Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов

Gespeichert in:

Bibliographische Detailangaben
Datum:	2011
1. Verfasser:	Репина, Л.
Format:	Artikel
Sprache:	Russian
Veröffentlicht:	Інститут історії України НАН України 2011
Schriftenreihe:	Регіональна історія України
Schlagworte:	Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії
Online Zugang:	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/70996
Tags:	Tag hinzufügen Keine Tags, Fügen Sie den ersten Tag hinzu!
Назва журналу:	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Zitieren:	Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов / Л. Репина // Регіональна історія України: Зб. наук. ст. — К.: Інститут історії України НАН України, 2011. — Вип. 5. — С. 9-28. — Бібліогр.: 26 назв. — рос.

Institution

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine

id	irk-123456789-70996
record_format	dspace
spelling	irk-123456789-709962014-11-23T03:01:39Z Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов Репина, Л. Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії 2011 Article Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов / Л. Репина // Регіональна історія України: Зб. наук. ст. — К.: Інститут історії України НАН України, 2011. — Вип. 5. — С. 9-28. — Бібліогр.: 26 назв. — рос. XXXX-0087 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/70996 ru Регіональна історія України Інститут історії України НАН України
institution	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection	DSpace DC
language	Russian
topic	Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії
spellingShingle	Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії Репина, Л. Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов Регіональна історія України
format	Article
author	Репина, Л.
author_facet	Репина, Л.
author_sort	Репина, Л.
title	Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов
title_short	Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов
title_full	Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов
title_fullStr	Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов
title_full_unstemmed	Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов
title_sort	между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов
publisher	Інститут історії України НАН України
publishDate	2011
topic_facet	Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії
url	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/70996
citation_txt	Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов / Л. Репина // Регіональна історія України: Зб. наук. ст. — К.: Інститут історії України НАН України, 2011. — Вип. 5. — С. 9-28. — Бібліогр.: 26 назв. — рос.
series	Регіональна історія України
work_keys_str_mv	AT repinal meždulokalʹnymiglobalʹnympoiskiintegrativnyhpodhodov
first_indexed	2025-07-05T20:04:59Z
last_indexed	2025-07-05T20:04:59Z
_version_	1836838708518584320
fulltext	Розділ 1 ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГІЧНІ ПРОБЛЕМИ РЕГІОНАЛЬНОЇ ІСТОРІЇ Репина Лорина (Москва) Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов Верменич Ярослава (Київ) Історична лімологія: проблеми концептуалізації Маловичко Сергей, Румянцева Марина (Москва) Региональная и локальная история: компаративный анализ Нагорна Лариса (Київ) Історична свідомість у регіональному вимірі: українські реалії Регіональна історія України Збірник наукових статей Випуск 5 Лорина Репина МЕЖДУ ЛОКАЛЬНЫМ И ГЛОБАЛЬНЫМ: ПОИСКИ ИНТЕГРАТИВНЫХ ПОДХОДОВ * Характеризуя в целом ситуацию, сложившуюся в исторической науке на рубеже XX и XXI вв., как «историографическую революцию»1, Б. Г. Могильницкий относит текущий момент к ее третьему этапу, условно обозначив предшествующие первый и второй этапы, соответственно, как объективистский (сциентистский), связанный «с широкими историко-социологическими построениями, увенчан- ными грандиозным опытом создания «глобальной истории», и субъективистский (постмодернистский), ознаменованный «поворо- том к субъективности» и «открытием» микроистории как ведущего жанра исторического исследования»2. При всей условности такого разграничения, а тем более — конста- тации прямой связи постмодернизма и микроистории, имеющей в своем обширном «ассортименте» и явно сциентистские версии3, зафиксируем главное отличие двух последних этапов. На первом происходит сдвиг исследовательского интереса от макро- к микроана- лизу, от «глобального» к «индивидуальному», от структур большой © Регіональна історія України. Збірник наукових статей. Випуск 5. — С. 9–28 © Лорина Репина, 2011 * В статье использованы результаты проекта «Формирование дисциплинарного поля в социальных и гуманитарных науках в XIX–XXI вв.», выполненного в рамках программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ в 2011 г. 1 Само понятие «историографическая революция», отражающее радикальные перемены в предмете и методах исторической науки, было введено в конце 1980-х гг. выдающимся отечественным историком и методологом М. А. Баргом. См., в част- ности: Барг М. А. Человек — общество — история // Новая и новейшая история. 1989. № 2. С. 45. См. также публикацию прений по докладам на известном международном коллоквиуме, проведенном в 1989 г. в Москве и посвященном юбилею «Анналов»: Споры о главном: Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов» / Под ред. Ю. Л. Бессмертного. М., 1993. 2 Могильницкий Б. Г. История на переломе: некоторые тенденции развития современной исторической мысли // Междисциплинарный синтез в истории и социальные теории: теория, историография и практика конкретных исследований / Под ред. Б. Г. Могильницкого, И. Ю. Николаевой, Л. П. Репиной. М., 2004. С. 6. 3 Особенно ярко они проявляются в конкретных исследованиях и теоретических работах Джованни Леви. См., например, его размышления об исследовательских процедурах микроистории и проблеме контекстуализации в статье: Леви Дж. К вопросу о микроистории // Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996. С. 181–186. длительности к социальной практике конкретных действующих лиц в конкретных жизненных ситуациях, и в целом доминирует тенденция «к первоочередному изучению относительно ограниченных по временному и пространственному протяжению ситуаций прошлого»4. Что касается текущего этапа, то его — вполне в духе диалектической логики — характеризуют интенсивные поиски интегральной, синтетической исследовательской модели, построенной на принципе взаимодополнительности микро- и макроисторического подходов5, как в теоретико-методологическом, так и в практическом плане. Региональная история: преимущества и перспективы Радикальное разрастание экономических связей и системы массовых коммуникаций в современном мире существенно расши- рило платформу взаимодействия между его разными частями, в том числе в форме конфликтов, не укладывающихся в привычную модель противостояния национальных государств. Одной из не первостепенных, но явственных примет этого глобализирующегося мира в его интеллектуальном преломлении стало отступление парадигмы национальной истории с доминирующих позиций, которые она занимала с XIX столетия, и начавшаяся перестройка в статусной иерархии исторических дисциплин6. Процессы региона- лизации, наблюдаемые, с одной стороны, в интеграции локальных сообществ в более широкие территориальные комплексы, с другой — в сохранении культурных различий как в рамках этих террито- риальных образований, так и между ними (так «размывается» сложившаяся в новое время и до сих пор формирующая нашу «ретроспективную оптику» исторически несостоятельная концепция жестких государственных границ), привели к актуализации и эскалации трансдисциплинарных региональных исследований. На рубеже XX–XXI вв. региональная история решительно размеже- вывается с историей национальной (как и межнациональной), в одних своих версиях смыкаясь с локальной историей, в других — дистанцируясь от нее, причем границы между ними остаются неясными и зачастую просто не рефлексируются. Противоречивые дефиниции региональной истории отражают имеющиеся различия в трактовках понятия региона. Эти различия 10 Л ор и н а Р еп и н а 4 Бессмертный Ю. Л. Как писать историю. Французская историография в 1994 – 1997 гг.: методологические веяния. М., 1998. С. 2. 