Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи

Збережено в:

Бібліографічні деталі
Дата:	2009
Автор:	Рыженко, В.
Формат:	Стаття
Мова:	Russian
Опубліковано:	Інститут історії України НАН України 2009
Назва видання:	Регіональна історія України
Теми:	Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії
Онлайн доступ:	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/77930
Теги:	Додати тег Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
Назва журналу:	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Цитувати:	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи / В. Рыженко // Регіональна історія України: Зб. наук. ст. — К.: Інститут історії України НАН України, 2009. — Вип. 3. — С. 82-112. — Бібліогр.: 49 назв. — рос.

Репозитарії

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine

id	irk-123456789-77930
record_format	dspace
spelling	irk-123456789-779302015-03-10T03:01:54Z Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи Рыженко, В. Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії 2009 Article Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи / В. Рыженко // Регіональна історія України: Зб. наук. ст. — К.: Інститут історії України НАН України, 2009. — Вип. 3. — С. 82-112. — Бібліогр.: 49 назв. — рос. XXXX-0087 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/77930 ru Регіональна історія України Інститут історії України НАН України
institution	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection	DSpace DC
language	Russian
topic	Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії
spellingShingle	Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії Рыженко, В. Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи Регіональна історія України
format	Article
author	Рыженко, В.
author_facet	Рыженко, В.
author_sort	Рыженко, В.
title	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи
title_short	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи
title_full	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи
title_fullStr	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи
title_full_unstemmed	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи
title_sort	исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи
publisher	Інститут історії України НАН України
publishDate	2009
topic_facet	Теоретико-методологічні проблеми регіональної історії
url	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/77930
citation_txt	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи / В. Рыженко // Регіональна історія України: Зб. наук. ст. — К.: Інститут історії України НАН України, 2009. — Вип. 3. — С. 82-112. — Бібліогр.: 49 назв. — рос.
series	Регіональна історія України
work_keys_str_mv	AT ryženkov issledovatelʹvsovremennommeždisciplinarnomprostranstvevozmožnostiizučeniâobrazoviprostranstvagorodasovetskojépohi
first_indexed	2025-07-06T02:09:46Z
last_indexed	2025-07-06T02:09:46Z
_version_	1836861658920648704
fulltext	Валентина Рыженко ИССЛЕДОВАТЕЛЬ В СОВРЕМЕННОМ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ: ВОЗМОЖНОСТИ ИЗУЧЕНИЯ ОБРАЗОВ И ПРОСТРАНСТВА ГОРОДА СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ Свойство современных интеллектуальных штудий — устойчивое стремление к выходу за рамки устоявшихся канонов «отраслевого» зна- ния. С конца XX века стремительно разрастается число дисциплин, возникающих «на стыке» нескольких областей научного знания. С по- мощью складывающихся междисциплинарных практик можно суще- ственно изменить представления об окружающем пространстве, его физико-географическом, историческом и символическом измерениях. В настоящее время в российской историографии не вызывает сом- нений оценка междисциплинарности в качестве неотъемлемой характеристики нового состояния исторической науки. Немалая за- слуга в ее утверждении принадлежит Центру интеллектуальной исто- рии при Институте всеобщей истории РАН (руководитель Л. П. Репина) и Альманаху «Диалог со временем». Помещаемые вместо предисловий к выпускам альманаха статьи выступают «возмутителями спокой- ствия» в сообществе гуманитариев. В то же время, выполняя добро- вольно возложенную на себя посредническую миссию, они нацеливают активизировавшиеся в последней трети XX в. поиски исследователь- ской мысли ученых разных стран на диалог совершенствуемых методик и экспериментальных моделей. Пространством диалога ста- новится постоянно расширяющееся и меняющее свою внутреннюю топографию обширное поле интеллектуальной истории. Последняя предстает в этом случае не только в виде области изучения всех видов творческой деятельности прошлого, но и как территория самоопреде- ления и рефлексии