Зрачки солнца. Автобиографическая повесть. Искусство и гражданская война (Глава 18)
Збережено в:
| Дата: | 2010 |
|---|---|
| Автор: | |
| Формат: | Стаття |
| Мова: | Ukrainian |
| Опубліковано: |
Інститут мистецтвознавства, фольклористики та етнології iм. М.Т. Рильського НАН України
2010
|
| Назва видання: | Студії мистецтвознавчі |
| Теми: | |
| Онлайн доступ: | http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/43494 |
| Теги: |
Додати тег
Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
|
| Назва журналу: | Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| Цитувати: | Зрачки солнца. Автобиографическая повесть. Искусство и гражданская война (Глава 18) / К. Редько // Студії мистецтвознавчі. — К.: ІМФЕ НАН України, 2010. — № 2(30). — С. 82-130. — укр. |
Репозитарії
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine| id |
irk-123456789-43494 |
|---|---|
| record_format |
dspace |
| spelling |
irk-123456789-434942013-04-30T03:04:12Z Зрачки солнца. Автобиографическая повесть. Искусство и гражданская война (Глава 18) Редько, К. Архів 2010 Article Зрачки солнца. Автобиографическая повесть. Искусство и гражданская война (Глава 18) / К. Редько // Студії мистецтвознавчі. — К.: ІМФЕ НАН України, 2010. — № 2(30). — С. 82-130. — укр. 1728–6875 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/43494 82-311.6“1918/1920” uk Студії мистецтвознавчі Інститут мистецтвознавства, фольклористики та етнології iм. М.Т. Рильського НАН України |
| institution |
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| collection |
DSpace DC |
| language |
Ukrainian |
| topic |
Архів Архів |
| spellingShingle |
Архів Архів Редько, К. Зрачки солнца. Автобиографическая повесть. Искусство и гражданская война (Глава 18) Студії мистецтвознавчі |
| format |
Article |
| author |
Редько, К. |
| author_facet |
Редько, К. |
| author_sort |
Редько, К. |
| title |
Зрачки солнца. Автобиографическая повесть. Искусство и гражданская война (Глава 18) |
| title_short |
Зрачки солнца. Автобиографическая повесть. Искусство и гражданская война (Глава 18) |
| title_full |
Зрачки солнца. Автобиографическая повесть. Искусство и гражданская война (Глава 18) |
| title_fullStr |
Зрачки солнца. Автобиографическая повесть. Искусство и гражданская война (Глава 18) |
| title_full_unstemmed |
Зрачки солнца. Автобиографическая повесть. Искусство и гражданская война (Глава 18) |
| title_sort |
зрачки солнца. автобиографическая повесть. искусство и гражданская война (глава 18) |
| publisher |
Інститут мистецтвознавства, фольклористики та етнології iм. М.Т. Рильського НАН України |
| publishDate |
2010 |
| topic_facet |
Архів |
| url |
http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/43494 |
| citation_txt |
Зрачки солнца. Автобиографическая повесть. Искусство и гражданская война (Глава 18) / К. Редько // Студії мистецтвознавчі. — К.: ІМФЕ НАН України, 2010. — № 2(30). — С. 82-130. — укр. |
| series |
Студії мистецтвознавчі |
| work_keys_str_mv |
AT redʹkok zračkisolncaavtobiografičeskaâpovestʹiskusstvoigraždanskaâvojnaglava18 |
| first_indexed |
2025-07-04T01:55:46Z |
| last_indexed |
2025-07-04T01:55:46Z |
| _version_ |
1836679584190300160 |
| fulltext |
архІВ
82
примірник вона передала до Центрального
державного архіву літератури й мистецтва
в Москві, другий – до Центрального дер-
жавного архіву‑музею літератури й мисте-
цтва в Києві, третій подарувала українсько-
му мистецтвознавцеві Дмитру Горбачову.
Пропоновану публікацію частини авто‑
біографічної повісті К. Редька здійснено
за примірником, який зберігається в архіві
Д. Горбачова. Це 18‑й розділ – «Мистецтво
і громадянська війна», у якому відтворено
події 1918–1920‑х років, коли К. Редько пе-
ребував у Києві. Автор точно відбив загаль-
ну атмосферу тривожних часів міжвлад-
дя, іноді оживляючи розповідь яскравим
етюдом з натури. Навіть моторошні епізо-
ди громадянської усобиці він умів подати
крізь призму художнього бачення, що трохи
пом’якшує оголену жорстокість реальності.
Особливу цінність розділу надають до-
кументальні свідчення про мистецьку атмо‑
сферу тих часів. Автор з об’єктивністю хро-
нікера відтворює характер стосунків нової
влади і митців, яскраво й емоційно змальо-
вує окремі епізоди праці над замовленнями
нових господарів. У цій оповіді раз по раз
виникають образні психологічні характе-
ристики митців, з якими стикався К. Редько
в Києві.
Публікації, де вперше було викорис-
тано матеріали щоденників і автобіогра-
фічної повісті К. Редька, з’явилися на-
прикінці 1960‑х років. У 1972 році журнал
«Всесвіт» опублікував спогади художника
про П. Пікассо. Парадоксально, що про жи-
вого тоді П. Пікассо «згадував» уже помер-
лий Редько. 1974 року в Москві побачила
світ книга: Климент Редько. Дневники.
Воспоминания. Статьи / Составитель и
ав тор вступит. статьи В. И. Костин. – М.,
1974., яка містить також окремі розділи
з по ві сті «Зіниці сонця». Частини повісті
було опуб ліковано в московському журна-
лі «Смена» у 1987 ро ці, журналі «Україна»
1988 року, у книзі «Українські авангардис-
ти як теоретики і публіцисти» в 2005 році.
Пропонована пуб лікація містить повний
текст 18‑го розділу «Зіниць сонця» на від-
міну від значно скороченого тексту цього
розділу, уміщеному у виданні 1974 року.
Вступление в Киев войск с красным
знаменем коммунистической партии озна-
меновал вскоре объявленный праздник –
день Красной Армии. Народные массы
всего пролетариата и крестьянства должны
знать: только Советская власть, Красная
Армия – подлинные выразители и защит-
ники бедноты от класса капиталистов.
Победоносность оружия Красной Армии
должна быть выражена средствами искус-
ства. Нужно, чтобы все площади и улицы
отобразили в монументальных размерах,
в динамических формах, в ярких цветах
борьбу с белыми врагами: помещиками,
генералами и попами. Нужно показать,
как возрастают силы Красной Армии с
освобождением каждого города и дерев-
ни. Показать на плакатах, что Красная
Армия – оплот и первый удар мировой
революции. В этот день, выходя органи-
зованно на улицы, надо чтобы каждому
было весело смотреть на наше искусство,
пусть все почувствуют в нем историчес-
кое значение Красной Армии. Она залог
полного торжества и светлой будущнос-
ти, объединяющей все народы под зна-
менем Маркса и Энгельса, под знаменем
Ленинского 3‑го Интернационала.
ЗРАЧКИ СОЛНЦА
аВтоБиоГраФиЧеская ПоВестЬ
Климент Редько
ИСКУССТВО И ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА (Глава 18)
УДК 82‑311.6“1918/1920”
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
83
Враги в лице контрреволюции уже хоро-
шо знали, что полученные нами лозунги –
не пустые слова.
Украинская Академия Художеств долж-
на приспособиться, подчиняясь поста-
новлениям учреждений коммунистичес-
кой власти. Принять участие в создании
плакатов приглашены все художники. По
выполнению заказов, как центр, исполь-
зуется помещение Академии Художеств.
Состав профессиональных сил разбива‑
ется на группы с одним ответственным
художником в каждой. Заведующие хозяй-
ственной частью доставляют нам сколько
угодно красок, кистей и кипы белого полот-
на. Работа закипает, творческое вообра-
жение разгорается. Революция опьяняет.
Борьба за коммунистический идеал чело-
вечества зажигает чувства энтузиазмом.
Мной овладели мелодии, испытанные
в Петрограде в день Первого Мая на
Зимней площади. В сердце какого автора‑
живописца родилось тогда это новое огнен-
ное солнце, которое он от имени рабочих
водрузил на площади так, чтобы через него
рождался новый мир.
Я взял кусок фанеры. И в той мастер-
ской, откуда был удален петлюровским
профессором, в несколько часов соста-
вил гимн‑эскиз. В моём произведении
выступили творцы революции в лице ра-
бочего, крестьянина и красноармейца. На
следующий день под знаком пятиконечной
красной звезды, серпа и молота для письма
разостланы полотна. День Красной Армии
начал получать воплощение в существу-
ющих направлениях искусства и в единой
воле правящей партии.
Кто же они – эти скромные молодые
и уже сложившиеся мастера? С кем по
выполнению государственного заказа
счастливые обстоятельства позволили
встретиться и испытать дарование в кол-
лективном устремлении? С кем предсто-
яло встретиться и учиться друг у друга,
вкладывая приобретенный опыт в новую
ступень нашего развития? С кем надлежа-
ло стремиться к единой мечте – испытывать
глубокие наслаждения культуры, быть
награждённым результатами удававше-
гося достижения в искусстве? Кто носил
самые гордые идеалы современности?
Кто был самый отличный из нас, какая пле-
яда воплотителей выдвинулась в формах
искусства, выражая великую революцию?
Молодые энтузиасты, таланты и герои. Кто
они, повинующиеся массам – воспеваю-
щие их и ведущие к добру, к красоте?
На выполнение общественного заказа
явился Вася Чекрыгин. – Из принципа, –
сказал он мне при первой встрече, – не
желаю заходить в мастерскую Академии.
Меня интересуют плакаты, а не ученичес-
кие полотна, написанные с обнажённой
натурщицы.
В этот период Чекрыгин проявлял себя
более как мыслитель‑теоретик, чем живо-
писец. Он продолжал близко дружить с де-
коратором Исааком Рабиновичем, который
создал к празднику огромного размера
замечательный кубический плакат.
С первой же встречи мое внимание
привлёк Зёма Никритин. В нём постоян-
но чередовалась серьёзность и улыбка.
Худенький, с черными блестящими глаза-
ми. Неудивительно, что к нему с особенным
вниманием относился Максим Горький.
С солидным и любезным видом хлопочет
Шифрин. Нервно работает ответственный
начальник одной из передовых групп –
Богомазов. Часто слышится имя Прахова.
Над огромным стилизованным конём ре-
волюции работает Рабичев. С большой
лёгкостью Хвостенко рисует украинские
типы на фоне орнаментальных подсол-
нухов. Смело и беспорядочно театрально
фантазирует Петрицкий. Рыбак, со всем
порывом темперамента, со всем знани-
ем формального прогресса живописной
культуры Парижа пишет для арки фигуры
пролетариата. С шумом дает о себе
знать ревнивый, размашистый и на вид
неряшливый, но упорный Минчин. Чарует
лиричностью и достоинством Тышлер, с
большой энергией, с раздувающимися но‑
здрями, как у породистого скакуна, мчит-
ся женственный Челищев к высоким до-
стижениям искусства. Выступает со всем
академическим авторитетом Кричевский.
Не устоять в пределах профессорских обя-
занностей при академии графику Нарбуту.
У большевистского котла особо выделя‑
архІВ
84
ется группа М. Бойчука. За молодыми бой-
цами, созданными на главенство, актив-
но следуют художники Седляр, Падалка
и другие, сплоченные в идее украинского
национального творчества.
Работа кипела над первым государ‑
ственным заказом, какого ни при одной
власти столица Украины не знала. Помимо
вышеупомянутых имен, ко дню Красной
Армии работало большое количество дру-
гих художников и учеников.
Праздник должен быть всенародным,
и поэтому к работе были привлечены
силы ещё из другого сектора: скульпторы,
архитекторы, артисты театров, музыканты
и поэты, писатели.
Для работ по оформлению некоторых
правительственных зданий были установ‑
лены лестницы пожарных команд. Как
всегда, не хватало ещё одного дня – по-
следнего. Над выполнением плана работа-
ли всю ночь. На утро город преобразился.
Изобразительное искусство торжествовало
в сюжетах борьбы и чисто декоративных
украшениях:
– Искусство – широким массам народа,
искусство – на улицы.
Мы все стали ещё больше учиться, как
нужно выявлять новые социальные за про‑
сы быта. Перед нами возникали проб лемы
искусства организации пространства, для
которых крышей является бесконечное
небо.
День праздника – смотр наших про‑
фессиональных сил. Это праздник синте-
за. Кто‑то из нас грубо в плакате изобра-
зил буржуев, жарящихся в кастрюле. Но
революция, жестоко расправляющаяся с
классовыми врагами, рядом вывешивает
другой идиллический плакат каких‑то ав-
стралийских птиц, мирно сидящих на
ветках и созерцающих красоту природы.
Центральная улица Крещатик – во власти
самого передового авангарда живописцев.
Здесь, в противоположность Софийской
площади, почти нет сюжетных элементов.
Поперёк улиц параллельными рядами ви-
сят разноцветные в оригинальных фор-
мах скомпонованные стяги. Эстетика
абстрактных форм. Элементы кубизма,
но не машинная динамика футуризма.
Данный район украшений был выполнен
группой под руководством художницы
Экстер и Меллера.
Смотрю на изменившееся лицо Киева.
Давно ли здесь был убит немецкий глав-
нокомандующий Эйхгорн. Еще не засыпан
след брошенной бомбы у входа в здание
Украинской рады. У городской Думы не
убран ещё опрокинутый памятник убито-
му Столыпину. С шеи бронзовой статуи не
снята толстая петля. Предпринята сложная
работа по снятию с высокого шпиля над
крышей городской Думы золотого арханге-
ла Михаила с мечом и щитом в руках.
– Как решено в революционном ко-
митете озаглавить это место – красным
флагом или звездой, – спрашивают про-
хожие. Привычный взгляд отмечает исчез-
новение памятника Александру ІІ с баре-
льефом верноподданных, с барельефом
Великороссии и Малороссии. Памятник ис-
чез, словно игрушка. Сметена с площади
и статуя Ольги. Перед красными знамена-
ми победного торжества, организованного
рабочими массами движущихся колонн, в
день Красной Армии должны быть снесены
все препятствия угнетённых всего мира – в
победе коммунизма.
Так роскошно, блестяще и шумно, под
революционные песни и музыку, прошёл
праздник событий будничных дней, рас‑
крывающих, чем даётся победа.
– Между прочим, – говорит мне Анна
Сергеевна, – хотя теперь зима и никто не
ездит в Дарницу, но я хотела бы побродить
по лесу. Вы большой любитель природы,
Клим Николаевич, не хотите ли поехать?
Я дружил с этой бесстрашной женщи-
ной. Поедем с удовольствием, – говорю в
ответ, – Дарница не так уж далеко. Затем
там сейчас не только пустынный лес, там
многочисленное население. Туда так же
часто ходит трамвай, как здесь по улицам.
Едем. О да! Природа не знает граждан-
ской войны. Глядя на снежное поле, можно
ли подумать, что под ледяным слоем лежат
трупы людей. Возможно ли это? Когда мы
вот только что миновали шумный базар со
всеми доказательствами товарного пред-
ложения и спроса. Верно, уж по привычке
не спрашиваешь, почему так много бродит
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
85
по базарной площади людей в солдатской
одежде. Эти люди за годы войны испытали
всё. Стали невольными грабителями и во-
рами. Они воевали за царя, гетмана, от-
стали от Петлюры и гуляют, как дети, пока
не попадут в ряды сознательной советской
дисциплины.
– Не веришь мне, – кричит один из них
своему товарищу, – на, возьми мое заря-
женное ружье и стреляй в меня.
– Хорошо же, я убью тебя как собаку.
И второй товарищ берёт ружьё к прицелу.
Отстаивающий честность своих слов ста-
новится на коротком расстоянии от дула,
выпрямляется, гордо поднимает высоко
голову и, не обращая внимания на толпу,
приказывает:
– Стреляй! – товарищ задумывается и
опускает ружьё.
– Ага! Значит собака теперь ты! – гово-
рит обидевшийся недоверием своего това-
рища.
– Думал, испугаюсь!
Мы пока свидетели простой солдатской
шутки. Иначе говоря, это игра в миниа‑
тюре от избытка сердечных чувств – игра
в смерть.
После этой сцены не прошло и часа, и
о ней можно легко забыть. Трамвай оста-
новился в нужном для нас месте. Анна
Сергеевна весело переходит дорогу.
В Дарнице она знает не только все улицы,
но и дома. Что же это? В недоумении, ста-
раясь быть спокойным, показываю моей
спутнице на труп, лежащий посередине
улицы. И тотчас же беспокойный взгляд
улавливает ещё двух человек впереди.
Вид новых убитых еще ужаснее. Мёртвым
телам даже снег не оказал милости – цели-
ком не погрёб их под собой.
Где же мы! Зачем же здесь стоят дома,
зачем же ходят здесь и равнодушно
смот рят эти люди – словно так и нужно.
Впрочем, нашей целью были не обследо-
вание окрестности Киева и анализ дей-
ствия людей, а простая прогулка в лес. Но
впечатление от увиденной картины было
очень гнетущее, тяжёлое.
Мы уже немало с Анной Сергеевной
совер шили прогулок вместе. Она расска‑
зы вает мне свое пережитое, и часто испы‑
тывая искренность её чувства, подкупаю-
щую простоту, я хочу решиться выйти из
моего весьма сдержанного к ней отноше-
ния. С туманом в голове, с опьянением ду-
маю и анализирую, но женщина, привлека-
ющая жадные взоры мужчин, для меня –
источник, из которого я не пью, а смотрю
и слушаю его.
По пустынной санной дороге мы углубля-
емся в лес. И чем дальше, тем более не-
проницаемой становится тайна покрытых
мхом стволов. Что если, нехотя думаю про
себя, вдруг из‑за стволов, как из‑под за-
навеси, нам преградит дорогу блуждаю-
щая шайка одичалых людей или разведка
красных войск, а то и засевших поблизости
петлюровских банд. Но стоит ли думать о
самом страшном. Допустим, эти люди мо-
гли бы обойтись с нами и не как стая вол-
ков. И я машинально беру мою спутницу
под руку. В пространстве остро чувствуются
громадины леса; и так же остро я чувствую
теплоту, хранимую в нас. Что ж, пойдём
ещё дальше или уже довольно. Лес стал
редеть. Навстречу нам хлынуло столько
ослепительного света, что мы не могли
сразу отличить вспыхнувшую пулемётную
стрельбу. По лесу торжественным эхом
широко раскатился гул орудий и разбудил
застывший воздух. Но это было всё же да-
леко.
Видим раскинувшееся поле и побли-
зости маленькую деревню. Нам туда не-
зачем. Возвращаемся в сторону Дарницы
уже по другой дороге – надеемся найти
наш трамвай. Как будет легко снова уне-
стись в город, до нашего слуха доносится
стук топора. Кто это – дровосек или соору-
жается укрепление? Следы ведущей доро-
ги исчезают. Открывается вид на широкий
овраг. На дне протекает речка. Не стран-
но ли: там в лесу, далеко от жилищ, всюду
незапятнанная природа, а здесь спиной к
дереву, как живой, сидит убитый человек.
И мы слышим не одиночный стук топора,
а их уже несколько, жители Дарницы мир-
но рубят дрова. С ними дети. И никто из
них, казалось, кроме нас не видит весь
овраг от края и до края с противополож-
ной стороны, никто не замечает кладбища
трупов. Мертвецы разуты – кто в одном
архІВ
86
белье, а вот сплошная масса – груды голых
тел. Голые белые, синие и красные. Во мне
возникает взгляд художника, и я захвачен
этим никогда невиданным сочетанием
человеческого тела и форм его органов,
затерянных, перемешанных чистым сне-
гом, хранящим нетленно признаки павших.
Давно ли на улицах голодного Петро града
собаки рвали трупы лошадей? А здесь, где
косили пулемёты, они слетаются со всех
дворов и, должно быть, человеческое мясо
кажется их вкусу нежней всякого другого.
Увлечённые хищной операцией, собаки и
между ними стаи ворон не замечают, ког-
да мы проходим вблизи от них. Мясная еда
послана им необъяснимыми путями. Они
ничуть не смущаются тем, что объекты их
питания те же существа, которым они горя-
чо преданы. Не будет ли теперь им сужде-
но жить так до тех пор, пока они не пере-
едят всех людей.
– Идёмте, довольно, – хватает за руку
меня Анна Сергеевна. – Лучше не останав-
ливаться и не смотреть на этот ужас. О чём
же думают здешние жители! Какое безраз-
личие. В какое время мы живём. Где же
Правительство! – со слезами восклицает
моя спутница.
Правительство! Но кто скажет, надолго
ли овладели Киевом большевики. Знаем ли
мы, как и в каком составе сил расположены
сейчас воюющие стороны. И знаем ли мы,
что сможем беспрепятственно вернуться
сегодня в город. И если вернёмся, то под
какое правительство? Без оглядки назад!
Советская власть энергично вела про-
паганду, вводя через партийный аппарат
постановления о коренном социальном пе-
реустройстве. Шёл интенсивный учёт клас-
сового состава населения и материальных
средств. Новыми организационными сила-
ми проводилась общественно‑культурная
работа. И этот подъём горел в непосред-
ственном тылу позиций и на полях битвы.
При таком лихорадочном действии, ор-
ганизации революционных сил и беспо-
щадном подавлении противного течения,
казалось, об уходе коммунистов не могло
быть и речи. Советская власть не выпус‑
тит из рук столицы Украины. Создался
какой‑то момент, что большевики стали
эвакуироваться, но тактически или стра-
тегически на полях сражений была снова
победа, и город с тремястами тысяч людей
стал опорой красных бойцов.
Художники знали и убедились на деле,
что только у правительства большевиков
для нас всегда есть работа. Уверенные яви-
лись в губернский военный Комиссариат
получить заказ к празднику Первого Мая.
Молодой комиссар спрашивает товарищей
художников, понимают ли они, какая ответ-
ственная, большая, творческая работа
должна быть выполнена ими?
– Получите столько материала, сколько
нужно будет для украшений по выполнению
нашего плана. Вы знаете, какие здания у
нас и как они должны быть оформлены.
День Первого мая – день трудящих-
ся всего мира. Значение торжества, этот
день впервые получил начало не у нас,
а в Чикаго двадцать девять лет назад.
Товарищу комиссару ответ дали по су-
ществу. Люди мы все молодые. Быстро
разбились на группы сообразно количеству
районов. На следующий день наша артель
заняла помещение Печерского ипподрома.
Эта огромная часть города, прежде напо-
ловину аристократическая и пролетарская,
принадлежала нам. Накануне я до поздней
ночи делал у себя эскизы. На одном из
них – красивый всадник на вершине по-
лукруга саблей рассекает чёрную стихию.
Плакат получился самый большой у меня.
Коня и всадника далеко можно было разо-
брать. Он был в позе наивысшего напря-
жения, весь устремлён вперёд. Вокруг всю
плоскость я залил игрой цветов. Плакат
вышел яркий. Красок у нас было сколько
угодно – я пользовался ещё умеренно.
Талантливый Вайсблат, наш товарищ
в коллективном соревновании, восприни-
мал взаимную интенсивность и тонкость
чувств, действовавших в нас интуитивно,
мы постигали цветную концепцию Матисса.
С ненасытным упоением принялся я ри-
совать кистью головы людей величиной в
мой рост. Земледельцев, молочниц и типы
различных профессий. Так же появились у
меня птицы и цветы. В постижении натуры
фантазия работала в состоянии какой‑то
расслабленности и того ощущения, когда
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
87
в детстве лепишь что‑то ещё вроде из ба-
ловства или, пожалуй, можно сравнить это
с различными танцами.
Идея и размах работы меняются. Все,
конечно, должно быть отдано дню Первого
Мая. И творческая природа вдруг внуша-
ет желание чертить на фанере знаки с
закрытыми глазами. Я делаю это и полу-
чаю высокое наслаждение. Получаются
напряжённые чистые линии, выраженные
композиционно так, как их продиктовал за-
ряд нервного тока. Это можно сравнить с
музыкантом, играющим с закрытыми гла-
зами. Разница только в том, что средства,
действующие на восприятие чувств, иные
и не всякий может получить одинаковое
эстетическое наслаждение: слушая музыку
и в той же степени любуясь отвлечённым
рисунком.
– Для чего вы выводите такую пляску
чистых линий? – спрашивают товарищи. –
Для испытания подсознательного чув‑
ства, – смеясь, отвечал я. Если хотите,
это просто прекрасное упражнение и для
развития силы и гибкости руки. Сколько
же было тогда испорчено нами фанеры.
Рисовать с закрытыми глазами, какая неле-
пость, порча материала, какие получаются
грубые и бессмысленные вещи. И всё же
данный опыт показал, кто обладает лучшей
техникой и подлинным творческим увлече-
нием, если с закрытыми глазами способен
выразить некий художественный смысл.
По соседству с нашей группой над тем
же заказом, но для другого района рабо-
тали другие художники. По причине того,
что нас отделяла одна стена, с открытым
широким проходом и между нами была
сущест венная разница – в смысле сорев-
нующегося состава сил, у них возникла
к нам с самого начала глухая вражда. Мы
заканчивали работу, а у них она двигалась
гораздо медленнее.
После внезапно вспыхнувшей словес-
ной перебранки, юноша атлетического сло-
жения из враждебной группы схватил поле-
но и хотел ударить им одного из наших то-
варищей, отличающегося острым языком.
Момент, и мы почти остолбенели. Атлет,
и к тому же с тяжёлым поленом идёт на
безоружного. Казалось, он искалечит на-
шего товарища и понесется в бешенстве
на нас, под злой хохот своей компании.