5 Подробно об этом см.: Репина Л. П. Комбинационные возможности микро- и макроанализа: историографическая практика // Диалог со временем. 2001. Вып. 7. С. 61–88. 6 См., в частности: Wallerstein E. Unthinking Social Science. The Limits of Nineteenth-Century Paradigms. Cambridge, 1995. проявляются в отношении их пространственных масштабов — согласно различным схемам организации географического про - странства или дифференциации исследуемых регионов на внутри - государственные и надгосударственные, а также в критериях их выделения на основе общего набора содержательных харак теристик. Регионы и сегодня нередко определяются историками по территориально-административным границам и номинируются по названиям соответствующих округов или исторических областей, причем обычно ретроспективно используются нынешние границы, без учета их подвижности и изменчивой конфигурации. Более осмысленная и продвинутая исследовательская модель опирается на комплекс природных, экономических, культурных и других при зна - ков, который может объединять несколько округов или существовать внутри одного из них, но все же представлять собой некую культурно- хозяйственную целостность на основе общих представлений, образа жизни, исторических традиций, независимо от современных административных границ. Поскольку ни сугубо географические, ни административные таксономические единицы территориального членения не могут сегодня служить опорой теоретического «регионостроительства», историографические споры вокруг дефиниций остаются малопро - дуктивными и рискуют затянуться. Найти какой-то безупречно нейтральный термин невозможно в силу историко-культурной «привязанности» всех понятий, имеющих хождение в мировой и отечественной историографии. В целом соглашаясь с критическими соображениями М. П. Мохначевой по поводу существующих этимо - логических изысканий7, считаю целесообразным, по возможности, избегать в обозначении научных направлений слов, излишне нагруженных коннотациями — таких, например, как эпитет «про - винциальный». Термин «регион/региональный» можно признать наиболее нейтральным из всех возможных. И он правомерно стал практически общепринятым в международном научном сооб - ществе, так как дает возможность обозначить отличие научного подхода к изучению прошлого, обозначаемого данным термином, от тради ци онных для соответствующих национальных традиций историо писания — например, «истории области/края» в России, «истории земли» в Германии, «истории графства» в Англии, «истории про вин ции» во Франции (провинции в административно- 11 М еж д у л ок а л ь н ы м и гл оба л ь н ы м : п ои ск и и н т егр а т и в н ы х п од х од ов 7 Подробнее см.: Мохначева М. П. Провинциальная историография и исто - рическое краеведение: предметные поля и дисциплинарные полномочия // Новая локальная история. Вып. 3. Ставрополь, 2006. С. 202–216. Ср.: Шмидт С. О. Краеведение и региональная история в современной России // Методология региональных исторических исследований. Материалы международного семинара. СПб., 2000. С. 11–15. территориальном значении, а не в значении периферии), — оставив эти последние для обозначения объектов историко-историогра - фических исследо ва ний8. Региональная история сегодня рассматривается в двух зачастую несоизмеримых культурных контекстах, имеющих разную идейную ориентацию: с одной стороны, как способ мобилизации исто ри ческой памяти, а, с другой — как инструмент научно-исторического позна - ния, отражающий современное состояние исторической науки, миро - вую историографическую практику, в которой находят приме нение теории, методы и концепции смежных дисциплин — к примеру, концепции «ментального пространства» и «воображаемых сообществ»9. Первая ипостась региональной истории ярко воплощается в краеведении, или так называемой «истории родного края», которая составляет региональный компонент национально ориентирован ного школьного образования. М. Ф. Румянцева, размышляя о причинах актуализации краеведения, справедливо отмечает его поощрение властями как идеологического средства государст вен ного и нацио - наль ного утверждения. Представляя краеведение и новую локальную историю «как два оппонирующих типа локаль ных/региональных исследований — интравертный и экстравертный соответственно», она подчеркивает «значение новой локальной истории как концептуаль - ной основы преодоления ксенофобии и воспитания толерантного мировосприятия»10. В той же плоскости рассматривается и весьма перспективная «история пограничных областей», которая развивается в контексте новой локальной и культурной истории. Однако, если в политических и этических аргументах относительно значимости изучения пограничных зон, представляющих опыт (хотя и неодно - 12 Л ор и н а Р еп и н а 8 Образцом последнего может служить фундаментальный коллективный труд «Английские истории графств» (English County Histories. A Guide // Ed. by C. R. J. Currie and C. R. Elrington. Stroud, 1994), в котором представлен анализ особого рода исто ри - ческих нарративов — всех так называемых «историй графств» (разных уровней — и графства как целого, и его округов, и выходящих за его пределы культурно-истори чес - ких областей), начиная с местных эрудитов XVI столетия (включая неопублико ван ные рукописи, завершенные и незавершенные, а также собранные антикварами коллекции документов и артефактов, предназначавшихся для создания истории графства или его частей, или отдельных местных общин) и до профессионалов конца XX века. 9 Так, например, Д. В. Сень рассматривает формирование ментальных границ реги она «Кубань» в составе Российской империи («присвоение и символическое освоение») как «пример воображаемого пространства, судьба которого теснейшим образом была связана с имперскими «войнами памяти», необходимостью со стороны российского царизма управлять новыми окраинными землями». Сень Д. Вообра жа - емая география в дискурсе империй: из истории «русификации» Причерноморья в конце XVIII века // Україна в Центрально-Східній Європі. Вип. 7. Київ, 2007. С. 346. 