современных историков, которым тесно в прежних рамках проблемной историографии и отраслевого знания. Разработка междисциплинарных исследовательских моделей предстает в качестве важного способа культивирования особости сов- ременного интеллектуального ландшафта и форм продвижения в про- странство интеллектуальной истории. Это проявляется в естественно и произвольно складывающихся комбинациях своего рода «остров- ков», которые возникают в местах наибольшего напряжения коллек- тивных и индивидуальных исследовательских поисков. Стремление ряда научных направлений к самостоятельности, соединенное © Регіональна історія України. Збірник наукових статей. Випуск 3. — С. 85–112 © Валентина Рыженко, 2009 одновременно с их тяготением друг к другу для междисциплинарного изучения сложных объектов, является отличительным сущностным признаком новизны современного познавательного этапа в целом и состояния отечественной историографии в частности. Оно придает особое своеобразие этим поискам, а возникающему «островку» — постоянную незавершенность форм и подвижность образующей его интеллектуальной почвы, открытой для очередных приращений. Такой вывод не означает уже устоявшегося мнения. Возможна и другая трактовка, согласно которой исследовательские поиски сов- ременных историков — это больше создающие видимость новизны интеллектуальные игры внутри профессиональной корпорации, чем реальное вхождение в проблемное поле интеллектуальной истории. К тому же неясно, являются ли междисциплинарные опыты совре- менных исследователей способом познания прошлого для получения иного знания о его феноменах или эти опыты вызваны потребностью самоутверждения? Особенностью современной ситуации является формирование ин- теллектуального пространства «без границ», складывание сетей вир- туального общения, широкое использование Интернетресурсов. Однако проблема вызревания междисциплинарных исследователь- ских практик требует регулярного обсуждения. Раскрытие возможностей междисциплинарных исследовательских моделей предполагает первоначально описание общего историографического контекста, на почве которого появляются опорные идеи для конструирования экспериментальных моделей. Исследовательская ситуация в мировой и национальных историографиях последних 10–15 лет XX в. и в первые годы XXI века характеризуется познава- тельными «поворотами», укреплением линии на сближение истори- ческой науки с другими науками, становлением новых научных направлений. Эти признаки уже неоднократно отмечались на раз- личных научных конференциях, в том числе и автором предлагаемой статьи. В данном случае подчеркну, что обращаюсь к линиям пере- сечения проблемных полей истории и культурологии, урбанистики и регионоведения. Общим принципом для этих областей научного зна- ния является объемное видение объекта и предмета исследований. Образно это можно назвать голографическим эффектом. При этом следует учесть, что понятие interdisciplinarity, обычно пе- реводимое на русский язык как «междисциплинарность», как под- черкивает Л. П. Репина, вошло в активный оборот во второй половине XX века1 и, отражая смену эпистемологических ориентиров, не раз меняло свое содержательное наполнение. Она считает, что в русле 86 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 1 Репина Л. П. Опыт междисциплинарного взаимодействия и задачи интеллек- туальной истории // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып. 15. М., 2005. С. 5. интеллектуальной истории пора выделить актуальный раздел «исто- рия интердисциплинарности». На мой взгляд, для его наполнения может пригодиться описание современных региональных опытов соз- дания междисциплинарных исследовательских моделей изучения сложных объектов, к каковым, например, относится город, его про- странство и образы в динамике их исторического существования и трансформаций. Ниже предлагаю обратиться к наработкам в этом на- правлении, появившимся в российской историографии и в ее регио- нальной (сибирской) ветви. Их можно распределить по двум блокам. Блок 1 Историко-культурологическая линия в современных российских и региональных городоведческих опытах Начало XXI века для городов во многих странах, особенно на по- стсоветском пространстве — это трудное время в их социально-эко- номическом и социокультурном развитии. Значительные перемены происходят во внешнем облике городов по всей территории России, но нагляднее всего они заметны в мегаполисах и крупных городах. Не- гативное влияние «рыночной» российской модели отражается в гра- достроительстве и в отношении к архитектурному наследию, то есть, в тех компонентах, которые в прошлом, включая XX век, обеспечивали основы восприятия образа города с его «лица не общим выражением». Действия современных планировщиков на территории старинных русских городов все чаще именуются «тихой ликвидацией», разруше- нием городов путем т.н. «динамичного развития»2. Утверждения сов- ременных теоретиков, что «культурное наследие выступает одним из ключевых элементов современной системы устойчивого развития», а «гибкость является важнейшим качеством стратегического мышле- ния в управлении сферой культуры»3, противоречат реалиям. На примере самого «сердца» России, Москвы, наглядно видны искажения ее прежнего облика (исчезновение как древнейших пла- стов и символов, так, тем более, знаковых черт ее образа как столицы СССР). Ситуация типична и для российских регионов. Вместе с тем в условиях глобализации резко обострилась актуальность проблем, связанных с сохранением исторической памяти, с различением па- мяти коммуникативной и памяти культурной, с формированием многоуровневой коллективной и индивидуальной идентичности. В этой связи современные исследователи зафиксировали парадо- ксальные примеры столкновения интересов уникальности места в пространстве конкретного исторического города и унитарности 87 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 2 Воронцов И. Псковские ликвидаторы (специальный репортаж) // Трибуна. М. 13–19 ноября 2008. С. 13. 3 Есаков В.А. Мегаполис и его культура (на примере Москвы). М.: Альфа-М, 2008. С. 9, 15. политики региональных властей4, в результате чего страдает иден- тичность городского сообщества. Так, А. В. Дахин, вводя в научный оборот понятие общегородской loci-совокупности как базовой струк- туры коллективной идентичности городского сообщества, обратил внимание на ситуацию в Нижнем Новгороде после официального установления нового российского праздника — Дня народного един- ства, когда в пространстве исторического центра города — родины народного ополчения 1612 г., появилась уменьшенная копия памят- ника Минину и Пожарскому на Красной площади в Москве. Тем самым, по его мнению, «уникальное место, уникальное событие и уникальный архитектурный ансамбль оказались аранжированы вто- ричным объектом за авторством г-на Церетели»5. Историки должны воспринять новые «Вызовы Времени» и совре- менные подходы представителей гуманитарного сообщества, а затем соотнести с ними формы и методы своей профессиональной дея- тельности. В столь ответственную миссию органично встраивается намеченная мной задача обратиться к региональным исследова- тельским опытам по изучению образов и символов советского города, соединяя историю и современность в многомерное «пространство идентификации». В этом случае используемое в дальнейшем ключе- вое понятие «образ», а также другие понятия из междисциплинарного инструментария будут трактоваться преимущественно как совре- менные «интеллектуальные конструкты», а путеводной нитью в авторских рассуждениях становится интеллектуальная история. Мои интересы к проблемам, связанным с историей культуры городов в XX веке, определились достаточно давно. Результаты их поэтапного исследования отражены в целом ряде публикаций, в том числе в монографии6, в которой была разработана эксперименталь- ная модель «Интеллигенция — Культура — Город» и проведена ее апробация на материалах крупных городов Сибири 20-х гг. XX века. Поворот к изучению образов советского города и символов, ста- новившихся особыми знаками эпохи в его пространстве, происхо- дил, с одной стороны, под влиянием уже отмеченных выше «стрессовых» ситуаций для отечественного культурного наследия, в том числе для российской истории и историографии культуры, из ко- торых до недавнего времени по сути вычеркивался советский период и наследие советских историков. Вторым фактором стало утвержде- 88 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 4 Дахин А. Город как место памятования // Гуманитарная география. Научный и культурно-просветительный альманах. / Сост., отв. ред. Д. Н. Замятин. Вып. 4. М.: Институт Наследия, 2007. С. 164. 5 Там же. С. 170–178. 6 Рыженко В. Г. Интеллигенция в культуре крупного сибирского города в 1920-е гг.: вопросы теории, истории, историографии и методов исследования. Ека- теринбург; Омск, 2003. 