А если бы он оказался в затруднительном
положении, то за ним последовала бы вся
группа. Но на наше счастье мы все вмиг
отметили смелость и благородство по-
ступка: один из нашей группы, Грановский,
выступил вперёд. Он не искал, какой
предмет ему взять в руки. Ему достаточ-
но было уверенности в свои железные
мускулы. Противники вцепились взгляда-
ми. Зачинщик почувствовал превосходство
Грановского, идущего на него с одними
сжатыми кулаками. Затевавшему драку,
стыдно, как же теперь его авторитет в гла-
зах своих единомышленников – может по-
страдать! Противники стали расходиться и
маневрировать на расстоянии, подготов-
ляя столкновение.
Всех нас поразила смелость безоружно-
го нашего товарища и ослабляюще подей-
ствовала на врага.
– Обойдусь и я без полена, – подчёрки‑
вает вид нападавшего. И затем мы видим,
как в один миг Грановский бросился напря-
мик, выхватил полено из руки противника
и, отбросив его сторону, произнёс:
– Ну, а теперь, трус несчастный, что
будешь делать? Тот, оказавшись дураком,
оцепенел – гневный взгляд пытался отсто-
ять свое поражение. Но продолжать напа-
дение, значит окончательно превратиться в
ничтожество. За нашим интеллектуальным
превосходством, как группы, прибавился
фактор физический.
Мы принялись за доставку плакатов
на места. Следуя за подводами, весело
пели. Пели от сознания, что для всех лю-
дей выполняем работу, необходимую как
пища. Наши плакаты мы везли в военные
учреждения.
Народные типы, созданные мной, кра-
совались на каменных воротах, а красный
всадник увенчал стену у входа в воен-
ную школу. Во время трудной развески,
вышло одно неудобство, характеризующее
привычку старого быта:
– Господа, – произнёс один из наших ху-
дожников, – красного всадника надо укре-
пить прочно, чтобы его не снёс первый же
порыв ветра.
архІВ
88
– Как, – изумлённо возразил коммунист
из школы, принимавший наши украше-
ния, – мы думали к нам приехали с плака-
тами товарищи, а не господа.
Конечно, в группе художников находи-
лись и господа, произносившие это обра-
щение в течение гражданской войны ещё
долгое время. Господам, безусловно, хоте-
лось остаться в этом господстве, а пока они
зарабатывали на революции. Всё же наш
товар с господским запахом, выставленный
на солнце на виду народных масс, пленял
цветами там, где постоянно угнетало всё
серое и грязное.
Вскоре один из наших товарищей Вайс‑
блат, принимавший самое активное учас-
тие в выполнении заказа к 1‑му Мая, умер
от туберкулёза. Его ушедшая жизнь, родив-
шая в ту весну изумительно яркие цвета –
выраженные в простых строгих формах,
хранит и теперь к нему, как к живому, самое
нежное и горячее восхищение. Худенькая
фигура юноши Вайсблата в под нявшуюся
бурю революции послужила ей на пользу
и служит до сих пор тем, что его живущие
товарищи, храня о нем память, работают
и будут работать вдохновенно, служить ей
в искусстве до конца своих сил.
Последние дни наших встреч соприка-
сались с музыкой на симфоническом кон-
церте, в опере «Фауст».
– Я слушаю композицию, – говорил
Вайс блат тоном, переполненным глубоко‑
го смысла. Затем в другой раз, встретив-
шись в саду, мы горячо обсуждали бес‑
смертную Шехерезаду. В этот день вечером
давали концерт, в программе: «Прометей»
Скрябина. Но Вайсблат на нём уже не при-
сутствовал.
У выхода из театра я заметил группу
малознакомых мне лиц, среди которых
находился Павел Челищев. С ним вместе
мы несколько раз рисовали в академии.
Челищев показался мне возбуждённым.
Мы смотрели друг на друга, взаимно
угадывая открывающийся смысл наших
натур. Вскоре представился случай: мы
очутились вместе, прохаживаясь по ули-
це, говорили друг другу приятное, но не
забыли и раскритиковать каждый себя.
Одним словом, отмечено было очень мно-
го серьезных недостатков. Надо их исправ-
лять, но как? Конечно работой и работой
над собой. Незаметно и сладко пролетел
этот необыкновенный час беседы – восхо-
дящий до невыраженного вслух объяснения
в любви. Наша дружба началась с момента
этой прогулки. Оставаясь наедине, я думал‑
мечтал о Павле Челищеве. Он хорошо ри-
совал и, главное, смело. В нём виден был
мастер, ищущий и должный превосходить.
Теперь мы вчетвером работаем над
скромным заказом: борьба с туберкулезом.
Смысл работы доказывает, до какой степе-
ни должна быть улучшена жизнь – верней-
шее средство сохранения людей. А пока
что культурное просвещение было не даю-
щим внутреннего результата.
На одном плакате следовало написать:
пейте кипячёное молоко. Наш старший
художник Богомазов человек семейный,
выполняя этот плакат, иронизирует – было б
хотя сырое ежедневно. У него ребёнок.
Нормальный подвоз продуктов из де-
ревни прекратился. Молоко достать не так
легко. Кое‑как ещё едим почти один хлеб.
Однако мы вчетвером пишем плакаты,
уничтожаем на них бацилы, микробы и про-
чие невообразимые простому обывателю
вещества. Бичуем неряшливых к чисто-
те, наставляем, как соблюдать гигиену –
истинный прогресс человечества. Очень
достаётся от нас и алкоголизму. Затем пусть
знают все – культура человека определяет-
ся количеством потребляемого мыла.
Из суммы всех мероприятий по здраво-
охранению, мы создаем искусство. Рядом
со мной выполняет свою часть Павел
Челищев. Он работает ловко и упорно, но с
уклоном в технику. Иллюстративную зада-
чу выполняет в стиле журнала Сатирикон.
Эта манера меня отталкивает, но я знаю, у
Челищева нет опыта делать какие бы то ни
было плакаты. Знаю, так же он способен и
преобразиться, если мы будем выполнять
в будущем другой заказ. Мы пишем лихо-
радочно третий день. С каждым новым
плакатом Челищев совершенствуется со
скоростью растущей ржи. Линейная чер-
нота слабеет, и у него появляется больше
полноты и сочности в цвете.
Мастерской является двор. Земля почти
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
89
всюду покрыта травой. За забором гряды
огорода, а дальше маленькие окраинные
дома.
– Давайте‑ка теперь, мы расставим
наши полотна‑плакаты. Посмотрим, как по-
лучилось.
Живо сторона дома, сараи и заборы
приняли на себя листы фанеры.
– Наши плакаты закончены, – объявляет
Богомазов. Деловитым взором обводим
нашу выставку.
– У вас, – говорит мне Богомазов, – по-
лучились самые яркие.
– Да, сознаюсь, красок не пожалел.
Я находился ещё под впечатлением моего
первомайского красного всадника. Власть
ощущений, вызванных работой над ним,
и общность вкуса и декоративного сорев-
нования в выявлении цвета с Вайсблатом,
продолжали развиваться все с большей
полнотой. «Расскажите вы ей цветы мои»,
повторяю я часто мотив из «Фауста». Кого я
люблю, так это искусство. Люблю страстно
эти фанеры, изображавшие туберкулёз, –
губитель жизни. На одном плакате я изо-
бразил участь пьяниц. Вся их душа –
в бутылке с водкой.
– Этот нужно вывесить на видном месте
у Городской Думы, – говорит наш старший
товарищ, Богомазов.
Материал распределён на несколь-
ких площадках. Челищев и я едем на
Бессарабку и Печерск. Несколько плакатов
сдаем в базарную контору. Едем дальше на
Печерск. Улица – пустынная полудорога.
С одной стороны валы киевской крепости.
Мой новый друг, на всё смотрящий сей-
час глазами живописи, не знает ещё, чем
в прошлом для меня были эти грозные
полузаброшенные укрепления. Не знает,
сколько я выстрадал под их прикрытием в
шайке бездомных беспризорных под нача-
лом главаря кривого Ваньки.
Лошадь медленно тащит в гору наши
произведения. Направо в саду – цветущие
деревья. Мы мечтатели живописи. Но я
внезапно под влиянием зрелища. Говорю
ему: как бы я хотел сейчас в этом саду дер-
жать в объятиях девушку. Такое желание
не вяжет ся с любимой живописью. Мой друг
удивлён оборотом результата, вызванного
наслаждением цветущего сада. На минуту
он поглощается какой‑то мыслью и затем,
смотря на меня большими карими глаза-
ми, говорит: «Ай, ай, Клим вот вы какой!».
Я сам серьёзно задумываюсь над тем, что
сказал. Если б я знал, где её встретить.
– Разве нам сейчас нехорошо вдвоём? –
с молчаливой улыбкой как будто спраши-
вает Павел, беспокойно смотря вперед.
Когда въехали в район крепости, я уви-
дел группу знакомых акаций. Здесь поме-
щается фельдшерская школа – когда‑то я
пытался поступить сюда учиться. Напротив
помещается лазарет. Переехав висячий
мост, мы с туберкулёзным материалом очу-
тились внутри двора. Гуляющие больные и
сестры с вопросительным безразличием
рассматривают какие‑то намалёванные
фанеры. Что за диковина? Для чего эти
вещи и куда их?
– Товарищи, Отдел Здравоохранения
устраивает день туберкулёза. Нам, худож-
никам, поручено на основании имеющегося
у нас документа, развесить наши плакаты
в лазарете.
– Что ж, пожалуйста, – отвечает подо-
шедший дежурный.
Так куда же теперь их прикрепить?
Работу, за которую нам платят деньги, не-
удобно приставить куда‑нибудь у дверей.
Будут ходить, может помешать, и работы
повалятся в грязь.
– А вы прибейте её на столбах, – даёт
нам совет возничий. Хорошо, что оказа-
лись электрические столбы. С этого момен-
та начал официально существовать день
туберкулёза. Мы удалились, испытывая
большую облегченность. А неприятная
вещь эта грубая реальность. Она силь-
но бьёт по нервам – по обратной стороне
чувств.
Будем надеяться, что вскоре совет-
ская власть поручит нам другую работу.
Забывая неудобные положения, в глав-
ном мы удовлетворены. У нас была воз-
можность испытать наши силы. С какой
уверенностью мы примемся выполнять
будущую работу. Ценней всего это то,
что она вовлекает в творчество. Никто не
вмешивается, как пишем. Нам доверяют.
И мы не только пишем, мы в то же вре-
архІВ
90
мя ищем, мы революционеры искусства.
Вступаем в его мировой авангард с под‑
держкой и помощью коммунизма.
Согласен ли Павел со мной полнос-
тью? Думаю, нет. В искусстве мы единые.
Оно сделало нас друзьями, но благодаря
советской власти – революции. Челищев
барин – столбовой дворянин. Я же все то,
о чем пытаюсь рассказать на страницах
этой книги. Я пролетарий. Моим богат‑
ством было всегда всё то, чем законно
владели другие. У Челищева отнято всё,
кроме самого главного – жизни. Владея
тем же бесценным даром природы, кото‑
рый заложен в человеческом естестве
Челищева, наступившая революция от‑
крыла для меня все двери настежь и на
благо, на счастье моё и счастье подобных
мне – даёт всё, только учись – трудись!
Она даёт и Челищеву, но он из гордос-
ти не может или не хочет принять. Мы
с Челищевым не разбираем ни сущест‑
венные, ни юридические принципы данной
эпохи. В душе мы только сходимся, когда
он на прощанье говорит:
– Вы серьёзный и сильный художник.
Надеюсь, мы будем друзьями. Приходите
ко мне. Будем часто встречаться и вместе
работать.
– На наши плакаты смотрят сейчас
тысячи людей, – говорю я в ответ. – До сви-
дания. И мы крепко жмём руки.
Весна была в расцвете. Проходя ежед-
невно по большой Васильковской улице,
я привык встречать на ней людей, отли-
чающихся характерными особенностями.
Например, в трамвае работала группа
воров. Они при мне начисто обчищали
карманы, в особенности крестьянам, при-
ехавшим за покупками. Но объявить в ва‑
гоне во всеуслышание: граждане будьте
осторожны, между нами по карманам ра-
ботают воры, я не мог. Эти сильные воору‑
женные бандиты знали меня в лицо и ко-
нечно за донос не оставили бы в покое.
Власть боролась с хищниками, но какие
люди проникали в ее учреждения, контро‑
лировать было трудно, всё же высшая
мера наказания расчищала атмосферу.
А чтобы население знало врагов обще‑
ствен ности – спекулянтов и прочих ещё
не сломленных врагов революции, под‑
ры вающих ее действия, на улицах на каж-
дом шагу расклеивались списки лиц, рас‑
стрелянных по таким‑то мотивам Чека.
Весна всё это знает, знает и то, как мо-
лодой пианист Дубянский – влюблённый в
жену своего друга, на этой почве покончил
жизнь самоубийством. Кто слышал игру
музыканта, не мог не пожалеть погибшего
большого таланта.
Наряду с катастрофическими явления-
ми, в ту эпоху кое‑кто был уверен – будто
революции жить осталось недолго.
Весна, отмеченная 1919 годом, отрази-
ла в нашей жизни светлые явления. Мы
с Челищевым приглашены работать по
устройству грандиозного детского праздни-
ка. В то время, когда взрослые ведут кро-
вавую борьбу, дают ли себе дети отчет, кто
такой адмирал Колчак и генерал Деникин.
Помню в 1904 году, когда я был малень-
ким, проходя по базарной площади, купил
у еврея за полторы копейки портреты: ге-
нерала Куропаткина и коменданта порт‑
Артура Стеселя. Наедине долго рассмат‑
ривал их загадочные лица, а придя домой,
решил уверить мать, что они присутство‑
вали на празднике в нашей школе.
Как дети представляли себе генера-
лов, командовавших белой армией, мне
не представилось случая наблюдать. Но в
периоде их возраста произошёл перелом
и, вместо «Царю небесный» или «Боже
царя храни», они стали петь «Вставай про‑
клятьем заклеймённый».
Для детей мобилизованы лучшие актёры
и музыканты. Известно, что главный центр
праздника будет в купеческом саду с от‑
крытой сценой для симфонических кон-
цертов. В этом саду художникам пред стоит
показать значение Советской власти для
детей. Дети должны знать, как прежде все-
го большевики заботятся о поколении, в
молодых сердцах должна запечатлеться
героическая борьба за идеалы пролетари-
ата. Для них и армия художников разбилась
на группы. Для них мы берёмся сделать
иллюстрации к произведениям знаменитых
писателей. Иллюстрации необыкновенные.
Они представляют книги‑колоссы из листов
фанеры. Каждую такую книгу, поставлен-
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
91
ную перед детьми на сцене, перелистывая,
будет декламировать актер.
Наша работа закипает в помещении
школы. По глиняным горшкам рассыпается
краска, порошок. Разводится столярный
клей. Приготовлены пачки новеньких кис-
тей. Каждый для себя раскладывает на
полу фанеру и с эскиза, набросанного на
клочке бумаги, начинает выявляться карти-
на про жизнь бедного зайчика Александра
Блока. Произведение Блока иллюстрирую
я. Зайчик на первом же листе получил-
ся похожим на откормленного поросёнка.
Зато он радует цветами красок и техничес-
ки выполнен для работы такого временно-
го назначения – слишком хорошо.
Глядя на него, дети скажут, что всё
же это зайчик, и он грызёт лист капусты.
И надо надеяться, с ним примирятся.
Дальшейшее развитие поступков зайчи-
ка пошло у меня много опытнее. Я развил
творческую опьяняющую интенсивность.
Она сопровождается всеми украинскими
и русскими песнями. Удивительно, как они
в такие вдохновенные часы легко возни‑
кают в памяти и легко поются, сколько
же их успелось выучить на земле родной
и повсю ду.
– Когда вы хорошо пишите, – говорит
мне милым голосом жена Богомазова, –
то непременно начинаете петь.
А хорошо ли это? – задаю себе вопрос.
Не отвлекает ли моё пение других и меня
от главного – живописи. Но видно годы
такие. Иначе нельзя. Живопись это песнь
души. Одна плоть. Песнь, как свет, в кото-
рой рождаются цвета.
Наплодил я ещё детям косолапых и
мохнатых медвежат. В заключение, написал
на последнем листе лицо, похожее на пау-
тину, изображающую скупую, злую старуху.
Это портрет. Когда я был совсем малень-
ким, около меня одну зиму возилась такая
старуха. Более всего она была невыно‑
сима постоянным кашлем, сопровождая
его сплевыванием и сморканием в горшок.
При взгляде на эту воспроизведённую
рожу, у всех проходил по коже мороз и
подёргивало члены. Многие принимали
мою старуху за символизированную мо-
нархию. Когда на празднике очередь до-
шла до неё, дружным хохотом разразились
советские дети.
Первую книгу для сбора переплёта мож-
но направить столярам. Весть, что книгу
первым сделал я, живо доносится к дру-
гим группам. Рекорд скорости и добросо-
вестности в выполнении работ побит мной.
Победа стоила затраты сил. Но сколько
их в организме, которому нет ещё двад-
цати пяти лет. На какое же тогда быстрое
восстановление и прогрессивность спосо-
бен молодой организм. Творческий про-
цесс, пережитый над созданием детской
книги, вывел меня на уровень нового со-
знания. Я завоевал область, над которой
достоинство человека – художника будет и
должно трудиться. Нужно быть способ ным,
зрелым, чтоб сказать: я могу творить. Моя
заветная мечта быть художником никогда
не казалась столь возможной и реальной
как теперь.
Великан‑книга родилась на второй год
Октябрьской революции. Только в обсто-
ятельствах тех дней, кажущихся фанта-
зией, создали нам возможность проявить
себя столь лихорадочно и с размахом в
искусстве. Самая культурная часть, про-
водивших передовые течения француз-
ского искусства, оценила мою книгу, как
влияние Руссо и Матисса. Это звучало по-
хвально, но я еще тогда сознался себе, они
были правы не в точном смысле. Создавая
листы, я не следовал доктринам этих живо-
писцев в смысле прохождения дисциплины.
Единственно, что сблизило меня с ними,
это общее ощущение природы, преобра-
женной мною для плакатной упрощённой
техники. Проникаясь настроением поэзии
Александра Блока, я переносился в дет-
ский мир. В нём воссоздавалось простран-
ство вне измерений. Искусство простоты
достигалось без вкладывания научного
знания. Насколько мне удалось, я пере-
жил в этих листах детскую непосредствен-
ность, делающую примитив из искусства
ценным, в смысле претворения видимого и
воображаемого в чистый неподражаемый
оригинал. Сказки, созданные поэтами для
детей, располагали живописца к свободе
наиболее синтезирующей человеческое
естество во всех его периодах развития
архІВ
92
с вечно молодой, неиссякаемой приро-
дой. Это этап внутренней лаборатории ис-
кусства, приведённого в действие духом
времени, в котором рождаются и борются
формы, претендующие на универсальный
объём и выразительность.
С каким охватом и с какими отклоне-
ниями внутри наследственности культуры
укреплялась дружба с Челищевым. Наш
рост, отмеченный теми месяцами исканий,
совершенствования, был отождествлен с
динамичностью социальной войны.
В гражданской битве побеждающей сто-
роне искусство нужно было, как гранаты
и снаряды. Все средства культуры были
централизованы многоликим лицом к фрон-
ту. В этом столкновении наше искусство
создавало картины: женщины с ребёнком,
отдыхающей в тени наклонённых к её
лицу веток яблони. Нас вдохновляет вид
красных яблок, в окружении которых жен-
щина становится ещё более очарователь-
ней, она же и как мать вдвойне объясняет
нам эстетические и физические законы.
Здесь чистая девственная и плодовитая
земля в свете голубых, зелёных и красных
цветов, здесь трава с цветами, птицами.
Нужно видеть и знать всё живое, без кото-
рого глаз созерцателя не мог бы сделать
чёрточки на полотне. Да, это здесь мы
учимся творить, находясь перед загадкой,
насыщенной гармонией, которую наши
условные органы ощущений полностью
никогда не впитывают.
В Александровском саду мой друг, ра-
ботая часами над пейзажем, проявляет
исключительное упорство. Вдали вершина
холма с домами – на переднем плане де-
ревья.
Из всех предыдущих его работ, я не ви-
дел влияния Дерена. Если б современный
мастер мог подойти в данный час и посмо-
треть, как пишет Павел, он бы выразил ему
похвалу. Павел сильно бьётся за строгую,
кажущуюся неискусной форму, – осваи-
ваясь ее жаркими и тёплыми, мягкими то-
нами. Это влияние Дерена. А может быть
французский мастер выразил бы порица-
ние моему другу, сказав: у меня данный
период миновал, зачем же вы стараетесь
повторять его. И всё же, зная деликатную
сущность переживания Челищева, я вос-
хищаюсь его восходящей дерзостью, его
волей, претворяющей серую концепцию в
репродукции Дерена, в живописный тем-
перамент молодого мастера. Его личность
всегда входит в ожесточенную схватку с
те ми препятствиями, которые причиняет
ему неподдающаяся живая сущность по-
стоянно меняющейся натуры. В этой схват-
ке он зорко следит за положением и всеми
своими движениями, всегда предпочитая
восходящее направление. Он обладает
вы держкой, сосредоточивающей силу и
развя зывающей стеснения в овладении
техникой.
Теперь мы почти постоянно работаем
бок о бок. Нас разлучает одна лишь ночь,
и то в течение сна мы в мыслях соединены
искусством и нетерпеливым желанием
немед ленно встретиться утром.
Нам позирует его младшая сестра Лена.
Она стойко не возмущается видом своего
портрета. У неё есть чуткость, а главное
доверие. Но в семье и в среде их знакомых
негодуют: – как это можно позволить себе
так уродовать, изображая на полотне ми-
лое и доброе лицо девочки.
В данном случае, говоря о моём сорев-
нователе, ему не все сочувствуют в нужном
для его интеллектуального замысла спосо-
бе видеть такой Лену. Во‑первых, на кар-
тоне он сделал ее голову во весь размер
в три раза больше натуральной величины.
Уже от одного этого она выглядит ненор-
мальной. Но это при втором зрительном
обстоятельстве сошло бы, если б глаза,
нос, рот и все прочее было построено по‑
человечески правильно. Эту привычную
иллюзию построения форм лица, он на-
оборот разбивает.
Все черты лица разносит во все стороны,
вешает и устанавливает, сажает и ложит,
куда ему вздумается, это получается ужас-
но, уродливо – кричат возмущённо зрите-
ли. Но не кажется ли художнику, что зрите-
ли, мол, глупые и ничего не понимают, надо
их учить видеть, надо им долго привыкать
и только потом они сумеют оценить про-
изведение. Таким героем выказывал себя
мой друг – постоянный энтузиаст в созда-
нии оригинального.
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
93
Подобными подходами и средствами
требовалось расчищать засоренное, упа‑
дочное и официально академическое ис-
кусство. Требовалось произвести слож‑
ный возврат творческого интеллекта к
истокам народных примитивов, в которых
подлинная, эпическая монументально‑
объек тивная красота. Надо было проник‑
нуться простыми формами искусства,
ос новными элементами законов архитек-
турного строения. Поэтому лицо Лены
напоминало формы доисторической ка-
менной скульптуры или было похоже на
искусство современных первобытных аф-
риканских народов. Таким путем, духовно
воссоздавая чистоту принципов искусства,
в глазах несогласных, мы превращались
в цивилизованных дикарей. Пусть так – ду-
мали мы, но это в нас искренне. Правда‑то,
как говорится, в двух концах. Клеймит же
буржуазия пролетариат варварами, унич-
тожающими культурные ценности прошло-
го. Но это от ярости, от слабосилия, от лич-
ной и от классовой заинтересованности в
материальных богатствах. Новая культура,
вся будущность и мощь страны в руках
рабо чих и крестьян.
Мы охвачены желанием работать, всё
знать и усвоить кистью или карандашом
интересующее нас. Мы не остаемся без‑
различными к Софийскому собору, смотря-
щему на нас из глубин ХІ века. И архитекту-
ра, мозаика, акустика и фреска действуют,
загадочно возбуждают воображение, пере-
носят мысль к самим творцам памятника.
Это строгое искусство, возникшее на рели-
гиозном энтузиазме, вызыва ет высокое вос-
хищение и преклонение. Наша интуиция,
подавленная великоле пием, впитывает
древ нее мастерство. Ча са ми в безотчётном
состоянии под влия нием глубокой тишины,
внутри собора, мы отдаемся созерцанию
отражающихся свойств золота, в противо‑
положность мо заичным синим камням –
сильно, просто и широко выраженной бого-
матери. Ви зан тийская пышная цивилиза-
ция, – думали мы, – докатилась до Днепра
и вот соз дала Киев. Ведь Софийский со-
бор – это ли не Киев? А находящийся в нём
резной иконо стас – выразитель украинского
барочного искусства.
– Нарисуете для печатного издания
несколько характерных частей иконоста-
са, – предложили нам. И мы с усердней
принимаемся выполнять заказ. Требуется
сухой технический рисунок. Да, думаю,
нарвался на работу из мелких деталей
сплошь из завитушек. У Челищева дело
идёт веселей, он выбрал капитель по фор-
ме простую. У него отчеканенный рисунок
на отчётливом контрасте света и тени. У
меня же расплывчато. Рисую, помещаясь
в полумраке. Как же мне добиться необ-
ходимого эффекта? Придумал сделать к
орнаментам фон. Это было излишне для
документального рисунка, но почему бы
мне не взглянуть на него как на картину.
С этого момента я почувствовал в себе
приток свежести, увлечения, позволившего
добиться в короткий срок хорошего резуль-
тата. Наше соревнование: кто лучше на-
рисует, вызвало оценку, равную сторонам
одной монеты.
На Николаевской улице в помещении
бывшего богатого магазина разместилась
агитационно‑плакатная мастерская. Сюда
мог каждый прийти испытать свои способ‑
ности на пользу великого дела.