10 Румянцева М. Ф. Новая локальная история и современное гуманитарное знание // Новая локальная история. Вып. 3. Ставрополь, 2006. С. 272–273. значный) совместного существования разных этнокультурных групп, для «воспитания в духе сотрудничества, синкретизма и интеграции» и «в интересах взаимопонимания»11 недостатка нет, то научные основания и перспективы, которые открываются в истории погра - ничья (borderland history) и в истории контактных зон, до сих пор остаются слабо эксплицированными. При высоком градусе терминологических споров представляется странным, что в них, как правило, обходится стороной вопрос о пред - метных и методологических различиях локальной и регио наль ной истории и связанный с ним вопрос о последовательной транс фор ма - ции наиболее продвинутых концепций «новой локальной истории»12. Отсутствие в современной историографии четкого различения предметных полей локальной и региональной истории проявляется в их практическом отождествлении в учебных планах научно-образо - ва тельных центров. Показательна магистерская программа специали - зации по локальной и региональной истории (MA in Local and Regional History) Института исторических исследований Лондон ского универ - ситета. Программа, в фокусе которой — история графств, состоит из трех частей: общие подходы к региональной истории; пространст - венно-временные определения регионов, миграция и этничность, экономика, политика и религия, культурная идентич ность, внешние связи и влияния, причем вводный курс включает тему «Идентифи - кация регионов». Вместе с тем одна из самых интересных программ по региональной истории — магистерская программа международ - ного Центра региональной истории (Centre for Regional History) при Институте истории Северо-Восточной Англии (the North-East England History Institute) — предлагает более широкий подход к региональной истории, стимулируя ее изучение как в национальном, так и в межна - ци ональном контекстах с применением компаративного анализа. В плане концептуализации локальной и региональной истории пере довые позиции принадлежат такому признанному авторитету, как Чарльз Фитьян-Адамс. Его известная концепция локальной соци аль - ной истории13 постепенно, но неуклонно расширялась и трансфор ми ро- валась: от его книги об отдельной городской общине через 13 М еж д у л ок а л ь н ы м и гл оба л ь н ы м : п ои ск и и н т егр а т и в н ы х п од х од ов 11 См., например: Коткин С. О краеведении и его методологии // Методология региональных исторических исследований. Материалы международного семинара. СПб., 2000. С. 16–20. 12 О концепциях разных поколений представителей британской школы локальной исто рии см.: Фитьян-Адамс Ч. Англия Хоскинса: гений локальной истории // Диалог со временем: историки в меняющемся мире / Отв. ред. Л. П. Репина. М., 1996; Репина Л. П. Новая локальная истории // Горизонты локальной истории Восточной Европы в XIX–XX веках. Челябинск, 2003. С. 10–20. 13 Phythian-Adams Ch. Re-thinking English Local History. Leicester: Leicester Univ. Press, 1987, 1991. реконст рукцию сельских сетей и взаимосвязей между городом и округой, и далее, через анализ развивающейся региональной иден - тичности в погра нич ных областях, к обобщающему труду, в котором исследуется эволюция провинциальной Англии как целого, с характер - ными для нее механизмами внутренней дифференциации, на исто - рическом протяжении от Римской Британии до сегодняшнего дня, в широких контекстах всего Британского архипелага и конти нентальной Евро пы14. Выявление локальных, межлокальных, региональ ных соци - аль ных сетей и содержания осуществляемых в них взаимодействий с выходами в межрегиональное и глобальное про стран ство представ ля - ется одной из весьма востребованных возмож ностей региональной истории. «Опутывая» пространства разного уровня, эта флуктуиру - ющая сеть, в которой реализуется реальное многообразие социальных связей, формирует соединитель ную ткань социального целого. Насколько правомерно в данном случае — в связи с заметным отходом «региональных» историков от перспективы национально- государственной истории — говорить об усилении «фрагментации» исторического знания15? Это явление, скорее, характерно для исто ри - ческих сочинений, занятых любительским или заказным продуци - рова нием коллективной памяти и абсолютизирующих локальную (зачастую этнически детерминированную) перспективу в интересах конструирования локальных идентичностей (мест ного/этнического самосознания). Что касается собственно истори чес кого знания, про - изводимого на уровне научных исторических программ современной локальной и региональной истории, занимающих все более прочные позиции в мировой историографии, то здесь превалирует кон - текстуальное мышление, ориентация на компаративный анализ вариантов локально-регионального разви тия и изучение системы взаимосвязей как внутри микро- и мезо-социума, так и вне его. Подобные принципы положены в основу концепции, разрабо - танной ставропольскими и московскими историками научно- образовательного центра «Новая локальная история». Эта концепция предполагает пристальное внимание к научно-методическому инструментарию и к контекстам локальной истории, понимание глобальной перспективы той или иной проблемы, опору на способ - ность «видеть целое прежде составляющих его локальных частей, воспринимать и понимать контекстность, глобальное и локальное, отношения исторических макро- и микроуровней», строить исследо - вание «на признании глубокой взаимной детерминации «внешнего» и 14 Л ор и н а Р еп и н а 14 См., например: Коткин С. О краеведении и его методологии // Методология региональных исторических исследований. Материалы международного семинара. СПб., 2000. С. 16-20. 15 Маловичко С.И. Глокальная перспектива новой локальной истории // Новая локальная история. Вып. 3. Ставрополь, 2006. С. 185. «внутреннего»»16. В некоторых отношениях эта научная программа существенно развивает установившиеся в зарубежной историо гра - фии подходы. Так, чрезвычайно важным представляется обращение отечественных историков к отнюдь не тривиальным проблемам региональной истории — изучению интеллектуальной жизни региона и конкретных локальных сообществ на основе комплексного анализа локальных источников, в том числе местной периодики. Региональная история сегодня стремительно развивается, ее теоретические основания и методы постоянно обогащаются на базе междисциплинарного и международного сотрудничества, преодоле - ва ющего концептуально-терминологические и страновые барьеры. Городские микроструктуры и город как субсистема в истории На всем протяжении ХХ века в исторической науке наблюдался неуклонный интерес к проблемам городской истории. Особенно он активизировался в середине и во второй половине прошлого столе - тия, когда на волне взаимного сближения истории и социологии исторической урбанистикой были достигнуты впечатляющие науч - ные результаты. В отечественной литературе теории урбан-социологии второй половины ХХ века делятся на «экологические», «типологические» и «эволюционистские». В экологических теориях город рассматрива ется как автономное целое и независимая переменная. В типоло гических схемах город фигурирует уже как зависимая переменная, но без указа - ния на основание этой зависимости. Они приклады ва ются без учета категории времени к конкретному материалу разных стран и эпох. Эти два направления имеют длительную историю и своих родоначаль - ников в лице классиков западной социологии: Р. Парка, М. Вебера и Э. Дюркгейма. Еще в 1960-е годы в процессе критики первых двух направлений сформировалось третье, эволюционистское направ ле - ние, в русле которого рассматривался уже не город как таковой, а процесс урбанизации как одна из сторон исторического процесса, понятого в рамках общесоциологических эволюционных теорий. Однако, предложенная этим направлением сверхобобщенная универсалистская концепция, основу которой составляла аналити - чес кая модель, выделявшая по структурным характеристикам два типа городов — доиндустриальный и индустриальный (иногда с добавлением третьего — переходного типа), оказалась неприемлемой для исторически мыслящих ученых. Вскоре она была подвергнута обоснованной критике, убедительно доказавшей ее несостоя тель - ность не только в историческом, но и в сравнительно-типологи чес - ком исследовании. 