370 с. ние новых тенденций в современном интеллектуальном простран- стве, прежде всего, устойчивое стремление исследователей к выходу за рамки сложившихся канонов «отраслевого» знания. Именно это обстоятельство привело к непрерывному разрастанию с конца XX века числа дисциплин, возникающих «на стыке» не- скольких областей научного знания. В результате сформировалось убеждение, что междисциплинарная кооперация может суще- ственно изменить представления об окружающем пространстве, его физико-географическом, историческом и символическом измере- ниях. Упрочение статуса интердисциплинарных исследований соз- дает возможности для очередного выбора историком нового проблемного поля и его возделывания с помощью сконструирован- ной модели, звенья которой обрастают дополнительными деталями. Комбинации деталей корректируются в соответствии с меняющимся интеллектуальным контекстом. В рамках интер- и полидисциплинарных поисков зафиксировано особое направление в мировой науке, которое получило название «Об- разы других»7. Одна из стержневых линий в этом направлении кон- центрирует внимание ученых на политико-географическом (в одно и то же время умозрительном и «приземленном» — В. Р.) истолковании «других». Это образы стран и регионов, возникающие в представлениях политиков, дипломатов, писателей, журналистов и других представи- телей научной и творческой элиты, а также в массовом сознании, тран- слируемые с помощью периодической печати и иных средств массовой коммуникации. Исследователей начинает интересовать культурно- антропологическое наполнение собирательного «образа другого», будь то политический лидер, либо «культурный герой» своего времени. Советская эпоха для этого может предоставить обширную инфор- мационную основу, связанную с различными «текстами» о «новом че- ловеке». «Образы городов», в которых формировались и обитали «новые люди», вполне осязаемы. Они наполнены реальными сооружениями, выполнявшими практические функции (производственные, жилищ- ные, досуговые). Их внешний вид («оболочка образа») определялся эсте- тическими и художественными представлениями своего времени. Поэтому историк не может ограничиваться вербальными описаниями примет или черт образов городов, появляющихся в чьих-то умах под влиянием геополитических, социально-экономических и идеологиче- ских факторов. Отмеченные обстоятельства явно способствует выходу историков культуры на неизведанные территории. Однако следует учитывать региональную (в данном случае, сибирскую) специфику российской 89 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 7 Чубарьян А. О. Стереотипы и образы России в европейском мышлении и в мас- совом сознании // Мир Клио. Сб. ст. в честь Лорины Петровны Репиной. Т. 1. М.: ИВИ РАН, 2007. С. 210. историографической ситуации. Известно, что до середины 1980-х гг. историки Сибири обращались в основном к ранним этапам истории сибирских городов, а проблемное поле включало преимущественно ее социально-экономические, политико-административные и пра- вовые аспекты. Единственной темой, близкой к истории культуры региона в XX в., было описание памятников истории и культуры, чему, начиная с 1980 г., посвящалось несколько сборников научных статей8. С конца 1990-х гг. в региональные исследования этого на- правления включились сотрудники Научно-производственного цен- тра по сохранению историко-культурного наследия Новосибирской области. Раскрывая эволюцию городских поселений в Сибири, они представили весьма негативный образ советского города, в котором индивидуальность и многообразие ландшафта намеренно и непред- намеренно уничтожались, а культурный комплекс социалистиче- ского города навязывался искусственно9. Подобная точка зрения довольно типична. Ее устойчивость и в но- вейших публикациях10 является дополнительным стимулом для моего обращения к образам советского города с использованием си- бирских материалов. Вслед за распространившимся интересом рос- сийских историков к изучению образов «Другого» в разных контекстах11 должно происходить, на мой взгляд, и более адекватное реалиям недавнего прошлого осмысление тех слоев в культурном пространстве города, которые появлялись в результате деятельно- сти советских архитекторов. Эти слои, включавшие набор обяза- тельных инфраструктурных сооружений, создавали в каждом конкретном городе своим сочетанием и расположением «местный» вариант унифицированного образа. Отмечу, что в некоторых современных отраслевых исследованиях (трудах историков градостроительства и архитектуры, искусствове- дов), заметно стремление не только расширить представление о со- ветском зодчестве и искусстве, но и показать их в составе культурного наследия России. Так, например, монументальный 90 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 8 См., например: Памятники истории и архитектуры Сибири. Новосибирск, 1986; Памятники истории, археологии и архитектуры Сибири. Новосибирск, 1989; Памятники Новосибирской области. Новосибирск, 1989 и др. 9 Правоторова А. А., Гусаченко В. Л. Город и наследие. Новосибирск, 2002. С. 144–145. 