссии и барон Штейнгель в качестве переводчика. Все общество в ночь с 4-го на 5-е февраля выехало специальным поездом на Бирзулу. 5-го февраля состоялась встреча миссии с полк[овником] Френ- дбергом. Не быв членом миссии, я не знаю наверное, какие задачи и инструкции она имела от директории, но я мог наблюдать, что руково- дитель ее Остапенко держал все время чрезвычайно миролюбивый и доброжелательный тон и добивался официального признания француз- скими властями директории и вступления их с ней в прямые диплома- тические отношения для организации совместной борьбы против бо- льшевиков, намекая на целый ряд уступок, начиная с одесского порта. Полк[овник] Фрейндберг, явно умышленно подчеркивая резкость сво- их выражений, заявил, что сначала надо выгнать из директории, как собаку (chasser, cоmme un chien) большевика Винниченко, а затем уже можно будет говорить о признании ее кем бы то ни было. Это было особенно характерно после того, как в двадцатых числах января Вин- ниченко отправил в Одессу с неким Пшонником 5 миллионов романо- вских рублей для передачи их будто бы через жену ген[ерала] Матвее- ва полковнику Фрейндбергу, чтобы привлечь его симпатии к директо- рии и ее голове. Мне этот факт достоверно известен потому, что Пшонник, знавший меня по Раздельной (он был железнодорожным Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 167 служащим Одесской железной дороги), первоначально обратился со своим предложением ко мне, но был направлен мной к голове дирек- тории по некомпетентности моей в финансовых вопросах, и в резуль- тате переговоров с ним министру финансов Мартосу приказано было немедленно привезти в генерал-губернаторский дом 5 миллионов ро- мановских рублей «новыми бумажками», и они были вручены Пшон- нику, которого Винниченко видел в первый раз в жизни. По моим све- дениям, он вскоре вместе с Матвеевым выехал за границу. Винниченко, видимо, и сам мало рассчитывал на успех миссии Остапенко, так как параллельно с ней организовал еще одну миссию — Мазуренко — к большевикам с предложением им в случае призна- ния ими директории совместных действий с ними (и ряда территориа- льных уступок) против французов. Большевики, однако, своих боевых операций не останавливали ни на минуту. В конечном своем итоге это обстоятельство и бирзульские пере- говоры привели к уходу Винниченко. Как человек осторожный, он совершенно не прочь был своевременно уехать подальше от опасных и беспокойных мест, а здесь подворачивался случай облечься в краси- вую тогу жертвы идеи, и, несмотря на уговоры партий, частью стояв- ших за «ориентацию Украины на собственные силы», как тогда все время говорилось, частью за ориентацию на большевиков, Винниченко к великой радости Петлюры вышел из директории и уехал за границу — защищать там украинскую идею, для каковой задачи получил весь- ма крупную денежную сумму из государственной казны. В этот же период уговоров Винниченко не уходить из Директо- рии члены правительства от партии с-д во главе с Чеховским начали все более и более настойчиво пропагандировать идею соглашения с большевиками. Чеховский ухитрился даже построить основания для этого соглашения на требованиях христианской религии и идеализи- ровал большевиков, как истинно книжный человек. Большинство пар- тии с-р и самостийники оказались против этого соглашения, и Чеховс- кий вышел в отставку. Новый кабинет было поручено составить Оста- пенко. Он определенно стоял за соглашение с французами и требовал от директории полномочий в этом направлении. Кроме того, считая меня почему-то за pеrsona grata в одесских французских кругах, он потребовал, чтобы Петлюра устранился от фактического руководства войсками и чтобы самостоятельное командование ими принял я в зва- нии наказного атамана. Военным министром намечен был командир северо-западного фронта Шаповал. Так как большевики были уже на правом берегу, директория шла на все эксперименты — и с француза- ми, и с Мазуренко. ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 168 После долгих переговоров Петлюра, который с уходом украинс- кой власти из Киева в глубь страны, где галичане уже не имели силы, чувствовал пока себя без твердой опоры, дал словесное обещание не вмешиваться в боевые операции, но настоял на сохранении за собой звания головного атамана. Около половины февраля, после бесконечных разговоров и за- седаний, кабинет был сформирован. Наследство, полученное им от своих предшественников, было не блестяще. Никаких серьезных пра- вительственных мероприятий, кроме известной конфискации частных бриллиантов в Киеве министром Мартосом, не было выполнено. Мес- тное управление страны все еще оставалось совершенно не организо- ванным и велось самим населением, как Бог на душу положит, без вся- кой связи с центром. За границу отправлен был ряд многолюднейших миссий с колоссальными денежными суммами, но о результатах рабо- ты их сведений не поступало. Переговоры с французами и большеви- ками не сдвигались с мертвой точки. Фронт продолжал подаваться: оставляя с каждым днем все меньше и меньше территории в руках украинской власти. Новые формирования войск эти отступления по- стоянно задерживали и вносили в них путаницу. Крестьянство право- бережья, наскучив директорийской безурядицей и массой войск, наво- днявших всю уцелевшую пока от большевиков часть Украины, откры- то начинало поговаривать о желательности прихода большевиков, ко- торые, быть может, дадут больше порядка. Подпольная агитация бо- льшевиствующих с-д и левых с-р подогревала эти настроения. В такой обстановке около 15-16 февраля 1919 г. отправлена бы- ла в Одессу полномочная миссия в составе нового министра иностран- ных дел Мациевича (с-р по партии, агроном по профессии и личный друг Петлюры), его товарища Бачинского (с-р, неизвестной профессии, был все время в эмиграции и появился на Украине при Директории, говорил по-французски, почему сделан был товарищем министра ино- странных дел) и Марголина (с-р по партии, адвокат по профессии, сде- лан при Скоропадском сенатором, финансовый деятель, еврей). Мини- стерство было оставлено на произвол судьбы, да оно, впрочем, факти- чески не функционировало еще со времени Чеховского. Заграничные миссии Директория отправляла сама, из своих людей, а с уходом Вин- ниченко их начал отправлять самолично Петлюра, уже теперь из своих петлюровских доверенных людей, давая им, кроме официальных инст- рукций Директории, свои личные инструкции. В числе таких миссий еще при Директории Винниченко отправлена была в Париж миссия г- на Сидоренко, так скандально закончившая свою дипломатическую работу там, а в Берлин — миссия Порша. Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 169 Мациевичу было поручено во что бы то ни стало, “за всякую цену”, уступив угольный бассейн, порты и железные дороги, добиться признания французами Директории и оказания ей военной помощи. Вслед за Мациевичем, в Одессу должен был выехать сам премьер Ос- тапенко для фиксирования результатов разговора Мациевича, а мне, только что назначенному для ответственного руководства боевыми операциями на фронте, бывшем уже в критическом положении (когда Сичевой корпус без всякого уведомления моего штаба в один прекрас- ный день снялся с фронта и ушел в Проскуров, куда еще раньше ушли по тому же методу и гайдамаки Петлюры, учинившие там еврейский погром, когда все эти дыры на фронте приходилось наспех затыкать, нарушая все формирования и всю работу военного министерства и полевого штаба), — приказано было именем Директории отправиться в Одессу ранее Остапенко и подготовить техническую сторону пред- стоящего заключения им военного соглашения с французами, в воз- можности которого, видимо, не было сомнений. Руководство войска- ми, конечно, взял на себя Петлюра «на время моего отсутствия», а ко мне от него вновь приставлен был все тот же доверенный его человек Шумицкий (не окончивший курса студент университета) и назначен- ный от нового военного министерства военным агентом в Одессу подполковник Кавернинский, мне совершенно незнакомый и неизвес- тный, чрезвычайно даже симпатичный, любезный в обращении и услужливый по виду человек. 18 февраля 1919 года, во исполнение приказа Директории, я от- правился по назначению. Явно было, что в случае неуспеха перегово- ров Мациевича и Остапенко дни Украины, свободной от большевиков, сочтены, так как, как видно из предыдущего, никакой организацион- ной и правильной боевой работы в широком масштабе не было возмо- жности вести из-за постоянных импровизаций «верховной власти» и хаотического вмешательства в дело, которого он не знал и не понимал, головного атамана Петлюры. Во время пребывания в Одессе я убедился, что ни о каком воен- ном соглашении не может быть и речи. Французское командование требовало изменения всего состава директории, как необходимого предварительного условия каких-либо серьезных переговоров. Мацие- вич и Остапенко отстаивали престиж своей верховной власти, а время шло, большевики непрерывно и почти без боев продвигались, и терри- тория республики Украины день ото дня сокращалась. Уже тот план, который я когда-то излагал г. Энно и ген[ералу] д’Ансельму был более чем наполовину неосуществим за сравнительной слабостью уцелевшей от большевиков Украины и так как хаос в стране и в войсках возрастал ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 170 с каждым днем. Той силы, которую могла дать Украина, организован- ная в начале января, к концу февраля она уже не имела, и иностранных войск требовалось уже неизмеримо больше, так как им пришлось бы уже выполнять не только задачи с помощью внутренней организации страны, но и принять на себя большую часть боевого фронта. Между тем, присутствия в Одессе крупных французских сил не чувствовалось. Там была греческая дивизия, но она особых надежд на себя не внушала. Командование продолжало безапелляционно устра- няться от всякого содействия украинским войскам и даже не согласи- лось дать свою мастерскую для исправления попорченных орудий, в которых украинская армия имела недостаток. С дипломатическими миссиями Петлюры оно говорило только языком требований, а Пет- люра, конечно, не имел ни малейшего желания уходить, сделавшись после отставки Винниченко полновластным хозяином директории и сохраняя в своих руках высшую военную власть. Правда, в войсках было достаточно элементов, далеко не почитавших головного атамана, но элементы эти были раздроблены и сконцентрировать их не было ни малейшей возможности. В самом одесском районе можно было соста- вить кое-какие части, но для этого надо было иметь уверенность в прочности пребывания французских войск на украинской территории, а между тем чувствовалось уже, что, в связи с кавказской политикой Англии и безнадежным положением вещей на Украине, может после- довать совершенно неожиданный уход французов из Одессы. Уже из района Вознесенска французские части начали стягиваться к Одессе. Все это заставляло думать, что кем бы и какие бы переговоры ни ве- лись, все равно результатом будет занятие большевиками всей украин- ской территории. В течение этого моего пребывания в Одессе мне не- однократно приходилось говорить с полк[овником] Фрейнденбергом, и он категорически заявил мне, что с петлюровской, также как и винни- ченковской директорией никаких серьезных коопераций у французов не может быть. С этим я и выехал из Одессы, так как в подготовке мной военного соглашения надобности не оказалось. Мациевич, Бачинский и Марголин остались в Одессе, продол- жая свои бесконечные и безнадежные переговоры. Впрочем, они, живя в своем поезде вдали от всякого начальства и критики партий, чувст- вовали себя здесь гораздо лучше, чем в Виннице, и не торопились воз- вращаться туда. Представителем военного министерства в Одессе ос- тался подполковник Кавернинский, работавший, как я узнал впос- ледствии, совсем не в пользу Украины. Переполненный впечатлениями от разговоров с полк[овником] Фрейденбергом, я 4-го марта явился к Петлюре, подробно изложив ему Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 171 картину общего положения внутри страны и на фронте, подчеркнув, что единственным спасением для страны могла бы быть активная по- мощь со стороны французов, и начал убеждать его, что он сыграл уже крупную историческую роль в период освобождения Украины и вряд ли может рассчитывать на какое-либо почетное добавление к ней в создавшейся обстановке и потому, как гражданин и патриот, он дол- жен исполнить желание французов, являющееся категорическим усло- вием их помощи, и уйти подобно Винниченко. Разговор был очень долгий и совершенно неожиданно для меня носил, во всяком случае, по видимости, сердечный характер со стороны Петлюры. В конце кон- цов, он заявил мне, что на рассвете 5-го марта он едет в Винницу (раз- говор происходил в Жмеринке) и заявит директории о своем уходе. Действительно, 5-го он поехал в Винницу, пригласив и меня с собой, и сделал в заседании Директории заявление о готовности своей для пользы родины уйти. Однако, остальные члены Директории немедлен- но созвали лидеров партий и под председательством Андрея Макарен- ко продебатировали вопрос об отказе Петлюры и категорически реши- ли его отрицательно. Петлюра не заставил себя особенно долго угова- ривать. Я лично присутствовал при всех этих перипетиях и был очеви- дцем их. Ясно было, что украинское дело проиграно. Весь вопрос сос- тоял лишь в том, как долго продлится агония. Здесь же Директория вынесла постановление немедленно командировать того же меня в Одессу для убеждения французского командования, что Петлюра не может уйти из Директории и головного атаманства, ибо тогда все вой- ска бросят оружие, и что необходимо поддерживать существующее украинское правительство для спасения от большевиков хотя бы той части страны, которая ими еще не занята. Иначе, они дойдут скоро и до Одессы и «в один миг сбросят французов в море» — буквальное выражение протокола постановления директории. Я вполне был убежден, что все украинское дело кончено теперь, и потому мне было совершенно безразлично, оставаться ли в Жмерин- ке или ехать в Одессу с поручением Директории. 6-го марта я опять отправился к французскому командованию. По прибытии в Одессу я узнал, что полк[овник] Фрейденберг морем выехал в Херсон, где прои- зошли столкновения греческих войск с большевиками, и что войска эти, а также находящиеся в районе Николаева и Березовки оттягивают- ся к Одессе. Ясно было, что втягиваться в борьбу с большевиками французское командование не предполагало, а потому и продолжать строить какие-либо планы относительно вмешательства его в украинс- кие дела не приходилось. ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 172 По возвращении полк[овника] Фрейденберга я буквально пере- дал ему порученное мне для сообщения французскому командованию постановление Директории о необходимости пребывания Петлюры во главе Украинской власти и совершенно не пытался начинать какие- либо переговоры о реальных мерах за безнадежностью их в связи с обрисовывающимися все более и более планами французов оставить украинскую территорию и в связи с неизлечимым хаосом в правитель- стве страны и в ней самой. Между тем, во время этого последнего моего пребывания в Одессе по приказанию Петлюры без моего ведома, но от моего имени, как наказного атамана, отдан был группе Янева, прикрывавшей подс- тупы к Одессе с севера, приказ очистить это направление, отойти к Жмеринке и открыть пути на Одессу большевикам. Конечно, это рас- поряжение отрезало Херсонщину от связей с Директорией и давало возможность начать здесь независимые от нее организаций, но для этого, прежде всего, требовалась уверенность в пребывании в этом районе французских войск хотя бы до окончания этой организации, а такой уверенности после херсонских событий быть не могло. Кроме того, в Одессе сильна была добровольческая организация, и вести украинские формирования было при этом условии крайне затрудните- льно. Наконец, в Одессе и ее районе были и польские части, и они да- леко не сочувствовали созданию украинских сил. В итоге явно было, что в создавшихся условиях подобная попытка могла явиться лишь авантюрой, но не серьезным государственным начинанием. Желая по-офицерски закончить свои сношения с французским командованием, начатые по-офицерски ген[ералом] Бориусом, спас- шим меня от добровольцев, я в связи со всем изложенным отменил данный Яневу моим именем приказ, сообщил об этом полк[овнику] Фрейденбергу и 12 марта уехал из Одессы, чтобы более уже в нее не возвращаться. 17-го марта 1919 года я ушел вовсе с украинской служ- бы и выехал в качестве частного лица за границу, в Галицию. Вот краткая история переговоров директории с французским командованием в Одессе, поскольку мне приходилось участвовать в этих переговорах и наблюдать события и обстановку того момента. Повторяю еще раз, что своевременно использованная национальная Украина могла быть сохранена от занятия ее большевиками и могла послужить надежной базой для оздоровления всей России без боевого участия иностранных войск, трудами же директории крестьянство Украины доведено было до желания прихода большевиков. Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 173 А.П.Греков ПЕТЛЮРОВЩИНА Раньше, чем сложилось и приняло свои характерные формы то бытовое явление украинского революционного процесса, которое по- том получило имя «Петлюровщина», на этой сцене появилось отдель- ное лицо — украинский революционный деятель Симон Васильевич Петлюра. Появление его совпало с зарей освободительного движения на Украине, в котором он непосредственно участвовал и которое сразу вынесло его на чрезвычайно трудный и сложный пост первого украин- ского военного министра. Пост этот труден был и особенно сложен потому, что еще велась Великая война. Украинцы были распылены по всему огромному фронту, вкрапленные в общие российские воинские части. Лишь небольшая относительно часть их была сформирована в так называемые украинизированные корпуса, но корпуса эти были ра- змещены не только на фронтах, прилегавших к Украине, но и на севе- ре. Необычайно характерно происхождение этих украинизированных частей. Они изобретены были на юго-западном фронте весной 1917 года, когда начал ясно сказываться упадок боеспособности русской армии. Стремясь сохранить фронт, командование объявило некоторые корпуса украинизированными, то есть сосредоточило в них украинцев, как элемент наиболее надежный и боеспособный. Когда опыт удался на юго-западном фронте, он был расширен и на другие фронты и дал свой результат, так как украинизированные части последними остави- ли фронт. Вдоль западной Украинской границы стояли русские армии двух фронтов — Юго-Западного и Румынского; в отношении их Укра- ина с самого начала войны являлась тыловым и снабжающим районом, переполненным складами и магазинами, запасными частями и допол- нительными формированиями, подчиненными частью Верховному Командованию, частью Петроградскому военному министру. Админи- стративного аппарата для украинского военного министерства не было никакого. Большая часть старого персонала окружного управления Киевского и Одесского военных округов было явно враждебно украи- нскому движению. Украина не имела своих воинских частей для внут- ренней службы и была перенасыщена разлагающимися русскими час- тями. Вот та обстановка одновременного небытия и хаоса, из которых надо было путем творчества к организации обеспечить Украине ту живую силу, которая могла бы гарантировать ее существование. А к ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 174 этому вскоре прибавилась и явная опасность для ее существования, когда в Петрограде взяли власть большевики, а Украинское правитель- ство их не признало. От украинского военного министра или, как он назывался тогда, секретаря «вийськовых справ», требовалась титани- ческая энергия, громадная специальная подготовка, организаторский практический талант и сила воли. Все надо было ведь начинать с само- го начала, вести работу приходилось, когда кругом хаос и когда все старое против нее. А между тем эту работу надо было выполнить в срок — на севере уже слышны были раскаты большевистских громов против Украины. Правда, у «вийськового» секретаря был неоценимый сотрудник. Сотрудник этот был — масса украинского народа. На фрон- те в украинизированных корпусах и в других частях, где только были украинцы, не видя и не зная своего министра, они готовы были на него молиться только потому, что это был первый свой украинский ми- нистр. Престиж его был колоссален. Имя Петлюры знали все и верили в него. Все украинцы, не привязанные к фронту, массами двинулись в распоряжение своего министра. Из запасных частей, из гарнизонов Петрограда, Москвы и иных всех городов ежедневно в Киев прибыва- ли украинцы. Народ на местах шел с охотой в национальные украинс- кие части регулярного типа ополчения (вильное козацтво). Националь- ный порыв был всеобщий, жажда практической работы для Украины выявилась с полной реальностью, и материала для организации было сколько угодно. Конечно, фронт нельзя было тронуть, и об этом никто не помышлял, но и помимо его было довольно живой силы, ждавшей лишь, чтобы ее правильно организовали. Первый украинский «вийськовый» секретарь не справился со своей задачей. Он внес в свою работу все, что мог внести — горячий национальный патриотизм, порой искусство дипломата (например, в переговорах и работе с Верховным Командованием, в руках которого фактически были все украинцы фронта), желание упрочить украинс- кую свободу и демократический строй новой государственности, вер- ность союзникам бывшей России (ни одна украинская часть не была снята с фронта) и мужество в борьбе с притязаниями большевиков. Но за это свое пребывание у власти он не дал Украине и не мог дать того, что нужно было для самой ее жизни. Он не сумел ничего организовать, не сумел сохранить старые организации. Центральный аппарат военного министерства, хотя бы в самом примитивном виде, технические данные, орудие, без которого немыс- лима никакая практическая работа министра, совершенно не был на- лажен. Большего хаоса, чем творился в коллегии Павла Галагана, где помещалось военное министерство, нельзя себе представить. Всем, кто Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 175 имел в то время хоть какое-нибудь касательство к этому учреждению, это хорошо памятно. И при этом личного персонала было везде масса, но боязнь русской тенденции, столь характерная для Петлюры того времени — более партийного деятеля, чем строителя государства — везде поместила лишь партийную молодежь. Колоссальный ежеднев- ный наплыв специалистов всех родов войск и военной техники безжа- лостно браковался. Предпочитали стажу знания и опыта стаж партий- ной благонадежности. А этим оттолкнули массу людей дела, которых потом получить для работы на Украине уже не удалось. Отсутствие военной подготовки и всякого фундамента для государственной рабо- ты у самого военного министра не дало никакой путеводной линии, никакого творческого плана. шел день за днем, прибавлялось юнцов в бесчисленных отделах и военных управлениях, но аппарата для рабо- ты, для воздействия на войска и на страну не получилось. Местное военное управление было забраковано в своем старом, полученном в наследство от России виде, личный состав разогнан, но нового на месте ничего не создано. В войсках, которые были на фронте, жизнь шла по старому зау- ченному порядку. Но украинский военный центр в не меньшей мере, чем большевики, внес внутреннее разложение в войска. Петлюра был украинский патриот и социал-демократ. Войска были на фронте. Они подчинялись не украинскому, а Верховному Командованию и по сущ- ности вещей должны были стоять вне всяких политических вопросов, раз их оставляла на фронте сама украинская власть. Но в Киеве создал- ся с прямого благословения Петлюры, в параллель Петроградскому, совет солдатских депутатов. Из войск не только не устранялась, но в них искусственно вливалась политика и политиканство. Войска были свидетелями несогласий между Командованием и своим военным ми- нистерством, и ореол последнего подрывал престиж первого в непре- рывных конфликтах, а это в корне разрушало дисциплину. Украинс- кому центру скоро самому пришлось испытывать плоды потери дис- циплины, когда с минованием первого угара настало критическое от- ношение и к своему высокому министру. Дилетанты в деле внутрен- ней, крайне деликатной психологической структуры нормального во- енного организма, новые руководители вовсе разложили войска. Мест- ные формирования были предоставлены самим себе и частной инициа- тиве. Ни руководящих оснований для организации и службы, ни конт- роля не было. Плоды немедленно сказались. Тьма авантюристов, пре- жде всего заботившихся получить кредиты на формирования, а затем присвоить их себе, густой сетью покрыла все территории Украины. Зародился и более дальновидный и серьезный авантюризм. Именно в ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 176 это время и в этой обстановке уже стала всходить заря будущего «гет- мана всея Украины» Скоропадского, в это время главы формирований «вильного козацтва». Теряется невозградимое время, а, между тем, уже подходит большевистская опасность. Большевики объявляют частич- ную демобилизацию. Потоки бывших русских войск текут через Укра- ину бандами грабителей, погромщиков, большевистских агитаторов. Нет аппарата военных грабителей, погромщиков, большевистских аги- таторов. Нет аппарата военных сообщений, нельзя взять в руки и орга- низовать железнодорожную работу, чтобы выкачать за пределы Укра- ины весь этот разоряющий ее элемент. Нет нигде внутренних украинс- ких гарнизонов и нечем водворять порядок. Вторая половина ноября 1917 года (ст.ст.) и весь декабрь — это сплошное море серых шапок, берущих силой поезда, разбивающих станции, берущих лошадей на фронте и по пути в селах, едущих по грунтовым дорогам, пешими бан- дами заполняющих дороги, города и села... Сплошное великое пересе- ление народов, и абсолютное бессилие, безволие и неуменье украинс- кого военного центра избавить страну от этого бедствия или хоть об- легчить его. Вскоре подоспевает и открытая война с большевистским прави- тельством. Целые корпуса бывшей русской армии, объявившие себя большевистскими, стояли не только на западной границе, но и внутри Украины (Жмеринка, Казатин, Бирзула, Сарны и т.п.), как наследие бывшего боевого фронта. Отдельные группы неукраинских частей рас- сеяны по всей Украине. Организованное наступление большевиков ведется и с востока, и с севера, и с запада (со стороны бывшего фрон- та). А в руках украинского военного министра только случайные об- ломки старых частей, уцелевшие инициативой своего командного и солдатского состава, и зачатки новых. Нет плана операций, нет руко- водства и командования. Случайные маленькие и большей частью не- умелые командиры пытаются за свой страх выдерживать борьбу, но организация врага сильнее, и кольцо его начинает уже сжимать Укра- ину. Вот обстановка, в которой в началу 1918 года Петлюра под давле- нием не только парламентских, но и военных кругов (в том числе и совета солдатских депутатов) должен был выйти в отставку. Несмотря на патриотизм и правоверный демократизм, которые в иной области сослужили бы Украине большую службу; несмотря на ореол, окружа- вший его с первого момента в среде войск, опираясь на который так легко было взять эти войска в свои руки; несмотря на патриотический порыв в народе, использовав который, можно было создать новые вой- ска; несмотря на грандиознейшие склады бывших русских фронтов, обогатившие потом немцев (большевики даже не смогли их расхитить, Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 177 так они были велики), — старые части были доведены до разложения, новые не сформированы, а те слабые формирования, которые удалось начать, были без пушек, без винтовок, без снаряжения и одежды. Был военный министр, но не было ни министерства, ни войска, ни военного хозяйства; была лишь правоверная партийная политика, надежда на магические силы, которые сами собой должны были все создать по- новому, и хаотичная работа без плана и системы. Сам Петлюра не знал при этом отдыха, он работал больше всех в своем «министерстве», приемы в коллегии Павла Галагана затягива- лись часто до глубокой ночи, совещания и заседания тянулись без конца, и тем трагичнее была безрезультатность всей этой работы. Для масс специальная работа Петлюры, как военного министра, еще не была понятна и не получила их оценки. Для них остался факт сущест- вования такого имени на верху украинского войска с первых моментов независимой жизни Украины. Благодаря тому, что в начале его карье- ры его имя узнала вся масса украинцев, которая была на фронте и за- тем при развале его разошлась по всем уголкам Украины, Петлюра имел уже на Украине имя. Это имя он использовал немедленно по уходе в отставку для но- вой патриотической задачи — борьбы с большевиками. С начала янва- ря 1918 года он по обычаю того момента начал формировать из охот- ников отряд для отбития у большевиков Харькова. Имя дало свой соб- ственный штаб, дал колорит традиционно-национальной гайдаматчи- ны своим формированиям, получил широкую поддержку от правите- льства. Обстановка была такая, которая давала возможность сделать серьезное дело, и срок был для этого хоть и небольшой, но все же око- ло месяца. Когда в январе этот так называемый «киш» Петлюры выступил на практическую работу, то оказался совершенно небоеспособным, а руководство его боевыми операциями — неумелым и неустойчивым. Большевики легко отбили гайдамаков Петлюры и прогнали их далеко за Киев. Правда, та же судьба постигла в тот момент (вторая половина января 1918 г. ст.стиля) и все иные украинские отряды, но и в основе их неудач была, в сущности, вина того же первого военного министра Украины, в свое время их не организовавшего. В действиях штаба и войск Петлюры сказались уже характерные черты, которые явились первым зарождением всей последующей «петлюровщины». Военный дилетантизм, прежде всего. По глубокому убеждению Петлюры, чело- века абсолютно не военного по своему прошлому (он получил образо- вание в духовной семинарии, служил до войны на частной службе в банке, а во время войны был в составе тыловых санитарно- ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 178 гигиенических учреждений), но партийного деятеля, все старое воен- ное искусство должно было смениться новыми военными принципами и сноровками. По его мнению, постоянно им высказывавшемуся и в это время и позднее, в основу нового военного искусства должен был быть положен психологический момент подъема массы. Так было ког- да-то во Франции, и она покорила мир и идеями, и оружием. Да, но во Франции во главе дела был военный гений, который создал действите- льно новый самобытный этап в военном искусстве. Здесь же дальше общего места, фразы дело не пошло; в чем именно на практике испо- льзовать этот психологический момент — осталось тайной, и войско на деле не оказалось воском. Усвоено было лишь от главы до послед- него подчиненного единственно доступное для их технической неве- жественности общее отрицание всего того старого, что всегда давало силу всякому войску, но налагало неприятные обязанности и стесне- ния. Посев этого дилетантства в военном деле, скрытие своей слабости и неподготовленности за фразами демагогии, посев, который нашел такую благоприятную почву в взбаламученном море революции, когда на верх и на руководство выводила сплошь и рядом не работа и не та- лант или знания, а темперамент и партийный апломб, — был первым актом воплощения в жизнь «петлюровщины», как целого бытового течения, системы строить Украину на особых своеобразных началах. Презрение к всечеловеческим и вечным принципам и к устоям военно- го дела и военного искусства, не только непонимание, но нежелание понять их, военная невежественная развязность, если можно так выра- зиться, — вот лозунг, брошенный в практику в этот исторический мо- мент авторитетным именем, который прочно был воспринят подходя- щей средой и лег первоосновой зачинавшейся «петлюровщины». Борьба с большевиками петлюровским формированиям не уда- лась. Выступил реально второй характерный признак «петлюровщи- ны» — вечные неудачи всех практических начинаний Петлюры. Уже второй акт его государственной работы окончился для него крахом — судьба, которая не изменилась и в дальнейшем. Природа мстила за себя, забвение и игнорирование положенных ею в основу жизни мира законов естества не проходит и не может пройти безнаказанно. Обрисовалась, хотя пока лишь только в зачатке, третья черта, характеризующая «Петлюровщину» — партийность и фаворитизм в работе, хотя бы сущность этой работы и не соответствовала вовсе применению к ней партийных мер. Петлюра начал приближать к себе сотрудников не по принципу пользы дела, а по соображениям партий- ным и личным симпатиям. Около него основывается уже та клика, ко- торая потом приобрела на Украине такое позорное имя. Здесь, напри- Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 179 мер, зародилась его близкая связь с будущим чрезвычайщиком его Чеботаревым. Правда, при нем в этот период есть и настоящие воен- ные специалисты (например, Кирей, Удовиченко), но его тайный ка- бинет, с которым он решает дела и которому верит — это партийные юнцы и почитатели его личных талантов. А отправные соображения, повелевающие его стратегией и тактикой, — не военные, а партийно- политические расчеты и комбинации. Это постоянное смешение воен- ного дела и политиканства, и притом часто мелкой личной политики самого Петлюры и ближайших его фаворитов, — черта, положившая на характерный для «Петлюровщины» фаворитизм несмываемую пе- чать невежественного политиканства и принесения военных задач и соображений в жертву задачам и соображениям самого мелкого, нич- тожного интриганства. Наконец, в этот же период обрисовалась, и довольно ярко, чет- вертая черта «Петлюровщины» — вера в Мессианизм Петлюры для создания Украины, проникающий и его самого, и окружавшую его клику. Трудно сказать, на каких основаниях — вероятно, как результат головокружительного для маленькой заурядной личности успеха пер- вых моментов революции — у Петлюры твердо сложилось убеждение, что только он тот титан, которому по силам создать Украину. Факты, казалось, уже в этот новый период его мессианизма достаточно давали прямо обратных материалов. Но в комбинации с фаворитизмом (для которого было так выгодно играть на слабости патрона для отношений с ним и так выгодно было создавать ореол этому прочно захваченному в руки слабовольному патрону, игрушке в руках своих фаворитов) — мессианизм был подогрет, вспоен и вскормлен и глубоко засел в душе самого украинского мессии. В этот период зачатки мессианизма про- явились в рекламном вступлении в Киев при минутном успехе, про- кламациях и воззваниях за подписью крупным шрифтом спасителя отечества. Трагикомическая черта «Петлюровщины» — увы, парадные вступления Петлюры в Киев потом много раз повторились в еще более рекламной обстановке, но они всегда были прологом к скорому и сов- сем не парадному и не рекламному выступлению его из Киева. Настал период Брестского мира, вступления немцев на Украину, падения Центральной Рады и воцарения Скоропадского. Петлюра отошел в тень. Правительство Центральной Рады кратко приняло к сведению прокламации Петлюры и его торжественное вступление в Киев и начало на него смотреть подозрительно. Немцы считали его антантофилом, так как он, будучи военным министром, не снял украи- нские войска с фронта. Скоропадский смотрел на Петлюру, болезнен- но боясь всякой тени соперничества. Петлюра перенес свою работу в ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 180 подполье. Он не пошел ни на какие комбинации с немцами, это несом- ненный исторический факт, и не примирился с скоропадовщиной. Он повел тайную революционную пропаганду и против гетмана, и против немцев. Здесь он был в своей истинной сфере патриота- революционера. Работа дала результаты в подготовке к движению против немецкой оккупации и гетмана. Украинское общество забыло за эту работу все прежние тяжкие грехи Петлюры, как военного деяте- ля, и в день парадной панихиды по гетмане Мазепе, собравшей на Со- фийскую площадь весь патриотический украинский Киев, Петлюре были сделаны толпой овации. Факт этот сразил в самое сердце Скоро- падского, и он посадил Петлюру в тюрьму, тем, создавая ему еще бо- льшее имя для будущего. В тюрьме Петлюра учится военным наукам. Он с увлечением читает и даже переводит с русского на украинский язык попадающиеся ему военные книжки. Но все это изучение, конечно, без системы и без руководства, а потому и без прочного влияния. Настают последние дни Скоропадского и немцев. Украинский Национальный Союз готовит восстание. Уже тайно выбрана Директо- рия. В момент уступчивости, Скоропадский выпускает Петлюру из тюрьмы, и Национальный Союз немедленно включает его в директо- рию, как яркого борца, так пострадавшего за свои убеждения. Насту- пает открытый разрыв с гетманом и начинается всенародная борьба против него и немцев. Это — период кульминационного восхождения звезды Петлюры и блеска его имени в украинских народных массах и, как и первые два, период третьей полной его неудачи на практическом государственном поприще. Фактическая история этого важного момента украинской рево- люции такова. Доведенный до предела своего терпения эксцессами немецкой оккупации и правительства Скоропадского народ явно готовился к открытому восстанию. С самого водворения немцами своего ставлен- ника в Киеве народные восстания, ввиде местных вспышек и оазисов непрерывных восстаний, с которыми не могли справиться даже немец- кие регулярные войска, не прекращались ни на один момент. К осени 1918 г., когда чаша народного терпения уже окончательно переполни- лась, это движение начало с каждым днем шириться. Верно чувствуя пульс народной жизни, украинский национальный Союз, после долго- го ряда попыток привести гетмана путем переговоров к перемене его ненациональной и жестокой политики на национально- демократические принципы — попыток, которые не дали абсолютно никакого результата — решил без колебаний и новых бесполезных Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 181 примирительных шагов пойти за народом. Выражая волю его, он объя- вил гетмана Скоропадского узурпатором и выбрал из своей среды ди- ректорию, которая тайно выехала из Киева в Белую Церковь, где при- ступила к организации народного повстанческого движения. Каждому члену директории поручено было ведать категорией вопросов, к кото- рой он был наиболее подготовлен своей предыдущей деятельностью. Военная часть была поручена члену директории Петлюре, как челове- ку, имевшему уже отношение, хотя и мало удачное, к военным делам и известному в массах народа еще с первых моментов революции, когда он был военным министром. Голова директории Винниченко никогда не скрывал своего резко критического отношения к военным талантам Петлюры, но в тот горячий момент другого выхода не было. Прочие члены директории уже абсолютно никогда такого отношения к воен- ному делу не имели. Петлюра с полным патриотическим одушевлением пошел за на- родом в его освободительном порыве. Здесь он снова оказался в своей сфере революционного трибуна и принес несомненную пользу делу, подогрев до максимума народное настроение и популяризацию себя, как центра, около которого должны были группироваться все восстав- шие. В этот момент по всей Украине повторялось его имя, и он был близок уже к общему признанию его народным героем, хотя практиче- ского блестящего дела никакого им и не было сделано. Но взрыв на- родного негодования против германо-скоропадовщины был так гран- диозен, что имя антипода ее одним уже этим являлось именем желан- ным и народным. Как это ни странно, легкость переворота, полное бессилие и Скоропадского и немцев, в среде которых началось уже в это время внутреннее разложение, быстро лишили Петлюру этого вы- сокого имени. Восстание прошло одним взмахом. Петлюра снова въе- хал в Киев среди оваций. Но народ, поднявшийся, как один человек, против своих угнетателей, пришедший делать народное дело, очень скоро убедился, что ему не дают никакого практического дела, его по- рыв и настроение его — удар по воздуху, и он стихийно начал поки- дать армию и расходиться по домам. Здесь оказался третий и самый серьезный экзамен государст- венного и военного таланта Петлюры, на этот раз уже принявшего зва- ние Украинского Главнокомандующего (головного атамана). Судьба привела ему в руки весь украинский народ, и он не сумел этим воспо- льзоваться для государственной работы и ничего не дал народу, кроме воззваний и парадов. Правда, Скоропадский пал в одно мгновение, но Украина была еще перенасыщена ненавистными немецкими войсками; она была вдоль половины своей границы окружена большевиками, с ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 182 которыми не мирилась ни на минуту. В период народного восстания против немцев и Скоропадского в Черниговской и Харьковской губер- ниях одновременно ни на момент не прерывались военные столкнове- ния с большевиками. Украине, сбросившей иго оккупантов, надо было обеспечить свою жизнь, создав свою украинскую армию. Народ инс- тинктом понял это и сам всем миром пошел на это. Казалось, это не было так сложно при таком условии, тем более, что запасов амуниции и одежды было колоссальное количество. Закрепив жизнь Украины созданием ее национальной армии, Петлюра действительно мог полу- чить право на имя создателя ее самой, как государства. Между тем, когда Скоропадский пал и та внешняя видимость борьбы и работы, которая еще импонировала массам, исчезла, все сразу увидели огром- ное пустое место там, где предполагалось приложить столько нацио- нальных сил. Увидели, что собрались даром и не делают никакой го- сударственной работы, подождали еще некоторое время, ничего не дождались и, осудив того, кто только что едва не сделался героем, по- несли по домам казенную одежду и винтовки, полученные его распо- ряжением. (Автору этой статьи пришлось, например, быть очевидцем, как в Кременчуге запасные по первому призыву Петлюры пришли со своим оружием и даже пулеметами и пять дней жили под открытым небом, так как по нераспорядительности местного начальства им не отвели помещений, а дело было в половине декабря по новому стилю и были уже сильные морозы; тем не менее никто не подумал уйти до- мой, хотя это можно было сделать совершенно безнаказанно, и все дождались отправки на фронт) В чем же трагедия момента, казалось, столь блестяще благопри- ятного для мессианистической роли Петлюры, трагедия «Петлюров- щины», именно в эту эпоху распустившейся пышным цветком? Первый ее признак — дилетантизм военный — сказался в полной мере. К работе по созданию армии не сумели даже приступить, чтобы из повстанческого ополчения сделать регулярное войско, и буквально упустили блестящую возможность. Военно-административный аппа- рат, налаженный было вполне сносно еще до переворота Скоропадско- го и им не разрушенный, был уничтожен одним росчерком пера Пет- люры. По вступлении в Киев им был отдан приказ уволить весь старый личный состав всего военного министерства, включая и командные должности, и набрать новый; при этом дискреционный контроль этого нового набора вверен был полуграмотной, а часто и вовсе неграмотной в военном деле партийной молодежи и фаворитам головного атамана. Результат сказался прежде всего в том, что всякая работа центрального военного управления прекратилась почти на месяцы, а затем попала в Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 183 руки таких специалистов, с помощью которых никак не могла нала- диться до самого оставления Киева украинским правительством. За этот период восхождения Петлюры на более высокие ступени государственной деятельности к военному дилетантизму только при- бавляется еще дилетантизм государственный. На международные от- ношения, на внутреннюю жизнь, на финансы страны — тот же взгляд революционного глашатая громких фраз и принципов, когда же надо переходить к практическому делу — полная немощность сделать что- либо реальное, действительно созидательное. За границу посылаются непосредственно от Петлюры доверенные фавориты с секретными по- лномочиями и заданиями, иногда — молодые люди без всякой подго- товки к такого рода работе и даже обычно без знания языков. Давае- мые им директивы, плод личных вдохновений головного атамана, с этой областью государственной работы столь же мало знакомого, как и с военной, обычно не создавали твердого положения импровизирован- ным дипломатам, что, в конце концов, дало свои, всем известные прак- тические результаты. Внутри страны — бездействие, полное отсутствие практических военных реформ и какой-либо планомерной работы. От народа даже скрывается истинное положение страны. Когда на трудовом конгрессе военный министр нашел в себе гражданское мужество открыть пред- ставителям украинского народа истинное положение дел на большеви- стском фронте, он получил за это суровый реприманд от демократиче- ского представителя народной власти. Денежные средства расточают- ся без смысла и жалости. Формирование, например, так называемого корпуса железнодорожников, не говоря уже о том, что отняло специа- листов от своего прямого дела, стоило феерических цифр, и все для того, чтобы затем, поступив под команду адъютанта Петлюры Беня (бывшего в мирное время кельнером, а в военное австрийским сержан- том и сразу произведенного Петлюрой за личные услуги в генералы), при первом же боевом крещении рассыпаться. И это лишь случайный пример; при желании аналогичных фактов можно привести бесчис- ленное множество. Достаточно вспомнить хотя бы, во что обошелся Украине так называемый корпус «сичевых» стрельцов, оказавшийся таким военным ничтожеством на фронте. В этот период и второй признак «Петлюровщины» — фавори- тизм —входит в полную силу. Около головного атамана складывается целая клика своих людей, которая, явно преследуя мелкие личные ин- тересы, плохо скрываемые за патриотическими рекламами, крутит ему голову лестью и открыто ведет пропаганду вручения ему, а следовате- льно самим себе, диктаторских полномочий. Личные адъютанты, раз- ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 184 ные доверенные тайные советники и наушники, партийные старые приятели — все это твердо становится вокруг головного атамана, изо- лируя его от всех и всего, и оказывается не только выше закона, но и выше морали и часто простой порядочности. А силы воли, твердых принципов и личного влияния, чтобы дисциплинировать всю эту бан- ду, у головного атамана нет. Сам того не замечая, он делается игруш- кой и в руках своих непосредственных приближенных, и в руках так называемой рады «сичевых» стрельцов — кучки галицкой зеленой молодежи из бывших австрийских военнопленных, превратившейся покровительством головного атамана в вершителей судеб всей страны и, в частности, ее столицы. Заботой Петлюры сичевыми стрельцами в Киеве заводится чрезвычайка, не лучшая большевистской, в их руки передается все гражданское население города, и произвол, беззаконие и самодурство начальника чрезвычайки Чайковского возводится в пра- вило в народной и демократической Украинской республике. Сам го- лова директории Винниченко открыто признает свое бессилие против клики, окружающей головного атамана, и, в частности, против сиче- вых стрельцов. Итог этой системы фаворитизма, переходящего тотчас в попустительство дурным инстинктом, всем известен скорбными эта- пами от Киева до Ровно и Каменца, а затем и далее. Характерный третий признак «Петлюровщины» — ее Немезида, постоянная неудача всех созидательных государственных начинаний, за которые брался Петлюра, — налицо и здесь. Деятель революции, вынесенный ее волной выше уровня, нормально предуказанного ему судьбой, он типичный революционер, то есть разрушитель, и трагизм его в том, что, даже пытаясь создать, он только разрушает и разлагает, так как это его истинная стихия. Без этой черты даже его циничный фаворитизм не дал бы таких широких результатов, но именно благода- ря ей, благодаря восприятию ее всей кликой приближенных, он обра- тился в орудие разрушения не только украинской державности, но и самого доброго имени Украины и за границей, и внутри своей собст- венной страны. Добровольно и упущены. Готовый аппарат министерс- тва разрушен и не налажен. Новые формирования не идут, и народ уклоняется от них. На большевистском фронте сплошные неудачи и отступления. Знаменитый сичевой корпус оказывается пригодным то- лько для терроризации мирных жителей и неудержимо бежит перед большевистскими бандами. Оперативного руководства нет никакого, так как головной атаман желает руководить всем сам и вносит только путаницу и разложение на фронт. Жизненные факты говорят сами за себя — менее, чем через два месяца после своего парадного вступле- ния в Киев, Петлюра и его войска должны сдать его большевикам. Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 185 И, несмотря на всю трагическую убедительность реальных фак- тов и явно наперекор ей, именно в этот период начинает особенно культивироваться и самим Петлюрой, и его кликой идея его мессианиз- ма. Он не замечает, что он уже пережил свои лучшие дни — те дни, когда он писал воззвания к народу для свержения Скоропадского и когда народ, свергая своего ненавистного врага, думал один момент, что в этом национальном деле его привел к успеху Петлюра. Он не замечает, что теперь фактами оставления его армии и нежелания вновь идти в нее, местами даже предпочитая большевиков домашней безуря- дице и беззаконию, украинский народ уже осудил его и больше не воз- несет на пьедестал героя. Он сам не сознает, что в принципе ничего не может дать народу. Наоборот, Петлюра этого периода — уже опреде- ленный пролог к последующей мании величия, возраставшей по мере сокращения его военных сил. И эта мания печальна тем, что превраща- ет идеологию человека, готового когда-то положить голову за народ, в идеологию ярого абсолютиста, видящего в народе только средство для своих достижений; психологию демократа и народовольца она пре- вращает в психологию мелкого интригана и чрезвычайщика; наконец. святой огонь патриотизма она перерождает в своекорыстный эгоизм. Опять здесь жизнь говорит сама за себя всеми известными фактами и самим ярким из них — новой, появляющейся именно в этот период характерной чертой «Петлюровщины», разрывом ее с народом, пре- вращением в среде этого народа имени Петлюры из кандидатов в на- родные герои сначала во всенародное посмешище, а потом и в ненави- стное имя, подводимое под одну рубрику не только с именем Скоро- падского, но и с именем большевистских разорителей Украины. «Пет- люровщина», полонившая своего героя и эксплуатирующая его, толка- ет его в этом направлении все ниже и ниже по наклонной плоскости. А отсутствие силы воли, характернейшая личная черта Петлюры, и по- лная политическая беспринципность, как итог его индивидуального развития и прогресса за время его государственной деятельности, не только не ставят никаких преград и пределов этому натиску, а, наобо- рот, превращают именно его самого в первого глашатая и проводника идей «Петлюровщины». В последних числах января (ст. стиля) 1919 г. Петлюра выехал из Киева вслед за остальными членами директории и всем украинским правительством. Начался период, подготовительный к переходу его на положение фактического главы украинского правительства. Этот Вин- ницко-Проскуровский период ознаменовался со стороны фактической: уходом из директории Винниченко, настойчивым ведением перегово- ров с французским командованием в Одессе, непрерывными неудача- ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 186 ми на фронте и потерей его понимания действительной обстановки. В отношении «Петлюровщины» период ознаменовался буйным ростом и углублением корней этого чужеядного растения, ростом, обратно про- порциональным успехам украинского оружия и украинского дела и прямо пропорциональным успехам большевиков. Военный дилетантизм и, как результат его, хронические воен- ные неудачи в полной мере проявляют себя за все это время. Апофео- зом стратегического «гения» Петлюры и его помощников явился при- каз командующему южной группой украинских войск Яневу, имевше- му фронт восточнее линии железной дороги Жмеринка-Одесса, очис- тить этот фронт и перейти в Жмеринку. Приказ был дан, когда в Жме- ринке был штаб Петлюры и когда, исполняя его, Янев открыл бы бо- льшевикам ворота на Могилев-Подольский, прямо в тыл Жмеринке и Проскурову, и на сообщения армии, базировавшиеся в это время на Волочиск. К счастью для украинской армии, приказ этот не был исполнен. Дилетантизм политический принимает в этот период уже широ- кие практические формы и приводит к такому же результату, как и дилетантизм военный — к полной неудаче всех политических начина- ний. Уход Винниченко делает Петлюру фактическим головой дирек- тории. Он ведет основную политическую линию — соглашение с фран- цузским командованием в Одессе. Выясняется, что представители Франции не находят возможным заключать какие-либо соглашения с украинской директорией, пока в составе ее Петлюра. Винниченко в такой же обстановке нашел в себе силы поступиться для государства личными соображениями. Петлюра этого сделать оказался не в силах, старая честность уже была затуманена идеями «Петлюровщины». Ма- ло того, ведя еще переговоры с французами, он отдает указанный уже приказ Яневу, не предупреждая о нем французское командование и этим выводя на Одесскую железнодорожную линию большевиков на всем пространстве от Вапнярки до Раздельной. Наконец, добиваясь помощи Франции, он одновременно находит возможным командиро- вать Мазуренко в Москву для переговоров с большевиками. Разносто- ронность, по меньшей мере, достойная удивления, и политическая не- честность и неумелость более, чем достойные удивления. Естественно, что в такой обстановке лопаются комбинации и с французами, и с бо- льшевиками. Фаворитизм и его лейтмотив — «мессианизм» — Петлюры на- бирают новые силы. Все честное и независимое вытесняется прекло- няющимися перед талантами головного атамана. Петлюра окончатель- но проникается верой в себя и высокое свое призвание и все более и более переходит на политику личных своих аспираций. Он не в силах Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 187 справиться ни с военными, ни с международными политическими за- дачами; внутри страны, уменьшающейся для него с каждым днем, он абсолютно уже бездеятелен и беспомощен. А между тем работой своей клики он все более и более централизует в своих руках всю правитель- ственную власть, если можно так назвать тот призрак власти, около которого он топчется. Клика все более и более пропагандирует идею провиденциальности для спасения и возрождения Украины личности ее главы. Для несогласных с этими идеями скоро заводится формаль- ная чрезвычайка, и веру в мессианизм Петлюры начинают пропаган- дировать застенками Чеботарева. Постепенно складывается в оконча- тельную свою форму беспринципная, гибельная для страны и прокли- наемая украинским народом, но пригревающая огромную банду аван- тюристов и просто карьеристов (часто ради хлеба насущного) «Петлю- ровщина». В народе имя Петлюры уже не имеет никакого веса. Лишь далеко на левом берегу Днепра, где о нем знают только понаслышке и знают со старого еще времени, это имя пока еще повторяется со смут- ными надеждами, но правый берег уже отказывается идти в петлюров- ские войска и бежит от них, разбирает рельсы на путях петлюровского поезда и охотнее (как, например, на Подолии и Волыни) соглашается иметь дело с большевиками, которых, правда, пока не знает на опыте, чем с Петлюрой, которого уже слишком хорошо знает. При отступле- нии из Жмеринки в Проскуров и затем на Старо-Константинов три раза поезд Петлюры пытались опрокинуть местные крестьяне, разби- рая на его пути рельсы. Разрыв Петлюры и «Петлюровщины» с украин- ским народом с этого периода становится уже окончательно соверши- вшимся фактом. Следует период Ровенско-Каменецкий, период окончательного фактического воцарения на Украине или, вернее, на незанятом боль- шевиками участке ее, тогда достигавшем размеров менее одного уезда, Петлюры в период наиболее широких неудач и крахов для украинско- го дела. Военный дилетантизм лишь прогрессирует, и выживаются из украинской армии последние специалисты. Колоссальные и непрерыв- ные военные неудачи, приведшие к июлю месяцу 1919 года (ст. стиля) состав петлюровской армии к 2000 штыков и сабель, достаточно всем известны и говорят сами за себя. Политический дилетантизм изолирует петлюровскую Украину от всех международных поддержек, а внутри приводит к вакханалии партийных счетов. Остапенко, Мартос, Мазепа, О.Макаренко и проч., и проч. ведут борьбу между собой, арестовывают друг друга, интри- гуют, готовят перевороты, объявляют широчайшие реформы и про- ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 188 граммы, и все это на пространстве одного уезда; да и на этом малом пространстве дело не идет дальше разговоров и интриг, а в жизнь ни- чего не умеют и не могут провести. Сдержать эту вакханалию Петлюра не только не в силах, но сам вызывает своим слабоволием и неустой- чивостью своих политических взглядов. Фаворитизм окончательно пышно расцветает. Чеботарев неудер- жимо стремится к идеалу — превзойти Дзержинского. Доносы, подо- зрения, обвинения и вымогательства, пытки, расстрелы без суда или с цинической видимостью суда — вот характерные, всем памятные, гну- сные черты этого периода. Между тем, мессианизм Петлюры возводиться его кликой в культ. С его именем объединяют имя Украины, по старой формуле Людовика 14-го, и вне его не признают ничего. Разгул и засилье банды адептов и спекулянтов на фигуре и имени головного атамана доводит до апогея «Петлюровщину». Петлюра высказывает желание короно- ваться в украинские короли. (Автор мог бы привести имя его собесед- ника: официального лица Галицкого уезда в Тарнополе, которому так же, как и многим другим, Петлюра лично высказывал эту идею. И эта блестящая идея высказывается, сидя уже не на украинской территории, которая вся была потеряна в этот момент. Необычайно характерная черта маниакального мессианизма). Украинский народ определенно и резко отходит от Петлюры. Ему приходится, например, в Каменце охранять себя почти всем налич- ным составом своей армии, так как окрестные деревни весьма недвус- мысленно высказывают намерение уничтожить его с корнем. Эта эпо- ха, апогей “Петлюровщины”, также и апогей развала украинского дела. Правда, в это время Петлюре случайно повезло, и он едва не выкарабкался опять в герои, но, верный самому себе и характерным свойствам созданной им и около него «Петлюровщины», и здесь все же в конце концов он все провалил и погубил. По недоумию и полити- ческой трусости так называемого галицкого диктатора Петрушевича, Петлюре в начале июля 1919 г. (ст. стиля) удается в такой мере заим- понировать названному диктатору, что тот приводит в распоряжение гибнущего уже от бессилия головного атамана почти стотысячную, блестяще организованную сравнительно с петлюровскими обломками Галицкую армию. Для Петрушевича, жалкого провинциального адво- ката и грошевого политика из кунсткамеры довоенного австрийского рейхстага, хотя и называвшегося громким именем диктатора, фигура Петлюры уже величина, Петлюра уже имя, державный украинский авторитет; он пасует перед ним и сдает в руки Петлюры и «Петлюро- вщины» свое войско, сдает на ту определенную уже всем предыдущим Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 189 историческим процессом судьбу, которая всегда для Петлюры и «Пет- люровщины» трагически одна и та же — гибель и неудача. Галицкая армия гонит большевиков и вступает в Киев. Однако скоро уже, начав с успехов, Галицкая армия, совместными трудами Петлюры и своего злополучного диктатора, кончает плачевным распадом. Диктатор, по- губив армию, бежит за границу, Петлюра вслед за ним предпринимает то же. И до какой степени далеко оторвался уже Петлюра от украинс- кого народа, показывает больше всего именно этот момент. Восстания Григорьева и других почти очистили Украину от большевиков; Пет- люра имел в руках Галицкую армию и все же ничего не сделал для Украины и не мог сделать — жертва своей собственной «Петлюров- щины», положившей непроходимую пропасть между ним и украинс- ким народом. И это ведь все объективные исторические факты; нет более сурового судьи, чем беспристрастная история, и вот ее материа- лы, сам предрешающий несомненные выводы. Наступает момент формального распада директории, фактичес- ки уже более полугода самоупразднившейся. Все бегут за границу, расхищая народную казну. Петлюра остается один, но, движимый сво- им мессианизмом и хватающимися за него приближенными, слишком привыкшими к произволу и приволью, чтобы без борьбы расстаться с этим, судорожно ищет выхода из созданного им же самим тяжкого положения. Впервые за всю политическую деятельность Петлюры ему приходит действительно жизненная для украинского дела идея — союз Украины с Польшей. Переговоры завершаются успешно, дается широ- кая помощь, и Петлюра опять торжественно вступает в Киев, чтобы по священному уже обычаем порядку тотчас из него выступить. Поляки воочию сталкиваются с «Петлюровщиной» и убеждаются на опыте в ее роковых свойствах. Военный дилетантизм «Петлюровщины» не дает не только тех результатов, которых можно было ожидать, но воо- бще не дает никаких результатов. За спиной польской армии Петлюре по обычаю не удается создать ничего мало-мальски серьезного ни в военном, ни в политическом отношении, и когда отвлеченные опасно- стью для своей страны польские войска были вынуждены покинуть Украину, Петлюра остался все в том же беспомощном положении, как и перед началом наступления на Украину весной 1920 года. Разрыв с народом дает себя явно чувствовать отрицательным отношением к новому предприятию Петлюры. Народ не идет за ним, не дает ему ни- какой поддержки и больше не верит ему. В итоге даже счастливая по- литическая идея в комбинации с «Петлюровщиной» приводит лишь к отрицательным результатам. Верный себе, своей вере в свой мессиа- низм, он, может быть, и искренно убеждает правительство Варшавы, ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 190 что вся Украина подымится по мановению его руки. Но горькая жиз- ненная правда констатирует иное, и союзники оказываются просто обманутыми. Договор 22 апреля 1920 года не дает им ничего, кроме разочарования, и не спасает положения самого Петлюры. С поразите- льной выдержанностью история «Петлюровщины» сохраняет свой основной тон и до мелочей остается верной себе. Поляки не бросают Петлюру после его неудачи на Украине и дают ему пристанище. Казалось, жизненные факты должны бы были убедить украинского самозванного мессию в полном провале его мес- сианизма. На деле, однако, это не так. Для самого Петлюры горько мириться со скромным уделом маленького частного человека после такой шумихи около него, хотя и чисто рекламного, грубо-крикливого характера. Клике, собравшейся вокруг него, переход в прежнее ничто- жество также мало соблазнителен. И вот новая и последняя авантюра за счет Украины, ее народа. Рекламно готовится широкое восстание; подаются ноты всем правительствам мира, с рекламой того, чего не было, а что действительно было, то замалчивается. А был последний публичный акт «Петлюровщины». С легкомыслием, достойным луч- шей участи и непростительным для мессии с несколькими поучитель- ными годами мессианства за спиной, бросается на смерть от больше- вистских пуль кучка доверчивых украинских военных элементов. Им внушается, что народ бросится к оружию при первом кличе Петлюры. И все кончается феерически быстро, народ не только не шевелится за Петлюру, но гонит всех, кто выступает с его именем. Слабые кучки войск в лучшем случае распыляются, а то платятся жизнями в чрезвы- чайках. Приносится выгода только большевикам, результат же высту- пления мессии неумолимо тот же, что и всегда — неудача и гибель всего лучшего, что идет за ним. Легенда обаяния на Украине имени Петлюры, усердно так про- пагандируемая его петлюровцами не только в одной Польше, легенда, которой многие готовы были серьезно верить, оказывается продуктом «Петлюровщины» со всеми соответствующими характерными свойст- вами. Имя, когда-то, на заре украинской революции, вызывавшее в среде украинцев подъем патриотического настроения, изжило себя, выветрилось, стало абсурдным и вредным переживанием; его единст- венным созданием является лишь роковая для Украины «Петлюров- щина». И не будет оправдания истории для самого первоисточника и основателя «Петлюровщины», так бессмысленно отыгравшего истори- ческую роль таких колоссальных возможностей для его родины и для него самого. Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 191 А.П.Греков ВОСЕМЬ ЛЕТ В ССЫЛКЕ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ Судьба дала мне возможность увидеть собственными глазами ход государственной и народной жизни в Советском Союзе. В 1948 г. я был арестован в Вене советскими представителями и увезен в Союз, где ме- ня продержали больше восьми лет в разных концлагерях. Конечно, в тюрьмах и лагерях нельзя было наблюдать за всем, происходившим в стране, так, как находясь на свободе, но все мое пребывание там лагери были настолько переполнены представителями всех слоев населения и всех народностей Союза, и эти массы так непрерывно пополнялись, что общение с ними можно в основном считать общением с самим народом. Непосредственное же соприкосновение со свободным народом, хотя короткое и ограниченное, со своей стороны до некоторой степени попо- лнило впечатления и наблюдения во время заключения. Мои воспоминания написаны в биографически- хронологическом порядке, и я привожу только то, что я сам лично ви- дел и пережил. Это не теоретический трактат и не полемическая ста- тья, а перечень подлинных фактов и характерных явлений, которые говорят сами за себя. Когда 20 сентября 1948 г., в Вене, я попал в руки советской контрразведки, меня увезли в главную квартиру советских оккупаци- онных войск в Австрии, которая находилась в Бадене, курорте в 26 километрах от Вены. Там меня привели в комнату для подследствен- ных арестантов и оставили под надзором вооруженного солдата. К полуночи пришел майор и приказал мне до рассвета написать мою био- графию. Около восьми часов утра он пришел опять и, прочитав то, что я написал, заявил мне, что ему поручено произвести следствие относи- тельно моей антисоветской деятельности и что по приказу советского прокурора я остаюсь под арестом. Я был очень удивлен, что лишь теперь, в 1948 г., когда мне бы- ло уже почти 73 года, начинается следствие по поводу моей работы на Украине в 1917-1919 гг., тем более, что я уже стал австрийским поддан- ным. Но эти мои замечания следователя не интересовали, и допрос продолжался почти до вечера, причем еды мне никакой не дали. Вече- ром следователь лично отвел меня в дом напротив, где была тюрьма, и передал фельдфебелю, который основательно обыскал меня, взял все, что было в карманах, отрезал все пуговицы и, по приказанию следова- теля, повел меня в одиночную камеру номер 1. Мы пошли в подвал, открылась тяжелая железная дверь, и я очутился один в довольно бо- ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 192 льшой, совершенно пустой комнате с бетонным полом, покрытым на несколько сантиметров водой; с потолка медленно и непрерывно капала вода. Хотя я был очень утомлен допросом и уже второй день ничего не ел, я решил всю ночь ходить взад и вперед, так как нигде не было сухого места, где можно было бы сесть или лечь. Но этот план мне не удался; как только раздался отбой — сигнал ложиться спать — в двери откры- лось маленькое окошечко и тюремщик грубо приказал мне лечь. — Да где же мне лечь? — спросил я. — Там, где стоишь, — с хохотом ответил тюремщик. - Дай мне хоть соломы под голову, — попросил я. — А ты подложи свою шляпу, а теперь довольно разговаривать. Таким образом, я провел вторую ночь под арестом, лежа в воде, подложив локоть под голову и без сна. Утром меня повели к следова- телю, который старался признаться меня в планах и данных, которые мне были совершенно неизвестны; очевидно, он хотел найти еще ка- кие-нибудь причины для обоснования моего ареста, кроме моей деяте- льности 30 лет тому назад, что ему не удалось. На этот раз допрос кон- чился в полдень, и мне после двух дней без еды дали наконец котелок супу и кусок хлеба. Затем меня отвели в другую одиночную камеру, также совершенно пустую, но без воды и с деревянным полом, окно было без стекол, но с толстой решеткой. На следующий день был опять допрос, и так каждый день до 6-го декабря. Я должен сказать, что методы моего допроса не носили физически насильственного ха- рактера, в отличие от методов следователей, о которых мне позже рас- сказывали другие заключенные и о которых свидетельствовали синя- ки, открытые раны и поломанные кости. Застенков, о которых многие говорили, я не видел. Через несколько дней, в мою камеру привели других арестантов, и под конец нас было шесть человек в таком маленьком помещении, что ночью мы могли лежать на полу только плотно один рядом с дру- гим. За все время заключения в Бадене, с сентября по декабрь, нас ни разу не вывели на свежий воздух, и поэтому окно без стекла было даже приятно, пока не наступили холода. Мы также ни разу не могли сме- нить белье или одежду. Как я был одет при аресте, по летнему, так меня и повезли дальше. В те дни, когда была баня, наше белье и одеж- ду брали уже утром для дезинфекции, и мы иногда должны были си- деть до полудня в костюме Адама, дожидаясь нашей очереди, а затем нас вели по длинному коридору в подвал, где было нечто вроде бани, и разрешали помыться 15 минут. 5-го марта мой следователь сообщил мне, что допросы не дали материалов, чтобы предать меня военному суду, и что для дальнейше- го следствия я буду отправлен в Киев. Меня посадили в “черного во- Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 193 рона” и отвезли в местечко Нейнкирхен, в 60 километрах от Вены, где составлялись этапы для отправки в Союз. Через несколько дней я был присоединен к транспорту арестантов, который шел через Будапешт, Чоп и Стрый на Львов. До Чопа мы ехали в итальянских вагонах, ко- торые были внутри разделены проволочной сеткой на три части: в се- редине находились четыре вооруженных солдата, а место для арестан- тов было с каждой стороны разделено нарами, так что нас там поме- щалось по десять человек внизу и по десять наверху; можно было то- лько сидеть, а ночью лежать, вставать и говорить запрещалось. Лежать надо было лицом к часовым, а для того, чтобы повернуться на другой бок, надо было спрашивать разрешение. Еда состояла из хлеба и селе- док. В вагоне было очень холодно, а мне при выезде выдали только совсем старую шинель; в пути я отморозил себе ноги. Во время бес- сонных ночей я прислушивался к разговорам часовых; эти солдаты ничего не имели общего с прежним, так хорошо мне знакомым типом солдата, у них не только были совсем другие интересы и заботы, но и язык их был совсем иной и совершенно бессмысленно переполнен ру- гательствами и непристойными выражениями. Можно было подумать, что это случайно в этой маленькой группе, но позже в лагерях и в по- ездах я наблюдал тот же грубый язык, даже среди детей. Таким образом, мы ехали целую неделю до Чопа, где нас пере- садили в русские вагоны для перевозки скота. В нашем вагоне было 80 человек, но не было надзирателей и можно было себя чувствовать сво- боднее, хотя и производились постоянные проверки. Через Карпаты мы ехали только днем, а ночью стояли на стан- циях, так как в то время на Украине шла повстанческая борьба и быва- ли случаи, что повстанческие организации нападали на поезда и осво- бождали арестантов. Ночью поезда были окружены солдатами, которые все время стреляли для отпугивания предполагаемых нападающих. Во Львове наш этап был размещен по баракам, уже переполнен- ным пленными и так называемыми “добровольными переселенцами”. Это были семьи, члены которых находились в ссылке, и “доброволь- но” выбранные ими места для переселения были или степи Казахстана, или Сибирь. В бараках были также молодые парни, частью почти еще дети, которые “добровольно” ехали из Венгрии на работу в шахты Донбасса. Через несколько дней, наш этап был сформирован и направлен дальше на Киев, куда мы приехали через 36 часов. Там нас посадили в «черных воронов» и начали развозить по тюрьмам. Меня высадили в так называемой внутренней тюрьме МВД на улице Короленко и отвели в одиночную камеру в подвале. Дневной свет туда не проникал, но ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 194 зато день и ночь горела сильная электрическая лампа, и кровать была нарочно поставлена так, чтобы этот сильный свет был в лицо спящему, руки надо было оставлять поверх одеяла. несмотря на сильный холод. Режим был очень суровый, кругом была абсолютная тишина, тюрем- щики говорили только шепотом и каждые пять минут заглядывали в оконце в двери. Днем можно было сидеть, но прислоняться к стене запрещалось, ходить же по камере я не мог из-за больных, отморожен- ных ног и поэтому должен был сидеть, как статуя, на кровати. Там ме- ня подержали около двух недель, в так называемом карантине, тюрем- ный врач приходил каждый день лечить мои ноги. Затем меня перевели в другую камеру, где уже было два ареста- нта. Каждую ночь нас вели на допрос. После отбоя, когда мы только что собирались спать, открывалась дверь, шепотом произносилась пер- вая буква фамилии, надо было наскоро одеваться и по команде воору- женного солдата идти к следователю. Также и мой следователь в Киеве не применял ко мне никаких физически насильственных действий; у него был другой метод: в тече- ние целых месяцев он почти каждую ночь заставлял меня сидеть в сво- ей канцелярии до пяти часов утра, при этом он часто совсем мной не занимался, читал газеты, принимал подчиненных и т.д. В конце кон- цов, я так ослабел от недостатка сна, что почти не мог ходить. Тогда следователь разрешил мне спать два часа днем, но это было больше теоретически, так как часто в это время нас вели на «прогулку»: для этого был специальный двор, окруженный высокими стенами по кото- рому надо было молча ходить один за другим, наверху был помост, на котором стоял вооруженный тюремщик. Во время бесконечного сиде- ния по ночам в канцелярии моего следователя, я мог убедиться, что с другими так «хорошо» не обращались, как со мной; из других поме- щений часто слышались крики и стоны, иногда женских голосов, мои товарищи по заключению много раз возвращались с допросов с синя- ками на лице, а один из них совершенно потерял слух от ударов по голове. В противоположность следователям тюремный персонал дер- жал себя корректно, врачи были объективны и даже любезны. Продо- вольствие было намного лучше, чем в Баденской тюрьме, и даже было удовольствие, а именно — пользование прекрасной тюремной библио- текой, в которой даже было несколько библиографических редкостей. В нашей камере нам случайно удалось узнать интересную ста- тистическую цифру: один из арестантов демонстративно не исполнил приказаний тюремщика, тот пожаловался начальству, и к нам в камеру пришел полковник. В большом волнении он начал выкрикивать угрозы и, между прочим, заявил нам: «Не думайте, что мы не сможем укро- Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 195 тить вас, у нас таких, как вы, тридцать миллионов в лагерях, и мы на- ходим средства держать их в очень спокойном состоянии». Такое за- мечание официального и хорошо осведомленного лица заставляет много думать на тему гуманности. Несмотря на все свои старания, мой следователь не мог найти никакого материала против меня, кроме моей деятельности на Украине в 1917-1919 гг.; мое дело было отправлено в Москву. По прекращении допросов я несколько оправился, мои товарищи по заключению все время менялись — одних предавали военному суду, других отправляли на сборный пункт этапов в Сибирь, а освободившиеся места быстро пополнялись новыми арестантами. Скоро и меня отправили на сбор- ный пункт в «Лукьяновку». Там я попал в большую камеру, где было больше тридцати человек, главным образом евреи из интеллигентных профессий. Они уже раз отбыли наказания, были освобождены и опять арестованы по тому же самому обвинению. Позже я встречал в лагерях много таких арестантов, приговоренных второй раз за то же самое «преступление». В лагерях также много было людей, которые действи- тельно добровольно вернулись на родину, поверив перспективам и обещаниям, которыми их заманили. Их или арестовывали сейчас же по вступлении на советскую территорию, или оставляли на свободе, а затем через год или позже все равно арестовывали, обвиняя их под каким-нибудь предлогом в шпионаже. Среди бесчисленного количест- ва таких «преступников» я видел разных инородцев, которые ни слова не знали по-русски, много китайцев из Манчжурии, бежавших при наступлении туда японцев и обвиняемых в шпионаже для японских военных властей, эскимосов, тувинцев — о сих последних я раньше даже не знал. Всех их осуждали на судебном процессе, проводимом весьма быстро и только для виду, иногда даже допускался официаль- ный защитник, но его речь скорее была обвинением, чем защитой. В «Лукьяновке» режим был несколько легче, можно было в лю- бое время спать и разговаривать друг с другом. 17 июля 1949 г. меня неожиданно повели в канцелярию тюрьмы; находящийся там подпол- ковник дал мне маленькую бумажку и приказал прочитать и подпи- сать. Это был приговор ОСО, так называемого Особого Совещания, коллегии из трех лиц, уполномоченных московскими властями назна- чать наказания без суда, которые никто не имел права изменять: реше- ния ОСО были безапелляционны. Приговор был на 25 лет заключения в ИТЛ, т.е. в исправительно-трудовых лагерях, за что — не было обоз- начено ни одним словом, а в рубрике “гражданство” вместо австрийс- кого стояло «бесподданный». В моем 73-летнем возрасте это был про- сто смертный приговор; на мое замечание, что в отношении подданст- ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 196 ва графа заполнена неправильно, подполковник резко ответил, что ОСО не ошибается. Мне не оставалось ничего более, как поблагода- рить за то, что мне приказывают дожить до ста лет. На это подполков- ник уже добродушно решил меня утешить и сказал: «Да вы не беспо- койтесь, приговор не имеет для вас практического значения, больше пяти лет вы все равно в лагерях не выдержите». Обогащенный этими новыми сведениями о жизни в Советском Союзе, я в мрачном настроении вернулся в мою камеру. Теперь я уже был осужденный преступник, без прав, без надежды, даже мое авст- рийское подданство было совершенно беззаконно от меня отнято; не- смотря на то, что в Австрии было всеми признанное правительство. Мне только оставалось ждать этапа в ссылку. В августе меня отправили в Москву на сборный пункт для эта- пов «Красная Пресня». Этапы составлялись там быстро и секретно. Ночью, как всегда в Союзе, нас вызвали по фамилиям, вывели в кори- дор тюрьмы, солдаты азиатского типа заставили нас совершенно раз- деться и начали обыскивать, выкидывая на пол содержимое наших мешков и чемоданов. Затем, приказав нам как можно скорее все уло- жить, нас вывели на тюремный двор и оставили там стоять до утра. Рано утром нас еще несколько раз пересчитали и повели к вагонам (ветка железнодорожной дороги была проведена до тюрьмы); по обеим сторонам стояли шпалеры солдат с автоматами наготове и с большим количеством собак на привязи. Позади солдат стояла толпа любопыт- ных, которые провожали нас криками: «Фашисты, враги народа, лакеи капиталистов» и т.д. С этими напутствиями нас погрузили в вагоны для скота по 80 до 100 человек в каждый, и дальше все пошло, как обычно, включая постоянные проверки. Куда нас везли, нам не было сказано, но иногда в щели вагона мы видели названия станций и знали, что мы по дороге в Сибирь. Езда тянулась более трех недель и, наконец, нас привезли в но- вооснованный маленький город Тайшет, находящийся приблизительно в середине между Красноярском и Иркутском на сибирской магистра- ли Москва-Владивосток. От станции до лагеря мы должны были идти пешком около 5 километров. Конвой принял нас от железнодорожной охраны, и тут мы в первый раз услыхали команду, которую потом слышали каждый день: «Становись по пяти, берись за руки, шаг в сто- рону — стреляю без предупреждения». Тайшет был главным сборным пунктом для этапов в так называ- емые спецлагеря с особенно суровым режимом. Несколько сот лагерей вдоль железной дороги Тайшет — Лена относилось к этой категории и подчинялись центральному управлению в Тайшете. Хотя в приговоре Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 197 ОСО было обозначено, что я — заключенный в исправительно- трудовых лагерях, где порядок был совсем другой, чем в особых закры- тых режимных лагерях тайшетского района, меня оставили в Тайшете. Так как в то время ссылка в Сибирь шла очень напряженным ходом и поезд за поездом день и ночь подвозили на сибирскую магис- траль все новые и новые контингенты арестантов, тайшетский сбор- ный лагерь был переполнен. Наш этап поместили в столовой, и я спал на столе, а большая часть людей лежала на грязном полу. Там я про- был больше двух месяцев; наступила осень, и нас посылали бригадами по 25-30 человек, как даровых рабочих, копать картофель на полях, а при возвращении в лагерь вечером обыскивали и отнимали каждую найденную картошку. Пока стояла хорошая погода, было не так плохо работать, а когда начались дожди, стало тяжело. Хотя нас перевели из столовой в барак, но печей не топили, одеял у нас не было, и наша одежда служила нам и одеялом, и матрацем, и подушкой; приходилось не только спать во всем мокром, но и утром выходить в таком виде снова на работу. Люди начали хворать. Вскоре меня перевели на заго- товку топлива; в моем возрасте и после долгих месяцев тюрьмы и эта- пов это была очень тяжелая работа. Таким образом, прошел весь октябрь, сибирская зима уже начи- налась, но теплой одежды нам не выдавали, и мы все еще ходили в летней, как приехали. В лагере было также отделение для женщин, их там было около 600, и их также заставляли работать. Несмотря на работу, поверки и строгий режим, жизнь в лагере была все же легче, чем в тюрьмах, и надзиратели и конвойные не были придирчивы. Лагерь был окружен забором в три метра высоты, поверх которого была протянута колючая проволока. В каждом углу была на- блюдательная вышка, на которой день и ночь стоял вооруженный де- журный. Несмотря на надзор за каждым шагом арестантов, в октябре бы- ла попытка побега. Пять человек из нашего лагеря были отправлены на грузовике на земляные работы, для чего им выдали железные лопаты. Этими лопатами они убили обоих конвойных, сильно ранили шофера, и, сбросив его с машины, умчались на ней полным ходом. Шофер из последних сил дополз до лагеря и доложил о случившемся. По телефо- ну немедленно были вызваны из Красноярска и Иркутска команды войск НКВД со специально дрессированными собаками. Так как Тай- шет находится посредине между этими городами, команды, идя друг другу навстречу, окружили местность, в которой находились беглецы. На третий день их поймали: за неимением бензина они продолжали бегство пешком; трех из них застрелили, а двух остальных так избили, ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 198 что их отправили в лазарет прежде, чем предать суду. Во время моего пребывания в других лагерях было еще несколько таких попыток, ко- торые кончались безуспешно. В тайшетском районе это вообще было безнадежно, так как все свободные жители были обязаны доносить ближайшему лагерю, если они видели незнакомого человека, и полу- чали за это довольно крупные награды. У беглеца могла быть только возможность жить в лесах и кормиться охотой, если у него было ору- жие, и то только летом, зимой же о бегстве нельзя было и думать. В конце октября дошла и до меня очередь переехать из сборного лагеря в постоянный. В этом лагере жили раньше японские военноп- ленные; возможно, что они нарочно привели его в полный беспорядок. Окна в бараках были побиты, двери сломаны, не было ни столов, ни лавок, пекарня не работала, так что несколько недель нам вместо хлеба давали муку, размешанную в горячей воде; колодезь тоже был испор- чен, и на весь лагерь привозили только одну бочку воды в день. Здесь жизнь была много тяжелее, чем в Тайшете. Среди арестантов было много уголовных преступников, у которых была своя внутренняя ор- ганизация и которые очень враждебно относились к нам, политичес- ким или, как они нас называли, «фашистам». Персонал был также сов- сем другого рода, чем в Тайшете. Каждый раз, когда кто-нибудь из них проходил мимо, будь это хоть двадцать раз, все арестанты должны были вставать. Только уголовные этого никогда не делали, против чего не возражалось — это были «свои люди». Работа здесь была на каме- ноломне и главным образом — погрузка камней в вагоны. Погода ста- новилась все холоднее, а мы все еще были в летней одежде и рваной обуви, люди отмораживали себе ноги, а в санчасти было место только на десять человек. Больных продолжали гонять на работу, бригадиры, т.е. начальники рабочих бригад, назначались управлением лагеря из уголовных, так как они не знали жалости и заставляли выполнять бо- льше всего работы, что было самое важное для начальства лагеря. Летом в лагере не было сделано запаса топлива, и несколько бригад отправили на рубку леса, в том числе и меня. Срубленные де- ревья люди должны были нести в лагерь, хотя в лагере для этого были волы и лошади. Два раза в день была поверка, при которой надо было стоять на морозе полчаса и дольше без движения. В конце января я заболел скорбутом и острой дистрофией и пер- вого февраля 1950 года был отправлен в госпиталь. Первое впечатле- ние по прибытии было весьма своеобразно. Нашу группу больных, среди которых было несколько с высокой температурой и, вероятно, с воспалением легких, привели во двор больницы, где заставили раз- деться и начали обыскивать. Продержав нас более получаса раздетыми Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 199 на морозе и с босыми ногами на снегу, нас повели в баню, одежду от нас отобрали и дали нам легкие халаты и домашние туфли. В такой мало подходящей для сибирской зимы «обмундировке» нас повели через дворы и больничные бараки. Больница была переполнена, и нас поместили там, где еще были свободные места, не обращая внимания на род болезни: люди со внутренними болезнями попали к пациентам с венерическими болезнями, туберкулезные к страдающим желтухой и т.д. Как это ни странно, меня поместили в барак, где были женщины с маленькими детьми, так называемые «мамки», весь персонал был иск- лючительно женский. До поздней ночи там стоял крик и плач детей, зато весь барак был в большой чистоте и порядке, и сестры относились очень внимательно. Тут я пробыл весь февраль, пока всех женщин не перевели в другое место; персонал переменили на санитаров, главным образом, из уголовных преступников, они были очень ленивы и грубы и часто бра- ли себе половину порций, предназначенных для больных. Врачи были также из арестантов, но большей частью знающие и внимательные. К сожалению, заведующей больницей была жена одного из надзирате- лей, у нее было образование фельдшера, но зато партийный билет. Она приходила в бараки только для того, чтобы выписывать людей из бо- льницы по собственному вдохновению, только мельком взглянув на них, и люди часто возвращались в лагерь в худшем состоянии, чем были при поступлении в больницу. Меня она также признала здоро- вым и хотела выписать из больницы, но выяснилось, что я заразился желтухой от лежавшего рядом со мной больного. Меня оставили в бо- льнице, и даже довольно надолго, так как, несмотря на большое коли- чество больных желтухой, не было соответствующих лекарств, и лече- ние было предоставлено природе, которая во всех случаях оправдала себя. В конце апреля пришел из Москвы приказ выписать в лагеря всех старых людей и в будущем принимать только так называемых категорийных, лечить их и как можно быстрее возвращать на работу. На этот раз меня послали в другой большой лагерь, около 800 человек, предназначенный специально для чахоточных, хотя я никогда в жизни не страдал легкими. Кроме меня, там было еще несколько здоровых арестантов; начальник лагеря, придя по какой-то причине в ярость, заявил нам один раз, что мы сюда присланы не для отдыха, а чтобы больше отсюда не выходить, и чем скорее мы отправимся на тот свет, тем лучше для советского государства. Было ясно, что был расчет нас заразить туберкулезом. ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 200 Начальник лагеря был большей частью пьян, цель его была — заставлять как можно больше работать, чтобы потом доложить свои успехи начальству. Его правая рука, так называемый нарядчик, рас- пределявший людей на работу, был молодой уголовный преступник и настоящий садист, который выжимал из арестантов последние силы. Когда его покровителя перевели в другой лагерь, его также команди- ровали в другое место и по дороге его нашли повешенным в вагоне. За время моего пребывания в лагере было еще три убийства. Комендант, вторая важная особа после нарядчика, тоже из арестантов, был извес- тен, как «стукач», т.е. доносчик, и два арестанта, на которых он донес, проломили ему голову, когда он спал после обеда. Другого стукача, просто из арестантов, убили топором. Этот случай был типичен в лаге- рной жизни: хотя люди шли на продажу своих товарищей из-за выгод, которые они за это получали. Третий случай убийства носил другой характер. Как уже было сказано, во времена Сталина и Берии было общим правилом перемешивать в Тайшетских спецлагерях политичес- ких арестантов с уголовными. Это было дополнительным наказанием для «врагов народа», как нас, политических, официально называли. Преступные элементы были объединены между собой, имели своих тайных руководителей и своеобразную, весьма суровую дисциплину. Нормальным наказанием за ее нарушение и за споры между собой был нож. Каким образом они переправляли в лагерь ножи, несмотря на то, что каждого при входе детально обыскивали, осталось для меня загад- кой, но факт тот, что все они были вооружены большими ножами. Во- обще они гордились своей профессией, особенно те, которые принад- лежали к «высшей ступени» бандитов. Как мне рассказал один из них, в воровской профессии есть 30 разных категорий, начиная с мелких карманных воров и кончая разбойниками и убийцами. Кроме ножей, у них всегда были карты, и, несмотря на запрет, они играли почти все ночи напролет в азартные игры. Бригадиров, т.е. надзирателей они дер- жали под угрозой мести в случае доноса, а также и стража их побаива- лась. В карты многие проигрывали свою одежду до последней нитки, а затем крали у других. Иногда, как последнюю возможность выиграть, проигравшийся ставил человеческую жизнь на карту — в случае прои- грыша он обязывался убить какого-нибудь человека, неприятного для их организации, будь это арестант или сам начальник лагеря; такие случаи бывали много раз, так как если проигравший не выполнял свое- го обязательства, организация уничтожала его самого. Я сам был сви- детелем, как проигравший должен был дать пощечину оперативному офицеру, что он и сделал, хорошо зная, что ему за это грозит тяжелое наказание. Один раз политический арестант получил от родственников Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 201 пакет, в котором было пальто. Оно очень понравилось тайному руко- водителю уголовных, и получателю было немедленно предложено «подарить» пальто бандиту. Он отказался и был в ту же ночь убит, а пальто бесследно исчезло. Убийцу не нашли, да, вероятно, на самом деле и не искали: уголовные были для надзирателей «свои люди», ко- торые считали лагеря своим постоянным местом жительства. Также и в этом лагере людей применяли вместо упряжных жи- вотных: кроме топлива, требовался материал для столярной мастерс- кой, и для доставки его из леса были составлены специальные бригады по 12 человек на сани. В течение всей зимы они должны были возить, запряженные в сани, без дорог и по колена в снегу, дрова и тяжелые балки из леса в лагерь, иногда на расстоянии нескольких километров. Разумеется, туберкулезные умирали, как мухи, а когда врач попробо- вал освободить некоторых из них от такой работы, его самого сняли с должности и отправили в лес. Начальство просто заявило, что мы на то и присланы сюда, чтобы живыми не выйти. Было в лагере и одно отрадное событие: среди арестантов был один профессиональный артист, организовавший очень хорошую тру- ппу. Хотя женские роли исполнялись мужчинами, но и для этого на- шлись таланты. Этот артист был типичный представитель добровольно вернувшегося на родину русского эмигранта. Два года его оставили жить на свободе и, несмотря на то, что он очень корректно держал себя в отношении советских властей, его арестовали на основании трафарет- ного обвинения в шпионаже, для которого был изобретен предлог. Его артистическая карьера в лагере закончилась несколько трагикомич- ным, но типичным для условий в Союзе случаем. Один раз, приготов- ляя какую-то сцену, он разложил на полу старые газеты, и в этот мо- мент на подмостки взошел так называемый опер, оперативно уполно- моченный представитель государственной безопасности, обязанность которого была следить за настроением и поведением не только ареста- нтов, но и персонала. Не успел он сделать шаг вперед, как сразу отско- чил в сторону, закричав, как ошпаренный: на полу лежала газета с портретом Сталина, и опер наступил ногой на его усатое лицо и неча- янно оскорбил «Величество». Бедного артиста немедленно сместили и послали в рабочую бригаду, а театр закрыли, так как опер упорно по- дозревал, что это унижение «отца народа», как тогда всегда называли Сталина, было подготовлено нарочно. Кроме этих типичных штрихов, не могу не прибавить еще не- сколько других, пережитых мною в лагере. В начале 1953 года к нам прислали восемь новых надзирателей. Это были молодые люди, только что закончившие свое комсомольское образование. Они были очень ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 202 строги с нами, постоянно ругая людей, не встававших, когда они про- ходили мимо. Но при проверке они долго не могли установить количе- ство арестантов; потом выяснилось, что они не могли правильно сло- жить записанные цифры, а ведь это были не какие-нибудь отсталые ученики, а представители советской молодежи, избранные для ответс- твенной работы. Малая, но характерная черта в отношении народного образования, о котором столько похвальных статей в советской прессе. К общей системе управления лагерями относятся также награды для следователей за каждого преданного ими суду «преступника», признавшегося в своей «вине», и награды солдатам за каждого застре- ленного при попытке к бегству арестанта. При выходе бригад на рабо- ту арестанты должны брать с собой так называемые «запретки», т.е. колы с прикрепленными к ним надписями «запретная зона». На месте работы конвой расставлял эти «запретки» вокруг рабочей бригады и за их линию нельзя было выходить. Один шаг за «запретку» считался попыткой к бегству, и конвой стрелял без предупреждения. Я был сви- детелем трех случаев, когда конвойные нарочно ставили людей в это положение, чтобы получить награду (кроме денег, им еще полагался за это дополнительный отпуск). При лесных работах срубленные деревья иногда падали своими вершинами за «запретку»; двое человек, обру- бая с них ветви, перешли во время работы за запретную линию без всякого намерения бежать и были застрелены на месте. Третий случай был еще хуже: конвойный сам приказал арестанту собрать ветви, ле- жавшие за запретной зоной, и как только он сделал шаг за «запретку», выстрелил в него. К счастью, он был плохой стрелок и только ранил арестанта, тем не менее, рана была тяжелая, и только благодаря стара- ниям прекрасного хирурга, который тогда был в лагере, жизнь этого молодого арестанта была спасена. Хотя вся бригада подтвердила оперу злой умысел конвойного, арестантам, конечно, не поверили: люди в форме могли делать, что угодно, а двуногие существа с номерами ка- торжников даже не считались людьми. Начальство часто состояло из ярых чекистов, без образования, без морали и без души. Верхи требовали от них сурового обращения с «врагами народа», и только этим они могли отличиться и сделать карь- еру. От одного врача в военной форме я сам слышал гордую фразу: «Я, прежде всего, чекист, а потом только врач». В лагерь каждые три ме- сяца приезжала медицинская комиссия для распределения арестантов по категории, т.е. на работоспособных и инвалидов; после осмотра, произведенного этим врачем-чекистом, занимавшим высокий пост, количество работоспособных всегда сильно увеличивалось, а также и его успех у высшего начальства. Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 203 К сожалению, в медицинской профессии иногда встречалась не- которая непорядочность со стороны самих арестантов: при тяжелой жизни в лагере уж очень было для многих заманчиво освобождение врачей от работы. Таким образом, будучи больным, я один раз попал в руки врача, который на самом деле оказался совсем не доктором меди- цины, а доктором права. В другом случае ветеринар выдавал себя за врача — он прекрасно лечил коров и свиней в лагере, а когда к нему приходили лечиться люди, надо сказать, что он все-таки был очень осто- рожен и от всех болезней давал лекарства из одной и той же бутылки. В ночь на 5-е марта 1953-го года нас разбудили продолжитель- ные и громкие гудки все паровозов на станции вблизи лагеря. Вскоре в бараки пришли дежурные надзиратели и пояснили нам причину этого шума — умер Сталин. Мы должны были встать и простоять пять ми- нут молча в доказательство нашего горя по этому поводу. Но не успела стража выйти из барака, как начали обсуждать эту весть, не обращая внимания на стукачей; все выражали надежду, что теперь наше поло- жение изменится; при постоянном напряжении нервов заключенные стали наивны, как дети, и хватались за всякую тень надежды. Но нас постигло горькое разочарование — правда, новое правительство объя- вило амнистию, но только для «своих» уголовных, а нас, политичес- ких, она не касалась. Тем не менее, смерть Сталина была слишком крупным событием, чтобы не повлиять на настроение арестантов. В большом лагере в Норильске, около устья Енисея, в Воркуте около Печоры и на юге в Караганде вспыхнули открытые восстания, которые были кроваво задушены войсками МВД, по старому сталинскому ме- тоду. Но жертвы героических повстанцев все же дали результат для всех заключенных, особенно активно боролись с лагерной админист- рацией в разных лагерях норильчане. Правительство забеспокоилось и выслало уполномоченных из Москвы в лагеря. Они созвали нас на со- брание и заявили, что считают нас людьми и что наши просьбы будут рассмотрены; были также произведены некоторые реформы в нашей жизни. Номера, которые мы столько лет носили на спине и на ногах, были сняты, и также решетки с окон, бараки перестали запирать на ночь. Начали платить за работу, конечно, по очень низкому тарифу и с предписанием высокой нормы, но все же можно было улучшить про- питание, так как в лагерях стали продавать продукты. Особенно важно было разрешение писать раз в месяц письма родным, раньше мы имели право писать лишь два раза в год, но эти письма почти никогда не до- ходили, а теперь их стали пропускать. В 1954 году мы вновь обрели надежду с появлением указов об освобождении малолетних, т.е. тех, которым при аресте еще не было ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 204 18 лет, и старых свыше 65 лет. Время шло, но указы не проводились на практике, пока не выяснилось, что для освобождения малолетних тре- бовалось разрешение лагерной администрации, а так как карьера заве- дующих зависела от успешной работы их бригад, начальники лагерей не хотели отпускать молодежь. Что касается старых, для них требова- лась так называемая «актировка», то есть решение специальной меди- цинской комиссии, которая, вероятно, имела тайное указание очень строго выбирать кандидатов на освобождение. В нашем лагере из 65 человек актировали только 9, в том числе и меня, но это не было осво- бождением, так как вскоре пришел из Москвы приказ «временно» ос- тановить освобождения, указы оказались только пропагандой, только очень малое количество людей было действительно освобождено. Все же некоторая нерешительность и колебание в отношении обращения с заключенными ясно чувствовалось, но сталинские тради- ции, интересы и привычки лагерного персонала сильно тормозили по- пытки провести новый курс. Это также характерно и вообще для всей линии советского правительства после смерти Сталина. После указов в лагерях была объявлена новая реформа: была введена категория «не конвоированных», а именно арестантам, кото- рым уже недолго оставалось отбывать срок заключения, разрешили ходить на работу без конвоя. Правда, они должны были выполнять очень высокие рабочие нормы, но могли распределить свое время в течение дня, как хотели. Эта мера позволила нам сделать совсем новые наблюдения: можно было войти в общение со свободным населением, с которым до сих пор нельзя было сказать ни слова. При этом выяви- лись совершенно для нас неожиданные факты. Свободное население буквально бросалось на всякий род продуктов и одежды, которые то- лько можно было купить у арестантов. В этот период я был поочеред- но в пяти разных рабочих колоннах, и везде была одна и та же картина: иногда свободные люди просили у арестантов кусок хлеба. В деревнях большая часть домов была без всякой обстановки, только в углу лежа- ла куча соломы, нигде не было хозяйственных построек или сараев для домашних животных, да и самые дома были в плачевном состоянии. В это время правительство начало открыто критиковать ошибки и недостатки сталинской эпохи, и XX-й партийный конгресс даже от- менил Особое Совещание (ОСО), но это были больше теоретические дискуссии, и в практической жизни мало что изменилось. Руководя- щий слой в Союзе был и остался учеником Сталина, организатора все- могущества государства и строжайшего надзора и слежки. Это наслед- ство перешло на его учеников, которые переименовали его в «переход к коммунизму», а самих себя в «прогрессистов». Психическое и мате- Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 205 риальное состояние, к которому сталинская система привела большую часть народа, дает возможность его преемникам манипулировать в отношении народа громкими фразами, лозунгами и заманчивыми обе- щаниями, но на самом деле действовать соответственно своему внут- реннему убеждению. Народ в Советском Союзе не имеет права гово- рить, а может только повторять то, что ему приказывают. Помимо этих глубоко внедренной системы, также и свойство характера различных народностей Союза облегчают его руководителям политическую экви- либристику. Вся разнообразная масса азиатских народностей все еще находится на очень низкой степени культуры — с ними нет надобнос- ти долго разговаривать, достаточно отдавать им приказания и следить за их исполнением. Хозяин страны, великорусский народ, который веками нес на своих плечах всю историю России, и теперь представля- ет собой основной фундамент, на котором большевизм уже больше сорока лет старается воздвигнуть свое здание. Едва ли правильно утверждать, что масса русского народа настроена коммунистически. Из всех моих многочисленных наблюдений у меня сложилось впечат- ление, что крестьянская психика независимого землевладельца по- прежнему преобладает в русском народе, но сталинская система так образцово его дисциплинировала, что он держит про себя свои истин- ные мысли и убеждения и никогда их открыто не высказывает. Народ давно привык подвергаться с громадным терпением различным произ- водимым над ним экспериментам и повиноваться государственной власти без всякого сопротивления. Для этого необходимо одно только условие — эта власть должна быть своя собственная, русская, так как, кроме крестьянской психики, у каждого типичного русского есть еще одна психологическая черта — он прирожденный властолюбивый им- периалист. Веками он подчинял себе все новые и новые народы и об- ласти, он, конечно, гордится иметь своей собственностью такое колос- сальное государство. Большевики предусмотрительно и искусно идут навстречу этому мировоззрению. Москва, историческая столица Вели- короссии, также и их столица, из которой они властно повелевают всей, только номинально федеративной территорией так называемого Союза Советских Социалистических Республик. Руководящая идея русского коммунизма — всемирная революция под руководством Мо- сквы — и первенствующая роль России в коммунистическом мире звучат как новый громадный шанс для увеличения и распространения сферы власти России. Столь увлекательные перспективы будущего составляют забывать тяжесть настоящего, поэтому процент великорус- ских политических заключенных в лагерях был самый незначитель- ный. Свободолюбивых народностей — украинцев и кавказских племен ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 206 — недостаточно по численности, чтобы что-нибудь предпринять, их слишком основательно преследовали и продолжают держать под над- зором. Таким образом, преемники Сталина получили благоприятное для них наследство и, хотя у них нет той силы воли и того авторитета, они гибко лавируют в борьбе с современным духом, оставаясь в дейст- вительности непоколебимо верными своему учителю и его учению. Прошло два года после смерти Сталина, а жизнь в лагерях шла своим чередом, хотя и была несколько легче. Уголовные элементы немного присмирели, лагерный персонал был менее строг, и в 1955 году мы в первый раз после многих лет праздновали Пасху. Общими усилиями мы устроили в бараке своего рода часовню и с глубоким настроением пропели «Христос Воскресе» - это было и для нас пер- вым, хотя пока еще слабым, но все же воскресением из мертвых. После службы в двух бараках было приготовлено разговенье; для нас это все имело громадное значение — мы снова начали быть людьми. После объявления указов об освобождении малолетних и ста- рых, так и не выполненных на практике, прошло уже немало времени, и современный дух требовал от новых правителей чего-то нового. Они нашли подходящий рекламный трюк — исправление проступков, со- вершенных по указанию Берии, обвиняя его после того, как он был застрелен, в произволе и несправедливости. Советская пресса провозг- ласила широкую реформу, но долгое время ничто не шевельнулось, и в нашей судьбе не было никакого реального изменения. Наконец, в апреле 1956 г. в наш лагерь приехал начальник целой Тайшетской группы лагерей. Он собрал всех нас и выступил с длинной речью о том, что коммунистическая идея побеждает весь свет, и при этом особенно подчеркнул «небывалый гуманизм советской власти» и ее заботы о развитии народного благосостояния и обеспечения всех прав культурных людей. В доказательство этого советского гуманизма он сообщил нам, что специальная комиссия будет объезжать лагеря и освобождать арестантов. Наученные горьким опытом, мы ему не пове- рили, но в мае 1956 г. комиссия действительно начала объезжать желез- нодорожную линию Тайшет-Лена, вызывать арестантов за лагерную зону и проверять акты; скоро она приехала и в наш лагерь. Комиссия эта работала очень регулярно по восьми часов в день и ежедневно допра- шивала от 60 до 80 человек. Допрос был очень короткий и формаль- ный, было ясно, что судьба каждого арестанта была уже решена зара- нее в Москве и полномочия комиссии были только фиктивны. Кроме рекламы для своего гуманного отношения, правительство хотело изба- виться от большого количества инвалидов в лагерях, которые уже бо- льше не приносили никакой пользы. Комиссия освободила довольно Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 207 большое количество арестантов, но многим только уменьшила срок заключения, а некоторых вообще не вызвала. Также не вызвали и нас, иностранных подданных и бесподданных; нам сообщили, что наше дело будет рассматривать другая комиссия. Пришлось опять ждать и надеяться, и вот в августе 1956 г. нео- жиданно пришел приказ отправить все не советских граждан в лагерь, находившийся близ главного лагерного управления. Там мы предстали перед той же комиссией, которая три месяца тому назад заявила нам, что она не компетентна рассматривать наше дело. Это тоже типичное явление в советской официальной жизни — по тем же самым вопросам каждый день может быть от высшего начальства совсем другое пред- писание, чем накануне. Это естественное последствие гипертрофии работы всемогущего и за всем наблюдающего центра. Сталин все ре- шал сам, и его метод продолжает применяться — в результате получа- ется чрезмерный бюрократизм, одеревенелый формализм и абстракт- ная общность всех мер, без принятия во внимание местных и соответс- твенных данному случаю особых условий и свойств, столь различных на такой колоссальной территории. В итоге вся государственная ма- шина идет скрипучим и хромающим ходом, о чем, конечно, нигде не упоминается; наоборот, газеты все полны похвал настоящих больше- вистских приемов и энергии правителей государства. То, что только еще запланировано для будущего, нормально рекламируется, как уже достигнутое. Продукция, как правило, опубликовывается в старых, меньших единицах мер, которые официально уже давно отменены, но цифры в пудах выглядят гораздо внушительнее, чем те же количества, приведенные в тоннах. Упомянутая комиссия сделала нам короткий, формальный до- прос. Часть арестантов из нашей группы освободили, но предложили им выбрать себе местожительство где-нибудь в Союзе, а тем, у кого были там родственники, было приказано ехать к ним. Меня спросили только о личных данных и заявили мне, что после освобождения я дол- жен остаться в Союзе, так как я родился на русской территории; с та- ким решением я ни в коем случае не мог согласиться. Хотя комиссия и поздравила нас с освобождением, но управле- ние лагеря произвело основательную поверку и отправило нас на стан- цию под особым конвоем. Мы снова вернулись в наш прежний лагерь и должны были там жить, как и раньше. Через некоторое время меня снова вызвали в управление лагеря и опять предложили выбрать себе местожительство в Союзе. Я катего- рически заявил, что я австрийский подданный и желаю вернуться в Вену. Тогда допрашивающий меня офицер начал мне доказывать, что ОСОБА У КОНТЕКСТІ ІСТОРІЇ 208 я бесподданный, так как эта квалификация проставлена в приговоре ОСО (Особое Совещание, давно уже отмененное). Во время этого раз- говора перед ним лежал мой акт, и я видел, что там был документ о моем гражданстве, присланный австрийским правительством. В конце концов, он сказал мне, что я должен ждать решения из Москвы. Решение это заставило себя ждать, но, наконец, пришел приказ отправить меня в Потьму, где был сборный лагерь для освобожденных. Потьма находится в Мордовской республике в 450 километрах на вос- ток от Москвы. Из Тайшета я ехал туда 6 дней, но на этот раз в пасса- жирском вагоне, и мог смотреть в окно на окрестности: везде были те же бедные крестьянские дома и почти нигде не было видно хозяйст- венных построек. Переезд в Потьму еще далеко не был разрешением ехать за гра- ницу. В лагере было несколько десятков людей, которые жили там уже второй год, а были и такие случаи, что оттуда людей возвращали обра- тно в лагеря или переводили в так называемые инвалидные дома. Эта перспектива меня больше всего пугала, так как там мне бы пришлось окончить мое существование далеко от моих родных и от всех возмож- ностей культурной жизни. С конца сентября до половины декабря я должен был сидеть в Потьме, не зная, какая судьба меня постигнет. После долгих и тяжелых лет в ссылке это было очень тяжелое и удру- чающее испытание для нервов. Мы, «свободные», продолжали жить в лагере и подвергаться поверкам. Потьма — большой населенный пункт, и здесь можно было наблюдать, насколько снабжение населе- ния продуктами нерегулярно и плохо организовано; род товаров боль- шей частью совершенно случаен и не соответствует требованиям рын- ка на товары широкого потребления. В течение трех месяцев моего пребывания в Потьме, я, например, несмотря на все мои старания, ниг- де не мог получить сахару, и все население было в том же положении. Тем временем этапы шли за границу; поехали немцы, поехало много австрийцев, а 17 декабря заявили даже туркам, которые ждали в Потьме уже полтора года, что их высылают в Быково, последний ла- герь перед отправкой за границу. А я все еще ждал. Велико было мое удивление и счастье, когда утром того дня, когда выезжали турки, из Москвы пришел приказ добавить и меня к их этапу и также отправить в Быково. В Быкове также были люди, ждавшие уже целыми месяцами окончательного решения правительства; были и тут случаи отправки назад в лагеря. Нас разместили в доме, где когда-то помещался фельд- маршал Паулус, командовавший германской армией под Сталингра- дом. Дом был окружен забором, а у ворот стояли часовые, но без авто- Тинченко Я. Спогади військового міністра УНР 209 матов. В Быкове я хотел купить хоть какой-нибудь теплой одежды, но, несмотря на то, что Быково — предместье Москвы и там было больше 20 магазинов для таких товаров, в декабре месяце ни в одном из них нельзя было получить зимних вещей. Факт сам по себе незначитель- ный, но характерный и встречающийся на каждом шагу в том или дру- гом роде, пополняя общую картину условий жизни в советском раю. Через три дня после того, как меня привезли в Быково, счастье, наконец, улыбнулось мне, и пришло разрешение на выезд в Вену. Этим я обязан твердому настоянию австрийского правительства, кото- рое по просьбам моей дочери в Вене много раз посылало обо мне за- просы, прилагая все документы, доказывающие мое австрийское поддан- ство; как я узнал впоследствии, на первый запрос Москва ответила, что я «добровольно вернулся на родину». 21-го декабря 1956 г. нас повезли автобусом в Москву; два часа нас возили по городу, чтобы показать нам его, а вечером посадили в вагоны; этим кончилась моя «экскурсия на восток», и притом довольно дальний — от Тайшета до Москвы больше 6000 километров. Путешест- вие в удобном спальном вагоне было совсем иное, чем в свое время из Австрии в Союз, но и на прощанье нас не оставили без надзора, и в пути нас сопровождали два офицера МВД. Мы выехали на Брест; окрестности по этой линии, где проезжает много иностранцев, имели совсем другой вид, дома и прочие постройки выглядели совсем иначе, чем бедные деревни внутри страны. 22-го декабря я переехал через польскую границу и покинул Советский Союз, а 23-го декабря 1956 года был уже в Вене. Довелось мне в 81 год, после восьми лет в ссыл- ке, отпраздновать Рождество в кругу семьи и старых друзей. Кончилась эта своеобразная страница моей жизни, и кончается мой рассказ, в котором я привел подлинные факты, ни приукрасив, ни исказив их. Как и везде на свете, есть идеалисты и в Советском Союзе, но пока принципы человеческого достоинства и гуманности, так высо- ко возносимые там в теории, и то, что существует там на самом деле и практикуется на каждом шагу, — представляет собой ножницы, далеко и широко расходящиеся своими концами. Уже давно нет на свете ни Сталина, ни Берии, но сталинизм не только еще жив, а даже и весьма актуален. Примітки 1 Див.: Тинченко Я. Генерал Олександр Греків: військова діяльність і доля // З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. – 2001. – № 2. – С. 343-415.

Спогади військового міністра УНР генерала Грекова

Репозитарії

Схожі ресурси