– Если вы проникнуты коммунизмом и
сознаёте решительный час, который дол‑
жен обязательно дать нам победу, тогда
вы сами найдёте сюжет для плаката. Если
вы работаете так, как бьёт стрелок – без
промаха, каждый ваш осуществлённый
замысел – ценная помощь для товарищей,
с оружием сражающихся с белыми врага-
ми. Если вы ещё недостаточно опытны, ра-
ботайте, как можете, и из всего, что будет
вами сделано, выберется лучшее, годное
служить агитационным целям.
Кто из нас не пользовался свободными
принципами данной мастерской. – Искус‑
ство для политики. – Да, но эта формула
не насильственная, она скорее не сразу
всем доступная. Искусству тоже нужна
революция. Легко ли или трудно, но ког-
да возьмешься за агитационный лозунг,
показывающий в искусстве проклятых
буржуев, добивающихся во что бы то ни
стало с помощью иностранных наёмников
погубить завоевание рабоче‑крестьянской
революции, – такой лозунг получает осу-
архІВ
94
ществление. Его ценность как искусства
не всегда представляет удельную ориги-
нальность. Но посмотрите на весь арсе-
нал агитационного мастерства, на наших
вдохновлённых красноармейцев. На сцены
сражений. На локомотивы революции.
На физиономии врагов. И на различные
сюжеты, выраженные символически в дей-
ствиях животных, птиц, пресмыкающихся.
В них средства искусства выразили хищ‑
ные ядовитые начала. Вскрыты в реализ-
ме и аллегорически все адские, тёмные
силы, под разными видами старающиеся
обмануть народ и вернуть себе старое
могуще ство.
Самые удачные оригинальные плакаты
воспроизводились в сотнях, тысячах эк‑
зем пляров и рассеивались по всем углам
и на всех просторах гражданской войны.
В особенности доставалось тогда от нас
адмиралу Колчаку, пока он вскоре не был
разбит.
С юга нарастала угроза добровольчес-
кой армии. Что это за армия, руководи-
мая Деникиным, вскоре мы должны были
испытать и оценить. Пока же Киев совет-
ский. У нас работы хоть отбавляй. Спешно
требуется расписать вагоны для проведе-
ния кампании по мобилизации воинских
сил. День и ночь в трамвайных парках
кипит работа художников. Работа призна-
на очень ответственной – находится в ве-
дении Чека. Ряд вагонов расписан, их уже
можно видеть на уличных рельсах.
Способствовал ли наш труд результа-
ту притока новых свежих сил влившихся
в ряды бойцов? Несомненно. И наша про-
паганда увеличивается во всех областях
общественной деятельности.
Некоторое время мы заняты по выпол‑
нению оформления дня культуры. Затем,
у кого было желание, тот мог взяться за
роспись пароходов. Выясняется, мы хо-
тим и распишем всякий предмет, сооруже-
ние и если надо все улицы. И наша группа
принима ет на себя плавучих великанов.
Судна должны призывать население горо‑
дов и деревень, расселенных у берегов
всего Днепра, бороться за советсткую
власть.
Наш общественный долг мы выполняем
в пламени революции. Но не особенно
романтичны предстоят условия по вы‑
пол нению государственного заказа. «Бы‑
тие определяет сознание» провозглашает
марк систская наука.
Прибытия партии живописцев наши
пароходы дожидаются у Труханова ост-
рова. Ежедневно ранним утром моторная
лодка перевозит нас туда через всю шири-
ну реки. Зачарованные течением, мы лю-
буемся видом на холмистый правый берег.
В восторженном порыве наш товарищ –
худож ник Тышлер, оскалив красивые зубы,
спрашивает: « почему же все поэты воспе-
вают солнце?»
А светило в этот ранний час, искупав-
шись в Днепре, бодро, свежо идет вглубь
всей Украины.
Причалив к песчанному берегу, зарос-
шему кустами вербы, принимаемся за ра-
боту. На каком же просторе проходит наш
ненаглядный рабочий день. Пароход пре-
вращаем в писанку и в мощное орудие
пропаганды.
– Вы слышали, как выступала Колонтай
на митинге? Это о ней поют в частуш-
ках наши поварихи вместе с матросом
Дыбенко.
Наша новая приятельница Чекеруль‑
Куш с замечательно подражательным ис-
кусством передаёт голос, мимику и в осо-
бенности жесты популярной большевички
Колонтай. Чекеруль‑Куш говорит нам:
– Жалко, вы не присутствовали и не
видели, с каким усердным вниманием
схватывает толпа ее речь о разбойниках
международного капитализма.
Как артистка, Чекеруль‑Куш не может
не восторгаться зрелищем бурного боево-
го митинга, а как общественная единица
не может всецело разделить энтузиазм
тех, кто поднял и организует революцию.
Она, пожалуй, готова согласиться при-
знать идеалы будущего коммунистическо-
го устройства, но не переносит грубости
способов достижения – ужасается крови.
Польские аристократки – сестры Рости‑
шевские, в тех случаях, когда между нами
возникает разговор о политике, взяли себе
за правило слушать с иронией и холодной
надменностью.
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
95
В таком еще сохранившемся домаш-
нем уголке мы часто с Челищевым про-
водим досуг. Чекеруль‑Куш вызывает во
мне живой интерес к своей темперамент-
ной оригинальной личности. Она выучила
«Двенадцать» А. Блока. Превосходно де-
кламирует: «Мы на горе всем буржуям,
миро вой пожар устроим».
Не понимая практической сущности, на
которой строится новая власть, обеспечи-
ваемая действием Чека, она отталкивает‑
ся от себя, но ради искусства готова отдать
ей жизнь. Надо видеть, как Чекеруль‑Куш
читает Блока и поёт свои любимые песни
в пролетарских клубах и в театре во время
устройства дня Культуры.
Вот так скраивается жизнь, скраивает-
ся на различные углы и лады. Чекеруль‑
Куш хорошо поёт, отлично декламирует
и в го лове носит идеи. Если б не возник
Ленинский 3‑й Интернационал, они могли
бы здесь до сих пор считаться самыми
передовыми. Достаточно посмотреть на
заглавия нескольких книг в её библиотеке,
чтобы убедиться, кто их владелец.
Переживаемые катастрофические со‑
бы тия, как раз были вызваны томами книг
специально составленной единственной
на весь Киев библиотеки. Возникновение
марксизма, его история здесь собраны, хо-
рошо переплетены и уложены в дубовых
установках и закрывающихся витринах.
Маркс, Энгельс, Плеханов, Ленин, Коут‑
ский, Вандервельде и прочие имена гене-
алогии социалистических естественных и
философских наук.
– Мой муж, будучи адвокатом, собирал
эти книги и брошюры в течение многих лет.
Он считается одним из первых – сделав-
ших труднейший перевод Маркса на рус-
ский язык.
Чтобы такая задача могла быть выпол‑
нена, нужно быть самому учёным марксис-
том и деятелем революционной полити-
ческой мысли. Для меня сразу открылась
завеса. Пережитое и усвоенное до сих
пор – благодаря ораторам, статьям в га-
зетах и лозунгам, предстало передо мной
во внушительнейшем собрании книг – со-
храняющих мозг авторов в результате их
былого творческого состояния.
Я впервые взял в руки том капитала
Карла Маркса. Вчитывался в лирического
Энгельса, которого знал до сих пор только
рядом с Марксом на портретах.
– Все, о чём они так много толкуют и
присваивают только себе, – говорила Чеке‑
руль‑Куш, – нами давно уже было изучено
и сделано здесь. Это мы революционеры.
Здесь заключается наше теоретическое
наследство и результаты, доказывающие
о практических действиях.
– И за это вас хотят теперь выселить
из квартиры и конфисковать книги для
клубных библиотек, – возмущается поль-
ская аристократка.
– Да, сюда приходили и не однажды. Что
поделаешь, люди простые хотят попользо-
ваться добром богачей, это делается в об-
щем порядке революционной законности.
Но, должна вам сказать в порядке той же
законности, я добиваюсь защиты.
В случае крайней необходимости угро-
жаю оповестить Москву. Приходит какой‑
нибудь мальчишка комиссар и говорит:
«мы хотим взять для пользования комму-
нистической ячейки хранящуюся здесь ли-
тературу.» В таком случае, хотя он комис-
сар и при оружии, я кричу на него и, знаете
ли, в словах не стесняюсь. Он хорошень-
ко выслушает меня и смущенно скажет:
«Хорошо, мы подумаем» . Уйдёт и не воз‑
вращается.
Библиотека Анны Чекеруль‑Куш! Вспо‑
ми наю о ней с восторгом, преклонением,
нежностью!
– Ты не читал, – спрашивает меня Па‑
вел, – жизнь Витторио Альфиери? Прочти
обязательно!
Но с большим интересом я прочёл
жизнь Бенвенуто Челлини. Из библиотеки,
как исключение, позволялось брать книги
на дом только нам с Павлом.
Классическая и современная литерату-
ра здесь также занимает почетное место.
Но из всех мировых богатств, для нас са-
мое ценное – отдел искусства. Тома книг
на всех существующих языках Европы
истории искусств. В дорогих изданиях
сверкает репродукциями Италия. Чем
больше всматриваешься в произведения,
усваивая в памяти особенности эпох и
архІВ
96
отличительные достоинства имен, сила
мечты о прошлом и о далекой Италии
властно влечёт к себе. Хочется проникнуть
в глубь веков, чтобы побольше узнать о их
состоянии. Их отражение можно видеть в
искусстве, не в этом ли цель молодости,
и разве не счастье отдаться изучению
мастер ства, открывающего наивысшее
возносящее наслаждение?!
Забывая мгновениями, что в родной
стране потоками льется кровь за идеалы
всего человечества, я даю себе обеща-
ние ехать, бежать туда – где рукой Джотто
воспроизведён Данте. Но это только каби-
нетная романтика.
Пояс событий военного коммунизма
затяги вается все повелительнее. Револю‑
ция под смертельной угрозой. Впереди
надвигается самое худшее. И в то же вре-
мя под впечатлением кажущегося спокой-
ствия обеспеченных дней, гражданской
потребностью является не только перене-
сти все лишения, но и хочется любить, как
велит природа, наслаждаться доступными
благами, отдыхать и созерцать под звуки
музыки.
Если «Двенадцать» А. Блока и ряд
стихо творений В. Маяковского отражали
гордые замыслы Октября, в десять дней
потрясшего весь мир, то в музыке тому
же соответствовал Скрябин – умерший
накануне революции. Одни названия его
капитальных сочинений / 3‑я симфония –
«Божественная поэма» 1904 г., «Поэма
экстаза», 1907, «Прометей», «Поэма огня»,
1910 / были выразителями и предвестни к а‑
ми переосознания человечества.
Слушая скрябинские диссонансы в по-
мещении городской оперы или Александ‑
ровском саду, мы видим, как на площади
перед оперным зданием выстроился бата-
льон латышских стрелков – надёжнейшие
части Красной Армии. Сегодня им торже-
ственно вручается знамя пролетариата,
а завтра они будут в бою.
Симфонический оркестр исполняет «Про‑
метея». В рокоте и раскатах грома произ-
ведения я слышу – столкновение битвы.
Тем временем во дворе в доме Гин з ‑
бурга выстроились мобилизованные ком‑
мунисты. Они получили новую одежду и
продовольственные пайки. При них нет
оружия, но из речи комиссара, при зы ваю‑
щего не щадить жизни за дело рабоче‑
крестьянского правительства, становится
понятно, где им суждено проявить себя
завтра.
Музыка – живой источник, без неё обой‑
тись невозможно. Кто же эти музыканты,
с кем власть бережно считается, несмотря
на то, что Киев охвачен огненным коль-
цом контрреволюции. Здесь авторитетный
Блюменфельд – композитор и воспита-
тель поколения музыкантов. Известный
композитор Глиэр. Теоретик и профессор
Яворский. Скрипачи: Коханский, Турчин‑
ский. Пианисты: Нейгауз, Гинзбург, Мелих,
Бюцев. Киевская консерватория выводит
на эстраду старших воспитанников пре‑
красных музыкантов.
Вспоминается один концерт Моцарта,
открывший мне смысл чистой музыки.
В окна зала – через зеленую листву, про‑
никал солнечный свет. Звуки души Мо‑
цар та в моем сознании больше всего
соот ветствовали цветам природы. Голоса
инструментов наполняли весь зал несрав-
ненной музыкой. Но для нас, включивших
свой разум в динамические направле-
ния искусства, ведущего к абстрактному
выражению, тогда особенно был близок
Бах. Мы стремились к чистой живописи
через формальное разложение. Этой це‑
ли никто иной не мог соответствовать и
вдохновлять примером чистой ценности
музыки, как фуги Себастьяна Баха. Искус‑
ство, передающее свойство психологи-
ческого состояния, волнует человека. Со‑
вершенство выраженного мастерства,
до во дящего переживание до того уровня,
когда звук мелодии содержит в себе всё,
охватывая один из законов гармонии.
Музыка может принадлежать к закону
выражения индивидуального и эпического
свойства. В первом радость и страдания.
Во втором – высшая стихия, вечная меха-
ника, над одним и другим. В произведениях
Баха мне представляется отражение дви-
жения гармонии астрономических светил.
В чьих же гигантских сердцах разрас‑
тающаяся эпопея революции находит
нужную опору? Кого обратила к себе её
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
97
красо та в предшествующей революции?
Через кого создала героизм народных
масс, кипящих гневом из‑за порабоще-
ния брата братом? Кем может быть под-
хвачено Красное знамя, вокруг которого
сейчас падают сраженные? Бетховен –
титан человеческих чувств, отражает это
полностью. В его музыке звучат элемен‑
ты, свойственные системе революции.
По величине, глубине и силе захвата
выразительности, в строении гениальных
произведений, отражается человеческий
род. Страдание и мечту об идеале добра,
вот что сближает органический Бетховен
с красотой и верой начала коммунизма.
На основании закона естественного
подбо ра, марксистская доктрина в совет-
ском действии централизует все находя-
щиеся культурные ценности. Природа ре-
волюции чутка ко всему наследию, где про-
явился новый творческий дух. На красном
знамени серп и молот – пятиконечная звез-
да. Красное знамя не есть нечто простран-
ственное, ограниченное. В нём сосредото-
чен весь земной шар, где музыке Вагнера
находится подобающее место.
Искания, пережитые ранее компози-
тором синтеза всех искусств,– проблема,
ведущая к глубокому переустройству и
выражению эстетических свойств натуры.
Проблема этического действия искусства
мистерии, осуществила только в идеале
синтеза. Гордый ум, страстный темпера-
мент Вагнера похитил для своего времени
огонь с неба, но возможностей синтеза для
вечности не исчерпал. Для нас его музыка
с предельной оркестровкой инструментов
звучит преломлением света звезды, до-
ходящей к простому восприятию глаз. Вне
критики объективные результаты, в плане
и музыке Вагнера в его индивидуальной
самоуверенности не предвещается ли
осуществлению синтеза – синтез полити-
ки коммунистического интернационала.
В перестройке общественных начал на
коллективных основах музыка Вагнера –
источ ник вдохновения масс, стремящихся
к данной победе.
Кого бы ни исполняли камерные или
большие симфонические оркестры, опья‑
нительный подъём активно борющихся
сторон передавал музыку в смысле и зна-
чении переживаемой эпохи. Чайков ский,
Мусоргский, Римский‑Корсаков, Бородин,
Глазунов, Рахманинов. Не забывался
Стра винский. В программе были Дебюсси
и другие французы и итальянцы.
Однажды, придя к певице Бутомо‑На‑
звановой, я застал у неё Нейгауза, ежед-
невно упражняющегося к концерту, гото-
вившего программу из произведений поль-
ского композитора Шимановского. В её
квартире пианист Мелих играл Шопена с
напряжённо уравновешенным тонким про-
никновением в сущность музыки. У меня
навсегда счастливо запечатлелся редкий
образ совершенства. Вообще же после
хоро шей музыки остаётся неиспаряемый
аромат. Надо добавить – этим ароматом
было пропитано все – то время нашей
эпохи. Мы жили для красоты и ее воссоз-
давали коллективно.
В эту же эпоху летом из недр событий
появилось всеобщее военное обучение –
сокращённо всеобуч. Это означало, что
готовится бой с контрреволюционной ар-
мией, перед которой вынуждены наши
красные войска отступать. Возможно, в
предстоящем столкновении артиллерией
будет снесён Киев. Но до сих пор, несмо-
тря на обстрелы, уличные бои – где шрап-
нелями и пулеметами столько было уло-
жено молодых людей, еще не все тополя
изуродованы на бульварах. Что же будет
дальше?
Населению надо выдать оружие. Всех
обучить строевому уставу – закону. А ху-
дожники должны развить кампанию. Нужно
показать в цветах, кто может и должен
выполнить гражданский долг в наступаю-
щий решительный час.
Контрреволюция не сдается. Пройден‑
ный ею путь покрыт виселицами, – рас-
стрелами рабочих и крестьян.
Мастерам форм и цвета картина ясна.
Нужно создать в средствах искусства все-
обуч. Нужно вдохновить массы слиться
тела ми с нашей Красной Армией.
В древней Спарте сражалось всё насе-
ление. Опояшемся и мы обоймами патро-
нов. За светлое будущее! За коммунизм!
На Софийской площади архитекторы
архІВ
98
за ня лись устройством арок, трибун и цоко-
лей для всеобуча. Туда свозили свежень-
кий лесной материал, который зажегся бы
как спичка. Сотни столяров выполняли план
украшений, подготовляли место плакатам.
Наша группа живописцев размести-
лась в балетных залах городской оперы.
Молодые балерины под наблюдением
балет мейстера как стая птиц вспугнуты
появ лением непрошеных людей. Этот мир
знает своего Дега, но мы не интересуемся
грацией, тренировкой классического танца,
мы художники суровой действительности.
Смотрите, кого и как только мы не выводим
нашей кистью. От малого до большого – всё
население под ружьем. Вы узнаете типы
киевских граждан. Вот хозяин бакалейного
магазина, подрядчик, профессор, приказ-
чик, аптекарь. Взяты под ружье и женщины
неопределённых занятий: домашние хо-
зяйки, женщины‑кондуктора, машинистки,
прачки и уж, конечно, все работницы.
С моим неразлучный другом Челище‑
вым работаем бок о бок. Пишем лихора‑
дочно, – вдогонку на превосходство лич ‑
ности. Я поражаюсь серьезности и упо‑
е нию соратника. Меня восхищает его
ки пучая, не утомимая энергия. И если б он
знал, что чувствуя около себя и наблюдая
взлё ты его успеха, я испытываю гордую
неж ность к нему. Ведь и я несусь с ним в эту
высь творческих небес. С какой легкостью
возникают на моих листах фанеры – люд‑
ские фигуры. Мой взор опьянен вообра‑
жением и результатом. Я прикован коллек-
тивной силой создающейся атмосферы
всеобуча и невыразимо свободен над са-
мим собой и над событиями.
На третью ночь сломленные беспре‑
рывным напряжением труда, мы ложимся
спать на недописанных фанерах. Чтобы
согреться, инстинктивно плотно прижа-
лись друг к другу. Но ночь для сладкого
сна коротка. Надо вставать. Челищеву до‑
писывать гражданский бой, а мне создать
еще новую любопытную фигуру попа.
Ведь он тоже должен быть мобилизован
на равных правах перед революцией.
Павел делает движение повернуться на
другой бок, но что‑то мешает. – За гвоздь,
что ли, зацепилась одежда.
Спросонья глаза как следует не видят,
но откинутая рука попадает во что‑то мок‑
рое. Так оказалось, мы проспали в столяр-
ном клее. От какого‑то коварного движения
во время сна, ведро с жидкостью опроки‑
нулось. И нам пришлось приклеиться.
На четвёртый день наш всеобуч напи-
сан. Мой мобилизованный поп вызывает
недовольные, растерянные взгляды неко‑
торых недружественных лиц.
– Это выглядит кощунственно и кажется
дико, поп на стороне Красных войск и дол‑
жен стрелять в офицеров.
Но что поделаешь, творчество худож-
ника сопровождает азарт. Да и обстоя-
тельства самые простые, неизбежные –
не цере монятся, диктуют свою в данном
случае неповторимую волю. Надо всем
защищать Киев. Логика революционной
необходимости чрезвычайно ясна. Её
силь но испыты вает художник и к тому же,
если ему дано задание: претворить жизнь
в искусстве.
Прошел день смотра резервов всеоб-
щего военного обучения. И как первый
день, он прошёл с праздничным подъёмом.
Оркестры музыки не умолкали. Красным
знаменам не было видно конца.
Рука об руку, как ходят мальчики или
влюбленные, я шёл с Павлом любоваться
нашими плакатами, как бы то ни было, а
прежде всего они наши. На них смотрят
десятки тысяч глаз, но это не сглаживает
нашей ревности к ним. Да, вот где они
теперь! На виду солнца, всего города и
всех людей!
На каменной стене произведения Че‑
лищева: «Бой красных с белыми», «Бой
артиллерийский». Снаряды разрываются
в стадии крайней интенсивности. Затем
почти в центре площади колоссально‑
монументальное сооружение громадной
формы. От земли к её центральному осно-
ванию с четырёх сторон ведут широкие
ступе ни. В высоте неба взгляд охватывает
острую верхушку четырехугольной пира‑
миды. На расстоянии между её нижней и
верхней крайностями прикреплены с вос-
тока, юга, запада и севера мои резервисты
всеобщего военного обучения. По моим
жилам кровь струит горячую радость.
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
99
Не счастье ли видеть, что твоя работа
удос тоилась такого места. Великое, зна-
чит, дело ис кусство. С улыбкой восхище-
ния проверяю эффект своих результа-
тов. Какова их ценность как искусства?
Что выражает вложенное в них искание?
Достижение в искании должно быть как
египетская или ассирийская скульптура –
должно выражать все то лучшее в законах
натуры, сведенное к одному – простоте.
Должно быть формами и цветами тех, кто
создал революцию и дове дет её к полной
победе. В нём проблема стиля коммунис-
тического общества.
Вне себя я сдавил руку Павла в своей
руке, говоря: эта фигура лучшее достиже-
ние, найденное нами, значительнее из всех
написанных полотен, висевших на площа-
ди. Я был рад и горд. Мой же друг примолк.
Он разделял мое чувство и не находил
слов для возражения. Мы проходили место
очень величественное – центр живых сил
всего города.
Повозка, запряженная парой лошадей,
повинуясь общему соотношению сил, от-
ступает на северо‑восток. Над пулеметом
ожесточённый мадьяр ловко отстрелива‑
ется от невидимого врага. Если б было по‑
боль ше таких молодцов, как этот мадь яр,
возникает у меня мысль. Затем всё ско-
ро утихает и кажется, этим происшестви-
ем ограничивается сдача Киева. Но нет.
Никакую операцию нельзя предугадать.
Во всём неизвестность.
Снаряд рвется, гулко ударившись в
цент ре улицы. Его огонь неожиданно резко
мелькает у меня в глазах. На секунду при-
падаю на колени и моментально взглядом
из‑под руки вижу, как группа проезжающих
кавалеристов разлетелась в стороны. На
месте убит всадник – лошадь пытается
встать. Я в страхе бегу. Снаряды падают
параллельными рядами. Когда, наконец,
вбежал в свой двор, жильцы только что
отделались от удара. В углу дома свежая
дыра. Пыль ещё не улеглась. Проход за-
вален кусками камней и досок. Чей‑то
случайный взгляд обнаруживает в ракови-
не у водопроводного крана упавший туда
не разорвавшийся снаряд. Что делать?
Как убрать его оттуда? Не без тяжелого
колебания находится смельчак, сосед са-
пожник. Засучив рукава рубахи до локтя,
осторожно замыкает в пальцах невинный
драгоценный и грозный снаряд. Мы сле-
дим за храброй душой – нашим избавите-
лем, а вдруг его разнесёт? Он бросает сна-
ряд на траву по другую сторону улицы. И
тотчас же, как будто нарочно, нам послано
новое наказание: вдруг появились откуда‑
то пулеметы. Ещё царит день, но ощуще-
ние у всех будто не видно ни зги. И только
из подвала слышно, как пули искалывают
каждый камень во всем дворе. Вот ка-
ким градом пуль расчищают себе путь
соединённые силы старого порядка.
Пришла томительная нудная ночь. Если
б можно было собрать в один фокус всё то,
что происходило в эту долгую и короткую
ночь. Какой силе взрыва его можно бы упо-
добить? С каким зрелищем сравнить?
В помещении милиции комиссар уло-
жил из револьвера изменника, отказавше-
гося отступать с коммунистами. А дальше,
дальше воображение, факты, которые от‑
кроются в ближайшие часы и дни.
В утреннем свете с юга входили гали-
цийские войска. Такой тип людей киевляне
не привыкли видеть. Красивые блондины
в сдержанной, замкнутой выправке, хо-
рошо одетые, сытые и снабжённые всем
новым снаряжением, – вот это войска!
Только что‑то немногочисленные. Они
первые прошли в центр города. Где же
добро вольческая армия? Неужели она
усту пила триумфальный вход в Киев укра-
инским войскам? На балконе городской
Думы выставлен жёлто‑голубой флаг.
Значит, власть принадлежит украинцам.
Другая часть населения, мечтающая о
бывшей единой, неделимой России – ду-
мает о другом. Этой толпе известно: хотя
галиций ские войска вошли первые, но
эта победа и честь овладения столицей
Украины, принадлежит не одним им. Побе‑
да над большевиками одержана благо даря
российской добровольческой армии во гла-
ве с генералом Деникиным. Появление до-
бровольцев ждут с часу на час. На улицах
опять люди с признаками привилегирован-
ного положения: кокарды, золотые погоны,
ордена и медали. Буржуазные женщины
архІВ
100
в белых платьях. Нет, это не рабочие массы
стекаются в центр приветствовать с цвета-
ми в руках армию, это пришли встречать в
лице победителей: офицеров и генералов.
В разгаре дня ух! Наконец, выжидательное
напряжение толпы вырывается в криках
ура! Вот он явился долгожданный архан-
гел, избавитель христианских душ – от
красной чумы.
На площади у городской Думы офицер
на коне держит трёхцветный флаг цар-
ской империи. С тротуаров все бросаются
к нему. Еще несколько минут, и его с ко-
нем подхватывают на руки. Ур‑р‑а! Ур‑р‑а!
Раздается пение: «Боже царя храни».
Мой неразлучный друг Павел не вы‑
держивает. Он не может подобно мне спо-
койно, стоя на углу тротуара, только смот‑
реть туда, где, по моему мнению, происхо-
дит не радостное событие. Павел бросился
в толпу, где плакали и смеялись от счас-
тья. Я же, не двигаясь с места, испытал
уже в себе нечто ещё новое. Здесь налёг
пласт тяжести на моё чувство к Челищеву.
Мы были разные и по‑разному раздели-
ли событие, ему оно несло жизнь, а мне
тяжёлую тоску и страдания.
Встреча посланника из штаба главно‑
командующего достигла затем неожидан-
ного инцидента. Пока же происходило ожи-
дание и ликование. Украинский флаг зани-
мал уже господствующее место на балконе
Думы. Это многих приводило в недоумение:
что за желто‑голубой флаг? Всякому старо-
му сердцу, в котором бьётся по‑прежнему
символ единой России, трёхцветньй флаг –
говорит многое.
На балконе немедленно появились
представители добровольческой армии.
В самое короткое время все могли на-
блюдать союзническое единение флагов –
бывших на фронте вместе, против красных
войск, вплоть до вступления в город. Но
потом между флагами возникла вражда.
Украинцы на балконе хотели держать толь-
ко свой национальный, а русские, исходя
из закона, кто сильнее и из принципа со-
хранения старой государственности, по-
требовали главенства: не жёлто‑голубого, а
бело‑сине‑красного. На этой почве возник‑
ла стычка, и по аплодисментам, и по вновь
раздавшимся крикам «ура», видно было:
галичане сняли свой флаг в негодовании.
В тот же день они порвали с Деникиным и
покинули город Киев.
После этого горожане бросились откры‑
вать следы красных. О, революция остави-
ла следы катастрофические.
Контрреволюция неистовала, побежда-
ла на отдельных участках фронта, Чека
подкашивало её силы на своей территории.
Должно быть, с того часа, когда накануне
отступления красный мадьяр отстреливал-
ся с пулеметом в руках, решилась и участь
заключённых. В гаражах во дворе всюду
лежал человеческий мозг. В саду из общей
ямы вытащены их тела. Черепные коробки
снесены разрывными пулями, но по остат-
кам лиц узнают родных и знакомых. Все они
принадлежат к сословию, армия которых
надеется теперь уничтожить большевиков.
Коммерсанты, домовладельцы, директора
училищ и прочие высокие гражданские и
военные титулы – известные или по ошиб-
ке попавшие в число врагов революцион-
ной власти, все нашли место в большой
яме. Большая яма со свежей рассыпчатой
землёй объявляется братской могилой.
Священник начинает панихиду за упокой
убиенных. Ему вторит плач и рыдание уце-
левших.
В семье Челищевых нервно потрясена
девочка Лена, она неутешно плачет боль-
ше всех. В ночь перед уходом власти,
чекисты расстреляли своего служащего,
бывшего офицера.
– Он решил быть добросовестным со-
трудником в столь грозном учреждении
в течение всего периода, пребывания
Красной армии в Киеве, так за что же его
убили? – недоумевала маленькая Лена.
Молодой офицер, опекаемый заботой лю-
бимой жены, взаимно счастливый, отли-
чался ласковым обращением со всеми
жильцами. Они жили в доме, заселенном
знатными беженцами изнутри России.
С приходом в город одной из доброволь-
ческих частей, прибыл и обрадованный
хозяин дома с немецкой фамилией, не-
медленно явился в свой дом узнать, всё
ли благополучно. Тут же установил каждой
семье квартирную плату.
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
101
– Бог даст, скоро возьмём и Москву, –
за являет он самоуверенно. – Коммунисти‑
ческий Интернационал во главе с Лениным
тотчас же вздёрнем на виселице. Вся
Россия из кремля и Красной площади уви-
дит справедливый божий и народный суд
и управу над ними.
– Да покарает их господь бог, – встав-
ляет своё слово старенький с беленькой
бородкой камергер двора его величества.
Он такой добренький и ласковый. Только
не выносит, когда его молодая жена лю-
безничает с молодыми мужчинами. А она
его терпит, надеясь, что победоносная ар-
мия вернёт ему владения. Пока же они и
прочие бывшие министры, сенаторы, по-
мещики понемногу распродают золото и
бриллианты.
В вихре необычайных впечатлений у
меня внезапно возникла забота, как же
быть с моим портным. Вернее, портной на
месте и заказанный чёрный костюм с жи-
летом для манишки и воротничка с гал-
стуком сшит. Хочется, не взирая ни на что,
одеться как следует и в новое, какая ап‑
петитная мечта. Как же быть? Чем платить
за него? От заработанных денег на всеобу-
че осталось около двух тысяч рублей. Из
них рублей пятьсот думал отдать портно-
му. Какими же деньгами расплачусь теперь
за костюм. Советскими старый еврей не
возьмёт. Но на моё счастье он питал до-
верие к этим деньгам, и хотя на них нельзя
было всюду покупать, тем не менее кос-
тюм оказался на мне. Очень довольный
воз вращаюсь домой. Навстречу мне по-
середине Владимирской улице ведут че-
ловека с окровавленным лицом. Кто такой,
коммунист?
– Да, и какой ещё попался. Сам Богу‑
славский – председатель Чека, – охотно
отвечает один из толпы.
Как могло случиться? Видимо, решил
остаться в подполье. Его, наверное, просле-
дили, донесли и арестовали, Богуславского
только что извлекли из‑под автомобиля.
Он бросился под него на ходу, но его не-
медленно вытащили с израненной головой.
И, как добычу чрезвычайной важности,
ввели внутрь двора к коменданту. Я про-
брался внутрь. В комендантском поме‑
щении люди не удивились пленнику –
бывшему комиссару. Контрразведка была
завалена такими делами.
– Уберите его, – едва взглянув, прика-
зал подполковник. – Что значит «уберите
его», – мысленно повторял я, неотлучно
следуя за обречённым, наверное, заклю-
чат в тюрьму, такого как Богуславский,
будут допрашивать особо.
Чеченцы наголо с саблями, молча вы‑
шли снова на ту же улицу. Повернули к
Софийскому собору. Идут, но видно, им на-
доело. Остановились.
– Здесь, что ли? – взглядом спрашивает
чеченец офицера. Тот приказывает свер-
нуть на поперечную маленькую улицу. Тут
же у первого дома на углу, чеченец рубит
саблей. Среди зрителей находятся голо-
са возмущения. Кажется, можно защитить,
вырвать его из‑под ударов. Не выдерживаю
и я. Но мой голос тотчас обрывается. На
меня набрасываются какие‑то церковни‑
цы, пожилые женщины и зло шипят – ходят
вокруг меня.
– Видно, тоже большевик коммунист.
Надо позвать к нему чеченца, – подска‑
зывает другая.
В этот момент, встав на тумбу, про-
стой солдат сильным молодым голосом
выкрикивает: товарищи! Мигом внимание
всех сосредоточилось на говорившем. Но
какая насмешка. Из его слов выяснилось:
он находит справедливым убийство, как
месть коммунизму. Слово же товарищ
произнёс по забывчивости, выдававшей
его привычку и несознательность. Офицер
тотчас же с угрозой поправил его.
– Эй, ты, что тебе здесь за товари-
щи! – Богуславский стоял, ещё жив, бес‑
смысленно уставив глаза в мир, в котором
всё было слито, но не закрыт ещё свет.
Новые удары сабель врезались в голову.
Коммунист свалился. Текут секунды в веч-
ность. Он жив. Его мощная молодая фигура
пытается подняться, живое тело цепляется
за жизнь. Его идеал, за который он борол-
ся в рядах Чека, лично для него – погиб.
Офицер, возмущённый иступленными
и неловкими ударами чеченцев, собствен-
норучно впускает два выстрела в голову
комиссара. Когда подозвали встречную
архІВ
102
крестьянскую подводу и положили на неё
борца за народное дело – слегка прикрыв
сеном, я бросил на него долгий прощальный
взгляд – убедивший моё сознание, что то-
варищ с копной чёрных густых волос жив.
Ещё можно было бы спасти боевого орла.
В этот день вблизи северо‑западной
части города взрывались снаряды. По
контр революции били с парохода Чека,
отсту пающего вверх по Днепру.
Доверия к пришельцам старой России
я не чувствовал. С ними вернулась власть
такой, как была. Вернулась и обнажила
пустоту и ничтожество. Показала свою
духовную и материальную слабость. Её
победа – недоразумение, новая болячка,
питающаяся патриотическим эгоизмом:
дворянско‑буржуазных традиций. Все они
мечтали о России, но какой? Эти люди в
смысле государственных форм и идеалов
не могли ничего создать лучшего кроме
западных образцов капитализма. Они стра-
дали за матушку и за святую Россию – где
всем им жилось широко, вольно. Россия
всё давала, им было хорошо, беспечно,
пока как следует не заявили о себе рабочий
и крестьянин. Ещё раз очутившись в лагере
белых, я понял грубейшую ожесточенность
так называемого цвета из благородных
воспитанных. Дело шло на жизнь или
смерть. Имея возможность пол ностью на-
блюдать, я сознавал, несмотря на победу
добровольцев, до чего они безразличны к
той же своей России и как они бездарны,
надменны, тупы, близоруки. Таковы в них
плоды атавизма и рыцарства, оторванного
от жизни, от своего бедного и вшивого
народа.
Добровольческая армия? Она состояла
из тех, кто влюблён в свои знаки отличия,
золотые погоны, и была жидко прослоена
насильно удерживаемыми солдатами, не
желавшими и теперь понявшими, за что
воюют, чего хотят от России господа.
Захват Киева добровольцами вызвал
взрыв патриотизма среди лиц привиле-
гированного сословия. При встречах с
многочисленными знакомыми говорилось:
такой‑то и такие‑то охотно зачислились в
армию. Поэтому в короткий срок круг моих
знакомых, приобретенных при выполнении
заказов изобразительного искусства при
советской армии, теперь значительно со-
кратился. Я только поражался, представ-
ляя себе в памяти тех или иных лиц, убеж-
даясь, как трудно определить скрытые
переживания людей. Впрочем, я никогда
не анализировал свои впечатления, удо-
влетворяясь только тем, что они мне да-
вали в настоящем. От некоторых из тех,
поразивших меня нарушением лояльнос-
ти в событиях и категорически перешед-
ших в стан врагов коммунизма, я усвоил
культурные ценности. Они были одарённые
люди и могли бы только полностью разви-
ваться и дать неожиданные результаты в
атмосфере творящей революции.
На почве необходимости реакционного
подкрепления, пришла очередь за Чели‑
щевым. Мой друг явно не испытывал ни
наклонности, ни способности взяться за
смертоносное оружие. В этом смысле он
представлял собой особый тип человека,
который не мог находиться в строю и ему
не шло. Это он чувствовал, испытывая
отвращение к роли солдата. Такого же
мнения были мы – его друзья, товарищи,
смеясь от одной мысли – представляя, как
Павел станет отдавать воинскую честь и
держать ружьё, револьвер, носить саблю
и гранаты за поясом. Но, всегда есть но –
фатальное или диктуется другими призна-
ками. Челищев‑отец, как столбовой дворя-
нин и сам по себе интересный и простой
человек, говорил сыну, исходя из насущных
и для него священных соображений. Его
отцовский долг повелевает послать сына
в боевые ряды той армии, которая пред-
ставляет их дело. Если их сторона не
выиграет победы, они лишаться всех на‑
дежд. Они погибнут все. Старик муже-
ственно говорил:
– Моего младшего сына Михаила убили
в бою с красными. У меня остался стар ший
Павел. Во имя памяти брата, он должен
занять его место.
Моему другу пришлось уступить семье
и себе. Он уехал из Киева. Долгие дни я не
мог успокоиться. Проводил время в горьком
одиночестве. Я потерял дружбу большого
художника. Целый большой для меня мир,
связанный с его живой личностью, вдруг
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
103
сразу опустел и рухнул. Мне хотелось пла-
кать. Я впервые испытал, как болит сердце.
Безнадежно утешаясь, восстанавливал в
памяти последние его живописные работы.
Портрет его младшей сестры Лены был у
меня. Все, что осталось от нашей дружбы,
вскормленной искусством. Ещё остались
у меня краски, совместно приготовлен-
ная гуашь на гли церине. Приготовленные
картоны, на которых мы намеревались со-
здать новые портреты, пейзажи. Мы хоте-
ли совместно с ним поселиться и горячо
счастливо отдаваться живописи. Ещё так
недавно мы провели с ним ночь на вок-
зале в товарном вагоне, с пустыми меш-
ками на плечах. Собирались съездить в
Полтавскую губернию за мукой, но поезд
не был отправлен. До нас дошли новые
неутешные сведения и не выполнив наме-
ченного мероприятия, пустыми вернулись
домой. Пока надо было раздобывать хлеб
в самом Киеве – постоянно страдавшем от
резких перебоев снабжения. Но никакие
неудачи и ничто не могло сравниться с глу-
пой потерей моего друга. Он отправился
туда, где его никто не ждал и не звал.
Комическое начало иллюзии… Но как
же быть?
Пыл разгорается при наступлении.
Добровольческая армия заняла Курск.
Впрочем, и это теперь не в счёт, она подхо-
дит к Орлу. Поэтому многие, находящиеся
здесь, мысленно представляют себя уже
в Москве. Заказывают благодарственные
молебны.
Искусство, укрепившее моё сознание и
волю в слиянии с революцией, снова как
в некоторые периоды кризиса, кажется
мне самым зыбким, хрупким занятием.
Для кого оно и кому теперь нужно?
– Как бы ни было плохо, а не умирать же
всем сразу. – Часто то серьёзно, то шутя
произносятся эти слова.. Сестра моя, спо-
собная трудолюбивая женщина, в период
продовольственного недостатка, напокупа-
ла на толкучке на некоторую сумму денег
всякого тряпья – «драгоценного» товара
для деревни. Крестьяне на деньги не про-
давали хлеба ни куска. Они давно поте‑
ряли доверие ко всем бумажкам: керен-
кам, украинкам, советским и деникинским
бонам. Придёшь в крестьянскую хату, а
они со смехом покажут горсти таких пустых
рублей.
– Довольно с нас, видите и так богаты, –
говорят они. Поэтому Таня позаботи-
лась достать товар более необходимый.
Особенно надо угодить хозяйке – сестра
знает по опыту. Тогда откроются всякие
кладовые, скрыни, погреба и печи с горя-
чей пищей. Обмен должен быть обеспечен
хороший.
Как же мы отправимся за мукой, са-
лом, яйцами, маслом, за лакомыми па‑
ляныцами и пирогами? – Нет, на поезде
не поедем, – решает сестра. Поездом
ездит большинство. А мы возьмём нашу
Манечку и пойдём потихоньку пешком.
Подвернуться по дороге подводы, попро-
сим, может и подвезут.
Таня любит такие походы, находя их
развлекательными вроде прогулки. Но не
всегда они так легки, развлекательны и
удачны. А в нынешние времена рискованы.
Нам нужно добраться до одного села.
Пройти через глухие деревни семьдесят
вёрст, не встречая железной дороги. Я
взял Манечку на руки. Двухлетняя малют-
ка весела, поёт, умна. Мы передохнули
уже в тени дубового леса. Сейчас идём
по извилистым пустынным дорогам. Над
холмистыми полями вечные облака едва
ли знали, что такое для нас троих мука и
сало. А идти все надо – и чем дальше, путь
кажется бесконечнее. Теперь сестра несёт
ребёнка. Отдыхаем третий раз. Дорога всё
так же прекрасна, безлюдна. Текут ручьи,
речки, в топких лугах ползают большие че-
репахи. Встречные пастухи с изумлённо‑
невинным взглядом подкрепляют нас из
торбинок – кто чем может.
– Доберёмся скоро до села, воодушевля-
ется сестра, отдохнём и поедим хорошего
борща со сметаной. Крестьяне там богатые.
Но нужное село всё ещё недосягаемо.
Нам повезло – подвёртывается удача.
Возвращается по домам телег пятнадцать
порожняком. И теперь мы едем. Дорога
ровная. Все пятнадцать подвод были
мобилизованы добровольцами. Отвозили
сено на одну из ближайших станций.
Недовольные деникинским насилием хо-
архІВ
104
зяева спешно возвращаются. С тревогой
всматриваются вдаль, свободна ли доро-
га от бродячих солдат, – как бы нечистая
сила не навела на новую беду.
Много происшествий рассказал нам
хозяин подводы. Чего только не вынесли
крестьяне от всех перемен приходящих и
разбитых войск. На наше счастье вокруг
сейчас спокойно. Мирные поля, сухие до-
роги влекут вперёд. После ночёвки рас‑
стаёмся с добрыми спутниками. Всего
нам осталось сделать пешком десять
вёрст.
– Когда увидим большой пруд, бабы
мочат в нём конопель и тут же на солнце
белят полотно, здесь и будет вход в село, –
произносит Таня, успокоительно стараясь
подбодрить.
Днём молотили новогодний урожай
пше ницы. Мы попали в знакомый уже Тане
дом, когда приглашенных к молотьбе кор-
мили праздничной едой. Тем не менее,
сестра принялась за своё дело.
– За эту рубаху, торговалась она, дайте
пуд муки. За спички и соль – десяток яиц
и три фунта сала.
Крестьяне любят не только рассматри-
вать товар, но и слушать торговца. Тогда
обмен идёт успешней. Таня, отметив их
психологию, рассказывала всякие басни.
Её слушают взрослые, зачарованные как
дети. К вечеру она уже сообщает мне ре‑
зультаты первого дня.
– Пойди‑ка ты теперь погуляй, заботли-
во советует она. Деревенская молодёжь
собирается на углу села, почему же мне
не разделить их весёлую компанию. Они
будто не заметили, что я среди них чужой.
Нравы простые и право даже непривычно
бесцеремонные. О молодость, природа,
как ты во всём чиста, когда жало приду-
манной искусственности не нарушает тво-
ей гармонии.
– Слушай, Катерина, я приду к тебе в
стодолу спать. Приходи, приходи – согла-
шается дивчина, только что ты мне расска-
жешь? Сказку, – отвечает хлопец.
– Если сказку, то такую, чтобы говорил
её всю ночь до восхода солнца.
– Будь по‑твоему. – И затянувшуюся
сказку прервал лишь утренний рассвет.
Земля, словно выкупавшись в синеве
звездного неба, изобильно сверкала росой.
Возвращаемся другим путём. Оставшиеся
вещи Таня думает обменять в одной де-
ревне в середине нашего пути. От крестьян
мы наслышались о мелких оборванных
и голодных бандах. С ними справляются
здесь люди больших сёл. В каждом доме
есть оружие и патроны. Но если шайке
бродяг встретится хутор, несколько под‑
вод или группа людей в дороге, то страш-
но подумать: сохранили бы только жизнь
несчастных жертв.
Входим в большую деревню на пере‑
крёстке дорог. Поражает странная мёртвая
тишина. Первый попавшийся дом стоит с
разбитыми окнами, выломанными дверя-
ми, дом пуст, мертв. Внутри его все переби-
то, изломано, изорвано. Перья из подушек
и перин разнесло повсюду, но не скрыло
кровавых чёрных следов. Глубокое молча-
ние среди всё той‑же мертвой тишины го-
ворит, как хорошо в этих домах цвела ещё
недавно жизнь.
– Здесь прошли петлюровцы, – объяс‑
няет мне Таня. Сестра однажды уже прохо-
дила это место. Крестьяне все ей расска-
зали. А она в свою очередь поведала мне:
– Вот в этом доме, окруженном высоки‑
ми тополями, у родителей росла девуш-
ка – ее звали Роза. Она была красавица,
румяные щеки, длинные чёрные косы.
Петлюровцы всюду пьянствовали, граби-
ли – изливали злобу на евреев. Захватили
Розу, изнасиловали, и тело её изрезали
на части. Таким способом ими убито мно-
го еврей ских семейств, а те, кто уцелел,
и в особенности женщины – сошли с ума.
Здесь нельзя брать воды в колодцах, она
отравлена. Скоро выберемся отсюда и тог-
да закусим, отдохнём.
Человек теперь страшнее волка. Мы сни-
маем с плеч тяжёлые драгоценные меш-
ки. В корзине около сотни яиц. Как бы всё
это донести благополучно. Инстинктивно
оглядываем горизонт. Ничего подозритель-
ного не видим. Хотя очень тяжело нести
хлеб на спине, вспоминается совет одной
женщины: «В далекой дороге не думайте,
что вы несёте хлеб, наоборот, он вас несёт.
С хлебом можно сколько угодно идти и
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
105
отдыхать, а без хлеба, ноги не пойдут».
Мы шли долго, и чем ближе было к лесу,
за которым должен виднеться Киев, тем
чаще приходилось садиться. От усталости
человек чуть ли не целиком превращает-
ся в животное естество. Но без Манечки –
оставшейся в селе, хотя было скучновато
и грустно, зато когда мы прибыли, каза-
лось, что покрыли путь на ногах легкой
кавале рии.
В начале осени, будто подчиняясь за-
кону периода времени года, догорала
жизнь близкого мне человека. Он уже не
был у себя в угловой комнате – в доме,
где я на чинал учиться искусству живописи.
Я пришёл навестить его. Оставшиеся в
живых монахи – знавшие нашу дружбу,
печаль но посоветовали мне:
– Поди‑ка к нему в братскую больницу.
Он так ослабел, что не в состоянии пере‑
двигать ногами. Его отнесли в больницу,
теперь ему стало получше.
Отец Варлаам! Родной наш… где вы?
Здесь право же задохнуться можно. Это –
не больница, а трупная. Сборище разла‑
гающихся стариков, потерявших рассудок.
– Выйдем отсюда, говорит мой друг едва
слышным голосом. Тихонько под руку мы
выходим во внутренний двор с фонтаном,
увенчанным металлической фигурой анге-
ла. Теперь он более не источает святую
воду в обители её основателей Антония
и Феодосия. Первые удары революции
расстроили прекрасно действовавший в
прошлом механизм. Мы беседуем сидя
на скамейке. Очень рады друг другу. Не
виделись должно быть с месяц. И ка кой
это был месяц. Он сделал иеросхи мона‑
ха неузнаваемым. Лицо стало чёрным.
Смерть смотрела на меня, удерживая в
глазных орби тах закатывающийся свет
его идеальной ду ши. У него была своя
вера: отречение от земных благ, любовь
в загробный вечный мир. Этот мистичес-
кий подвиг монаха, а потом схимонаха, он
выполнял, как бы нарочно убивая физи-
ческую сущность, удерживавшую кое‑как
человеческую оболочку от распыления.
– Наш молодой благочинный приносит
мне рому. Просит пить этот ром для под-
крепления. Я пью, – говорит мой друг.
В былое время, он бы, я знаю, при
этих словах улыбнулся, а теперь смотрит
на меня чёрной тучей, гробовым мраком.
Я читаю в его глазах укор.
– После моей смерти, мой дневник за-
вещаю тебе. – Долгие годы он записывал
в тетради грехи, искушения, мысли, ха-
рактеристики, молитвы, откровения и чу‑
десные явления в природе. Писал все это,
как будто для того, чтобы потом завещать
мне. Простился со мной, как всегда мяг-
ко и только спросил: имею ли новости о
Челищеве и скоро ли приду его навестить.
Прошло некоторое время, я снова подо‑
шёл к Николаевскому арсеналу. Цент раль‑
ные ворота грандиозного здания военной
мощи были расположены против главного
входа в Киево‑Печерскую лавру. С могу-
чих тополей опадали последние листья.
Я шёл в больницу, недалеко от входа путь
пре градил отец Василий.
– Здравствуйте! Да, вы знаете, – говорит
он, – отец Варлаам умер.
Подавляя охватившее волнение, я не-
чаянно взглянул на мощные стволы дере-
вьев в перспективе, на их оголённые ветви,
сквозь которые виднелось серое небо осе-
ни, и мог только повторить: умер!
– Хоронили на прошлой неделе в со-
боре Успения божьей матери, – твердил
о. Василий. Торжественно отпевал сам
митрополит Антоний, в присутствии всей
лаврской братии. Похоронили на кладби-
ще Преображенской пустыни.
Теперь для меня это были слова, как
из далёкого мира. Монахи не отдали мне
дневник, завещанный отцом Варлаамом.
С кончиной жизни столь оригинального
человека, вошедшего в мою душу, кончи‑
лась жизненно‑реальная сущность данно-
го места. Всецело отошла в воспомина‑
ние, из которого, где бы я не находился,
мог черпать все то, что было ценным.
Ценно было искусство. В этой области
действия моего существа, всегда присут-
ствует Варлаам, принявший меня в школу
и сделавшийся моим другом…
Жалким выглядело владычество белых
в столице Украины. Монотонно проходили
дни, похожие друг на друга. Затем посте-
пенно оживление, но какое?
архІВ
106
– Деникинцам надо убираться от нас, –
говорили в народе. Оживление стало по‑
ходить на слабость добровольческой ар-
мии. При недавнем ликовании, казавшем ся
им, что у них в руках Москва, и вдруг – от‑
кат назад. Беспорядочное бегство. На во‑
стоке уничтожен Колчак, значит, красные
войска бьют теперь по южному фронту.
Что происходит в Киеве? Нервы у всех
жителей напряжены да крайности. Боль‑
шинство населения, ненавидящее при ход,
нагайки, проявляет непреодолимую актив‑
ность. Свержение буржуазной влас ти опре‑
деляется состоянием общей заря жённой
атмосферы. Подпольные силы советской
власти расстраивают деникинский тыл.
Населению стало понятно, что значит
непрестанные выстрелы днём и в особен-
ности с наступлением ночи. Стреляют для
суматохи, стреляют от страха и с целью гра-
бежа. Ворота нашего дома с раннего вечера
дворник закрывает не только на обычный
замок, он провёл ещё к ним цепь. Особенно
бояться нам кажется не приходиться. Мы
живём на окраине города, и наш двор не
должен быть приманкою для грабителей,
убийц. В доме живут ремес ленники и мел-
кие торговцы. Но все‑же мы назначаем де-
журства. Что же происходит каждую ночь?
Горожане крепко закрыты у себя дома, ник-
то не решается поспешить к месту, откуда
слышались крики, призывавшие о помощи.
Сколько же их одновременно с разных сто-
рон доносится до слуха. И как мы жалки,
печальны и беспомощны – представляя
на произвол картину происходящей гибе-
ли людей, вкушая сладость своего покоя.
В страшные, беспомощные ночи, шай-
ки грабителей нас не трогают. Достаётся
опять‑таки израильскому народу. Кто бо-
гат? Евреи. Переживаем египетские ночи
или средневековые времена. Но к этому
несчастью хуже всего будет, если в виде
мести, нас подожгут добровольцы. В эту
ночь нас дежурило четверо: булочник,
электротехник, сапожник и я.
В ноябрьский день темнеет очень рано.
– Не уходи ты никуда, – упрашивает Таня.
Но мне не терпится. Ведь только пятый час.
Ничего, что темно, я пойду. Вдоль боль-
шой Васильковской фонари не горят, и к
тому же сырой туман не позволяет видеть
край тротуара. Я вступил в самую опасную
часть улицы, где раздолье грабителям,
здесь в больших домах, населённых ев-
рейской буржуазией, происходит побоище.
Чем дальше углубляюсь, тем всё больше
растёт беспокойство за самого себя. Такой
ранний час и всюду жутко пустынно. Разве
мыслимо навестить знакомых. Удивятся,
скажут, странный гость. Поворачиваю на-
зад. Меня нагоняет фигура военного. Идём
вместе и как будто рады, можно хоть пере-
кинуться словами.
– Экий туман, – досадует офицер, а мне
спешно нужно на вокзал, как бы не заблу-
диться. – Тяжело вам, – говорю я.
– Об этом уже не приходится думать.
Что за война. Каждый предоставлен само-
му себе. – И отвечая на наводящие мной
вопросы, офицер возмущённо поясняет:
– Как же нам быть иначе. Приходится
грабить, убивать. Продовольствие не вы‑
дается, одежда тоже. Несколько месяцев
не получали жалованья. Фронт расстроен.
Население к нам относится враждебно.
Выход остаётся один: употребляя оружие,
грабить в городе или деревне.
Сигнал к эвакуации войск из Киева не
подан, но, само собой разумеется: меха-
ника борющихся сторон обязывает одну из
них уходить назад.
Похоже на то, что мы находимся в осаж-
денной крепости и на самом поле битвы.
На вокзале на товарной станции грузятся
эшелоны. На этот раз покинуть Киев реши-
лись многие семьи. Им страшно, нелюди-
мо и не любо жить при красных. Они пред-
почитают уехать, представляя свою на-
туральную жизнь под защитой офицеров.
На тайной бирже в Петрограде, Москве и
Киеве за полцены проданы дома. Продано
и куплено недвижимое имущество в силу
того, что рискуя наполовину, есть ещё на‑
дежда с помощью иностранцев уничто‑
жить революцию.
В салоне, обставленном мебелью в
стиле Луи‑Филиппа, пожилая богачиха
Анна Владимировна делает необходимые
сборы. Изобретаются способы, как увезти
крупные бриллианты. После кофе владе-
лица богатств с добродушной улыбкой и
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
107
доверием к некоторым близким знакомым
распускает большой нитяной клубок. Ей
хочется в этот час самой взглянуть и по-
казать всем, с каким эффектом откроется
сверкающая драгоценность.
– Поразительно! Чистейшая красота! –
произносят восхищенно гости, всматри‑
ваясь в содержимое бывшего клубка. Це‑
лые горсти бриллиантов и других ценнос‑
тей хранятся в клубках, подушечках и
под кладках одежды. Создаётся уверен-
ность, что на такие богатства можно будет
прожить где угодно. В этом их крайнее уте-
шение, в виду полученных суровых уроков
и суда революции.
Снег и мороз, как же это я засиделся у
знакомых, забыв, что надо возвращаться
домой, пройдя половину города. Мыслимо
ли выходить в такой час на улицу. Вначале
кругом пустынно. Набираюсь храбрости –
будь что будет. У начала спуска с Печерска
на Крещатик вижу группу офицеров.
– Кто идет? – раздается грозный окрик.
Господа офицеры, должно быть, дума-
ют, что я одинокий разведчик‑большевик.
Они вооружены всеми видами оружия. При
них пулемет. Это не шутка – мелькает в го‑
лове. Нервы у них взвинчены. Их ремесло
смерть. Чуть что, одна подозрительная
нот ка в моем ответе и убьют немедленно.
Проникаюсь спокойствием, будто рад видеть
своих, и тем не менее душа готова заско чить
в пятки. Я встретил диких людоедов.
Заходил к своему больному другу‑ху‑
дожнику Челищеву. Помогал ему упаковы‑
вать вещи. Завтра он должен уехать с
санитарным эшелоном в качестве добро-
вольца, состоящего на службе при штабе.
Несколько секунд молчания. Взгляды. Их,
видимо, смущает моя военная шинель без
погон и фуражка без кокарды. Совсем как
у большевика. Впрочем, мало ли таких,
как я, донашивают старые шинели за не-
имением другой одежды. Право, кто может
выглядеть более мирно, чем я. Не то, что
револьвера или другой компрометирую-
щей вещи, при мне не сыскать и ножичка.
Убедительно всё это? Конечно, глядя и на
моё лицо, очень убедительно. В нём ниче-
го нет злого, грубого. Стою и смотрю на них
скорее как овечка.
– Проходи, – сказал резко пузатый офи-
цер с серебрянными погонами полковника.
После такой встречи, не помню, как я
добе жал, перелезал через высокие ворота
в наш двор и за весь этот путь, пронизанный
ружейной и пулемётной стрельбой, окли-
кал ли меня кто‑нибудь – не помню.
В следующий вечер провожал Челище‑
ва. За короткое отсутствие он очень изме-
нился. Заболел и вернулся в Киев, но вско-
ре выяснилось: счастье победное не на
стороне тех, к кому он примкнул. Пришлось
покидать Киев. Я нёс на плече его самый
тяжёлый чемодан. В этот вечер было мно-
го тише, чем в предыдущий. Стрельба
раздавалась почти исключительно в том
районе, куда мы направлялись – проходя
пустынные улицы в девятом часу вечера.
Эшелон находился на товарной стан-
ции – представлявшей некоторое ожив-
ление. Здесь можно было видеть добро-
вольцев. Они держали все транспортные
средства наготове. Только, куда же будут
уходить? Раньше я часто получал от Павла
письма, а теперь наша связь должна будет
оборваться.
Сидим в товарном вагоне, где у Павла
есть уже место. В социальном смысле –
мы с ним враги. Но власть искусства ока‑
зывается сильнее обстоятельств. Мы тут
же на примерах натуры находим возмож-
ность любоваться композицией – тяжело
утомленных спящих людей. Между нами
вспыхивает важный разговор. После изу че‑
ния Софийского собора мы занялись сти‑
лем Джотто. Его монументальные фор мы,
формальный принцип выполнения – наи‑
высший синтетический закон в искус стве,
достигнутый столь объективно глу боко.
Увлечённые строгим идеалом Джот ти з‑
ма, мы фанатично уничтожаем Ле о нар до
да Винчи. Гений ренессанса – не красно‑
речивый ли результат упадка. Вся эта эпоха
искусственно насыщена эле мен тами древ-
ности. Перенесена на поч ву, не открывшую
оригинального стиля архи тектуры. Леонар‑
до да Винчи и уж конечно Ра фаэль, до‑
казывают, насколько живопись разошлась
с первоначальными начина ниями кре пос‑
ти и гармонии непосредственно и органи-
чески вдохновляемой архи тектурой.
архІВ
108
– Едем вместе. Что тебе делать одному
в Киеве. Не будем расставаться, – горячо
предлагает мне друг.
В момент разлуки чувствовалось – он
большой друг. Тяжёлые болезненные уда‑
ры в сердце. Взаимная близкая привязан-
ность, делающая столь приятной и лег-
кой всё. И одновременно с этим – заман-
чивая неизвестность, заключающаяся в
том – что впереди? С таким, как Челишев,
можно согла ситься. Но если б путь, на
который фатально стал Павел, имел перед
собой иную цель и исходил из других об-
стоятельств, тогда бы мы вместе провели
остальную часть ночи.
Встретив новый день, прежде всего и
больше всего я был рад возвращению боль-
шевиков в Киев. Это сознание вызывало
во мне живой глубокий интерес и энергию
к явлениям быта. В атмосфере советской
власти, даже механически избавлялся от
тупика. Передо мною открывалась беско-
нечность. С жизнерадостным ощущением
я ожидал с их приходом увидеть подлин-
ную, простую, живописную массу – несу-
щую на красных знаменах новый идеал. На
пути Челищева ничего подобного не было.
В его стане чёрные знамена с изображе-
нием черепа и сложенных на крест костей.
Мы расстались на грани двух миров.
Контрреволюционной армии приходи-
лось рассчитывать на свои офицерско‑
юнкерские немногочисленные кадры и
прекрасное техническое вооружение. Они
доказали свои преимущества в самое ре-
шительное время:
– Что ж, сдадим Киев большевикам или
удержим за собой?
В начале ночи я проснулся от сплош-
ного воя орудий. Это был артиллерийский
ураган. В течение большого времени нель-
зя было уловить мига тишины – перебоя.
Если борющиеся силы пошли на то, кто
кого скорее уничтожит, – что же станется
с населением? Погибнем в развалинах
или будем снесены взрывами во дворе, на
улице. И вдруг совсем близко где‑то между
нашими домами всё изворачивает, разно-
сит – взрыв! Звенят и сыпятся стёкла, со-
трясаются стены, град камней, обломков
летит по крышам. Люди падают, стонут,
кричат. К счастью тяжёлый снаряд упал на
трамвайный путь, проходящий по краям
улицы. Снаряд разорвался вблизи дере-
вянного дома, ранил и оглушил в нём се-
мью. Чёрная, глубокая, сырая яма зияла
раной на дороге. С пути вырвана и унесе-
на неизвестно куда длинная стальная по-
лоса рельс. Этот снаряд пущен был в тыл
белым. Никакой огонь деникинцев не мог
остановить напора красной армии, пере-
бравшейся через Днепр. Наутро советские
войска, войдя с обозами в Киев, танцевали
у костров.
На повозках алые знамена с лозунгами:
«Да здравствует мировая коммунистичес-
кая революция». Я ощущаю в себе живи-
тельную дрожь. Как давно не видел эти
языки пламени революции. Без них было
пусто и гнило. С приходом советских войск
светит творческий свет. Агитационные
пункты, а где их нет? На каждом шагу афи-
ши, листовки, брошюры, книги, газеты и
журналы. Читаешь живые кипучие речи,
статьи вождей и рядовых. Видна печать,
пони мающая народ и знающая, как к не‑
му обратиться. Революционная филосо‑
фия, наука, искусство овладевают его
со зна нием, организуют, внушают досто-
инство и веру в коммунистический идеал.
Пролетариат и крестьянство верят в то,
что только сообща они победят капита-
лизм и построят внеклассовое общество.
Советская печать превосходное оружие,
увлекательное, учащее и действующее
смертельно против врагов.
Подхваченный духом революции, я тут
же написал рассказ под названием: «Идут
Красные Бойцы» и подписав псевдонимом
Клиред, отнёс в редакцию Бунда. Излитый
энтузиазм не был напечатан. Потому ли,
что сюжет выражен сантиментально или
изложен неудовлетворительно литератур-
но, или не нашлось времени прочесть слу-
чайного автора. Бунд вел свою политику и
за несогласованность доктрин с централь-
ной властью вскоре перестал существо-
вать. Это обстоятельство как бы удовлет-
ворило меня за «Идут Красные Бойцы», не
увидевшего печатного света.
С Зёмой Никритиным до сих пор виде-
лись несколько раз. Очень запечатлелась
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
109
одна встреча в прошедшую весну на ули-
це под вечер. Заговорили немедленно об
искусстве. Товарищ интересовался, много
ли работаю и над чем. Сейчас моя рабо-
та состоит в том, что я много думаю – про-
должая беседу, развивал перед ним своё
внутреннее состояние. Оно было во мне
таким, что казалось, переживая созерца-
нием натуру, получаю удовлетворение,
равное тому, как если б создавал реаль-
ное произведение. Затем, прежде чем
взяться писать картину, необходимо мно-
гое обдумать, изучить. Моя стремитель-
ность в мире возникших чувств, систем,
исторических школ и современных направ-
лений перерабатывает наследственные
ценности. – Я любуюсь, – говорю Зёме, –
выложенными камнями мостовой и голу‑
бым небом, подёрнутым вечерней пылью
испарений. Поражаюсь единству, строй-
ности и мягкости, отличающих волнующую
глубину. Эта созерцательно‑мыслительная
работа до того меня захватывает, что мне
кажется, в этом состоит главный прогресс
художественного развития. И пока таким
обра зом вдохновенное наслаждение не
прекратится, я буду следовать ему – на‑
де ясь открыть для себя то, что наиболее
должно соответствовать внутреннему при‑
зыву и прочности моей индивидуальности.
Зёма слушал меня со всем прису-
щим ему вниманием и чуткостью. Смысл
рассказываемого был и ему очень близок.
Он переживал то же, что касалось теоре-
тической сущности искусства. Тем не ме-
нее, наблюдая характер страстности моего
высказываемого отношения к природе, он
нашёл возможным остановиться на сле‑
дующем:
– Наблюдать и думать? – говорил он, –
нужно. Но вы никогда не сможете выразить
свою индивидуальность полнее, если не
представите себя в созданной вещи. Центр
всего – найти себя на плоскости картины.
Все наши отвлечённые переживания тог-
да конкретны, когда мы сумеем овладеть
ими в процессе работы – выразив идейную
сущность в материале. Нужно свои впечат-
ления с палитры переводить в цвета на по-
лотно ежедневно. Полное и плодотворное
аналитическое и синтетическое выражение
себя возможно только таким способом.
Следить за собой в каждом мазке кисти и
в линии овладения формой.
Это был прекрасный вечер, вызвавший
подобный искренне захватывающий вза‑
имный разговор. Он был, как будто зара-
нее обдуманным предисловием к будущим
действиям дружбы.
Первое время нашего сближения про-
исходит во взаимном ознакомлении с ра-
ботами. Зёма показывает своего старика.
Он постоянно обращает всё моё внима-
ние на общий тёмно‑коричневый, тепло‑
зеленый тон. Его тонкие нервные пальцы
быстро ощупывают поверхность красок.
Отдаю должное искусству техники и спо-
собу выражения подлинного живописного
досто инства, проникаюсь оценкой пор-
трета старика и одновременно силой воз-
никшего во мне свежего чувства, – верю в
существо души автора. Недостатки и сла-
бость покрываются самоуверенным созна-
нием, в которой творческая цель насыщена
внутренним воображением. Зёма пылает
любовью к своему старику. Какое счастье
быть очевидцем и разделять идеальное
чувство художника к своему детищу.
Ещё в начале нашего сближения в Зё‑
ме открывается вся его чистота, наивность,
достоинство. Его качества натуры влекут к
себе, привязывают, вызывают нежность и
направляют все помыслы только к искус-
ству. Он держит себя как мастер, как сло-
жившийся художник. Этому способствуют
доказательства и заслуги в прошлом. В его
биографии и деятельности имеются вес-
кие места – исключительные и завидно‑
счастливые. Таким со всей его очарова-
тельной скромностью и простотой, он при-
ходит ко мне. Как свежи и душисты были
часы и дни наших первоначальных встреч.
В период владычества добровольчес-
кой армии, я успел сделать серию эскизов
и довел до относительной законченности
полотно «Купальщицы». Показывая эту
работу, как мой козырь, я испытывал в
себе потрясающую застенчивость. У меня
не было ещё опыта создавать станковые
картины. Я упорно бился и при этом с
растерянностью убеждался, как много,
долго нужно работать, чтобы почувство‑
архІВ
110
вать себя независимым мастером. Когда
я писал сногсшибательно быстро плакаты,
то был заражён коллективной волей. Мои
непосредственные впечатления тут же на
месте получали окончательное осущест-
вление. И нечто совсем противополож-
ное стал испытывать, работая над хол-
стом одиночкой. Я выбивался изо всех
сил на вершину, чувствуя себя связанным
неопытностью, как идти, как писать подъ‑
ём. Зёма не обрушился со строгой крити-
кой на мою живопись. Он проявил тонкую
деликатность. Указывая на слабые мес-
та, хвалил другие, где свойства живопи-
си достигнуты удачно. Мой друг понимал
оптику самой живописи – исходя главным
образом из традиции французской школы.
Он впитал в себя импрессионистов вплоть
до Сезана. Периодами отдавал дань кубиз-
му. Как и следовало его культурному уров-
ню, он не чужд был восхищению Тицианом
или Веронезом, Испанской и Фламандской
школой. Тут же за моими работами – вспо-
миная, мы горячо отдавали должное ве-
ликим произведениям искусства. В атмо‑
сфере их услады, бодрости, крепости и
вдохновения мы часто заканчивали наши
обычные ежедневные встречи.
Население города в течение этой зи‑
мы подверглось тяжелейшим ударам не‑
бывалого испытания. Заразой тифа при‑
знаны вши. Люди избегали появляться в
местах, где толпа народа, раздеваться там,
где на вешалке одежда других. Кажется,
чеснок признан был единственным сред-
ством от болезни, избравшей жертву в каж-
дом доме и квартире. И не любя чеснок –
ели, носили на веревочке под платьем и
в карманах. Но запах чеснока не мог за-
менить мыла, создать в комнате тепло,
на питать истощённый организм притоком
витами нов.
В одном советском учреждении объяв‑
лен конкурс на лучший плакат по борьбе
с тифом. Для Зёмы означенный конкурс –
соблазнительный повод создать нечто
ценное в смысле отвлечённой романти-
ки. В отыскании наибольшей плакатной
выразительности и губительности тифа,
он приходит к простому обобщению: со-
здать революционный, синтетически‑дина‑
мический акт. Его эскиз показывает изящ-
ного, стилизованного коня. Всадник с креп-
кой головой, со сдвинутыми бровями над
строгими, глубокими глазами представля‑
ет огненную стихию революции, разруша-
ющей до основания старые формы России.
Для того, чтобы художник‑энтузиаст мог
закончить данный акварельный эскиз, его
мать заботливо кипятит воду и жертву-
ет свою пастильную конфету с примесью
сахара. С физическим трепетом, ощуще-
нием притока энергии Зёма откладывает
кисть и озябшими руками обхватывает го-
рячий стакан. Снова его глаза загорают-
ся вдохновенным блеском. Он запевает
мелодию из оперы или еврейскую песню.
Мать счастливо смотрит на сына и, чтобы
согреться, окутывается в одеяло. К счас-
тью, в лампе есть ещё немного керосина.
Печь не топлена. Это вызывает нервную
судорогу в выражении её лица. Зёма спра-
шивает:
– Мама, давай разломаем шкаф.
– Да мы и так сожгли вою мебель по-
чти, – горестно отвечает она. Впрочем, как
хочешь, – добавляет мать. Только не луч-
ше ли подождать до завтра. А ночь пере-
спим как есть.
На этом предложении сын успокаивает-
ся. Шкаф будет немедленно сломан завтра
утром. Шкафом вытопить печь – хватит
раза на два.
Что касается моего отношения к конкурсу
по борьбе с тифом, я долго не раздумывал.
В печатных ли афишах или в другом виде
мне хотелось показать населению Киева
чудовище, загоняющее людей в могилу.
Представить это существо голо без вся-
кой эстетической одухотворённости. Найти
вошь в своём белье, долгих усилий не по-
требовалось. Пойманную модель быстро
зарисовал. При этом я никогда не испытал
более омерзительного отвращения к этому
насекомому. Изучая, убедился в сложнос-
ти его строения – способного к прожор-
ливости. Я забыл о красоте, без которой
может ли произведение представлять цен-
ность искусства? Затем моё воображение
придумало дать ей ещё другого спутника.
Рядом с вошью поставил несущуюся с ко-
сой смерть. На этом творческая фантазия,
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
111
отличившаяся не утончённостью, а по-
длинной грубостью – пресеклась.
Прежде чем показать эскиз, я стал ду-
мать, какое он может произвести впечат-
ление. Чувствовал, что не остроумное,
а скорее дерзкое и пожалуй трагически
ве личественное. Что касается мнения в
оспаривании премии, я предчувствовал
его отрицательность.
– Зачем вы решились, дружески уве-
щевал Зёма, изобразить такую банальную
штуку. В вашем эскизе вы поддались ли-
нии наименьшего сопротивления. Зачем
эта вошь и смерть с косой!? Разве нельзя
было вам по‑иному углубиться и достиг-
нуть результата, не поддаваясь дешёвке,
тогда это было бы ценно в смысле сужде-
ния о вашей индивидуальности и прежде
всего полной независимости художника.
Конечно, прибавил Зёма, такой замысел
может в данных условиях обратить глав-
ное внимание на себя. Скорее всего, ваш
эскиз будет принят.
Мой соревнователь не ошибся, началь-
ство выбрало мою работу и постановило:
отпечатать в кратчайший срок в красках с
соответствующим текстом, как убить вошь
и уничтожить тиф. Но тиф, косивший жизни
людей, пока не остановлен.
Внутренняя работа, налаживавшаяся ме‑
рами советской власти, вдруг сметалась по-
следствиями военного положения на фрон-
те. Город внезапно покинут большевиками.
– Большевики ушли, большевики ушли, –
передают друг другу жители. – Что, как!
Неизвестно, ушли и всё! – Кто же теперь
будет владеть столицей Украины? Опять
белые? Или снова пришли петлюровцы?
А может город уступили махновцам? Или мы
находимся во власти произвола неизвест‑
ных банд? Эти уж по‑своему покажут всему
населению, какие они отличные хозяева.
В течение ночи базарная площадь с
прилегающими улицами тесно заполнена
прибывшими обозами.
– Нас силой заставили ехать в Киев, –
говорит мне крестьянин. – Кто же это при-
казал и много ли их? – крестьянин бросает
на меня подозрительный взгляд и без даль-
нейшего желания вести разговор отвечает.
– Кто они, я не знаю. А много ли, невидал.
Мое излишнее любопытство в дан-
ном случае меня самого смутило. Так
ведь можно легко сойти за шпиона и быть
расстрелянным на месте.
Очень странную полосу переживают
горожане, Киев занят белыми – это несо-
мненно. Но очевидно и другое, красные где‑
то недалеко. В полдень, говорят, они снова
овладели городом и дошли до центральной
улицы. Будет ли продолжаться на терри-
тории улиц в течение дней, неделей, этот
прилив и отлив борющихся сил? В городе
ничего достать нельзя. Голод… К счастью,
еще действует водопровод. Снаряды днём
и ночью пробивают крыши, толстые стены
домов – внутри их опустошают все живое.
И нет никого, кто бы заступился за нас.
Ложась спать, отгоняешь навязчивую мысль,
а вдруг сюда влетит и тогда разорвётся
снаряд, тогда завтра для меня уже не бу-
дет – раздавит как клопа. Удивительно,
что в течение этих долгих дней – нервно‑
притуплённого состояния, стали еще бес-
покоить крысы. Переселяются, что ли?
Под полом отчаянные взрывы – грызня
сильных и неумолчный писк слабых. За‑
пустить бы туда артиллерийский снаряд,
чтобы перестали бушевать.
Хозяйки семейств устраивают обмен:
– У вас есть крупа, спрашивает сосед-
ка, – не обменяете ли на соль? – Другая
даёт немножко муки за картофель или ку-
сочек сала. Но всё‑же такое положение
невыносимо. Лавки, магазины закрыты.
Впрочем, в них ничего нет. Это одно воспо-
минание о былом. Надо решиться всё же
выйти со двора. Может быть на товарной
станции можно что‑нибудь достать. В край-
нем случае, принести оттуда полено или
выломать по пути доску от забора.
Пулеметная стрельба притихла. Слу‑
чайных вагонов с признаками оставшихся
продуктов на товарной станции, конечно,
не найти. В одном месте остался след муки
и рассыпанный овёс. Надо сгрести хоть
это. И как можно скорее убраться отсюда.
Белые решаются пожертвовать паро-
возом. Человек соскакивает на ходу и ма-
шина, развивая скорость, слепо несется
на блиндированный поезд красных. За
железнодорожным переездом в это время
архІВ
112
один несчастный вор поплатился жизнью.
Другой – оставшийся в живых, – сидит над
окровавленным трупом и плача повторя-
ет: – Зачем убили моего брата?!
В течение прошлой ночи противники
с обеих сторон развили бешеный огонь.
Наступившее утро внесло сразу успоко-
ительную тишину. Интересно выйти и по-
смотреть, что случилось, какая перемена,
есть ли жизнь на улицах? Вскоре, проходя
за угол нашего дома, я убедился, что люди,
несмотря на солнечный весенний день, из
домов не вышли. Тем не менее, у меня воз-
никла соблазнительная мысль: зайду‑ка я
наведаюсь, узнаю, как провела это время
Анна Николаевна. И хоть идти к ней дале-
ко, все ж пойду.
Большая Васильковская улица никогда
не казалась мне столь широкой, как в это
утро. И к тому же загадочно‑пустынной. Из
закрытых ворот покажется какая‑нибудь
фигура, постоит и, сжавшись, поспешно
исчезнет с профиля тротуара. Дальше
натыкаюсь на разбитый артиллерийский
парк: брошенные орудия, убитые лошади.
У одного дома сидит человек с повисшей
головой, как‑будто уснувший. Но когда
подхожу ближе, не удивляясь, вижу, что
он убит. Убийцы издевательски надвину-
ли котелок ему на лицо. К груди приколо-
ли надпись: «убитый жид». Поперек всей
улицы нахожу ещё несколько убитых чело-
век – и всё молодые евреи. И чем дальше
иду, тем спокойствие моё нарушается всё
больше. На центральной улице тоже пусто.
В случае надобности, открытого двора не
найти. Встречаю группы военных. Они ин-
тересуются видом домов. Требуют открыть
двери, бьют прикладами витрины. Теперь
я уже не иду, любуясь необычайный утром,
а несусь. Явно, попал, словно в водово-
рот. Сложный вопрос – выбраться отсюда
живым. Но я уже на улице, где живет Анна
Николаевна.
– Кто идёт? – проверить у него до кументы!
Группа офицеров во главе с полковни-
ком, обратившем на меня столь особое
внимание, переходит улицу, направляясь
ко мне. У всех на лицах убеждение: им
попался шпион. Очевидно, побледнев,
объясняю куда и зачем иду.
– Документы! Документы! – нетерпели‑
во требует офицер. – Не разговаривать, –
в его руке револьвер гарцует, как пылкая
лошадь под опытным всадником, будто
говорившим: не дашь нужный документ,
нажму шпоры в лошадиные бока и сне-
су твою шпионскую, большевистскую го-
лову. Случайно сохранившаяся студен-
ческая книжечка – выданная Украинской
Академией Художеств, пролила свет. Я
по чувствовал на их лицах свое спасение.
Хотел ещё вдобавок любезно пояснить им,
какова в сущности моя необычайная про-
гулка. Но офицер, грозно нахмурив брови,
дал почувствовать мне на лбу дуло револь-
вера, повелительно закричав:
– Ни слова, а то застрелю. Пошел вон!
И не шляться здесь!
Я побежал без оглядки и через несколь-
ко минут достиг цели.
От Анны Николаевны и её соседей –
выслушал все новости. Перепуганные, они
ждут ещё худшего.
– Если не убьют на улицах, то в другом
случае придеться сгореть или умереть в
развалинах дома.
Возбуждённые до крайности, они счита-
ют каждый орудийный выстрел, ждут, что
он вот‑вот обрушится на их жилище.
– Смотрите, из наших окон хорошо вид‑
но, куда попадали снаряды – поднимая стол‑
бы долго не оседающей каменной пыли.
Вижу, что среди этих замкнутых квар-
тирантов, я – самый хладнокровный че-
ловек. Однако довольно, нужно возвра-
щаться домой. Но идти ли мне тем же
путём? Спрашиваю себя, выйдя на неуют-
ную улицу. Пожалуй, идти, как шёл, этот
путь изведан мною. Но скоро убеждаюсь,
что значит изведанный обратный путь.
Возобновившаяся стрельба спутывает мне
шаги. А как хочется домой. Чувствую, здесь
на какой бы дом не бросил взгляд, всюду
ответ: ты чужой. На пустынной улице но-
сится смерть. Когда над ухом засвистывают
пули, прячусь за карниз. Смешно прятать-
ся, когда кирпич стены прикрыл лишь один
мой бок. Бросаюсь вперебежку. Вдруг у
противоположного угла появились трое
военных с пулеметом. Теперь, по крайней
мере, собственными глазами вижу войну.
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
113
У стреляющих вид точно как у охотников:
сосредоточенный и не злой. Разговаривают
спокойно, как те, у кого дело находится в
привычных руках. Но больше и приятнее
всего меня удивило то, что я неожиданно
налетел на линию красных, ведущих на-
падение на товарную станцию. Все же за-
держиваться на этом месте нельзя. Враги
вышли на открытое место, видят друг дру-
га хорошо и вопрос, кто сильней, решится
быстро. Мое же дело – не лучше ли ско-
рее пробираться домой? Да, я бегу сквозь
режущий ветер пуль. Уже не всё ли равно
теперь. Прикрыться смогу лишь пробежав
обнажённое садом расстояние – простор
двух холмов. Я, как бедный заяц, не могу
одним духом одолеть опасное расстоя-
ние. Учтя это, делаю передышку, встретив
словно кочку – бугорок снесённой ограды.
Вокруг него падают ветви, сражённые гра-
дом пулемётного огня. Киев целиком пе-
реходит в руки советской власти. «Заяц»
добежал домой, когда товарная станция
сдалась.
За подписью коменданта Киева то-
варища Мелышка, немедленно вышел
приказ: ввиду чрезвычайного положения
объявляются различные мероприятия влас-
ти. «После восьми часов вечера появлять-
ся на улицах города строго воспрещается».
Политуправление ХII‑ой армии разъясняет
общее положение и призывает всех ра-
бочих и крестьян ещё тесней сплотиться
вокруг своего Советского Правительства.
Моему воображению предстали на крас-
ном полотнище горячие слова: «Да здрав-
ствует мировая революция! Да здравствует
Красная Армия!»
Органы центральных учреждений те-
перь в Киеве не действуют. Почётное по-
ложение и ореол столицы Украины принад-
лежит Харькову. Мы чувствуем себя будто
разжалованными. Но вскоре эта острота
проходит, и в укладе жизни провинциаль‑
ного города закипает поглощающая нас
деятель ность. Занята опустевшая боль-
шая, буржуазная квартира.
Волей отдела Комиссариата Народно‑
го Образования здесь открыты Государ‑
ственные Художественно‑Декоративные
Про изводственные Мастерские. Открыва‑
ется общее собрание художников, на кото-
ром скульптор Кратко – правительственный
комиссар, объявляет юридические начала
и практические цели работы в мастерских.
Работники снабжаются продовольствием,
получают за счёт государства материалы,
получают жалованье и имеют право вы‑
бора своего делегата в совет рабочих и
крестьянских депутатов.
С первой же встречи между нами про-
исходит столкновение. Идеологические
взгляды на искусство разделяют нас на
два лагеря. Закваска начавшейся борьбы
определилась, но реальная действитель-
ность пока не предъявляет к нам высоких
требований. В частности, это очень зави-
сит от личности комиссара. Он, надо же
сознаться, одарён мелким деловым со‑
знанием.
– Надо сделать столько‑то звезд. Вы‑
полнить с фотографий столько‑то портре-
тов вождей революции.
Конечно, эти вещи очень нужны для
механизированной пропаганды. Ее ремес‑
ленный характер поглотил часть культурно
отсталых рабочих сил мастерских.
Недолго пришлось дожидаться заказа
и мне, за который можно было бы охот-
но приняться. Нужно выполнить большой
фигурный плакат для улицы. Я принялся
писать, не испытывая какого бы то ни было
стеснения – чувствуя за собой силу про-
шлого. Моя уверенность, репутация перед
товарищами вызывает волны новых чувств
неиспытанного удовольствия от страсти
писать цветами. Производить работу, вкла‑
дывая в нее искусство, возвышает челове-
ка над обыденным уровнем житейских дел.
Погрузиться в ощущение красоты для того,
чтобы изнутри показать людям упоитель-
ную силу натуры. Удовлетворяя этот твор-
ческий инстинкт, я не жалел красок. Мне
хотелось из плотности двух–трёх слоев,
выжать наивысшую чистоту цвета, заря-
женного предельным напряжением чувств.
Игра переживания души и тела с матери-
ей – искусство действующего света в спект‑
ральном сочетании. Значит, в простом по-
нятии – вечная необходимость в познании
совершенствования формы, идеала, абсо-
лютного строения законов натуры.
архІВ
114
При выполнении этого плаката про‑
изошло моё знакомство с художником
М. Л. Бой чук. Мы встречались с ним и
раньше, когда он по приглашению комис-
сара Кратко согласился быть главным
художественным руководителем мастер-
ских. Его вхождение сделало атмосферу
единственно возможной для выполнения
искусства. Он непримиримый враг тех,
кто носится с искусством, но не в состо-
янии доказать на деле. Идеалист и стро-
гий цельный реалист, он враг нездорового
в крайних и пошлости в отсталых живших
течениях. М. Л. выдвигает свою реалисти-
ческую монументальную систему. Он за
школу, основанную на связи с мастерами
истории. В этом смысле школа представля-
ется ему всечеловеческой, но прежде всего
построенной и питаемой на национальной
почве, жизненность его идеала в том, что,
будучи широко современным, он желает
освободить искусство Украины от слишком
подчиняющего влияния властвующих те-
чений в странах Европы. М. Л. учился под
руководством немецких профессоров в
Мюнхенской Академии. Затем четыре года
ушло на Париж. В то время он встречал
молодым Дерена, Пикассо, Брака и других
теперь знаменитых мастеров Франции.
Свойства личности М. Л. открылись
мне постепенно. До нашей встречи в про‑
изводственных мастерских препятствием
для оценки его как художника мне мешал
круг идей, в которых я считал себя со свои-
ми друзьями независимым и насыщенным
более выразительными элементами чем
то, что выполнялось им и его учениками.
Закономерные принципы его композиции
я принимал за механическую стилизацию,
а тона мне казались слишком условными,
слащавыми, лишёнными порывов непо-
средственного вдохновения. Но наряду
с этими отрицательными впечатлениями,
я поражался его сектантской обособлен-
ности и воинственной непримиримости.
Активность личности этого сорокалетнего
человека легче и яснее открылась мне
при завязавшемся дружеском общении.
Смотря на плакаты, он ласковым голо-
сом произносит: Вы талантливый. Причём
М. Л. обычно говорил по‑украински, я же –
по‑русски. Поглощённый впечатлением
радост ного открытия, он устремляет на
меня блестящие голубые глаза.
– Создаёте хорошие цвета. Вы могли
бы, – продолжает он, – писать фрески.
В момент высказывания приятной мне
похвалы, улавливаю его восторженную
улыбку. При этом замечаю внимательно
устремлённый взгляд Зёмы. Он рядом со
мною занят своей работой. С тех пор, как
мы очутились в мастерских, в нашей друж-
бе произошёл перелом. Зёма развивался
бурно, позволяя мне оценить его сильный
и блестящий темперамент. В наших отно-
шениях закончился период идиллии, ког-
да мы чувствовали себя почти одинокими
и отрезанными от всего мира – мечтая о
Москве в течение всей прошедшей тяжёлой
зимы. Теперь мы оба находимся здесь на
положении мастеров. На нашей обязан-
ности – руководство работой учеников и
подмастерьев. Перед нами открылось но-
вое поле деятельности. В течение време-
ни всегда происходят удивительные вещи.
Доказательством этого явилось сближение
с М. Л.
В данный период развития граждан-
ской войны и овладение советской влас-
тью Киевом, М. Л. занял в нашей среде
центральное место. На него можно было
положиться. Его художественная культура
указывала путь вперёд и только вперёд!
Весеннее солнце ласково пригрева-
ло, отдавая свою неиссякаемую энергию
возлюбленной земле. Зёма дружил с та-
лантливой Шор и ставил декорации для
балета Нижинской «Половецкие пляски».
Серьёзный и нервный Седляр работал
вместе с Оксаной. Кальбер очень внимате-
лен к Лиде Мандель. Я однажды принёс бу-
кетик фиалок Наде Хазиной. У нее самый
красивый точёный лоб. Меня влечёт к ней,
у неё живой, насмешливый, иронический,
задорный и нежный взгляд. Принимая от
меня фиалки, она спрашивает, читал ли
я серьезную книгу «Проблема формы»
Гильдебранта. Исчерпав этот вопрос, ми
переходил на поэзию. Надя дружна с
Осипом Мандельштамом, знает напамять
его многие стихи из книги «Камень». Она
с увлечением толкует мне значение твор-
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
115
чества поэта Анненского. Надя может гово-
рить почти обо всём.
– Анненский, – говорит она, – интересный
поэт не только потому, что у него большая
эрудиция. Особое свойство поэта: ориги-
нально мыслить. Но оказывая влияние на
других, он все‑же не понят широко и не
оценён. По культурному уровню высоко
стоит Александр Блок.
У Нади аналитический ум. Когда она
высказывается, у неё широко раскрываются
глаза и смотрят с опьянённой дымкой
сквозь воображаемый довод. Обычно же
взгляд трезвый, проницательный. Мы по-
знакомились с нею сравнительно недавно.
Открывая почву для дружбы, Надя стала
со мной очень откровенна. Моё желание
подарить ей фиалки совпало с началом
периода ареста М. Л.
Всем хорошо известно: если дело попа-
дало в Чека, это не шутка. Пришли к М. Л.,
показали ордер на арест и повели в грозное
учреждение. Нам стало известно – на него
донесли. Когда большевики отступали из
Киева, он якобы находился в связи с укра-
инцами, боровшимися против коммунизма.
Очевидно, его личные враги пожелали ис-
пользовать момент и таким образом посчи-
таться. Всё это были только догадки. Дни
шли, а М. Л. не выпускали. Однако было
известно: он не расстрелян.
Встречаясь ежедневно с Надей, по-
мимо личного беспокойства, я разделял
её женские чувства, особо болезненно
выражающиеся к такому несчастью, как
арест и угроза смерти.
– Я люблю М. Л., – стонала она. – Что
сделать? Как спасти его. Как доказать
его невиновность? Нельзя ли это дока-
зать через ваших знакомых, – просила
Надя. Конечно, в общении с ней моё же-
лание выпутать жертву становилось более
настоятельным. Я вспомнил о своём зна-
комстве с одним пианистом, хорошо зна-
вшим Р. Мой знакомый обещал поговорить,
снестись об этом деле с председателем
Украинского Совнаркома.
Однажды под вечер – благодаря содей-
ствию знакомого, мы вошли в секретный
отдел милиции. Думали, может здесь обна-
ружатся следы и мы узнаем, почему арес-
тован М. Л. Но в так называемом секрет-
ном отделе милиции мы нашли в беспоря-
дочном состоянии архивы царской тайной
полиции. В многочисленных жутких аль-
бомах хранились фотографии преступни-
ков и убийц с указанием примет. Конечно,
среди них М. Л. не оказалось. Нам встрети-
лись ещё различные неожиданности в по-
исках средств защиты узника, как вдруг он
вылетел на свет сам. Чека не нашло улики
основательными. И Надя могла быть снова
счастлива с профессором М. Л.
Как‑то совершая прогулку вместе с
Надей, мы осмотрели фрески Софийского
собора и вышли на Владимирскую гор-
ку. Здесь особенно сильно чувствовалась
весна. Мы сели на скамейку, отколупывая
болотистую землю от ног. Находясь здесь,
сколько угодно смотри и не насмотришься
на широкие воды Днепра. Уходя, никогда
не скажешь, довольно! Покинешь это мес-
то только с сожалением невольно возник-
шей мысли о скоротечности человеческой
жизни. Мы смотрим на поля, на нашу боль-
шую реку, в весеннюю пору превращённую
в море. Из уст Нади легко текут слова то
об искусстве, то об М. Л. Я слушаю её
с затаенным вниманием, и боль доходит до
моего сердца, но вывести себя из равно‑
весия я не дам. Что такое любовь? Разве
я знаю. Ее нужно сейчас же доказать.
Похитить целиком двадцатилетнюю жизнь
этой девушки и оберегать её только для
себя, спрятать ревниво от всех глаз и от
сильного очарования М. Л. Слушаю Надю
с непроницательным видом. Боль ударила
в сердце, а теперь опьянела и вскружилась
голова.
С Владимирской горки обширный вид
и на небо. Глаза поглощают его свет
без остатка. Не поэтому ли голова под‑
верглась столь сладкому опьянению,
откладывающему жало в груди.
– Вы не можете сильно со всей страстью
желать, – произнесла приговор Надя. – Вы
не в состоянии любить женщину целиком,
Клима, вы как мальчик.
Надя высказала мне печальную прав-
ду. В её голосе разочарование, горечь.
А глаза спрашивают, что же такое дружба,
любовь и вся жизнь? Жизнь скоротечна.
архІВ
116
– Посмотрите на воды Днепра, – говорю я
Наде. В этом – любовь, видите, как широ-
ко разливается русло реки, а то сужается
так, что еле‑еле не засохнет под ударами
солнечного зноя.
Драма весны выравнялась положитель-
ной стороной молодости. Оставаясь на-
едине, я поддаюсь влечению находиться
с Надей. Зрительная память помогает мне
отдаться наслаждению. Рука уверенно
чертит её лоб, глаза. Вот она вся. Но ис-
кусство удовлетворено ещё не полностью.
Надо рисовать и еще искать идеал иллю-
зии, очарования? Идеал революционной
романтики? Идеал Надиных двадцати лет.
Дела в мастерских принимают жела‑
тельный оборот. Наша обеспеченность –
милитаризация. Числимся в седьмом
красно армейском артистическом батальо-
не. Заведующий хозяйственной частью
мастерских товарищ Зак отлично заботит-
ся о нас. В данное время иметь хорошего
заведующего хозяйственно частью – это
счастье. У Зака – призвание быть им. С ка-
ким достоинством и сияющей улыбкой он
развешивает для нас красноармейские
пайки в устроенной им кладовой.
– Не то ещё будет, если б вы избра‑
ли меня членом в городской Совет Депу‑
татов, – любезно заявляет наш зав хоз.
Он успешно добыл для нас самое труд-
ное – пайки, так почему же не оказать ему
этой чести для общей пользы. До начала
выборного собрания Зак находит сторонни-
ков во главе с таким энтузиастом как Зёма.
Но без борьбы не обойдется. В члены
Совета Депутатов желает быть выбранным
комиссар Кратко. Кто из нас осмелится
голосовать против него? Собрание в пол‑
ном составе. Выставлены две кандида‑
туры: Кратко и Зак. Выступают один и дру-
гой. Затем слово берёт Зёма.
– Товарищи! Художники! Среди нас два
кандидата в Совет Депутатов. Все ми те-
перь хорошо знаем комиссара и скульп‑
тора Кратко. Успели узнать и оценить по
заслугам завхоза Зака. Но я хочу здесь го-
ворить только о Кратко. Буду очень откро-
венен и со всей решительностью должен
сказать: товарищ Кратко не подходящий
человек для представления от нас в члены
Совета Депутатов. Мы не можем иметь к
нему никакого доверия. Почему, сейчас
докажу. Кратко не предан общим интере-
сам. Официально здесь числится только
имя Кратко, а самого его не найти среди
наших работников. Кратко работает толь-
ко для личной карьеры и, пользуясь сво-
им положением, достает для себя лучшие
заказы. Вы слыхали, он собирается при-
ступить к сооружению большого памятни-
ка Шевченко. Товарищи, раз я стал на путь
откровенный, беспощадной критики, то и
заявляю: кандидатура Кратко не только не
подходит для избрания в Депутаты, но он и
как скульптор должен быть отставлен от за-
каза по выполнению памятника Шевченко.
Мы имеем случай и не один – видеть его
слабые, бездарные скульптуры. Пусть та-
кие произведения, на которые он спосо-
бен, терпятся где угодно, но не на площади
в памятнике великого украинского поэта,
куда отпущены значительные народные
средства.
Зёма продолжал яростно нападать.
С са мого начала он возненавидел мелкую
душу Кратко. В речи, насыщенной казалось
неудержной – слишком смелой пылкостью,
он вскрыл гнойный пузырь. Поражённые,
мы с затаённым вниманием слушали блес-
тящий ораторский талант. Он один сказал
все, больше прибавить нечего. Кратко с де-
ланной улыбкой молчал. Зак, торжествуя,
помолодев на несколько лет, с нежностью
и задором смотрел на того, кто увлёк за со-
бой всех избирателей и предначертал ему
депутатский мандат.
Почувствовав себя на пьедестале зави-
дного положения, Зак стал меняться, те-
ряя прежнюю простоту, но не энергию во
славу мастерских. Зёма же после заметной
выборной речи, продолжая углублённо ра-
ботать, мыслить, мечтать, испытал внут‑
ренний перелом. Он понял, что такое рево‑
люционная политика, и какие она может
вызвать желательные и не желательные
последствия. Мы не выходили из огня и
заре ва гражданской войны.
Выборы нашего депутата произошли
в обстановке, когда мы были нагружены
работой по проведению выборной кам-
пании. У нас имелся список лозунгов.
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
117
Мы должны были в избирательном искус-
стве разъяснить городским массам зада-
чи такого важного органа советского госу-
дарства, как совет рабочих и крестьянских
депутатов. Выборной кампании нужно
было окончательно парализовать всякие
поползновения буржуазии: отстранить ку-
лака, представляя место бедняку. Много
входило задач и обязанностей в будущей
деятельности органа народного революци-
онного представительства.
Плакаты пеклись лихорадочно. На них
выводились типы людей, разделённых со‑
образно марксистской доктрине на клас‑
совые начала. Характер работы выработал
специалистов карикатуры. За большой
спешкой оглянуться некогда. Дело долж-
но быть выполнено в ударном порядке.
Думать о создании ценности искусства не-
когда. Надо прикладывать только ремес-
ленную ловкость и обязательно вписывать
пояснительный лозунг. Через два дня или
неделю такой плакат ветром или рукой со-
рвут с забора, стены и он будет валяться
в луже. Но когда десятки, сотни таких пла-
катов появляются в свеженьком виде, то
создают впечатление и достигают резуль-
тата, как искры, превращённые в пламя.
Не все были способны печь такие плакаты.
Опыт служения живописцев советской аги-
тации выработал профессионалов хал-
туристов. Они своего рода как бродячие
музыканты или средневековые трубадуры
разъезжают с агитационными пунктами,
Политпросветами, Чека и другими учреж-
дениями.
– Приезжайте с вашей семьей в Москву, –
писал нарком Красин своему другу инжене-
ру М. К… – У нас вы получите возможность
спокойно отдаться достойной вас работе.
Не раздумывайте долго. Зачем вам жить и
волноваться в Киеве, где столь частые бои
и различные перемены власти.
Читая это письмо за дружеские столом,
Михаил Кондратьевич, тронутый внимани-
ем Кремля, решился и поехал.
Антанта уже проиграла ставки на Кол‑
чака, Деникина, Юденича и Миллера. В те‑
чение первых месяцев 1920 года Совет ское
правительство выразило желание устано-
вить с Польшей мир. Какие же в дальней-
шем примет формы героическая борьба за
власть рабочих и крестьян.
– На культурном фронте молодые силы
революционного театра мечтают и работа-
ют на началах коллективного творчества.
Энтузиазм борьбы за революцию ищет
в искусстве выражения общенародного
охвата. Одной сцены в замкнутом театре
недостаточно, нужно ставить мистерии с
участием не только артистов, но и всего
населения. Должны быть праздники под
открытым небом с одной сценой, пред-
ставляющей улицы и площади города.
Вырощенная фантазия преобразователей
на идеалах пролетарской мощи уходит к
истокам исторической традиции. Чем был
греческий театр? Как играли его артисты?
Каковы принципы сцены, техника, деко-
рации. Воспитательное и сценическое
зна чение греческой драмы, трагедии. Эс‑
хил, Софокл, Эврипид. В разговорах, до-
кладах и диспутах ссылки на итальян-
скую комедию, на театр Мольера, Расина.
Марджанов поставил памятного всем Лопе
де Вега. Молодой Козинцев проявил первые
результаты своего кукольного театра и по-
становки в масках. В вихре общественного
переустройства принципы Станиславского
доказывают свою историческую жизнен-
ность в развитии театральных законов
игры. Станиславскому сопоставляются дру-
гие мастера современного театра. Гордон
Крег в Англии, Макс Рейнгард в Германии,
Мейерхольд, Таиров, Вахтангов в России.
Соратники и учителя поколения, берущего
в свои руки искусство пролетариата.
Микульчик по профессии столяр. За
неимением работы нанимался натурщи-
ком. У него суровый тоскующий взгляд.
Разговаривает с доброй ласковой улыбкой.
Никто из студентов особенного внимания
на него не обращает. Ведь перед ними толь-
ко обыкновенный натурщик, зарабатываю‑
щий на хлеб обнажением тела. Но видно он
как‑то не стерпел, ему захотелось излить
передо мной душу, показать себя, каков
он на самом деле. Столяр‑натурщик Ми‑
кульчик открывается мне как поэт. При при-
знании своей причастности к искусству –
литературе, – я вижу в его глазах загорев-
шийся лихорадочный огонек. По окончании
архІВ
118
занятий выходим с ним вместе на улицу –
и между нами возникает литературный
разго вор. В перерывах он читает свои сти-
хи. Читает голосом, вкладывающим чув‑
ство надежды, радости и горечи бедняка.
В его лиризме звучат фразы, призывающие
к окончательному свержению человеческо-
го рабства. Он поёт о любви, батраках и
о всех существах, поставленных социаль-
ной несправедливостью в беззащитных
и вечно голодных. Основным же источни-
ком его вдохновения, несмотря на чёрное
солнце дней, является природа. Она от‑
ражается в нём, горячо получая грустное
поэтическое выражение. Он пишет не
толь ко для себя, стихи были напечатаны
в маленькой газете.
Проходит время. Буря восстанавлива-
ет власть рабочих и крестьян. Самоуч‑
ка Микульчик выходит наружу. Он энер‑
гичный деятель, пролетарский поэт и не‑
примиримый враг буржуазного искусства.
В противоположность буржуазным поэтам,
засиживающимся в кафе в подвальной
богеме, пьющей турецкий кофе и при-
нимающей наркотики, Микульчик при по-
средстве товарищей, вышедших из общей
с ним среды, основывает клуб пролетар-
ской культуры. Я присутствовал на его
первом докладе. О нём извещалось в га-
зете и в специальной афише. Помещение
клуба огромное. Вместительная эстрада
с президиумом. Много раз улицы Киева
испытали бои, но в клубах не наблюдалось
еще столь критикующей атаки на буржуаз-
ную литературу и ее носителей. Особенно
поэт‑самоучка ненавидел из современ-
ников, писателей Н. и Л. Маккавейского и
других, в культурном отношении выше на-
ходящихся чем он – столяр и натурщик.
Опираясь всецело на классовую осно-
ву, враждебным пролетарский чутьем он
во всеуслышание объявляет их гнилью,
врагами – контрреволюционным оплотом.
Свой доклад Микульчик закончить не мог.
Взял на себя лично слишком трудную за-
дачу: разбить силы искусства, выросшие
при буржуазном строе и поставить во гла-
ве советской общественности ядро только
что родившегося Пролеткульта. У него не
оказалось достаточно эрудиции и главное
отсутствие опыта публично развивать свои
мысли. Делая над собой крайние усилие
и входя в предельное нервное состояние,
Микульчик терял логику соображения. И
ввиду этого, доклада не досказал. У слуша-
телей получилось досадное впечатление.
Авторы «Молитвы о России», «Стилоса
Александрии» и прочих сочинений своей
молодости отвечали недоуменным презре-
нием на появившиеся атаки лиц, подобных
Микульчику – оборванцев, поднявшихся со
дна с красным знаменем. Что такое для
них Октябрьская революция? Коммунизм?
Многие из них доказали, когда деникинская
волна подкатывала к Москве. Впрочем,
оправдать их пожалуй одной фразой: ком-
мунистом нужно родиться.
Цвет литературы, богема из кафе на
Николаевской улице продолжала ещё идти
в прежнем темпе развития наследственных
традиций литературы передового буржуаз-
ного общества дореволюционной России.
Чуждые идеям Советской власти и по-
терявшие материальные преимущества,
они продолжали мыслить по‑старому, не
желая верить в окончательное торжество
серпа и молота. Вскоре в этой атмосфе-
ре постепенно стал создаваться глубо-
кий, психологический рубеж. Стоявшие за
революционные искания в искусстве ока-
зались в числе первых, слившихся в идее
социальной перемены. К прошлому уже
не могло быть возврата. И часть левых в
искусстве приняли доктрины Марксизма.
От балета Мордкина до студии художницы
Экстер перекатывались, перемешиваясь,
положительные и отрицательные начала
самых культурных художественных сил
той эпохи. Выступало национальное лицо
Советской Украины.
На ряд месяцев я выпустил Микульчика
из виду. Борьба, начатая им, указывала
на возможность увидеть подлинные типы
героев, созданных революцией. Но поэт‑
самоучка не дожил до полного торже-
ства. Судя по возрасту, ему предстояло
видеть взлёты своей личности и других,
как он выступивших на уровень высокого
подъёма из недр раскаченных целинных
масс. Ему предстояло видеть много и мно-
гому выучиться, написать книги песен,
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
119
выработать свои ораторские способности
к докладам. Он со своим гордым проле‑
тарским сознанием чувств, с темперамен-
том художника мог бы всего достигнуть,
если б не было но. В один из ненастных
дней, проходя по улице, останавливаюсь
перед газетой, расклеенной на стене.
О чем пишет «Красная звезда»? О молние‑
носных атаках конницы Буденного. Затем
неожиданно встречаю похоронную ста-
тью о Микульчике. Читаю: «скончался от
туберкулёза». В напечатанных тут же ста-
тьях он пел о проталинах весны.
Миновала середина апреля. Теперь чуть
ли не весь состав седьмого артистического
батальона влюблен. Ходят, работают па‑
роч ками. Солнце горячит кровь, возбуждает
мысли к любви, к счастью и к вере в свет лую
будущность. Приближается Первое Мая.
В этом году торжество должно превзойти
все предыдущие праздники. Праздник тру-
дящихся покажет нам, что значит органи-
зация, дисциплина, воля, энергия, героизм!
В 1919 году германский империализм на
Украине сменил империализм Антанты.
В чём же состоит центр тяжести после
победы на востоке и юге? Каковы теперь
планы Антанты? Куда повернет Первое
Мая 1920 года мысли рабочих и направит
оружие Красной Армии? Праздник объявит
новые политические вопросы и решит
ответ воодушевлённых борцов.
Угольные шахты Донбаса заброшены.
Домны стоят без руды и топлива. По дерев-
ням рыщут и вырезают население граби-
тельские банды Махно, Зеленого, Маруси,
Архангела, и войска всевозможных мастей
и национальностей топчут страну.
Насколько возможно исчерпать нашу го-
товность, мы проявляем без остатка. Наше
искусство выведет в красоте все достойное
внимания, чтобы занять почётное место на
празднике. Чутко отзываясь на призыв, мы
решаем общее дело в композициях. Наши
решения в формах и цветах наполняют
этот день связующей гармонией народные
чувства и идеалы. На полотнищах мы на-
чертаем сражения победы. Возвеличим
те начала, за которые пожертвовали жиз-
нью лучшие люди – отцы, сыны и дочери.
Покажем в сюжетах цели мира строитель-
ства, просвещения, материальное благо-
получие при коммунизме.
Общее руководство по выполнению
художественных планов принадлежит
М. Л. Бойчуку. Заказ передан в верные руки.
Художники, работающие под его ответ-
ственностью, должны быть проникнуты
не только литературным смыслом празд-
ника Первое Мая, они должны выполнить
работу в произведениях ценных, строгих,
прекрасных. Халтуры М. Л. не допустит.
– Пусть каждый из вас, свободно следуя
какому угодно течению, выявляет себя, но
его труд должен быть признан творческим.
Осуществить в изобразительных формах
Первое Мая могут только таланты. Эта за-
дача только по их уму и плечу.
С зарумянившимся ярче обычного ли-
цом и блестящими голубыми глазами М. Б.
дает советы своим ученикам, Седляру и
Падалке, а также и другим. Эти ученики
уже достойны учителя. Они поставлены на
здоровые принципы искусства и в каждой
новом произведении выражают мастер-
скую зрелость. М. Б. держится как наш хо-
роший товарищ и друг. Темп работы разви-
вается спешный. Как‑то он заворачивает ко
мне: но ни слова. Я смотрю на его лицо –
желая узнать впечатление. Вместо слов
слышу: он напевает мелодию и с одобри-
тельной улыбкой слегка качает головой.
Не желая быть надоедливым, он все же
часто заглядывает ко мне узнать, как идёт
начатая сложная картина. Я задумал вы‑
разить крестьянскую семью в период труда.
Взят момент величия простоты и мощнос-
ти. Сцена выражает в позах родительскую
ласку к детям. Это еще не всё – не самое
существенное. Интуитивная творческая ме-
лодия не удовлетворена только данными,
поверхностными положениями и их резуль-
татами. Сознание направляет созерцание
в мир чистой механики, геометрии – где при-
влекают мыслителя и художника законы:
вертикали и горизонтали. В данной кон-
цепции один из исчерпывающих структур
живого реалистического организма живо‑
писного тела, массы всей картины.
В помещение, где мы все работали, во-
шел какой‑то товарищ с очень важным ви-
дом. Высокого роста, худощавый, очень
архІВ
120
нервный. В его фигуре настоящий боевой
закал или это просто надуманный задор?
Кто он? В фуражке, лицо бледное, длинная
русая борода, кожаная куртка, револьвер
и в нечищеных сапогах. Партия поручила
ему наблюдение за выполнением работ
к празднику Первое Мая. Авторитетным
порывистым голосом он выражает недо-
вольное раздражение. Требует в наших изо-
бражениях большей натуралистичности,
живости. Но как вскочить в эту натуралис-
тичность с принципами нашего фрескового
искусства, с одной и другой стороны дающе-
го кубистическую смесь полуотвлеченных
форм. В том, что высказывает комиссар,
чувствуется свежая струя, за которой сле-
дуют большие волны, но он не художник,
и поэтому не может доказать нам како-
го натуралистического стиля искусства
мы должны достигнуть в революционном
празд нике. Всё же человек с револьвером
за поясом разъясняет по‑своему, что такое
народные карнавалы в Италии. Он видел
их, будучи в эмиграции.
– В карнавалах присутствуют все эле‑
менты искусства, выработанного традици-
ями и рождаемого импровизацией. В ита-
льянских праздниках с блеском выражаются
комедии, юмор или черты показательной
драмы веселящегося народа.
Мы не закончили нашу беседу о том, ка-
ким должен быть в наших произведениях
день праздника Первого Мая. Партийный
товарищ, показавшийся столь властным
и нетерпеливым, немедленно куда‑то вы‑
звался. А когда мы на следующее утро
явились на работу, то вскоре все почув‑
ствовали – произошло что‑то неладное.
Затем выяснилось: все надо бросить, как
есть. Почему же так энергично налаженная
машина не должна более действовать?
– Первое Мая праздноваться не будет.
Учреждения эвакуируются.
Снова?! Возникает в мыслях много‑
значительный, драматический вопрос. Эва‑
куационный переполох поднимается, до-
стигая небывалого напряжения и размаха.
Откуда же на Киев дует ветер с признаками
урагана? Со стороны бужуазно‑шляхетской
Польши. Пилсудский со своим помощни-
ком генералом Рыдз‑Смиглы, командую-
щим третьей польской армией, внезапно
25 апреля перешел в наступление.
Наш седьмой артистический батальон
распыляется. В производственных мас-
терских заведующий хозяйством и наш
депутат Зак спешно раздает пайки. Надо
думать – последние.
Если Киев переходит в руки поляков, кто
знает последствия стратегического разви-
тия истории. Не позавидуешь горожанам,
которым придеться отведать сладость
польского владычества. Будут преследова‑
ния и массовые расстрелы. Но с другой
стороны, как, куда и с кем решиться бежать.
Наши силы отходят к Днепру, переправля-
ются на левый берег. Надо спешить. Во мне
возникает счастливое чувство – бежать.
Из всей производственной мастерской
только один товарищ решается на бегство.
Это Зёма – мой друг. Время позволяет про-
вести еще одну ночь. Мои приятельницы
по мастерской пытаются остановить меня,
оградить от возможных жестоких испыта‑
ний в пути.
– Разве нам не было мило и хорошо, –
говорит мне Соня и Надя, остановитесь.
У вас здесь ваши подруги.
В ответ на увещевания во мне вспы‑
хивает радость и большая нежность к ним.
Хочется остаться только для того, чтобы
доказать свою признательность за их при-
вязанность и любовь. Я горжусь тем, что
заслужил их горячее внимание к себе. Но
все‑же нам нужно расстаться. Подруги
мои, я завтра должен оставить Киев. Меня
влечёт Москва. Надеюсь, туда же приедете
и вы когда‑нибудь. Прощайте или до сви-
дания!
– Дорогая Таня, – писал я сестре, про-
снувшись на рассвете. – Когда ты вернёшь‑
ся к себе в квартиру, мою комнату найдёшь
в некотором беспорядке. Письмо оставляю
на видном месте, чтобы ты могла сразу
найти, прочесть о моем поступке и успоко-
иться, жить мне было у тебя хорошо, теп‑
ло и сытно. Между прочим, никто кроме
тебя не умеет сварить вкусный суп и при-
готовить жаркое. Но ты сама знаешь, такое
положение не могло длиться долгие годы.
Ты хотела меня женить и этим устроить по-
добно другим мою семейную жизнь рядом
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
121
с тобой. В ответ на твою заботу я упорство-
вал. Почему? – спросишь ты. Разве твой
брат не создан как другие и ему не свой-
ственно любить и затем воспитывать своих
детей? Если я не соглашался, то потому,
что между нами есть разница в возрасте
и затем мы сложились в неодинаковой об-
становке. Я хочу еще учиться, многое ви-
деть и бороться, как художник, революцио‑
нер. В этом моя цель и поэтому незачем
спешить жениться.
Я уезжаю, не желая быть в Киеве при
поляках. Думаю, мое отсутствие принесёт
тебе в этом смысле удовлетворение.
Разве тебе было бы приятно видеть меня
мобилизованным ими или в худшем слу-
чае подвергнуться аресту. Бывает же, ты
знаешь, ещё хуже. Помнишь деникинскую
контрразведку? Затем долго находиться
вне воздействия советской власти мне
скучно, очень тоскливо. Решаюсь на бег-
ство, я знаю – буду со своими. Если не смо-
гу отдаться художественной работе, возь-
мусь за оружие. Верю в нашу победу и без
колебания иду смело вперёд.
Знаю, милая Таня, тебе вначале будет
очень тяжело одинокой. Смерть Мани при-
чинила тебе горькое материнское стра-
дание. Я тоже испытываю боль в потере
моей первой единственной маленькой
племянницы. Но что ж, чем глубже печаль,
будем выражать не меньшую твёрдость,
стойкость – открывая в себе спаситель-
ную жизнерадостность. Наш лучший, пре‑
красный друг – время. А пока, дорогая
сестра, на столе найдешь мешок с мукой,
крупой и солью. Вместо сала нам выдали
в этом пайке по фунту колбасы. Есть кусок
мыла и даже лук. Беру с собой только мою
долю сахара и кусок хлеба, чтобы ты не
дума ла – я пропадаю где‑то от голода.
Целую тебя крепко, твой брат /Клима/.
Спеша оглядел еще раз мою комнату.
На столе рисунки, книги. Не взять с собой
картины, холсты. Надо уходить налегке.
Встретились с Зёмой. Его мать остаётся
одна. Когда он высказал ей желание по-
кинуть Киев, она, не думая о себе, стойко
ответила:
– Уходи туда, где тебе будет лучше.
Мы отправились с ним в центр города.
Куда же нам идти и к кому пристать? На
улице встретили Марголина. Он занимал
ответственный правительственный пост
заведующего деятельностью киевских теа-
тров и тоже не знал, как ему быть.
Бежать? Опасно выброситься из родного
города, но так же, не менее страшно, оста‑
ваясь, подвергнуться польской реакции.
Раздумывая над положением, видим,
исчезли почти последние признаки людей,
связанных с советской властью. Сейчас
могут показаться поляки. Они, может быть,
заняли вокзал. При нас корзинки и мешки.
Разве не видно, что мы советские беглецы?
В моих друзьях я почувствовал возник-
шую нерешительность, момент колебания.
Зёма оглядывается назад. Есть еще вре-
мя вернуться домой. Не так просто и лег-
ко расстаться с Киевом. Мне становиться
жаль друзей и себя. Москва манила к себе,
встала перед глазами, жаль расстаться с
мечтой о Москве.
Я потянул за рукав Зёму, пошли же! –
Говорю я решительно. Инстинктивно бла‑
городным чутьем друзья охватывают мою
мысль. И теперь уже бесповоротно втроём
спускаемся к набережной Днепра. На бе-
регу великой украинской реки мы должны
найти ключ бегства.
В порту пароход «Интернационал». Вход
разрешается по особым пропускам. На
судне эвакуируются видные коммунисты.
Судно уже глубоко сидит в воде.
– Да, вдруг обрадовался Марголин. Ему
с палубы улыбается лицо хорошего при-
ятеля. И с его помощью Марголину посад-
ка как будто обеспечена. А нам как быть?
Как нам с Зёмой устроиться? У Марголина
идут в ход организационные способности.
С видом, будто он один из распорядите-
лей, Марголин приказывает нам взяться
за переноску мешков, набитых документа-
ми, взятыми из архива. Улыбнулось и нам
счастье, давшее возможность взойти на
пароход и в суматохе смешаться с другими
пассажирами. Спустилась ночь, а пароход
чего‑то выжидал. Показалось солнечное
утро, обнажая нам холмистый правый бе-
рег. На его вершине за одну ночь, но как
изменился Киев. Он уже не наш. Мы берем
винтовки и сходим на соседний пароход
архІВ
122
узнать в Чека, нельзя ли достать консервов
или хлеба. Было бы очень хорошо достать
на дорогу хоть на день продовольствия. На
пароходе нам сказали: мы только богаты
дровами для машины да архивными доку-
ментами в мешках.
Чека оказалось недоступным, они при-
водили в боевую готовность орудия. Какой
чёрт тут консервы и хлеб, говорил весь их
вид. Мы вернулись с ненасытным взором,
держа в непривычных руках заряженные
винтовки. В порту и на улицах было пусто –
население не проснулось.
Капитанский мостик забаррикадирова-
ли со всех сторон бревнами. Подсчитали
число револьверов, имеющихся у товари-
щей. Разве неизвестно, сколько парохо-
дов было потоплено обстрелами с берега?
Мы должны быть ко всему готовы.
20‑го апреля утром «Интернационал»
снялся с якоря. Шум винтовых лопастей
и кипящее бурление воды вызвало удар в
сердце и мыслях. Перед глазами предстало
все пережитое и в данный момент так обо-
рвано для чего? А ведь мне самому захоте-
лось этого, и по моей воле и вине я покинул
прекрасный Киев. Прощальный парадный
смотр его высоких берегов. Укатывая вниз
по реке, кажется и спрашивается: он ли это
или только призрак? Взоры цепляются за
места близкие, покрытые многими воспоми-
наниями. И так это все уже прошло – прохо-
дит. Не без грустной тревоги, обжигающей
от набегавшей радостной волны, возника-
ет вопрос: что же впереди – в Будущем?
Известно только то, чего хочется.
С сурово спокойным лицом капитан
направляет руль. Мы проехали под же‑
лезнодорожным мостом. Из пароход-
ной трубы дым относит назад – не есть
ли это единственная связь с прошлым,
где Киев в пространстве скрылся от нас.
Но не скрылась Украина, Днепр, расши-
ряя свои воды, заставляет нас забыть, что
мы спа саемся, возможно с берегов в нас
посыпится ещё пулемётный град из гнезда
банды Щуся, Никифоровой или Махно.
Незабываемый день, представивший
величие и богатство природы – пронес-
ший нас мимо затопленных пароходов,
сожженных и пустынных деревень, вызвал
новый особый приступ голода, как будто
для того, чтобы окончательно сбить кра-
сотой и могуществом в героизме и агонии
борьбы стихий. Если б найти хоть малень-
кий кусочек хлеба! Голодным взглядом
каждый осматривает сидящего или блуж-
дающего, встреченного на палубе, в каюте.
Но нет, что было, все съедено утром, в пол-
день. Тот же жадный взгляд рыщет по рав-
нине полей и, открыв белеющие хаты хуто-
ров, со сладостью переносится туда. Там
можно бы, наверное, достать хлеб, моло-
ко, яйца. Затем такой странный всеобщий
приступ голода стихает. Странно устроен
наш организм. Так же как остро может по-
требовать и вдруг ответит противоречием
себе – забудет, осядет, успокоится. Данное
состояние называется психозом голода.
Наибольшее удовлетворение нам при-
чинила машина парохода. Она не испыты‑
вала недостатка в дровах. Следовательно,
мы неслись успешно к цели. Всю ночь ка-
питан, смотря над верхней линией барри-
кад, вел судно по изученному руслу.
Спокойствие же дня, сменившееся глу-
бокой тишиной ночи, порой вызывало зло-
вещее предчувствие. Ведь в сущности все
вокруг клокочет, вся страна потрясена.
Бедный наш маленький пароходик, куда
он спешно плывёт? Считается время с
нами или нет, но мы знаем на утро сегодня,
день Первого Мая! Праздник трудящихся
всего мира!
Вспомнилась – кажущаяся теперь да-
леко, картина нашего приготовления к
Первому Мая. Киев?! Так вот он здесь в из-
менившейся обстановке устраивает свой
праздник. На палубе на виду всего Днеп‑
ра, всей Украины и необъятного неба со
сказочными облаками собрался митинг.
– Товарищи, – произносит оратор, – нам
пришлось отступить от Киева. Но мы ушли
оттуда, только уступая натиску во много
раз сильнейшего врага, конечно дело не
ограничить только нами. Мы представляем
маленькую горсть революционной мощи
всей страны, расправившейся с армиями
Колчака и Деникина. Если б мы даже по-
гибли, сдавая полякам Киев, воля наших
вождей и мощь Красной Армии не ослабе-
ла бы для одержания полной победы над
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
123
милитаризмом Антанты. Проведём же день
Первого Мая все в сознании выполнения
революционного долга в борьбе над но‑
выми силами контрреволюции! Не по-
щадим жизни для торжества Советского
государства и мирового коммунизма. Да
здравствует великий праздник всех трудя-
щихся! Да здравствует вождь пролетариа-
та товарищ Ленин! Да здравствует Красная
Армия! Да здравствует освобожденная
совет ская Украина!
На палубе раздалось всеобщее строй-
ное пение Интернационала: «Вставай про-
клятьем заклеймённый»… Пароход подъ е‑
хал к Каневу, где скоро на высоком берегу
правобережья показался крест могилы
Тараса Шевченко – национального поэта
и живописца. Бывший крепостной слуга
Тарас Шевченко, автор Кобзаря, стал сим-
волом героя, борца за политические права
и независимость своего народа. Мы слу-
чайно прибыли как раз к месту, где неви-
димо борются стихии страстей, уже при-
чинивших Украине столько бед. Всякий,
прибывший к могиле раба‑поэта, арестан-
та, обнажая голову, даёт клятву: словом
и оружием продолжать борьбу в войне за
дело патриота, горячо любившего землю‑
мать Украину.
Если б в данный час, когда наш пароход‑
беглец подъезжал к могиле и по случай-
ному совпадению здесь очутились бы
враждебные войска, то что бы произошло?
Допустила ли б великая память Шевченко
кровопролитие на этом величественном
месте одинокого креста, указывающего на
четыре стороны света?
В течение всего водного пути постоянно
чувствовалось: мы можем в любой момент
оказаться беззащитными на виду хотя бы
данной части высокого Каневского бере-
га, откуда всей стране видна могила бать-
ка Шевченко. Но для нас берега Днепра
оказались без западни. Машина парохода
замедлила ход. Под вольный ветер обна-
жились головы и, повернув лица в сторо-
ну могилы поэта, мы торжественно запе-
ли: «Заповидь». Капитан снова приказал
полный ход вперёд. Не отрывая взгляда
от исторического места, коммунистичес-
кий Интернационал закончил церемонию
отдания чести насыпи вечного успокоения
и бессмертия.
Попутное течение неизменно увели-
чивает скорость судна. С рассвета 30‑го
апреля, уезжая из Киева на восток, мы не
делали остановок. Наконец открывается
вид на пристань у Черкасс. Триста чело-
век выбрасывается на поиски продуктов.
Райские дома открывают нам двери и на
советские деньги охотно отпускают хлеб,
масло, сыр и овощи. Часто ли выпадают в
жизни столь щедрые дни, в момент сгла-
живающие воспоминание о тяжелом про-
шлом. Сейчас мы, как будто открыли оазис,
но вся Украина разве превратилась теперь
в пустыню? Поедем дальше – увидим.
На палубе и во всех углах парохо-
да ненасытные люди с возбужденно‑ра‑
достными лицами продолжают лакомиться
красной редиской, кушать сметану с коржи-
ками, пить молоко из кружек, бутылок или
чайников. О, щедрое уцелевшее местечко,
от души и весёлых глаз всех беженцев,
спасибо тебе!
К вечеру – Кременчуг. Не жалко ли со-
знаться, бегство, превратившееся в уве-
селительное путешествие по Днепру, кон-
чено. Оставшуюся часть людей пароход
довезет до Екатеринослава. Нам же благо-
разумнее сойти в Кременчуге и найти по-
езд на Харьков. Начинается вторая часть
истории нашего бегства.
Среди знакомых оказался Кратко – не‑
удачный автор памятника Шевченко и про-
валившийся депутат от производственных
мастерских. Он нам не пара. Что за город
Кременчуг? Скуп, конечно, не так легко по‑
полнить наши запасы. Зёма вспоминает
обильные Черкассы, где в реке вместо воды
текла сметана. А на деревьях росли кор‑
жики с маком, мёдом и вкусные вареники.
– Если б мы остались там на несколько
месяцев, можно бы написать новые полот-
на и тогда уже поехать в Москву.
Нечего прибавить – мечта прекрасная.
Художник более всего озабочен тоской
о произведениях. К тому же от Черкасс –
нашей первой остановки, осталось благо-
дарное воспоминание. Где же еще можно
найти подобное обилие? – лучше места не
сыскать. Наглядный пример не заставляет
архІВ
124
себя ждать. Начальник станции Кременчуг
заявляет:
– Право не знаю, как вас направить
в Харьков? Сообщение нерегулярное.
Паровозов и вагонов нет.
– Как же быть, товарищ начальник, не
унимаются представители нашей группы,
мы из Киева.
И бедному начальнику невольно при‑
ходится смотреть на всякие предъяв лен‑
ные ему документы с такими внуши тель‑
ными печатями, хоть становись перед
ними на дыбы.
– Обождите, обождите товарищи, поля-
ки ещё не угрожают захватить Кременчуг.
Хотите, через несколько часов я смогу
устроить вас в товарный вагон. Вы доеди-
те до станции и там сделаете пересадку
на Полтаву, а потом в Харьков.
Мы очень довольны. Едем. Мысли как
динамо стараются свежие впечатления тут
же перевести в точное значение. Перед
нами картина расшатанности, изношеннос‑
ти, разорения, упадка. На чём держатся
живые нервы боеспособности большевиз-
ма. В каком состоянии электростанции,
топливная промышленность, черная ме‑
тал лургия, машиностроение и металло‑
обработка. Почти всё встало – развали-
лось. Рабочие ушли в Красную Армию.
Уже высоко взошло майское солнце над
Полтавой. Должно быть, оно так же свети-
ло Петру І в день его Полтавской победы
над Карлом XII. Надо отдать дань справед-
ливого восхищения побежденным здесь
шведам – сумевшим бесстрашно дойти
сюда и попытаться с Мазепой скроить кар-
ту тогдашней Европы.
Поэтическая Полтава! Мы приехали в
самое сердце Украины. С вокзала идем по
дороге, уходящей вверх в город, который
по моему восхищенному сознанию дол жен
бы после Киева считаться второй столицей
Украины. Усталая и немного сон ная голо-
ва, что только может на ходу, то и воспри-
нимает себе на память от живописного ха-
рактера зданий и улиц. Чтобы насладиться
и потом долго ещё помнить Полтаву, много
ли для этого нужно ходить и смотреть? Нет.
Полтава это город, как нечто составля‑
ющее один короткий, чудесный глоточек.
Впрочем, так говорится только для уте-
шения, мало ли здесь хорошего. Мы ин-
тересуемся состоянием рынка. К нашему
счастью знакомимся с ним как нужно – в
раннее утро. Да, вот чем ещё замечатель-
на Полтава – своими караваями пшенично-
го хлеба, такими же большими, как мель-
ничное жерново. Красивая полтавянка со
сквозившим в ресницах призывом предла-
гает нам:
– Милые мои, вам хлеба, о, сколько хо-
тите берите и кладите себе на душу или
где ещё место найдётся у вас.
Мы отлично наелись и набрали всего
в дальнейшую дорогу. Не без чувства со-
жаления оставляли мы Полтаву.
В Харькове выковывалось оружие –
кипел свинец против дерзкой панской
Польши. Мы приехали, и уже захвачены
железным центром большевистской энер‑
гии. Но мозг Украины – столица Харьков,
не без болезни переживал новости о
пра вобережной катастрофе. Очевидно,
Поль шу двигали её исторические мечты
о гра нице 1772‑го года – присоединения
Украины, Белоруссии и значительных зе-
мель в Прибалтике.
Наблюдая наши красноармейские час-
ти, строгую дисциплину, организацию по-
рядка и распределение, проводимое ко-
мендатурами, мы естественно проникли
в область деятельности Харькова, более
понятную нам и интересующую художника.
В агитационных пунктах, в мастерских
ви дим, преобладает сюжет: шляхтичи.
Громили мы в плакатах гетмана Скоро‑
падского, Петлюру. О! Как и сколько Колчака,
Деникина и прочие контрреволюционные
гидры. Теперь товарищи художники с
революционным закалом разделывают
Пилсудского.
– Хотите творить, художники – беженцы
из Киева? Немедленно становитесь в ря‑
ды по фронту искусства. Красноармейцу
ружьё, а вам в руки кисть. Стратегический
план Пилсудского по овладению советской
Украиной должен быть бит всеми сред-
ствами. Ставка на быструю военную по-
беду и разгром 12‑й и 14‑й красных армий
будет опрокинута, – заявил нам один бое-
вой командир.
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
125
Я усвоил от Зёмы ревнивое уважение и
сохранение при себе работ. Возмущаясь,
он говорил:
– Вы не цените свои произведения,
легко уступаете, дарите или просто раз‑
брасываете без причины и нужды. Отдать
своё художественное произведение – от‑
вет ственный поступок перед самим собой.
Никогда я ещё не слыхал, чтобы кто‑
нибудь так произносил слова: «свое худо-
жественное произведение». Он говорил
это таким важным тоном, что интонация его
голоса производила впечатление. В мыс‑
лях немедленно и заразительно возник ло:
действительно, Зёма прав. Многие ли мо‑
гут создать нечто такое, как он и я. Недо‑
статоч но с пылом творческой страсти лю-
бить писать. Нужно обязательно присово‑
ку пить к результатам своего искусства
боль шую бережливость. Если б не пример
и совет моего друга, разве покидая Киев, я
взял бы с собой тащить хотя бы тощую пап-
ку с рисунками и эскизами. Зёма говорил:
– Возьмите непременно, пригодится
кому‑нибудь показать. Если вас никто не
знает, можно ли, например, назваться куп-
цом, не имея при себе товара?
Многое в природе происходит от случай-
ного. Наш потребитель незамедлительно
встретился, проходя по улице.
– Вы оба бежали из Киева и только что
прибыли в Харьков? – глядя вопросительно
на нас, повторил он сказанное нами о себе.
– Да, у нас есть при себе доказательства:
документы и вот, не желаете ли взглянуть
на наши работы. Мы выложили из папок
рисунки, акварели, гуаши.
– Очень хорошо, одобрительно отозвал-
ся товарищ невысокого роста. Принесите
ваши работы на вокзал и спросите вагон
Луначарского.
Почуяв доброе предзнаменование, вне
себя от внезапно налетевшей радости, мы
простились до вечера.
– Давида Штеренберга, – начинает пер‑
вым говорить мой друг, – я знаю давно и
хорошо. Бывало, в Киеве он приходил
к нам в дом попросту. Если б вы могли
представить себе, как он тогда выглядел.
Маленький, бедный и такой худой неиз‑
вестный художник еврейчик. – Зёма входит
в юмористический тон, – моя мама, – про-
должает он, – бывало, жалея, подшучива-
ла над ним, угощая его чаем с вареньем.
– А знаете ли вы, – прерывая Зёму, го-
ворю я, – кто он теперь? – Да, еще бы!
Комиссар искусства! Близкий сотрудник и
друг Луначарского.
Когда Зёма поделился со мной всеми
сведениями о Штеренберге, то от себя
кое‑что пополнил и я. Теперь это кажется,
как далекое прошлое. От имени советской
власти вскоре после октябрьского перево-
рота, Штеренберг открыл первую конфе-
ренцию художников. Я присутствовал как
делегат от группы учащихся. Штеренберга
на конференции никто не знал. Данным
обстоя тельством воспользовались худож-
ники академисты реакционеры.
– Какое может быть доверие к собрав-
шимся на конференции, – выкрикивали
они, – если во главе ее поставлен человек
без имени и авторитета.
Но по моему впечатлению, он держал-
ся с достаточным достоинством и гибкос-
тью. А впоследствии вполне доказал свой
ум. Вторично год назад, я был представлен
ему профессором Праховым во время его
приезда в Киев. Вопрос шел о деятель-
ности профессиональных союзов, и за-
тем приехавший комиссар знакомил нас с
успехами административной деятельности
отдела изобразительных искусств на тер-
ритории всей России. Доклад Штеренбер‑
га представлял беседу. Скучновато было
слушать человека, с трудом выкладывав‑
шего слова.
– Я не оратор, – счел нужным заявить
нам со скромной, не терявшей достоинства
улыбкой, Штеренберг. Не имея ничего бо-
лее прибавить по поводу моего знакомства
с Давидом Штеренбергом, я весело задал
вопрос: Зёма, а нелегко быть комиссаром?!
– Как, – переспросил он со смехом, –
комис саром шишкой? Или просто комис‑
саром?!
Действительно, в этом немалая разни ца
человеческого значения.
Зелёный вагон‑салон народного комис-
сара по просвещению стоял в стороне, не-
далеко от центрального здания вокзала.
Придя вторично, мы тоже не застали ни
архІВ
126
Луначарского, ни Штеренберга. Время го-
рячее – опасность большая. Луначар ский
прибыл на Украину поднять дух народных
масс. Вчера на вокзальной площади он
выступил на митинге, собравшем почти
исключительно красноармейцев. О чем
го во рил красноречивый энтузиаст, певец,
юморист и очарователь трибуны? О поль-
ском наступлении на советскую Украину,
дававшую и до сих пор дающую нам льви-
ную долю продукции.
– Империалисты хотят захватить стра ну
30‑ти миллионного населения. Захватить
в свои лапы такие города, как Киев, Харь‑
ков, Одесса и другие форпосты социа‑
листически‑коммунистического хозяйства.
Телеграфные сводки сообщают о победо-
носном продвижении 1‑й Конной Армии
с Северного Кавказа. С района Майкопа
после разгрома Деникина, Конная Армия
Буде ного по пути на польский фронт очища-
ет Украину от гнёзд бандитских главарей.
Подавая нам бумажку, секретарь не мо-
жет сообщить, в какое время можно уви-
деть лично товарища Луначарского.
– Работы ваши хвалил. Не следует
больше беспокоить его, к тому же сейчас
он неуло вим.
Любезно поблагодарив скромного се-
кретаря и, принимая обратно папки с на-
шими работали, мы тут же мигом читаем
бумажку:
Р.С.Ф.С.Р
МОСКВА‑КРЕМЛЬ
КАБИНЕТ
МАЯ 1920 года.
К О М А Н Д И Р О В К А
Молодые советские художники: Редько
и Никритин, бежавшие из Киева при на-
ступлении поляков, командируются мной в
Москву для выполнения некоторых работ и
продления художественного образования.
Просьба все советские учреждения и
иные власти оказывать им всевозможное
содействие для выполнения возложен-
ного поручения. Председатель Полит‑
управления Р.С.Ф.С.Р. на Украине А. Лу‑
начарский.
Вот как просто открылся нам «москов-
ский ларчик». Выйдя из салон‑вагона, мы
крепко обнялись. Читаем ещё. Да, все
то же написано как огненными буквами.
Черным по белому говорится ясно: нам
открыт путь в Москву. Во всей этой истории
простой или сложной нам помог закон дей-
ствующих обстоятельств и как следствие –
мы едем в Москву.
Разбираясь в текущих событиях вооб-
ще, мы поедем в управляющий центр рево-
люции – против течения. Во всех смыслах
это верно. Вся воля Москвы устремлена
сейчас на Украину.
Попробуйте незаметно проехать хотя
бы сотню километров мимо станционных
комендатур. Затем всё сосредоточено
в Чека и получить разрешение на проезд
в Москву от этого учреждения очень труд-
но – не возможно.
Железные дороги! Как они не прогнили
еще дотла и не расползлись целиком. Что
не перенесли за последние годы в зимние
морозы, стужу и жару. Большие паровозы,
облинялые и разбитые вагоны. А всё, что
осталось более или менее здорового, слу-
жит артерией для передачи энергии осно-
ванной – крайней необходимости. Только
для Красной Армии и самых неотложных
дел гражданских учреждений служит ещё
железная дорога. Частичного проезда в
Россию нет. «Товарищ, мы едем далёко» –
вспоминаются мне слова из старинной
песни.
Давид Штеренберг, помимо полученной
нами командировки, выдал нам бумажку
за своей подписью. Он предлагает заку-
почной комиссии государственного му-
зейного фонда приобрести по их выбору
наши картины. В другом же документе,
всемогущий комиссар изобразительных
искусств идет дальше, выполняя взятое на
себя обязательство до конца. Ои предла-
гает через соответствующий орган зачис-
лить нас в Московские Государственные
Художественные Мастерские. Формальная
сущность инициативы Штеренберга в от‑
ношении нашей будущности закончена.
Мы полны лучших надежд. Нашему ис-
кусству впервые оказана честь приобре-
тения в музей. У нас будут деньги и затем
мастерская. Чтобы нас сохранить от воин-
ской мобилизации, как необходимых ра-
ботников в области искусства, мы зачисля-
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
127
емся в число студентов – вступая на учет
военного отдела Наркомпросса.
Командировка за магической подпи-
сью Луначарского открывает нам двери
с Украины в Россию. Находятся друзья,
устраивающие разрешение Чека на про-
езд и литера красноармейского образца
для железной дороги. В одном из пунк-
тов для беженцев и затем из Управления
Харьковского коменданта – выдается хлеб,
сушёная рыба и сушеные овощи. Харьков
не Черкассы и даже не Полтава. Здесь
раскаленная большевистско‑военная ат-
мосфера. Из Харькова видна граница
опустошенной России – смотрящей сюда
на Полтаву и Донбас по‑прежнему со зна-
чением: дай нам хлеба, сала и угля.
В Харькове встречается группа лю-
дей под громким названием Еврейская
Культурная Лига. Писатели и артисты.
Среди них хорошо знакомые. Они тоже
киевские беженцы и направляются куда
же еще, как не в Москву. Мы примыкаем
к гордой организации, выполняющей мис-
сию современной культуры искусства в
еврейском обществе. Уполномоченный об-
щества и его помощник немало времени
крутят и ломают головы железнодорожно-
му начальству на право получения отдель-
ного вагона и незамедлительную отправку.
В предвидении затруднений – благода-
ря знакомству с властями Харькова, они
снабжены мандатом, свидетельствующим,
что группа является делегатами и спеш-
но должна следовать в Москву на съезд.
Остальное зависит уже от настойчивости
фантазии уполномоченного, помощника и,
если понадобится, всех делегатов.
В дороге требуется не дремать, и если
б добродетельные смирные люди знали, –
быть иногда поневоле в роли бандита: дай
мне то, что нужно. А нужен нам дозарезу
вагон, дальше в дороге увидим, что ещё?
Все устроено, собрано и уложено в наш
вагон. Осталось несколько часов до отхода
поезда. Только теперь мы с Зёмой почув-
ствовали: спокойствие. Как всё хорошо на
свете. Мы обошли город в виде прощаль-
ной прогулки. Не очень интересно было бы
жить здесь и работать. Большой город, но
архитектурный характер неопределённый.
Неожиданно взлетит в одной части, захва-
тит впечатление и сразу оборвёт совсем
другими. Количественно и качественно ма‑
лыми размерами, пропорциями Харьков
молодой индустриальный город без опре‑
де лённого стиля.
Вступив на вокзальную площадь, где
всегда толпятся массы красноармейцев,
Зёма говорит:
– А ведь заметте, со времени отъезда
из Киева мы только сегодня заговорили об
искусстве.
Да, эта тема просто сама собой пришла.
Говорить о живописи, это делиться ощу-
щением природы, действующей на нас в
этот вечер созерцательной стороной. Вне
механического сознания и воли человека,
физические свойства жизни возбуждают
чувственный вкус. Мы тотчас переносим-
ся в нашу живопись. Нам хочется до опья-
нения, до боли страдания вынести в ней
тяжесть процессов рождения произведе-
ния искусства. Чтобы ощутить в себе и от-
даться языку живописи, нужно только дан-
ное состояние. Находиться в самой гуще
событий и чувствовать себя вне их. Перед
нашими глазами и слухом человеческий
поток не должен ли проходить в одинако-
вом слиянии и созвучии растущей травы
или падении струи водопада. Мы сличаем
наши переживания с живописными дости-
жениями Сезана. В искусстве этого мас-
тера отражается еще современная про-
грессивная эпоха. Все наши культурные
силы, революционизируемые идеалами
коммунизма, с восторженной любовью
впи тывают ураганную мощь и тонкую гра-
цию латинской крови в картинах Сезана.
Без традиций мастерства, унаследован-
ного всеми импрессионистами, будь‑то
Тинторетто, Манэ или всё тот же Сезан,
Ренуар и Манэ, мы не могли бы снова и
снова пытаться вместе с Пикассо, Браком
и другими кубистами, свести сокровища
искусства истории только к отвлечённым
формулам эстетической геометрии.
Через Штеренберга попадаем в самое
передовое общество московских художни-
ков, а также и в другие артистические круги.
Продолжаем мечтать далее. У каждого из
нас будет отдельная мастерская. Владея
архІВ
128
мастерской, как‑будто можно считать, что
наши будущие произведения наполовину
выполнены. Потому что мастерская, как
обстановка, – идеальнейшие условия для
живописца, позволяющие писать с такой
легкостью и быстротой, как ни при каких
других обстоятельствах. Вместе с 3емой
и каждый в отдельности мы по‑своему це-
ликом погружены только в одно искусство.
В этой области мы проделали все, что
только могло дать нам академическое об-
разование вплоть до задорных, или герои‑
ческих опытов, исканий беспредметного
искусства. Говоря точнее, мы сейчас нахо-
димся чувствами или рассудком в сфере,
подвергающей анализу ценности прошло-
го, пытающегося благодаря этому создать
новый пластический стиль. Если плеяда
кубистов и представителей других течений,
проникнутых, как и они, революционными
способами открыть в искусстве наш век
Советской Социалистической Республики,
то и мы крепко с ними.
Некоторое время идем молча, каждый
погружен в себя. Занимает вопрос раз-
ложения формы предметной на беспред-
метную. Сам процесс увлекателен. Но как
результат, орнамент вызванный вообра-
жением – фантазией. Конечно, искусство.
Также, чтобы доказать истину, нужно её
разобрать как колесо по спицам. И в кон-
це концов остается и подтвердится – ось,
т. е. сама жизнь.
Будущая работа в Москве – это нечто
уже сейчас реальное. Связующая способ‑
ность мысли увлекает назад к опыту и
вперед, где все кажется лучше, более
блестяще, грандиознее. Что значит те-
ория и непосредственные наблюдения?
Отвле чён ная живопись и социальная
пси хология рабочих и крестьян? Рево-
люция, как подъ ем сознания на высший
уровень мате риальной культуры. И контр-
революция – душительница творческой
жизнедеятельной инициативы народных
масс. В данные, сами собой возникающие
вопросы, входит понятие о сущности и
универсальной мощности искусства, вдо-
хновленного только одним бесподобным
разливом, героическим достоинством и
очарованием революции. Так оно и бу-
дет – решаю я в безмолвной тишине на
интуицию души.
Первомайский праздник в Киеве не
состоялся, но он успел все же дать мне
плоды – идею. Создать картину по май-
скому неоконченному плакату. Написать
людей земли – титанов, поставленных во-
лей революции в центр сознания, где труд
более не насилие, а счастье. Горячая ра-
дость потекла в сердце от охватившего со-
знания. В Москве я напишу такую картину.
Новую семью столь же великую, как наша
революция. В смысле направления, стиля
произведение должно быть создано на на-
чале синтеза.
Не все ли из нас упоены идиллией?
Едем в Москву, где спокойствие и порядок.
Там мы будем в среде, из которой распро-
страняется по стране и всему миру воля,
обращающая на себя взоры со всех концов
земли. Многие из наших спутников не ви-
дели, как выглядит город с кремлём, где
управляет Ленин.
Наша Украина в гуще новых сраже-
ний и пламени осталась позади. Едем
по‑современному в товарном вагоне с
поломанными остатками нар. Но тесноты
нет и чувствуем себя не в обиде. Только
бы наши мешки с продовольствием и
без того небольшие не тощали бы так
быстро. И верно ли, что нигде в пути не
сможем ничего достать? Разве только
воды или кипятку на больших станциях.
Стыдно сознаться, все мы находимся в
вагоне не дармоеды, а едем кормиться в
Россию. Отнимать у голодающих остатки.
Хлеб как глина, выданный нам с Зёмой в
Харькове, уже кончился. Почему же так
быстро? За неимением дополнительной
пищи – не считая воблы и травы, мы то
и дело напихиваем рот до ощущения из-
жоги. Желудок переваривал, будто огнен-
ную лаву. И то не жаловались, было бы
вдоволь черного хлеба. Проехали сутки,
и уже надо перетряхивать мешок в пого-
не за крохами. Не лучше положение и у
других. Взять в пример хотя бы оказав-
шегося среди нас гражданина в очках,
удивительно странный человек – комму-
нист, он не развлекается мешком. Поел
в Харькове и думает повторить только в
кЛИМент редЬко. ИскусстВо И гражданскаЯ ВоЙна
129
Москве. Поговорить с ним очень занят-
но. Он владеет многими языками – даже
древнееврейским, хотя сам, по его увере-
нию, не израелит. Если нужно разрешить
научную или иную справку, на всё ответит
как энциклопедия. Существенная черта
его характера: простой, добрый, очень
услужливый и привязывается к совсем
молодым мужчинам. Это тип странству-
ющего рыцаря ХХ‑го века или вечного
жида, превратившегося в борца за ком-
мунизм. Работал на различных постах,
«но только там, где руки не в крови».
– Например, в Чека, поясняет он с улыб‑
кой, меня служить никогда не заставят.
Не могу и не хочу.
– А знаете, партия не прощает неповино‑
вения?– задаётся ему вопрос. – Ну что ж,
– говорит он в ответ, – пусть накажут или
отнимут честь называться коммунистом.
– Откуда же вы? – предлагается еще
один из любопытных вопросов.
– Последние годы я проживал в Ам‑
стердаме.
А когда по‑дружески амстердамцу жерт-
вуется кусочек хлеба, он отказывается.
Стойкий голландец – разговаривающий
по‑русски, как‑будто родился в самой ма-
тушке Москве.
На вторые сутки к вечеру в часы нудно-
го стояния коллективно повторяем слова:
едем, едем, не доедем. И едем, не дое-
дем переводится в мелодию. Еще дольше
вынуждены стоять на пустынной станции,
тогда еще громче и выше поднимается ме-
лодия: едем, не доедем. Доходит ли наш
хоровой звук до уха начальника станции
или нет, положение от этого измениться
не может.
Нас отцепили и отставили на одинокую
ветку. Мы как делегаты почти не в счёт.
Паровоз, довезший нас до места между
Курском и Орлом в срочном порядке угнан
назад.
Неисчерпаемая людским материалом
Россия бросает эшелоны войск на поль-
ский фронт. Для нас назад, а для войск
вперёд. Следуют совсем молодые красно‑
армейские части, не нюхавшие запах поро-
ха. Начальник станции выполняет перво‑
очередной приказ, а мы тоже должны
настаивать на гражданскую спешность.
Боевой приказ выполняется и в тылу.
Уполномоченному или коменданту на-
шего вагона излишне давать советы и
осаждать просьбами действовать, несмо-
тря на препятствия, чтобы быть на очере-
ди первейшего удовлетворения. Он сам
прекрасно понимает положение.
– С нашим уполномоченным поезжай
хоть на край света. – Репутация: провезёт
через ад. От Еврейской Лиги он побывал
во всех странах и особенно хорошо
изъездил такую страну, как Америка. Умеет
быстро убедить, настоять, обвести, найти и
избрать всевозможные выходы. Вероятно,
помогает громадный опыт путешественни-
ка, да к тому же у него энергия и страсть
быть в движении. Упорная бесстрашием
его логика смущения не испытывает. Бла‑
годаря ему – русскому американцу, мы
имеем вагон и двигаемся от станции к
разъ езду, минуя малые и большие города.
Революция состоит из элементов сказки.
Но только ли для поэта? Нет, для всякого
прошедшего сквозь её очистительный огонь.
Наше бегство из Киева до Харькова и
затем следование в Москву – представля-
ет одиссею. Об этой одном этапе можно
бы написать книгу: о водном и сухопутном
пути по великой стране, переживающей
одиссею. Память, кажущаяся бессильной,
готова восстановить во всем объёме и
точности богатство впечатлений, открыть
сокровища прошлого, если с былой лю-
бовью изъявить желание и унестись в дни
героической борьбы. Я хочу вспомнить
замечательных людей, картины природы
и событий. Хочется в великом просле-
дить мое маленькое место. От души со-
знаться самому себе, как трудно описать
правду. Она до того большая, что исчер-
пать, объехать нет средств. Для этого сила
должна обладать скоростью света. Но и
скорость света равна ли абсолютности
правды? Чем же измерить ясную мечту и
беспощадную бурю революции, трагедию
и рождение человека для новой жизни в
социализме и коммунизме?
Пока на земле существует солнце, пи-
тается одно гордое сознание о творчестве,
искусстве – о миссии личности художника.
архІВ
130
В ней может быть открыта идеальная мера
для воссоздания эпических лет борьбы
пролетариата и крестьян под знаменем
коммунизма. Совершенствуя свою лич-
ность в коллективе, возвышается мастер-
ство художника. Только ему одному дано
сохранить от забвения материальные из-
лучения подвигов человека во всей пол‑
ноте. Превратить действия ушедшей жиз-
ни в формы искусства – в бессмертие.
В майских днях наш красный, товар‑
ный вагон прибыл к конечной цели.
Воображение захвачено загадочным бу-
дущим. Вижу до неузнаваемости пере-
менившуюся Россию – Москву. С тоской и
любовью внимаю к обеим столицам, дыша
Киевом – Украиной, хочу слиться с ними
воедино. Где начало и где конец?!
14 июня 1935 года.
Париж.
В опублікованому розділі з автобіографічної повісті К. Редька «Зіниці сонця» автор
відтворює тривожну атмосферу Києва 1918–1919 років. Найціннішою у спогадах є жива
розповідь про події, пов’язані з тогочасною мистецькою ситуацією. Зокрема, К. Редько
був очевидцем і безпосереднім учасником широкомасштабних акцій, що мали яскраво
виражений авангардний характер. Він був особисто знайомий з більшістю провідних
українських художників‑авангардистів. Значний інтерес становлять уміщені тут психоло-
гічні портрети учасників подій, опис життєвих ситуацій, які чіткіше окреслюють образи
класиків українського авангарду.
Ключові слова: авангард, мистецтво, формалізм, художник, електроорганізм, футу-
ризм, конструктивізм.
the anxious atmosphere of Kyiv’s life at the period of 1918–1919th is reflected in the
published chapter of the autobiographical story by K. Redko. the most exiting moment of
the memoirs is a vive narration dealing with events linked with the art situation of the time.
Particularly K. Redko became a member and an eye‑witness of аvantguard art mass actions.
He was familiar with the most noted artists of аvantguard character of his time. That’s why the
author’s descriptions of the psychology portraits, some events and life situations are of great
interest for understanding of image of a classic аvantguard representatives.
These memoirs are valuable and necessary for researchers of Ukrainian аvantguard arts
and for any reader interested in art’s history as well.
Keywords: аvantguard, arts, formalism, artist, futurism, constructivism, electroorganism.
В опубликованном разделе из автобиографической повести К. Редько «Зрачки
солнца» автор воссоздает тревожную атмосферу Киева 1918–1919 годов. Самым
ценным в этих воспоминаниях является живой рассказ о событиях, связанных с
художественным процессом того времени. Так, К. Редько был очевидцем и участником
широкомасштабных акций, которые имели ярко выраженный авангардный характер.
Он был лично знаком с большинством ведущих украинских художников‑авангардистов.
Большой интерес вы зывают психологические портреты участников событий, описание
жизненных ситуаций, дающих более точное представление о классиках украинского
авангарда.
Ключевые слова: авангард, искусство, формализм, художник, электроорганизм, футу-
ризм, конструктивизм.
РЕЗюМЕ / Summary
|