10 Меерович М. Г. Социалистический город — уникальный тип градостроитель- ной системы в условиях советской государственности // Город в зеркале генплана: панорама градостроительных проектов в российской провинции (XVIII — начала XXI вв.) / Под ред. Е. В. Конышевой, С. А. Баканова, Л. В. Никитина. Челябинск: Изд-во ЧГПУ, 2008. С. 110–156. 11 См.: Историческое знание: теоретические основания и коммуникативные практики. Материалы научной конференции / Отв. ред. Л. П. Репина. М.: ИВИ РАН, 2006. С. 134–255. облик и соответствующий образ Челябинска как промышленного центра всероссийского масштаба, обладающего своей эстетикой, сложившейся в 1920-е — 1950-е гг., представлен в исследовании Е. В. Конышевой. Примечательно, что интерес к восстановлению утра- ченных черт прежнего образа в современных городах принимает различные формы. Восстанавливаются не только культовые здания в виде «новоделов» (примеров множество, как столичных, так и по За- падной Сибири), но иногда возвращается проектный вид отдельных зданий сталинской эпохи. Вновь сошлюсь на челябинский случай с главным корпусом Южно-Уральского университета, проект которого в 1951 г. был решен по образцу высотного здания МГУ на Ленинских горах. Эта черта вернулась в общий образ города в 1999–2003 гг., о чем пишет Е. В. Конышева12. Существенным шагом к изучению образов и символов советской эпохи, отражавшихся в облике городов и частично сохраняющихся до настоящего времени, стала разработка авторской концепции двухгодичного проекта «Культурное пространство западносибир- ского города в советскую эпоху (1920-е — 1950-е гг.)». Над его вопло- щением работал небольшой коллектив (Д. А. Алисов, В. Ш. Назимова) под моим руководством. Наше исследование проводилось на конкретном материале одного из крупнейших регионов России — Западной Сибири. Эта террито- рия, особенно несколько городских поселений (Новосибирск, Ста- линск (ныне Новокузнецк), Кемерово) были, начиная с 1920-х гг., своеобразным полигоном для политических, экономических и со- циокультурных экспериментов, осуществлявшихся по планам фор- сированного социалистического строительства. В годы Великой Отечественной войны пространство западносибирских городов, в первую очередь, таких крупных центров как Омск и Новосибирск, подверглось существенным деформациям, включив в себя «ино- родные» ядра в виде эвакуированных предприятий. Послевоенные годы (вторая половина 1940-х — середина 1950-х гг.) — это время «вживления» поселков при заводах в городской культурно-цивили- зационный ландшафт, сопровождавшееся новой стратегией раз- вития советских городов, вырабатывавшейся в Центре, упрочением ведущей роли архитектуры и градостроительства в трансляции официальных «соцреалистических» культурных ценностей сталин- ской эпохи. Одной из принципиальных методологических посылок для меня является актуализация «забытого» исследовательского опыта. Эта идея нашла сторонников и среди других ученых. Так, сравнительно 91 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 12 Конышева Е. В. Градостроительство и архитектура Челябинска конца 1920-х — 1950-х гг. в контексте развития советского зодчества. Челябинск: Изд-во ЧГПУ, 2005. С. 101, ил. 53. недавно Э. А. Шулеповой предложена трактовка «областного культу- роведения» как регионального принципа сохранения и использова- ния историко-культурного наследия13. По ее мнению, процесс изучения «культурных гнезд» в начале XX в. и современный поворот мировой научной мысли к ситуативной историографии (case study) имеют общие цели и методологию. Ответвление этой линии, на мой взгляд, связано с изучением на материалах отдельных территорий России роли локальных сооб- ществ как фактора «интеллектуального единения» региона и их дея- телей в формировании местной культурно-информационной среды. В более широком ракурсе, на стыке историографии, науковедения и культурологии, научные сообщества советского периода рассматри- ваются в контексте трансформаций образов исторической науки (коллектив под руководством В. П. Корзун). К выделенному блоку сов- ременных исследований относятся труды, содержащие постановку проблем методологии и методики изучения роли региональной куль- туры в формировании регионального самосознания и региональной идентичности14. В частности, в монографии философа И. Я. Мурзи- ной имеются теоретические фрагменты, относящиеся к интересую- щей меня проблематике. На материалах культуры Урала она рассматривает вопросы, связанные с ролью символов и мифов в про- цессах обеспечения региональной идентичности. С конца 1990-х гг. в связи с идеями междисциплинарности и про- блемами поиска символов, значимых для региональной идентифи- кации, регистрируется усиление интереса к метафизике в целом и к метафизике города со стороны философов и культурологов. Мною были осмыслены и соотнесены с собственными наработками подходы саратовцев к изучению культурного пространства своего города15, а также работы пермского исследователя, филолога В. В. Абашева, который ввел понятие местного (в данном случае пермского) текста как локальной структурно-семантической катего- рии русской культуры16. Таким образом, в менявшемся исследовательском контексте сфор- мировался междисциплинарный сегмент, соединяющий поиски историков, культурологов, семиотиков культуры и городского про- 92 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 13 Шулепова Э. А. Наследие как интеграционный компонент памяти поколений // От краеведения к культурологии. Российскому институту культурологии 70 лет / Отв. ред. К. Э. Разлогов. М. 2002. С. 163–165. 14 См, например: Орешина М.А. Россия региональная: теоретико-методологиче- ские аспекты изучения. М., 2000. 196 с.; Мурзина И.Я. Феномен региональной куль- туры: поиск качественных границ и языка описания. Екатеринбург, 2003. 205 с. 15 Пространственность развития и метафизика Саратова. Сб. науч. ст./ Отв. ред. Т.П. Фокина. Саратов: Поволжская академия госслужбы, 2001. 144 с. 16 Абашев В. В. Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе XX века. Пермь, 2000. 404 с. странства. В него органично вписались действия участников нашего проекта, позволившие представить предварительные итоги прове- денного экспериментального («пилотного») исследования в виде кол- лективной монографии17, вышедшей небольшим тиражом. Недавние повороты в современных интеллектуальных поисках к уже упомянутым выше образам «Другого», стимулировали появление трудов историков, имеющих междисциплинарный характер. В ре- гиональной (сибирской) историографии таким является новаторское исследование Н. Н. Родигиной18, в котором под образом региона по- нимается соединение представлений о регионе, базирующихся на знаниях о нем, и продукта коллективного воображения, конструи- руемого интеллектуальными или политическими элитами. Обра- щаясь к изучению «второй реальности» (образов реальности), исследовательница разработала модель анализа образа региона как интеллектуального конструкта и феномена общественного мнения. Одной из опор в междисциплинарном подходе Н. Н. Родигиной стала концепция географических образов, предложенная в 2003 г. Д. Н. За- мятиным. Хронологически конкретно-историческая область апро- бации ее модели ограничивается второй половиной XIX — началом XX века. XX век, особенно большой период советской эпохи с систе- мой ценностей советской культуры, отодвинут «на перспективу». Следует подчеркнуть, что Д. Н. Замятин несколько позже, пред- лагая типологию географических пространств, выделил особо «анаморфированное пространство». Он обозначил его суть как «ме- тагеографический образ», изучать который возможно с помощью «большой» образно-географической интерпретации («метаинтерпре- тации»)19. Для историка, обращающегося к образам города любой эпохи, важно, что географ-культуролог отнес к метауровню сакраль- ные географические объекты, в том числе «города-символы». Как правило, к ним относят города, история которых уходит в глубокую древность. Они являются, как писали Николай и Татьяна Анцифе- ровы, «вехами, отмечающими этапы пройденного шествия, факе- лами, освещающими проложенную дорогу20. Мне представляется, 93 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 17 Рыженко В. Г., Назимова В. Ш., Алисов Д. А. Пространство советского города (1920-е — 1950-е гг.): теоретические представления, региональные социокультур- ные и историко-культурологические характеристики (на материалах Западной Сибири). Омск: ООО Издательский Дом «Наука», 2004. 292 с., 32 ил. 18 Родигина Н. Н. Другая Россия: образ Сибири в русской журнальной прессе второй половины XIX — начала XX вв. / науч. ред. В. А. Зверев. Новосибирск: Новосиб. пед. ун-т, 2006. 374 с. 19 Замятин Д. Н. Культура и пространство: Моделирование географических об- разов. М.: Знак, 2006. С.60–61. 20 Анциферовы Н. и Т. Город как выразитель сменяющихся культур. Картины и характеристики. Л.: Изд-во Брокгауз-Ефрон. 1926. С. 4. что в таком качестве, только в других масштабах, выступали и отдельные города нашей страны — символы советской эпохи — по отношению к определенной «союзной», локальной и/или региональ- ной территории. Правомерность этого суждения подтверждают параллельные шаги исследователей из других регионов. Так, в очередном выпуске альма- наха «Гуманитарная география» (2007) рассматривается проблема городов — продуктов советской цивилизации на материале Верхне- удинска — Улан-Удэ21. Примечательно, что авторы статьи отметили собственные различия в «городовосприятии», однако сочли необходи- мым «представить достаточно многомерный образ города, уделив вни- мание его символическому полю в преломлении социальных практик»22. Замечу, что авторы определяют период с начала 20-х годов по 50-е годы XX века как период коренного изменения символической сферы города и переноса акцентов в системе знаковости на социа- листические маркеры. Все же, на мой взгляд, стоит вновь прислу- шаться к забытым суждениям И. М. Гревса и Н. П. Анциферова относительно роста городов «слоями« и борьбы веков друг с другом в каждом современном городе. Эту борьбу мы наблюдаем воочию в на- стоящем, когда «слои» советского образа уменьшаются и трансфор- мируются, но все-таки входят в набор черт современного российского города. Поэтому изменения символической сферы го- рода, а равно его образов — это повторяющиеся свойства динамики исторического развития, через которые происходит раскрытие куль- турных форм и обеспечивается чередование традиции и новации. В упомянутой выше экспериментальной коллективной моногра- фии был осуществлен лишь пробный шаг в новое проблемное поле. За прошедшие четыре года возникла потребность двинуться дальше. В то же время мне как разработчику общей концепции «пилотного» проекта представляется целесообразным вновь обратиться к теоретико-методологическим аспектам конструирования интердис- циплинарной модели, но уже в рамках скорректированного исследо- вательского ракурса. Это даст возможность интерпретировать культурное пространство и образы «советского» города на основе сох- раняющейся и/или исчезающей символической реальности (внеш- ней оболочки, своего рода «матрицы» конструируемого образа). Существенным фактором, оказывавшим сильное воздействие на общий исследовательский контекст и на вызревание авторского за- мысла, являлось развитие исторической урбанистики в контексте 94 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 21 Амонголонова Д., Скрынникова Т. Текст и контекст Улан-Удэ: сложный образ го- родского пространства // Гуманитарная география: Научный и культурно-просве- тительный альманах. / Сост., отв.ред. Д. Н. Замятин. Вып. 4. М.: Институт Наследия, 2007. С. 180–207. 22 Там же. С. 181. истории культуры. О результатах этого процесса свидетельствуют труды Научного совета по истории мировой культуры РАН (ответст- венный редактор Э. В. Сайко)23. Среди новейших разработок в обла- сти исторической культурологии, связанных с изучением города как локального объекта и органично включающих динамику его кон- кретно-исторических реалий в условиях советской эпохи, выделя- ется коллективный труд по истории города Дмитрова24. Опорным теоретико-методологическим инструментарием, используемым ав- торами, является историко-культурный и средовой подходы. Аналогичные подходы отражены и в недавнем специальном труде, посвященном российской урбанизации XX века — монографии А. С. Сенявского25. Определяя в качестве главной отличительной черты фрагментарность общей картины (и тематически, и хроноло- гически, и территориально), автор сделал вывод, что полноценное историческое исследование российской урбанизации, понимаемой как общественное явление и подсистема в социально- экономической и территориальной организации общества, возможно только на путях комплексного подхода и с опорой на историко-теоретические по- строения. Еще одна зафиксированная А. С. Сенявским особенность — это необходимость специального изучения динамики изменений го- родской культуры, а это уже намечаемая связь исторической урба- нистики с проблемными полями культурологии. В ходе нашей совместной работы по выявлению сибирской спе- цифики «Культуры Места» мы с коллегой В. Ш. Назимовой обратили внимание на то, что московский историк не останавливался на ана- лизе региональной историографии, ограничившись ссылкой на то, что существуют сотни историко-краевых работ, «которые привести здесь невозможно». Тем самым, региональная историография и крае- ведческие публикации для него оказывались равноценными. Такая постановка вопроса представлялась нам тогда явно спорной, а в по- следнее время в связи с дискуссиями о разведении понятий «краеве- дение», «новая локальная история», «региональная история» это нашло дополнительное подтверждение. Тем более, что в монографии А. С. Сенявского не было учтено изменение региональной историо- графической ситуации за период с 1989 по 2003 гг. 95 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 23 См., например: Город как социокультурное явление исторического процесса / Отв. ред. