История & этика: формирование новой историографической культуры
This article investigates a problem “history and ethics”. Recently some historians even more often speak about “implicit ethics” in the historical writing, on ethical responsibility of a historiography before dead “Others” or before the proceeding present. The author considers, that in spite of the...
Збережено в:
| Дата: | 2008 |
|---|---|
| Автор: | |
| Формат: | Стаття |
| Мова: | Russian |
| Опубліковано: |
Інститут історії України НАН України
2008
|
| Теми: | |
| Онлайн доступ: | http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/5747 |
| Теги: |
Додати тег
Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
|
| Назва журналу: | Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| Цитувати: | История & этика: формирование новой историографической культуры / С. Маловичко // Ейдос. Альманах теорії та історії історичної науки. — К., 2008. — Вип. 3. — С. 371-388. — рос. |
Репозитарії
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine| id |
irk-123456789-5747 |
|---|---|
| record_format |
dspace |
| spelling |
irk-123456789-57472013-02-13T02:11:26Z История & этика: формирование новой историографической культуры Маловичко, С. Nota bene: нова історіографічна культура This article investigates a problem “history and ethics”. Recently some historians even more often speak about “implicit ethics” in the historical writing, on ethical responsibility of a historiography before dead “Others” or before the proceeding present. The author considers, that in spite of the fact that the historiogr aphy persistently rejects ethics, last is already entered into the theory sociohumanitarian knowledge. Ethics become one of tools of new historiographic culture. 2008 Article История & этика: формирование новой историографической культуры / С. Маловичко // Ейдос. Альманах теорії та історії історичної науки. — К., 2008. — Вип. 3. — С. 371-388. — рос. http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/5747 ru Інститут історії України НАН України |
| institution |
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| collection |
DSpace DC |
| language |
Russian |
| topic |
Nota bene: нова історіографічна культура Nota bene: нова історіографічна культура |
| spellingShingle |
Nota bene: нова історіографічна культура Nota bene: нова історіографічна культура Маловичко, С. История & этика: формирование новой историографической культуры |
| description |
This article investigates a problem “history and ethics”. Recently some historians even more often speak about “implicit ethics” in the historical writing, on ethical responsibility of a historiography before dead “Others” or before the proceeding present. The author considers, that in spite of the fact that the historiogr aphy persistently rejects ethics, last is already entered into the theory sociohumanitarian knowledge. Ethics become one of tools of new historiographic culture. |
| format |
Article |
| author |
Маловичко, С. |
| author_facet |
Маловичко, С. |
| author_sort |
Маловичко, С. |
| title |
История & этика: формирование новой историографической культуры |
| title_short |
История & этика: формирование новой историографической культуры |
| title_full |
История & этика: формирование новой историографической культуры |
| title_fullStr |
История & этика: формирование новой историографической культуры |
| title_full_unstemmed |
История & этика: формирование новой историографической культуры |
| title_sort |
история & этика: формирование новой историографической культуры |
| publisher |
Інститут історії України НАН України |
| publishDate |
2008 |
| topic_facet |
Nota bene: нова історіографічна культура |
| url |
http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/5747 |
| citation_txt |
История & этика: формирование новой историографической культуры / С. Маловичко // Ейдос. Альманах теорії та історії історичної науки. — К., 2008. — Вип. 3. — С. 371-388. — рос. |
| work_keys_str_mv |
AT malovičkos istoriâétikaformirovanienovojistoriografičeskojkulʹtury |
| first_indexed |
2025-07-02T08:48:57Z |
| last_indexed |
2025-07-02T08:48:57Z |
| _version_ |
1836524385574322176 |
| fulltext |
Маловичко Сергей
Москва
История & этика: формирование новой историографической
культуры
В 2005 г. автору этой статьи уже пришлось обозначить то, что по
его наблюдениям сегодня все больше волнует историографию, - это
введение этики в фундамент Теории социально-гуманитарного
знания1. На первый взгляд, может показаться, что такая проблема
более надуманна, а если она и имеет отношение к историографии, то
лишь в качестве этики исследовательской работы историка, его
инструментального мастерства, т.е. наличия или отсутствия
профессионализма у исследователя.
Однако современные историки пытаются актуализировать
именно вопрос об этическом отношении историка к прошлому, а
точнее к многоликим агентам исторического процесса. В 2000 г.
Майкл Динтенфаш призвал историков к осуществлению “ этического
поворота” (ethical turn), при этом, оговорив, что от него ждет не только
дальнейшего совершенствования исторического знания, но и
общественной пользы2. Уже через несколько лет Мэриам Фрейзер
1 Маловичко С.И. Новая локальная история в России: рефлексия о коммуникативной
открытости // Междисциплинарные подходы к изу чению прошлого: до и после
«постмодерна»: Материалы научной конференции 28 -29 апреля 2005 г. М.: ИВИ
РАН, 2005. С. 132.
2 См.: Dintenfass, Michael. Truth’s Other: Ethics, the History of the Holocaust, and
Historiographical Theory after the Linguistic Turn // History and Theory: Studies in the
Philosophy of History. 2000. Vol. 39. No. 1. P. 1 -20.
Nota bene: нова I сторIографIчна
культура
Маловичко Сергей372
констатировала повышение и нтереса к этике, как основе социальных
наук3. Для многих такая мысль кажется странной, т.к. еще возникавшая
европейская наука словами Френсиса Бэкона призвала писать историю
самым точным образом, а ученых быть связанными “клятвой свято
блюсти истину в каждом отдельном факте”4. Зарождавшаяся
историческая наука манифестировала себе и читателям
беспристрастность . В этой связи, уместно вспомнить, как
находящийся в заграничном походе русской армии 1813 – 1815 гг.
Федор Глинка писал: “Само беспристрастие должно в одить… пером
историка-живописца”5.
Появившееся еще в XVIII в. преставление, что здравый смысл
истории как ремесла предполагает стремление историка говорить
правду о прошлом и что сама эта “правда” есть зеркальное отражение
явления или события прошлого, заф иксированного источниками,
вполне благополучно дожило до наших дней. Эдит Вышогрод
указывает, что сложилось обыденное мнение, будто произведение
историка, обещающего говорить правду, в основном, таковым и
является, а описанные им события предстают точными, если он
воспроизводит их по источникам 6. Многие считают, что
проникающие в письмо истории неточности и “искажения” реальности
больше зависят от отношения источника (“достоверного” или менее
“достоверного”) к объекту истории, нежели от исследователя, кот орый
старается говорить “правду”.
В начале XIX в. Г.В.Ф. Гегель критиковал историков за
некоторые априорные вымыслы и, как бы предваряя ставшее
классическим заявление Леопольда фон Ранке, подчеркивал, что
“история должна охватывать то, что есть и было”, ч то мы должны
рассматривать историю в том виде, как она существует” 7.
Историография долго изгоняла из письма истории сначала
морализаторство, а затем и идеологические пристрастия
исследователей. Она должна быть свободна от “любой предвзятости”
(de tout parti pris), настаивал во второй половине XIX в. Ипполит Тэн8.
3 Fraser, Mariam. The ethics of reality and virtual reality: Latour, facts and values // History
of the Human Sciences. 2006. Vol. 19. No. 2. P. 45-72.
4 Бэкон Ф. Приготовление к естественной и экспериментальной истории…// Бэкон Ф.
Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: Мысль, 1978. С.227.
5 Глинка Ф.Н. О необходимости иметь историю Отечественной войны 1812 г. //
http://www.museum.ru/museum/1812/library/Glinka3/index.ht ml
6 Wyschogrod, Edith. An Ethics of Remembering: History, Heterology, and the Nameless
Others (Religion and Postmodernism Series). Chicago: Univer. of Chicago Pr., 1998. P. 2
7 Гегель Г.В.Ф. Лекции по философии истории. СПб.: Наука, 1993. С. 64, 66.
8 Taine, Hippolyte. Préface // Les origines de la France contemporaine. 11 vol. T. 1. Paris,
1986. P. V-X.
http://www.museum.ru/museum/1812/library/Glinka3/index.html
История & этика 373
Уже в конце прошлого столетия Л. Н. Гумилев, обращаясь к
читателям, подчеркивал: “Историк… должен быть беспристрастным,
следовать факту в его логическом, историческом и критическом
осмыслении”9. Аналогично понимает проблему американская
ассоциация историков, занимающихся персональной историей,
опубликовавшая в 2005 г. свой “Этический кодекс”, в котором указала,
что следует проводить исследования согласно “безупречным
стандартам справедливости и чес тности” 10.
Установку на беспристрастность мы найдем у любого историка,
рефлексировавшего о задачах своей дисциплины. Она могла
предлагаться читателю в такой форме, в которую ее заключил С.М.
Соловьев, подчеркивавший: “… Увлечение всяким чувством, как бы
оно почтенно ни было, может привести к очень вредным
последствиям…”11 В чисто позитивистском духе такая установка была
высказана Фюстелем де Куланжем: “Историк не может говорить то, о
чем он думает лично (pense personnellement)”12.
Современная исследователь ница Беверли Соутгэйт, справедливо
отмечает, что на протяжении большей части XX в. историки следовали
формуле классической историографии, старались быть предельно
осторожными и воздерживались от морального суждения или
откровенной симпатии к той или иной идеологии. Только в конце XX
в. выяснилось, что провозглашаемая ими “отстраненность”
(detachment) была иллюзорной13.
Итак, в погоне за научной объективностью истории ученые
(никогда не забывая о своей общественной функции) внушали себе и
своим читателям идею беспристрастного взгляда на прошлое. В такой
ситуации слова Фридриха Ницше об истории, сказанные в начале 70 -х
гг. XIX в., показались не только несправедливыми, но и неприятными
для историков. Немецкий философ указывал, что история, состоя “на
службе у жизни, подчинена неисторической власти и потому не может
и не должна стать, ввиду такого своего подчиненного положения,
чистой наукой вроде, например, математики. Вопрос же, в какой
степени жизнь вообще нуждается в услугах истории, есть один из
важнейших вопросов, связанных с заботой о здоровье человека, народа
9 Красная звезда. 1989. 21 сентября.
10 The Code of Ethics of the Association of Personal Historians. November , 2005 //
http://www.personalhistorians.org/index.html
11 Соловьев С.М. Древняя Россия // Сочинения. В 18 кн. Кн. XVI. М.: Мысль, 1995. С.
275.
12 Coulanges de, Fustel. Histoire des institutions politiques de l’ancienne France, I L'empire
romain - Les Germains - La royauté mérovingienne. 2e éd. Paris, 1877. P. 88-89.
13 Southgate, Beverley. ‘A pair of white gloves’: Historians and ethics // Rethinking
History. 2006.Vol. 10. No. 1. P. 49-55.
http://www.personalhistorians.org/index.html
Маловичко Сергей374
и культуры. Ибо при некотором избытке истории жизнь разрушается и
вырождается, а вслед за нею вырождается под конец и сама история” 14.
Ницше заметил то, о чем профессиональная историография даже
не пыталась рефлексировать, а именно влияние Жизни на Историю.
Ученый мог манифестировать научную беспристрастность и в то же
время нарушать ее во “благо” принятой идеологии. Обратим внимание
на довольно показательный пример. Призывавший к точности в
историческом исследовании Фюстель де Куланж однажды прямо
заявил, что сегодня французы живут в неспокойную эпоху, а потому
невозможно, чтобы “наука сохраняла свою прежнюю ясность ( la
science conserve sa sérénité d'autrefois)”, она должна вооружиться щитом
и шпагой15.
Ницше критиковал историков за то, что их восхищение перед
“властью истории” выродилось в поклонение прогрессу и
“идолопоклонство перед фактом”. Последнее замечание, прекрасно
подтверждают слова С.М. Соловьева, писавшего в 50 -х гг. XIX в.: “Мы
не можем признать за историком права выбора явлений из источников:
он имеет только право располагать и уяснять явления” 16. Конечно,
Соловьев, как и другие историки, принципиально отстаивавшие
профессионализм историографии были правы, но нельзя не заметить и
справедливость возражений Ницше против идолопоклонства перед
фактами и подмены Человека -исследователя “объективным зеркалом”.
Факт, писал он, - “глуп и во все времена походил скорее на тельца, чем
на Бога”17.
Надо сказать, что взгляд Ницше на культурную функцию
историографии оказал сильное влияние на историков -
постмодернистов, в частности, на Мишеля Фуко и на третье поколение
школы Анналов18. Конечно, на проблему этической ответственности
историка оказала влияние еще и критика историографии
постконструктивистской теор ией, которая была связана с общей
релятивизацией понятий “истина” и “объективность”. Однако сегодня
и сама профессиональная историография все громче говорит о
проблеме этической и даже политической ответственности
исследователя. Затрагивающий ее Матиас Фри тч замечает, что, так как
любая попытка представить прошлое выстроена в настоящем, то
14 Ницше Ф. О пользе и вреде истории для жизни // Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 1.
Литературные памятники. М.: Мысль, 1990. С. 167, 210.
15 Coulanges de, Fustel. Questions contemporaines. 3e éd., Paris, 1919. P. 25-27.
16 Соловьев С.М. Н.М. Карамзин и «История государства Российского» // Соловьев
С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. XVI. М.: Мысль, 1995. С. 58.
17 Ницше Ф. Указ. соч. С. 210-211.
18 Peter Burke. The French Historical Revolution: The Annales School, 1929 -89. Stanford:
Stanford Univer. Pr., 1990. P. 63 -88.
История & этика 375
историк должен предусмотреть последствия его работы в этом
настоящем. От исследователя требуется неприятие дискурсов и
институтов, не признающих возможности осуждения про шлого
страдания (victimization) в практической деятельности историка 19.
Большинство историков полагают, что изучаемые ими
культурные объекты прошлого имели отличные от наших ценности (и
с этим надо согласиться), однако они считают, совершенно не
приемлемым накладывать на изучаемые страницы истории
современные нам стандарты. Поэтому, профессиональная
историография, в целом, пытается сохранить беспристрастное лицо и
заявляет о практике морального нейтралитета в работе историков.
Последнее, широко распростран енное мнение, по словам
Джеймса Крафта, является устаревшим и более того, лицемерным из -за
“неявного” (implicit) присутствия морали в исторических нарративах.
Исследователи должны рефлексировать об этой стороне их работы, а
глобальные вызовы нашего времени демонстрируют, что такая
“неявная этика” исторической практики уже недостаточна20. Другой
историк Чарльз Хедрик добавляет, что уже само решение писать
историю основывается на восприятии некоторых добродетелей, но как
таковая проблема взаимоотношения этики и истории является не
только интеллектуальной, но спорной практической и даже
политической проблемой. Поэтому ученый ставит справедливые
вопросы: фактуальность – достаточное оправдание для обучения
истории или необходим этический подход? Если верно второе, то чьей
этике мы должны обучать? Этике либерального светского Запада или
специфической собственной этике мировой истории? 21
Фраза “этика истории” для профессионального историка
выглядит поливалентной. Осознавая это редакторы научного сборника,
носящего такое название Дэвид Карр, Томас Р. Флинн и Рудольф
Макрил признали, с одной стороны новаторство разговора об этике в
историографии, а с другой стороны двусмысленность сопоставления
этики с историей22. Заслуживает внимания мнение Эдит Вышогрод,
которая считает, что существует этическая ответственность историка
перед ‘Другими’, т.е. людьми прошлого. Конечно, мы никогда не
сможем сказать наверняка, подчеркивает Вышогрод: “Это было
19 Fritsch, Matthias. History, Violence, Responsibility // Rethinking History. 2001. Vol. 5.
No 2. P. 285-304.
20 Cracraft, James. Implicit Morality // History and Theory. 2004. Vol. 43. No 4. P. 31 -42.
21 Hedrick, Charles W. The Ethics of World History // Journal of World History. 2005. Vol.
16. No. 1. P. 33-50.
22 The Ethics of History / Eds by David Carr, Thomas R. Flynn, Rudolf Makkreel.
Northwestern Univer. Pr., 2004. P. VII.
Маловичко Сергей376
именно так”, но мы остаемся ответственными за мертвых ‘Других’ 23.
Ален Меджилл, напротив, обращает внимание на настоящее и
решительно призывает историков размышлять над этическим
значением прошлого для ныне живущих и для продолжающейся
современности24. Таким образом, проблему этики Меджилл связывает
с совестью самого историка. Этика работ ает или не работает и если она
работает, то темноте, не освященная ни какой познавательной
ратификацией. Позиция Вышогрод об ответственности историка перед
‘Другими’ (теми, которые уже не смогут отстаивать свои права) так же
относится к индивидуальному мор альному выбору историка, тонко
чувствующему несправедливость.
Профессиональный историк, как полагает Вышогрод, не теряет
своего профессионализма вводя этику в фундамент исследования.
Ученый принимает двойное обязательство: быть правдивым и
ответственным перед мертвыми, поэтому Вышогрод назвала такого
исследователя “гетерологичным историком” ( heterological historian).
Принимаемая им ответственность двойственна: с одной стороны,
беспристрастное отношение к событиям, с другой стороны, моральная
ответственность перед агентами, конструируемого исследователем
объекта исторического исследования 25.
Вполне понятно, что “беспристрастность” предполагает
стремление к “правде” в историческом письме. Поэтому, как и другие
ученые рефлексирующие о ней, Вышогрод задалась
эпистемологическими вопросами: как рассчитать критерий
правдивости? Как этот критерий может применяться в
исследовательской работе? На эти вопросы трудно дать ответы, так как
исследователь должен сделать выбор между публичным и частным,
вежливостью и непристойностью и т.д. Но самое главное, по мнению
Вышогрод, - это выбор ответа на вопрос: чью правду говорить “Свою”
или “Другого”?26
Среди тех, кто справедливо признает присутствие в
историографической операции историка “неявной этики” есть и иные
взгляды. Джонатан Горман различает “естественные обязанности”
23 Wyschogrod, Edith. An Ethics of Remembering: History and the Heterological
Historian// Ibid. P. 30-42. В вышедшей ранее монографии Вышогорд заметила, что
исторический дискурс должен вступит ь в ландшафт этики (см.: Wyschogrod, Edith.
An Ethics of Remembering: History, Heterology, and the Nameless Others (Religion and
Postmodernism Series). Chicago: Univer. of Chicago Pr., 1998. P. 4).
24 Megill, Allen. The Ethics of History and Disciplinary Im peratives // The Ethics of
History. P. 54, 61.
25 Wyschogrod, Edith. An Ethics of Remembering: History, Heterology, and the Nameless
Others. P. 3.
26 Ibid. P. 4.
История & этика 377
(natural duties) историков и “искусственные обязательства” ( non-natural
obligations) и признает, что этическая ответственность историков
относится к последнему виду. Взяв за основу концепт
“ответственность” Горман подчеркивает, что основополагающая
ответственность ученых заключается в стремлении говорить
“объективную правду”. Такая ответственность распространяется на
изучаемые как современные, так и давно исчезнувшие культуры.
Историки могут судить, когда об щество призывает к этому, но они не
должны искажать исторические факты 27. Как можно заметить, данная
позиция мало чем отличается от историографической моды XX в.,
более того, этическая ответственность связывается с желанием или не
желанием какого-то общества и, таким образом, признается
правомерность общественного давления на исследователя. Однако, о
какой этике может идти разговор, когда “объективную правду” нужно
говорить под давлением? Боязнь потерять прочную традиционную
почву исторического профессионали зма сделала вывод Гормана не
последовательным.
Другой известный историк Кит Дженкинс полагает, что можно
признать существование, с одной стороны, этически ответственного
интеллектуала (оказывающего влияние на позиции историка) и, с
другой стороны, профессионального историка, который не может
демонстрировать явную этическую ответственность к кому -то или к
чему-то. В противном случае, историк становится интеллектуалом, а
такой этический тип будет знаменовать конец истории “определенного
вида” (“of a certain kind”) и конец историка “определенного вида” 28.
С заключением Дженкинса о существовании “определенного
вида” историка как идеального типа можно согласиться. Тем не менее,
следует признать историчность самой дисциплинарной истории и
задать вопрос: может ли такой идеальный тип быть неизменным в
меняющейся современности? Известно, что так называемый
“исторический метод” идеального историка детерминирован
ценностями, свойственными современности. Еще В. Дильтей писал,
что “позиция сознания и горизонт времен и всякий раз образуют
предпосылку того, что исторический мир видится данной эпохе
некоторым определенным образом: различные эпохи наук о духе
словно бы пронизаны теми возможностями, которые предоставляют
27 Gorman, Jonathan. Historians and Their Duties // History and Theory. 2004. Vol. 43. No.
4. P. 103-117.
28 Jenkins, Keith. Ethical Responsibility and the Historian: On the Possible End of a History
“of a Certain Kind” // History and Theory. 2004. Vol. 43. No. 4. P. 43-60.
Маловичко Сергей378
перспективы исторического видения” 29. Чутко отреагировал на
изменение в историографии рубежа 50 – 60-х гг. XX в. Фернан
Бродель, когда указывал, что очень трудно переубедить историков,
упорно желающих понимать под историей то, чем она была вчера и
потребуется “немало времени и терпения, чтобы убедить их приз нать
все те изменения и новшества, которые скрывает сегодня очень старый
термин ‘история’”30.
Автору этих строк уже приходилось писать, что существующий
интерсубъективный феномен исторической науки не представляет
собой некую полностью рационализированную м одель исторического
познания. Ядро историографической модели – это нормативный
образец, выработанный европейской культурой в виде
профессионального исторического познания. Нормативный
исторический текст это научное историческое исследование,
покоящееся на основе ценностно-детерминированного комплекса
правил оформления исторического письма, которое можно называть
культурным полем историографии. Оно конструировалось
европейской, в том числе российской культурой в виде
профессионального исторического познания , актуальность и
культурная функция которого зависели и зависят от ответов на вызовы
времени31.
Значит, историчен не только “определенный вид” историка (в
данном случае тип историка профессионального), но историчны
историографические культуры, которые сосущ ествуют друг с другом и
одни сменяют другие. Элизабет Дидс Ермарт по этому поводу
замечает, что пост-современность бросила вызов ценностям, присущим
историописанию XIX – XX вв. В настоящее время ответом этому
вызову, по мнению исследователя, становится эти ка истории. Поэтому
историки должны осознать “культурную функцию” ( cultural function)
истории, как одного из репрезентативных методов, характеризующих
современность32.
29 Дильтей В. Построение исторического мира в науках о духе // Дильтей В. Собран ие
сочинений: В 6 т. Под ред. A.B. Михайлова и Н.С. Плотникова. Т. 3. / Пер. с нем. под
ред. В.А. Куренного. - М.: Три квадрата, 2004. С.44.
30 Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность //
Философия и методология истории / Под ред. И.С. Кона. М.: РИО БГК им. Бодуэна
де Куртенэ, 2000. С. 115-142.
31 Маловичко С.И. Тип исторического знания в провинциальной историографии и
историческом краеведении // Ставропольский альманах Российского общества
интеллектуальной истории. Вып . 7. Ставрополь, 2005. С. 10.
32 Ermarth, Elizabeth Deeds. Ethics and Method // History and Theory. 2004. Vol. 43. No.
4. P. 61-83.
История & этика 379
Разговор об историчности историографии и историографических
культурах заставляет задумат ься о том, что этичным по отношению к
прошлому или современности может быть не только индивидуальная
позиция историка, а конкретная историографическая культура. Надо
вспомнить, что этической, по своей сути (относительно историографии
XIX – середины XX в.), была уже саморефлексия историографии
последней четверти XX в., критически пересмотревшая положения
Просвещения и немецкого идеализма относительно неизбежного
прогресса, рационального и объяснимого поступательного хода
истории, морального превосходства сов ременности над прошлым и
абсолютного доминирования государства -нации над иными
социальными и культурными формами объединения людей.
Известно, что профессиональная историография была рождена
под символами европейских наций и империй и эти родовые признаки ,
до сих пор составляют предмет и методы историографии. Более того,
они стали составными частями европейского образования. Поэтому
историческое сознание общества еще не всегда может оперировать не
привитыми национальной культурой и образованием
наднациональными категориями. В этой связи, не стоит удивляться
появлению подобных утверждений, как: “Когда речь идет о твоей
Родине, то беспристрастным к ней может быть только подонок, а
нормальные люди к своей Родине пристрастны… Неприлично быть
беспристрастным по отношению к врагам своей Родины, а они враги, и
я им не ‘беспристрастный исследователь’, а враг” 33.
Перспективу изменения традиционной историографической
культуры историки увидели ещё в 60 -е гг. XX в, когда их перестала
удовлетворять политическая история, и исследования в проблемных
областях социальной истории стали пониматься как оппозиция
истории политической. Учёные, манифестируя задачи своего
направления, пытались проследить исторические опыты обычных
людей, исключённых из национальной политики или госу дарственной
деятельности. Выработанный ими подход, получивший название
“история снизу”, позволял сосредоточиться на изучении истории
простых мужчин и женщин, не обязательно проживавших в столицах.
Следующим поворотом уже в границах самой социальной
истории стало внимание к “единичному”, к микроструктурам.
Социальные историки, вместо традиционной сосредоточенности на
национальных символах, направили внимание на маргинальные
общественные проявления, на субкультуры, а также на людей,
единственный вклад которых в историю состоял из того, что они
33 Мухин, Юрий. Антироссийская подлость. Ч. I //
http://www.hrono.ru/libris/lib_m/podlost01.html/
Маловичко Сергей380
родились и жили “неприметной” жизнью. Инвалиды и представители
угнетённых национальных меньшинств становились вполне
законными, если не привилегированными предметами изучения: они
легко затмили военных героев и даже иде ологических основателей
наций
34
. Конечно, в глазах консерваторов подобные проекты
исторической науки рассматривались и рассматриваются до сих пор,
как ведущие к расколу нации и потому расцениваются как
политически опасные.
Социальные историки выступили не только против
традиционной “истории сверху”, они всё больше разочаровывались в
макроистории, в историческом метанарративе, а значит и в
глобальных теориях, на которые исторический метанарратив
ориентировался. Таковыми были не только позитивизм или марксиз м,
но и другие концепции социальной науки модерна, в том числе, теория
модернизации. Следовательно, микроистория и история
повседневности стали ответом на социокультурный вызов 70 — 80-хх
гг. или, как пишет Питер Бёрк, реакцией против изучения “великих
социальных тенденций”, “общества без человеческого лица” 35.
Профессиональная историография все увереннее отходила от той
научной культуры, которая складывалась в течении XIX — первой
половины XX вв., становясь все более этичной по отношению к
агентам исторического процесса.
Сосредоточение внимания на социальных аспектах истории
неизбежно поставило вопрос о значении социального, являвшееся по
своему существу культурным. Клиффорд Гирц призывал отойти от
прежнего, мертвого стереотипа исследования – поиска
метафизического существа, “Человека с большой буквы”, ради
которого принесли в жертву реальное существо, “с которым
сталкиваемся в действительности, - человека с маленькой буквы”. По
мнению Гирца, культура – это не культы и обычаи, а “структуры
смысла, с помощью которых люди придают форму своему опыту”.
Поэтому, даже политика – это не перевороты и конституции, а одно из
основных поприщ на котором публично раскрываются культурные
структуры36.
34 Magnússon, Sigurður Gylfi. The Contours of Social History. Microhistory,
Postmodernism and Historical Sources // Mod nye historier: Rapporter til Det 24: Nordisk
Historikermøde 3 / Red. af Carsten Tag Nielsen, Dorthe Gert Simonsen, Lene Wul. Århus
2001. P. 83-84.
35 Burke, Peter. Overture: the Ne w History, its Past and its Future // New Perspectives on
Historical Writing / Ed. by Peter Burke. 2nd edition. University Park, PA: Pennsylvania
State Univer. Pr., 2001. P. 20.
36 Гирц, Клиффорд. Интерпретация культур. М.: РОССПЭН, 2004. С . 64, 363.
http://www.hrono.ru/libris/lib_m/podlost01.html/
История & этика 381
Сложилась ситуация, когда ряд социальных историков и
микроисториков обратились к культурной истории и стали
рассматривать историю как специальную гуманитарную сферу знания.
В дисциплинарной истории раннее довольно застенчивое
заимствование приемов антропологии сменилось (не без влияния работ
Клиффорда Гиртца и Мишеля Фуко) теоре тически гетерогенным
стремлением к изучению культуры. Как следствие, за уверенной в себе
“новой социальной историей” 1960 -х и 1970-х гг. последовала
одинаково уверенная в себе “новая культурная история” в 1980 -х гг.37
Складывающаяся новая историографическая культура, проявляя
интерес к любой человеческой деятельности как альтернативы
социально-политически направленному историописанию, стала
интересоваться бóльшим, чем предшественники, разнообразием
человеческих действий, начала исследовать б óльшее разнообразие
источников, которые были порождены не только властными
структурами и хранились в архивах. Этическая направленность такой
историографической культуры не могла оставить неизменной
отношение исследователей к (этно)государственной истории.
Уже в 70-х гг. Жан-Франсуа Лиотар подчеркивал, что
“Постсовременное знание не является исключительно инструментом
властей. Оно также оттачивает нашу чувствительность к различиям и
усиливает нашу способность выносить взаимонесоразмерность” 38.
Сегодня с уверенностью можно ска зать, что историография уделяет
все меньше внимания национальным историям, которые не могут быть
неконфликтными для соседей и, неслучайно, ученые заявляют, о том,
что нынешние реалии уже не соответствуют идее национального
прошлого39.
Антиэтатистский поворот не следует связывать только с
потмодерном или “кризисом” социальных наук, в нем заметно влияние
этики на историографию. Ведь еще в начале 20 -х гг. XX в.,
чувствовавший себя этически ответственным Энри Пиренн указывал,
что в любой национальной истории о тсутствует беспристрастность,
более того, в ней присутствует зло для “других” и это “зло заключается
37 Sewell, William H. Jr. The Concept(s) of Culture // Beyong the Cultural Turn: New
Directions in the Study of Society and Culture (Studies on the Society and Culture). No.34.
Ed. by Victoria E. Bonnell and Lynn Hunt with an afterword by Hayden White. Berkeley
and Los Angeles: Univer. of California Pr., 1999. P. 36-37.
38 Лиотар, Жан-Франсуа. Состояние постмодерна / Пер. с франц. Н. А. Шматко. СПб.:
Алетейя, 1998. С. 12.
39 Буллер, Андрей. О (нe)возможности познания исторической истины // Логос. 2001.
№ 5-6 (31). C.112-131.
Маловичко Сергей382
в духе односторонности” ( l’esprit d’exclusivisme)40. Реальность
современного мира иная, нежели в периоды, которые принято
называть модерном и сменившем его в последние десятилетия XX в.
постмодерном. Создается совершенно иная шкала социокультурной
злободневности, которая все увереннее вытесняет из
исследовательских практик ученых не только евроцентристскую и
прогрессистскую привычки, но и предлагает новые исс ледовательские
области постэтатизма.
Актуальная социокультурная ситуаци я, как пишет Йорн Рюзен,
заставляет рефлексировать о том, что мы не только части наций, но
принадлежим всему человечеству. Исторические опыты, отрицающие
универсальную законность категории человечества, лишающие других
равного статуса, противоречат основам современного общества и
целостности истории (continuity of history). Как видим, немецкий
историк смело подводит этику под историографию и делает это не
только под влиянием проблемы Холокоста. Рюзен указывает, что
традиционная история, служащая основанием здания нации становится
опасна. Напротив, как только исследователь начинает применять к
прошлым культурным процессам (с их жестокостью и потерями)
практику “скорби” (mourning), лишенную этноцентризма, он, с одной
стороны, утрачивает опасную мысль “Мы – идеал”, а с другой,
получает удовлетворенность от исцеляющейся гуманности 41. В данном
случае замечание Рюзена об “исцеляющейся гуманности” прекрасно
демонстрирует этический характер новой историографической
культуры.
Надо учитывать, что современные историки работают в разных
историографических культурах. Традиционный взгляд на
государственное строительство России и освоение русскими
восточных пространств сегодня выражает значительное число ученых.
Так, самарский историк Ю.Н. Смирнов недавно указал, что русски ми
осваивались “ранее практически пустынные земли Симбирской,
Оренбургской и Саратовской губерний (курсив мой. – С.М.)”42.
Напротив, рефлексия о современной социокультурной ситуации и
новой историографической культуре позволяет другим историкам
отказываться от традиционного взгляда, вводить этику в историю,
учитывать равный статус разных культур, иначе смотреть на
40 Pirenne, Henri. Discours prononcé à la Séance d‘ouverture du Ve Congrès International
des Sciences Historiques, le 9 avril 1923. Bruxelles, 1923. P.12-13.
41 Rüsen, Jörn. Mourning by History – Ideas of a New Element in Historical Thinking //
Historiography East and West. 2003. Vol . 1. No 1. P. 13-38.
42 См.: Пинаева Д.А. Межрегиональная научно -практическая конференция
“Аграрный строй Среднего Поволжья в этническом измерении” 19 -21 мая 2005 года
// Отечественная история. 2006. № 3. С. 203.
История & этика 383
пространственно-временные изменения, и замечать: “Ко времени
прихода русских в Сибирь ее огромные, кажущиеся на первый взгляд
незаселенными территории были освоены и обустроены местными
народами. Но это мироустройство представляло иной тип, отличный
от сложившегося в Европейской части России (курсив мой. – С.М.)”43.
Итак, вызов времени осознается историками, но ответы на него не
однозначны. Профессиональные историки хотят оставаться и
“беспристрастными” и, по крайней мере (раз этого требует время),
думать об этике. Вышеприведенное рассуждение Дженкинса об
“определенного вида” историке следует продолжить уточнением
характеристики этого “вида”. Такой “и сторик” является носителем
западной модели исторического знания, возникшей на традициях
иудео-христианского представления об истории; рационализированная
XVIII веком эта модель в XIX столетии теми же самыми европейцами
была названа “исторической наукой”. Е вропейская классическая
историография в период колониализма стала доминирующей в
мировом культурном пространстве.
Например, русская историческая риторика, манифестируя свою
правоту универсальностью и научностью, в условиях колониального
вторжения и культурного империализма в пространства других
культур подавляла у её инокультурных потребителей родные
исторические системы. Европейская светская практика научной
истории легитимировала себя на колонизируемых территориях
Северного Кавказа по «римской» модели, п утем выдавливания слабо
распространенной теологической арабо -исламской (в основном на
территории Дагестана), а также локальных практик рассказывания
историй. Они компрометировались имперской образовательной
системой как “ошибочные” и “ненаучные”. Русские ч иновники и
писатели указывали, что местные народы пока еще не имеют своих
историй (с точки зрения европейцев) и задача русских написать такую
историю. Таким образом, научный и литературный дискурсы, ставшие
на Кавказе доминирующими за счет военной, экономи ческой и
политической силы Империи, представляли местное, аульное
северокавказское культурное пространство не иначе, как архаичное и
абсурдное44.
В эпоху постмодерна и постколониализма историки стали
пристальнее обращать внимание, как на другие культурные т радиции,
так и на иные практики истории. Неслучайно, заводя разговор об этике
43 См.: Сибирь в составе Российской империи / Отв. ред. Л.М. Дамешек, А.В.
Ремнева. М.: НЛО, 2007. С. 201.
44 См.: Маловичко С.И. След аульной культуры в историческом сознании гимназиста
// Новая локальная история: http://www.newlocalhistory.com/interconf/2006/
Маловичко Сергей384
в истории, они пытаются выяснить: если мы верим в права женщин,
нужно ли уважать иное отношение к ним в других культурах?
Историки ставят вопросы о существовании универсальных
человеческих ценностей, которые (чаще всего) оказываются лишь
европейскими ценностями или утопическими целями. Не менее
важной, по мнению ученых, является и проблема историзма, которая
должна пониматься в контексте времени и места, а не в свете некоего
абсолютного этического стандарта 45.
Изучение иных представлений о прошлом позволяет увидеть, что
стандартное для Европы понятие “истории” является доминирующей,
но все же региональной культурной спецификой, а ее традиционное
понимание и использование не обязател ьно лучший инструмент для
кросс-культурных исследований 46. Определенным выходом из
заколдованного круга, созданного классической европейской
историографией является внимательное отношение как к самой
европейской науке, так и к иным практикам понимания прошл ого.
Исследователи внимательнее изучают альтернативные формы
исторической репрезентации, признавая множественность
историчности47. Этическая направленность теоретической основы
новой историографической культуры позволяет сегодня историку
делать выводы, которые были совершенно не уместными в прошлом
веке. А именно, что не было, и нет единой модели познания прошлого
и если какая-либо, модель асимметрична европейской, то в этом нет ни
чего позорного для ее носителей 48. Напротив, распространение на
Востоке традиции европейского историописания и архивной практики
хранения информации привели к делегитимизации предколониальных
способов хранения памяти о прошлом 49.
Можно заметить, что формирование новой историографической
культуры, с одной стороны, связано с актуаль ной социокультурной
обстановкой в мире, с другой стороны, с ответом социально -
гуманитарного знания на это изменение, выражающемся, в том числе,
в обращении внимания историков на разнообразие культурных форм
человеческих действий. Важно, что последнее относ ится и к самому
историческому знанию. Как известно, историография начинается там,
где заканчивается память, поэтому история как продукт
45 См, например: Hedrick, Charles W. The Ethics of World History // Journal of World
History. 2005. Vol. 16. No. 1. P. 33 -50.
46 Hirsch, Eric, Stewart, Charles. Introduction: Ethnographies of Historicity // History and
Anthropology. 2005. Vol. 16. No. 3. P. 261 -274.
47 См.: Murphy, Anne. History in the Sikh Past // History and Theory. 2007. Vol. 46. No. 3.
P. 345-365.
48 Pollock. Sheldon. Pretextures of Time // ibid. P. 366 -383.
49 См.: Mantena, Rama. The Question of History in Precolonial India // ibid. P. 396 -408.
История & этика 385
историографии абстрактна, в противоположность памяти, которая
всегда является коллективной, принадлежащей определенной г руппе и
выражает конкретную идентичность. Поэтому, современные историки
проявляют интерес к формам культурной памяти, которая
предшествует истории и существует рядом с ней 50, тем самым
проявляя этический подход к тому, что ранее клеймилось наукой как
“ошибочное” и “ненаучное”.
Этика историка уже сегодня влияет на появление новых
исследовательских полей, разрабатываемых тематик и неминуемо
рождает потребность в новых подходах и, как замечает Йорн Рюзен,
вностит вклад в “новую культуру признания” разнообразия
человечества51. Необходимость исследования не столько
исторического развития, сколько пространств культуры позволила
обратиться к колониальному знанию, сущность которого
реконструируют в проблемном поле интеллектуальной истории 52. Не
без влияния этики историки заговорили об “имперском повороте”,
который помогает обращать пристальное внимание на воздействие
империалистических историй на общества, заставляет думать о том,
насколько в эру усиливающейся глобализации традиционная
национальная история ограничена не вниманием к имперской,
национальной, колониальной, расовой и гендерной традициям 53.
“Новая имперская история” пытается реконструировать формы
сознания, историографические и культурные практики, пронизанные
ориентализмом. Исследователи изучают влияние импер ий на
конструирование национальной и имперской идентичности,
осмысление современниками расширяющихся границ государства, его
50 См.: Assmann, Jan. Cultural Memory: Script, Recollection, and Political Identy in Early
Civillizations // Historiography East and West. 2003. Vol . 1. No. 2. P. 154-177; История и
память: Историческая культура Европы до начала Нового времени / Под. ред. Л.П.
Репиной. М.: Кругъ, 2006.
51 Rüsen, Jörn. How to Overcome Ethnocentrism: Approaches to a Culture of Recognition
by History in the Twenty-first Century // History and Theory. 2004. Vol.43. No. 4. P. 118 -
129.
52 См.: Wagoner, Phillip B. Precolonial Intel lectuals and the Production of Colonial
Knowledge // Comparative Studies in Society and History. 2003. Vol. 45. No. 4. P. 783-
814; Стрелов В.И. Ставропольская мужская гимназия как этнокультурная зона: опыт
обучения горцев в русской школе середины XIX в. // Новая локальная история. Вып .
2. С. 278-288.
53 См.: After the Imperial Turn: Thinking with and Through the Nation / Ed. by Antoinette
Burton. Durham, N.C. Duke Univer. Pr., 2003; Маловичко С.И. Историография как
«участок памяти» (lieux de memoire): евроцентристские конструкты и следы
социальной памяти в исторических нарративах // Ставропольский альманах
Российского общества интеллектуальной истории. Вып. 5. Ставрополь, 2004. С. 22 -
45; Миллер А.И. Империя Романовых и национализм: эссе по методологии
исторического исследования. М.: НЛО, 2006 и др.
Маловичко Сергей386
военной, политической и “цивилизаторской” миссии. Российские
историки вскрывают черты ориентализма, в отечественном
историописании исследуют, каким образом соседство с восточными
народами влияло на следование ориенталистской традиции в
провинциальном историописании или начинало противоречить ей при
конкретной репрезентации “Чужого” 54.
Рост желания восстановить «другие» истории, котор ые не были
учтены евроцентристскими историями государственного
строительства, объединяет исследователей в проекты по созданию
“коллективных историй”, на поиск “теней” забытых историй,
подвергшихся европейской колонизации – “неисторических” (с точки
зрения модерна) обществ, нахождения связи между классической
европейской историографией/историей, устными и записанными
рассказами о других народах 55.
Эти примеры показывают, что этика неявно проникает не просто
в историческое письмо, о чем пишут некоторые современные ученые,
этика вполне явно проявляется в выборе объектов исследования, в
самой историографической операции (в документальной,
объяснения/понимания и литературной фазах), рефлектирующих об
актуальной социокультурной ситуации историков.
Можно согласиться с упорно утверждающим о том, что никогда
не было, и никогда не будет ни какой вынужденной связи между
историей и этикой Китом Дженкинсом. Согласиться в той части, где
ставится вопрос и профессионализме историка. Историография не
может включить в свое поле этику так таковую. Правда, она все время
отстаивает отстраненность еще и от идеологии, и от литературы (в
последнее время не очень успешно). Дженкинс признает, что в
непосредственной историографической практике на историков,
конечно, влияют определенны е “ценности” (политика, идеология и
54 См.: A New Imperial History: Culture, Identity and Modernity in Britain and the Empire,
1660–1840. Ed. by Kathleen Wilson. Cambridge: Cambridge Univer. Pr., 2004;
Соломянный В.Д. Интеллектуальная история российско й провинции:
междисциплинарный подход к изучению северо -кавказского историописания //
Междисциплинарные подходы к изучению прошлого: до и после “постмодерна”:
Материалы научной конференции 28 -29 апреля 2005 г. М.: ИВИ РАН, 2005. С . 144-
146 и др.
55 См.: Ellis, Steven G. Why the History of “the Celtic Fringe” Remains Unwritten //
European Review of History. 2003. No. 3. P. 233 -251; Conn, Steven. History’s Shadow:
Native Americans and Historical Consciousness in the Nineteenth Century. Chicago:
Univer. of Chicago Pr., 2004; Burton, Antoinette. Dwelling in the Archive: Women,
Writing, House, Home and History in the Late Colonial India. New York: Oxford Univer.
Pr., 2003.
История & этика 387
т.д.)56. Думается, что надо добавить к “ценностям”, указанным
Дженкинсом, еще и этические ценности. Однако этика не угрожает
самой дисциплинарной истории, она прочно утверждается в
фундаменте теории современного социально -гуманитарного знания,
которое и оказывает непосредственное влияние на новую
историографическую культуру.
Восприимчивые к вызовам времени историки под влиянием этой
теории разрабатывают новые направления и исследовательские
области, выбирают более этичные относительно практики
историографической культуры XIX – XX вв. темы. Конечно, призыв
Майкла Динтенфаша к осуществлению “ этического поворота” в
историографии выглядит не более чем идеалистическим пожеланием,
т.к. современная историография довольно многоур овневое научное
знание. Тем не менее, значительное поле историографии,
оформляющееся в форме новой историографической культуры, уже
выполняет важную культурную функцию, основанную на этике. В
данном случае, противоречия между профессионализмом историка и
этикой нет, напротив, высокий профессионализм позволяет историкам
рефлексировать об этике, хорошо разбираться в современной
гуманитаристике и уметь находить новые грани объектов изучения, а
не множить избитые и традиционные темы.
Нужно сказать, что “этический подход” становится одним из
инструментов, который довольно явно используется многими
историками, идентифицировавшими себя с так называемой “новой
историей”. Этот инструмент не может быть универсальным для всей
историографии, но он отличает новую истори ографическую культуру,
становясь важной ее чертой. Маловероятно, что когда -либо будет
согласие относительно (не)влияния этики на историю, так как сами
историки отличаются друг от друга своими психологическими
чертами, социальным положением и, конечно, проф ессиональными
обязательствами перед своей дисциплиной.
Таким образом, современный культурный релятивизм, во многом
связан с этической позицией новой историографической культуры.
Однако эту позицию нельзя назвать прочной не только потому, что ее
поддерживает лишь часть рефлексирующих об актуальной
социокультурной ситуации историков, но и того, что она, почти без
исключения, основывается на практике европейского гуманизма и
шире на традиции христианской гуманности. Последнее замечание не
означает, что об “этическом повороте” в историографии говорят явные
приверженцы христианских конфессий. Современный мир и без того
56 См.: Jenkins, Keith. The End of the Affair: On the Irretrievable Breakdown of History
and Ethics // Rethinking History. 2007. Vol. 11. No. 2. P. 275 -285.
Маловичко Сергей388
запутан в наследстве многочисленных религиозных нарративов,
поэтому критика рациональности Просвещения и его наследия
постмодерном и пост-постмодерном не предполагает возвращения
позиционирующей этическую направленность историографии к
предсовременной религиозности.
Автору этой статьи близка позиция Алена Меджилла,
полагающего, что этика нужна не столько «Другим» - мертвым (о чем
писала Вышогрод), она больше нужна нашей продолжающейся
современности. Одна из культурных функций современной
историографии - формирование культурного плюрализма и терпимости
актуальна особенно для российского общества, где еще живы
имперские настроения, а под практику све ртывания демократических
свобод, подводятся соответствующие исторические образы и ведется
поиск новых мест памяти (новый ноябрьский праздник).
Представляется, что этический настрой новой историографической
культуры помогает строить мосты между обществами, культурами и
разными образами прошлого, создавать соединяющие и кросс -
культурные, а не искупительные или реваншистские нарративы.
25
|