15 М еж д у л ок а л ь н ы м и гл оба л ь н ы м : п ои ск и и н т егр а т и в н ы х п од х од ов 16 Булыгина Т. А., Маловичко С. И. Новая локальная история: Новые исследова - тельские практики // Новая локальная история. Вып. 3. Ставрополь, 2006. С. 10. Если от собственно урбан-социологии обратиться к исторической урбанистике, то можно обнаружить в этой междисциплинарной об - лас ти исследований несколько подходов, которые могут быть условно определены как: 1) сравнительно-типологический (предмет исследова - ния — город вообще и его варианты); 2) эволюционистский, или универсалистский (предмет исследования — урбанизация); 3) локаль - ный (предмет исследования — город как целостный орга низм в его жестко фиксированных связях с местной периферией, то есть биогра - фия города и городских институтов — в сочетании с местной исто - рией; 4) социально-контекстуальный (город берется в его социальном окружении и рассматривается как функция более крупной обществен - ной системы); 5) системно-структурный (город рассматривается как подсистема, имеющая собственную развитую структуру — «городские микроструктуры»). Первые два подхода применяются почти исключи - тель но в историко-социологических исследованиях, третий является традиционным для историографии еще с XIX века. Наконец, послед - ние два подхода широко приме ня ются в современной исторической урбанистике. Наиболее плодо творным является соединение этих двух разновидностей системного подхода как взаимодополнительных аспектов единого комплексного метода изучения городов прошлого17. Что касается социально-контекстуального подхода, то он рель - ефно обозначился в середине 1970-х годов и, в соединении с анали - зом городских микроструктур, послужил теоретической основой так называемой «новой социальной истории и социологии города», или «новой городской истории», или же урбан-истории (от urban history, по аналогии с урбан-социологией — urban sociology) которая стала излюбленным местом приложения сил многочисленных сторон - ников междисциплинарного подхода18. Контекстуальный подход мыслился как вариант системного, предполагавший соблюдение принципа детерминации локальных форм социально-экономичес - ким или социально-политическим контекстом19. 16 Л ор и н а Р еп и н а 17 Город рассматривается и как продукт исторического развития другой, более сложной системы — общества, и как динамичная система, все составляющие которой исследуются в их взаимосвязи и в свете общих характеристик развития данного города как целостного образования. 18 Пионером урбан-истории был выдающийся британский историк Эйза Бриггс, который в лекции, опубликованной в 1960 г., а затем в своей монографии о викторианских городах призвал историков к заимствованию концепций урбан- социологии и к включению в свой арсенал междисциплинарного подхода. См. Briggs A. Historians and the Study of Cities. Sydney, 1960. 19 «Новая история и социология города» опиралась на концепции и классифи - кации Макса Вебера и его тезис о том, что решающий для развития капитализма на Западе перелом произошел в особой категории городов. Подробнее об этом см. Репина Л. П. История и социология: основные тенденции в современной англо- американской урбанистике // История и историки. М., 1984. С. 88–111. Главное, что объединяло довольно разнородный контингент сто - рон ников контекстуального подхода — это понимание города как частного выражения более крупных систем (цивилизаций, госу дарств, обществ, способов производства) в противовес дуалисти чес ким концепциям, отделяющим город от его окружения и противо постав - ляющим их друг другу. Важнейший организующий принцип — каж - дый город должен быть рассмотрен как субсистема в его принадлежности к региональной или национальной системе, в рамках которой отдельные города обладают конкретными функциями, взаимно дополняя друг друга. В рамках этого подхода город представал перед исследователем как комплексный объект (система или подсистема) в единстве своих многообразных (хозяйственных, организационных, администра - тивно-политических, военно-стратегических и других) функций и одновременно как элемент включающей его целостности, как пространственное воплощение ее социальных связей и культурной специфики, т.е. как динамично развивающаяся хозяйственная, социальная и культурная целостность в различных контекстах интерлокальных и региональных связей. Системный метод позволил выявить совокупность функциональных взаимосвязей между городом и сельской округой, проследить складывание иерархической городской сети, роль в ней различных типов городов. Речь, таким образом, шла о новом понимании места и роли городов и урбанизации в истории человечества. В отличие от сторонников эволюционистского направления представители «новой социологии и истории города», рассматривая его как исторически конкретную социально-пространственную форму существования общественной системы, воспроизводящую и концентрирующую ее основные элементы и отношения, отмечали стадиальную специфику урбанизационных процессов, так же как и различия в их цивили - зационном содержании. Город как целое, идеальный объект для комплексного междис цип - линарного исследования, впервые превратился из своеобразной сценической площадки, места социально-исторического действия в специальный предмет изучения — именно в интеллектуальном контексте «новой городской истории». Исследования в этой области рассматривали свой предмет в фокусе пересечения целого ряда общественных наук: демографии, социологии, экономической и исторической географии, этносоциологии, культурологии и других, каждая из которых имеет свои специфические методы и подходы к изучению города. Разумеется, нельзя не учитывать неизбежную сложность междисциплинарных коммуникаций, обусловленную несовпадениями концептуальных основ, но главная трудность состояла в том, чтобы поставить столь разнообразные технические приемы на единую методологическую основу. 17 М еж д у л ок а л ь н ы м и гл оба л ь н ы м : п ои ск и и н т егр а т и в н ы х п од х од ов Огромное влияние на урбан-историю, изучающую город в кон - текстах разной конфигурации и масштаба, пронизанных связями различного характера, плотности и интенсивности, оказали синте - ти ческие броделевские концепции городских ареалов-пространств, в которых город того или иного типа реализовывал свои много - образные функции20. Остановимся более подробно на историографической ситуации вокруг комплексного изучения западноевропейского города эпохи Средневековья и начала Нового времени. Характерное для современной медиевистики стремление осмыс - лить всю сложность и многообразие средневекового урбанизма привело к отказу от одномерных трактовок феномена средневекового города и монокаузальных объяснений происхождения средневе ковых городов. Одновременно, обнаружили свою несостоятельность и по пыт ки ограничиться псевдонаучными «плюралистическими», опи - са тель ными определениями понятия средневекового города, включав - шими весь набор признаков, характерных для различных поселений городского типа в средневековой Европе. Сложившаяся ситуация логического тупика потребовала изменения исходной установки и перехода от принципа множественности критериев к комбинирован - ному критерию, фиксирующему комплекс необходимых конститу - тивных черт средневекового города или факторов его генезиса. Большинство исследователей обычно отталкиваются от получив - шего широкое распространение социологического определения горо - да как поселения, где сосредоточивается значительное число людей, большая часть которых занята неаграрной производствен ной деятельностью21. Однако само по себе это отвлеченно-абстрактное определение не может служить основой для создания обобщенной модели европейского средневекового города. Для научной типологи - зации необходима устойчивая система критериев, отражающая в своем фокусе различные стороны исторического процесса и дающая возможность учитывать его регионально-временную специфику. Город в своей социально-исторической реальности предстает как особая пространственная организация производственной деятель - ности, общественных отношений, политической и культурной активности, как пространственно-локализованная человеческая 18 Л ор и н а Р еп и н а 20 Концепции «мира-экономики» и «мира-цивилизации» Ф. Броделя зафиксировали два способа организации пространства: социально-экономический (экономическое пространство) и культурно-цивилизационный (культурное пространство). Бродель, как известно, подчеркивал, что «центровка зон экономических и зон культурных не совпадает». См.: Braudel F. Civilisation materielle, economie et capitalisme, XVe — XVIIIe siecle. T. 1–3. P., 1979. 21 Кстати, это определение исключает рыночные местечки, среди населения которых преобладали сельскохозяйственные занятия. агломерация, наделенная совокупностью отличительных признаков, которые воплощаются в комплексе общественных функций и форм: в хозяйственной структуре, социальной иерархии, правовом режиме, административно-политической организации, культурной среде. При характеристике западноевропейского средневекового города обычно отмечаются следующие его признаки: особая пространст - венная структура, отделяющая его от окружающей территории; особая социально-профессиональная структура его населения, особый правовой статус горожан, особая судебно-административная система, а в ряде случаев — при всей социальной гетерогенности — особый городской менталитет. Конечно, в эту общую модель вносили свои коррективы некоторые региональные и стадиальные особен - ности развития, которые проявлялись не только в количественных, но и в качественных различиях по всем аспектам жизни городского сообщества. Именно географические и конкретно-исторические условия развития города предопределяли то соотношение сосредо - точенных в нем разных видов деятельности (производства, обраще - ния, управления и т.д.), которое должно быть зафиксировано в комплексном критерии общей типологизации. Между тем, как правило, историки-урбанисты ограничиваются частными типологиями, классифицирующими средневековые горо да по тому или иному признаку или по одной из их функций. Например, по размеру и населенности: «большие», «средние», «ма лые», «карлико - вые» и т.д.; по хозяйственной структуре: аграрный город, рыночный город, «торговый Брюгге», «ремесленный Ипр», «потребляющий Рим», «производящая Флоренция»; по генезису: города основанные и города, возникшие спонтанно, и т.д. Таким образом, выделяется лишь одна из сторон городской истории и зачастую лишь один из этапов последней. В качестве критерия частной типологизации можно выделить любой из перечисленных выше отличительных признаков, соизме - ряя степень полноты их реализации в том или ином случае: например, по типу управления — от вотчинного через корпоративно- коммунальное до автономного города-государства. Однако, такая сложная целостность, как город, не может быть адекватно обозна - чена какой-либо одной стороной, будь то происхождение, конститу - ция или тип хозяйства. Понимая это, некоторые историки выделяют два или три ключевых аспекта, как, например, известный амери - канский урбанист Дэвид Николас, предложивший типологический анализ генезиса средневекового города в трех планах: топографи - ческом, экономическом и правовом, с акцентом на экономический ряд особенностей как определяющий всю систему и глубину отделения города от деревни. Что касается дальнейших этапов развития средневекового города, то за критерий типологизации иногда принимается соотношение основных его функций — торгово- ремесленных и административно-политических. 19 М еж д у л ок а л ь н ы м и гл оба л ь н ы м : п ои ск и и н т егр а т и в н ы х п од х од ов Учитывая многофункциональность города и чрезвычайное разнообразие его региональных и стадиальных форм, можно было бы построить очень сложную классификационную систему по всем аспектам его жизнедеятельности: по пространственно-демографи - ческим характеристикам, по широте хозяйственных связей, по степени правового иммунитета и административно-политической автономии и т.д. — с выделением различных типов в зависимости от интенсивности той или иной функции или уровня развития тех или иных форм. Разработка такой типологии, естественно, требует продолжительного углубленного изучения множества локальных вариантов европейского средневекового города с последующим построением многомерных моделей в амплитуде от рыночных местечек с преобладанием сельскохозяйственного производства и неразвитой социальной структурой, находившихся в сеньориальной зависимости и не имевших никакой самостоятельной роли в системе управления, до крупнейших торгово-промышленных и политичес - ких территориальных центров со сложной социальной иерархией и полномочиями государственной власти. Таким образом, при несомненной уникальной индивидуальности каждого из городов, выявление некоторых особенностей их матери - ально-пространственных, хозяйственных, социальных и политичес - ких структур позволяет определить степень развитости городских форм, проследить существенные изменения в уровне городского развития в том или ином регионе, сравнить уровень развития городов в разных регионах и в разные хронологические периоды, поскольку многие города прошли через этапы, соответствующие выделенным типам. Приоритетом в качестве комбинированного основания типологи - зации пользуется связка «экономика — управление», в которой зало - же ны такие характеристики как объем, уровень специализации и особенности организации ремесла и торговли, ориентация на внутрен- ний и внешний рынок, степень административно-правовой и полити - чес кой автономии самоуправляющихся городских общин. И все же более перспективно, по-видимому, искать комплексный критерий не по линии совмещения отдельных сторон городского бытия, а в главных узлах их взаимосвязей и в плоскости отношений между городом и его окружением, игравших определяющую роль в формировании специ фи- ческого облика города. Важнейшей катего рией такого рода явля ет ся комплексное понятие городских ареалов, обозначающее те простран - ства, в которых город данного типа реали зовал свои много об разные экономические, политико-администра тивные и культурные функции, а типологические особенности города отражают направле ния и мас - шта бы проходившего через него движения людей и вещей, посред ст - вом которого осуществлялось обращение товаров, контроль за терри- торией, а также передача и преобразование культурного опыта. 20 Л ор и н а Р еп и н а В самом понятии «городской центр» имманентно заложено пред ставление о некоей принадлежащей ему периферии. Разность потенци алов этих отнюдь не автономных, а взаимно-соотнесенных структур, составляющих целостность, обеспечивает функциониро - вание всей системы. Города жили в контекстах разной конфигурации и масштаба, охватываемых связями различного характера, плот ности и интенсивности. Иными словами, город выступает как центр различ - ных пространств: в одном случае они ограничиваются мини мальным хинтерландом с несколькими деревушками, в другом — могут вклю - чать всю страну. В целом сфера влияния города условно образовы ва - ется последовательностью концентрических окружнос тей, внутри которых располагаются его зона снабжения продо вольствием и сырь - ем, зона повседневных торговых контрактов, зона иммиграции, зоны посреднической или дальней торговли, админи стративный округ, информационно-культурное пространство. Собст венно, совокуп ность этих разных, лишь частично перекрывающих друг друга про странств и определяла город как таковой, его величину, богатство и специфику, его место в пространственно-поселенческой структуре региона. Базовое значение в этой системе ареалов, очевидно, имела зона регулярных социально-экономических связей, которая вмещала в себя целый ряд примерно совпадавших или незначительно дополнявших друг друга пространств и придавала им определенное единство и относительную самодостаточность. Чем больше был радиус базового ареала, тем дальше проникали и шире распро стра - нялись устойчивые хозяйственные, управленческие и культурные функциональные связи городов, тем больше было его значение и выше статус как городского центра. Основными эмпирическими показателями для определения размера и типа города могут служить масштабы зоны его регулярных товарообменов, радиус притока иммигрантов, площадь и число населенных пунктов его админи - стративного округа. Эти параметры достаточно четко отражают ранг и роль города в его региональной сети — иерархической системе городских поселений: рыночных местечек, локальных, провинци - альных, региональных, надрегиональных центрах, обладавших соответствующими сферами влияния. Огромное значение в такой сети имели малые города, выполняв - шие функции рыночного центра сельской округи, радиус которой обыкновенно не превышал 20–25 км. Находясь на небольшом расстоянии друг от друга (не случайно издавались даже специальные постановления о том, что нельзя учреждать рынок на расстоянии меньше мили от уже существующего), мелкие рыночные городки играли решающую организационную роль в осуществлении повседневного товарообмена: они создавали постоянный рынок для излишков продукции крестьянского и домениального хозяйства, для местного специализированного товарного производства. 21 М еж д у л ок а л ь н ы м и гл оба л ь н ы м : п ои ск и и н т егр а т и в н ы х п од х од ов Так называемые «локальные центры» тоже обслуживали главным образом ближайшую округу, и аграрный элемент занимал в их экономической жизни очень важное место, но они производили и довольно широкий ассортимент ремесленных изделий массового потребления, снабжая ими свой хозяйственный ареал, участвовали в низовых структурах местного управления. Привлекая на свои рынки крестьян и мелких торговцев, они выполняли также функции посредника между округой и другими, более крупными городскими центрами. Многочисленность малых городов, равномерность и необходимая частота этих промежуточных узелков, формирующих прочную основу региональной городской сети, обеспечивала ее жизнеспособность и эффективность, несмотря на все сложности, связанные с состоянием транспортных средств и системы коммуникаций средневековой эпохи. Тысячи мелких городков, покрывавших территорию Западной Европы (в большей или меньшей степени — в зависимости от региона) компенсировали эти недостатки22. Важным моментом, привлекавшим к городу население и богат - ство, было его административное значение. Провинциальные (област ные) центры были по-настоящему многофункциональными, они предлагали населению своего округа развернутый комплекс услуг в экономической, административной, духовно-религиозной сфере. Особое место занимали среди них те города, которые являлись резиденциями епископов, графов, князей и других светских и духовных магнатов, обладателей широких иммунитетных прав и властных полномочий. В административно-территориальных под - раз делениях централизованных государств их управленческие функции были существенно ограничены. Чем обширнее и интенсивнее становились хозяйственные свя - зи, тем сильнее росло притяжение города, тем больше людей стекались в него, тем дальше отодвигались пределы его зоны влияния, а само ее пространство уплотнялось. Уже в XI–XII вв. выделяются крупные торгово-ремесленные центры, политическое и экономическое воздействие которых охватывало более или менее обширный регион. В более позднее время постепенно формируется развитая региональная сеть с множеством узлов и пере пле - тающихся связей разного радиуса. Максимального развития такая сеть достигла в самых урбанизированных регионах средневековой Европы — во Фландрии и в Тоскане. В Германии сложились три зоны урбанизации: южногерманская, северогерманская и при - рейнская. 22 Л ор и н а Р еп и н а 22 Так, в Германии, где в XV веке насчитывалось около трех тысяч городов разных размеров, они располагались на юго-западе страны в четырех-пяти часах пути один от другого, а на северо-востоке — в семи-восьми часах пути. Площадь региона в огромной степени зависела от природных условий (в первую очередь от разветвленности и протяженности судоходных речных и морских коммуникаций, от географического положения относительно исторически сложившихся зон междуна - родной торговли, от политического статуса главного города, домини - ровавшего в регионе — его «метрополии». Определяя террито ри аль ные границы региона, безусловно, нельзя забывать о том, что он не сводится к чисто географическим параметрам, поскольку про - странст венные характеристики выражают лишь один из аспек тов того социума, частью которого являлись города всех типов. Внутрен - няя связанность региона проявлялась в движении людей в город и из него, в перевозке товаров в город для потребления на месте или для дальнейшего перераспределения, в специализации сель ского хозяй - ства или эксплуатации других природных ресурсов, в распростране - нии информации и новых идей и т.д. Крупные региональные центры вели также активную внешнюю торговлю, некоторые из них являлись важными перевалочными пунктами на главных торговых путях и таким образом участвовали в межреги ональном и международном обмене. Даже города средних размеров были неспособны жить исклю - чительно за счет непосредственно прилегающей округи. Крупные города обычно имели разветвленную систему снабжения продоволь - ствием и сырьем, выходящую на дальние внешние рынки. Центры экспортных ремесел и дальней торговли всегда были городами первого ранга. Они связывали регион с внешним миром, образовы - вая, таким образом, узлы более про стор ной, европейской сети. Эти контакты, конечно, не ограничи вались хозяйственной сферой, они имели и социальное, и политическое, и культурное измерения. Для региональных сетей средневековой Европы была характерна некоторая модель расселения. Городское население региона обычно было разделено между «метрополией», которая господствовала над регионом, двумя-тремя городами второго ранга, несколькими горо - да ми среднего размера в соотношении примерно 6:2:123 и многочис - лен ными малыми городами. На последние (в совокупности) могло приходиться около трети всего городского населения области. Принято также считать, что население столицы средневекового государства (с явным преимуществом аграрного сектора в эконо - мике) составляло около полутора процентов от всего населения страны (такова была доля Лондона в 1377 г.), население крупного регионального центра — около 4% от жителей области. В «метропо - лии» высоко урбанизированного региона могло быть сосредоточено до 10% его населения, например, во Флоренции в XIII веке — 9%. 23 М еж д у л ок а л ь н ы м и гл оба л ь н ы м : п ои ск и и н т егр а т и в н ы х п од х од ов 23 Нельзя забывать о том, что «провинциальная столица» как административно- политический центр региона, становилась и центром его системы социальных коммуникаций. Разумеется, подобные модели весьма условны, как, впрочем, и статичные схемы городских сетей. Жизнь не стояла на месте. Ареалы городов то расширялись, то съеживались, конфигурация сети изменялась, в ней возникали новые города и приходили в упадок старые, многие центры перемещались вверх и вниз по ее иерар - хической лестнице. Почти все крупные города Западной Европы были основаны до 1300 г. и некогда прошли в своей эволюции через последовательные стадии, соответствовавшие различным типам. На протяжении всего средневековья новые малые города, в зависимости от местных хозяйственных потребностей, заполняли лакуны, оставшиеся в городской сети в областях запоздалой и поверхностной урбанизации, образовавшиеся в период Черной Смерти и демографического спада или открывшиеся в результате изменения торговых маршрутов, появления новых промыслов и перестройки региональной экономики в XIV–XV вв. Современные исследования показывают, что с конца XIV–XV вв. происходят значительные изменения иерархий в городских сетях и их территориальных конфигураций под воздействием крупных структурных сдвигов экономического, социального, политического характера, а также в результате формирования, с одной стороны, новых региональных столиц, центров административного управле - ния, а с другой — массы «неполноценных городов», поселений городского типа, лишенных соответствующего правового статуса. Параллельно шло оформление прежде разрозненных провинциаль - ных или региональных городских систем в единую тесно взаимо - связанную систему в масштабе страны. Важную роль в этом процессе играли так называемые «малые города», которые высту - пают как специфическая форма урбанизации позднего Средневе - ковья и раннего Нового времени24. Малые города и местечки, даже оказываясь в сфере поли ти ческого или хозяйственного воздействия более крупных городских центров, не утрачивали своей специфической хозяйственной функции местного рынка, доступного прежде всего для крестьян всех деревень округи. Но особенно возрастала экономическая роль малых городов в регионах с немногочисленными крупными городами и развитой агрикультурой. Создавая в своей совокупности постоянный рынок для продукции крестьянского и сеньориального хозяйства, они усиливали товарообмен в пределах областей, внося свой вклад в формирование внутреннего рынка страны. Но вклад малых городов этим далеко не 24 Л ор и н а Р еп и н а 24 Малые города — это особая тема «новой социальной истории»: до нее иссле - до вания по малым городам не выходили за рамки традиционного «краеведения». Подробно о проблеме малых городов западноевропейского средневековья см.: Ястре - бицкая А. Л. Малые города как проблема сравнительно-исторического изучения европейского средневекового города // Средние века. Вып. 51. М., 1988. С. 59–79. исчерпывался. Отношения между рыночными город ками и сельской округой диктовались не только экономи ческими законами: они (пусть и не в той степени, что более крупные городские центры) обеспечивали и ее социальные и религиозно-культурные потребности, играя заметную социоинтегративную роль25. В последней трети ХХ века историческая урбанистика поставила вопрос о «городском пространстве» как сфере, где действуют специ фи - ческие формы солидарности и социальной напряженности; где пере - секаются различные культурные, профессиональные, полити чес кие, властные структуры. В ходе изучения социальной топогра фии, форм повседневности, ценностных ориентаций, стереотипов поведе ния различных слоев и групп городского населения укрепля лось пред став - ление о городе как о специфической социокультурной целостности, базирующейся на сложной системе специфических взаимосвязей и взаимодействий между индивидами и общностями, материальными условиями и культурными силами, между нормой и реальной практикой, ценностными ориентациями и формами коммуникаций. Были изучены основные тенденции изменения городской среды и развития городской инфраструктуры на разных этапах и на примере разных городских центров, рассмотрены изменения в городской культуре и в социальном облике городов в процессе урбанизации. Ведь город — это особая система: во все ее структуры входит население города, деятельность которого и формирует город скую среду и город - скую культуру. И вполне естественно, социально-историческая урба - нис тика не ограничивалась исследованием региональных городских систем: очень скоро ее основные усилия сосредоточились на анализе социальных групп городского населения и связей внутри городского сообщества. Центральным моментом в исследовании городских микро- структур стало внимание к горизон таль ным связям, связям социаль - ной сплоченности, с использова нием методов сетевого анализа. Городские социальные общности разного уровня стали рассматри - ваться, с одной стороны, как форма гарантии безопасности и интересов индивида и коллективных привилегий, а с другой — как органы общественной солидарности, обеспечивавшие интегриро - вание индивидов в единый организм. «Новая социальная история» сделала предметом своего изучения социальные микроструктуры: семью, соседство, цех или гильдию, общину, приход, разного рода другие общности и корпорации, которые были столь распростра - нены в доиндустриальную эпоху. «Новая социальная история» открыла целый мир разнообразных межличностных контактов и во многом изменила представление о городской жизни Средневековья и Раннего Нового времени. 25 М еж д у л ок а л ь н ы м и гл оба л ь н ы м : п ои ск и и н т егр а т и в н ы х п од х од ов 25 См., в частности: Dyer C. Market Towns and the Countryside in Late Medieval England // Canadian Journal of History. Vol. XXXI. April 1996. P. 17–35. Исследования подобного рода по истории средневековой Англии, в частности, показали, что сети родственных контактов очень редко оказывались плотными и обширными, а их интенсивность обнару - живала скорее зависимость от темпов роста и уровня географичес кой мобильности населения, чем от какого-либо особого качества сель - ского или городского социального пространства. Поскольку многие городские приходы были небольшими по территории, то в них, как и в сельских, господствовали непосредственные личные отношения, закреплявшиеся исключительно широкой приходской системой самоуправления (в которую в той или иной мере было вовлечено большинство домовладельцев), а также постоянным участием в церковных обрядах и других формах религиозной жизни прихода. Наряду с этими формальными социальными институтами, весьма существенную роль играли такие неформальные основания меж - личностных отношений, как длительное соседство и совместная экономическая деятельность. Конечно, локальная направленность социальной активности в городе и в деревне не означала полной замкнутости соседской общности и не исключала важных внешних контактов многих ее членов. Но собранные материалы однозначно свидетельствуют о том, что в повседневной жизни соседские связи имели первостепенное значение, а горизонты социального взаимо - действия были относительно широкими лишь на вершине социаль - ной пирамиды и сужались к ее основанию. В большинстве конкретно-исторических работ по истории городских социальных общностей отмечается расширенный, по сравнению с деревней, характер индивидуальных сетей, связанный с повышенной плотностью населения и интенсивностью отношений обмена. Поскольку городской социум задает индивиду формы соци - абильности, неизвестные деревне, последние нередко становятся предметом специального рассмотрения, в котором выделяется круг проблем, связанных с процессами социальной адаптации и интег - рации и с последующим социальным продвижением иммигрантов. Переход от изучения истории того или иного города и анализа городских институтов и иерархических структур к сосредоточению внимания на отдельных группах городского общества повлек за собой и еще один шаг. К концу ХХ века ключевые проблемы городской истории стали все чаще рассматриваться сквозь призму индивиду - альных судеб и личного опыта отдельных людей, представителей разных социальных и возрастных групп. Этот новый подход поста - вил перед социальными историками ряд методологических проблем, связанных с трудностями обобщения и оценки много образных и за - частую взаимоисключающих данных о жизненных путях и изме ня - ющемся социальном положении людей, принадле жавших к раз ным социальным группам, которые отличались значительной внутренней неоднородностью и изменчивостью статуса на различ ных стадиях 26 Л ор и н а Р еп и н а жизненного цикла. К тому же новый подход нередко игнорирует более широкий контекст жизни городской общины, ограничиваясь непо - сред ственным анализом ее подгрупп. Таким обра зом, вновь встал вопрос о необходимости обратить более при сталь ное внимание на структуры общественной жизни, связующие воедино весь динамич - ный городской социум, на организацию и функци онирование городского пространства, на новые способы формирования городской идентичности, на различия в моделях городского поведения и ритмах социальной жизни городов разных типов. Внутригородские микроструктуры (а в историографии запад - ноевропейского города микроструктурами называются именно внутригородские образования) в их многообразии обеспечивали устойчивость городской социальной системы. Ремесленные цехи и купеческие корпорации, приходы и соседские организации, религи - оз ные сообщества (гильдии, братства и т.д.) осуществляли много - образные функции, включая обеспечение механизмов групповой солидарности и социального контроля. Вообще выстраивалась весьма плотная система социального контроля: муниципальный контроль, соседский контроль, цеховый контроль и т.д. Функции взаимной поддержки и контроля были характерны для всех многообразных городских общностей. Важная тема для истории городского развития — тема миграций, и в последние десятилетия все больше акцент переносится со статистики передвижений и с выяснения механизмов «выталки - вания» и «притяжения» к проблемам адаптации новопришельцев, к трудностям их вхождения в сообщество горожан, к тем социальным формам и институтам, которые способствовали этому процессу. В связи с этим очень активно изучаются добровольные ассоциации горожан — так называемые религиозные братства и рекреативные корпорации клубного типа. Именно через эти организации, в которых актуализировались горизонтальные и вертикальные связи, происходило наиболее успешное включение пришлых в городскую жизнь. А наличие большого числа такого рода организаций давало им если не свободу выбора, то, по меньшей мере, свободу маневра. Изучение той роли, которую играло членство в целом спектре братств, гильдий и клубов, показало, что отношения внутри них бы - ли поливалентными, они связывали представителей разных профес - сий, разного социального статуса, разных половозрастных групп. Разнообразные клубы, к которым принадлежали горожане различ - ного социального статуса, демонстрируют пути формирова ния и социальные последствия подобных вертикальных связей. И хотя отдельные случаи разнятся множеством конкретных деталей, сравнительные исследования по городам Италии, Франции, Англии и Германии в позднее средневековье позволяют сделать некоторые общие заключения. 27 М еж д у л ок а л ь н ы м и гл оба л ь н ы м : п ои ск и и н т егр а т и в н ы х п од х од ов Во-первых, излишняя упрощенность традиционных взглядов на картину социальной жизни в городе во многом происходит из игнорирования того факта, что индивид одновременно обладал множеством идентичностей. Статус работника в средневековых городах не был предопределен социально-экономическими структу - рами (реальными или воображаемыми), а представлял собой социальный процесс. Любой пришлый работник начинал с того, чтобы найти точку опоры в городской среде. Главной насущной задачей средневекового ремесленника было завоевание хорошей личной репутации. Значение этого императива усиливалось именно высокой мобильностью трудового населения в позднее средневековье и тем более в новое время. Эта мобильность была характерна не только для слуг и наемных работников, подмастерьев, но и домо - хозяйства вполне самостоятельных ремесленников и купцов насчи - ты вали немало недавних иммигрантов, стремящихся повысить свой статус. Индивид, потерявший связь со своим непосредственным окружением, имел очень шаткое положение на новом месте. Он не мог бы выжить в городской среде, не приобретя в ней то, что называется «личным кредитом», основанным на репутации, которая вызывает доверие. Такой точкой опоры становились религиозные братства26. В целом, итоги развития медиевистической урбанистики показы - вают, что во второй половине ХХ — начале XXI века произошло принципиальное расширение горизонта наших представлений о городе как историческом феномене и одной из форм общественного бытия: установлены циклы движения хозяйственной жизни; формы организации городской экономики и их эволюция, сложность и специфика социальной стратификации населения, зависимость городских феноменов от региональных и местных особенностей; своеобразие городской культуры и социокультурных представлений и многое другое. 28 Л ор и н а Р еп и н а 26 См.: Rosser G. Solidarités et changements social. Les fraternitéurbaines anglaises à la fin du Moyen Age // Annales E.S.C. 1993. № 5. Р. 1127–1143; Idem. Going to the Fraternity Feast: Commensality and Social Relations in Late Medieval England // Journal of British Studies. 1994. Vol. 33. № 4. P. 430–446; Idem. Crafts, Guilds and the Negotiation of Work in the Medieval Town // Past & Present. 1997. № 154. Р. 3–31.

Между локальным и глобальным: поиски интегративных подходов

Institution

Ähnliche Einträge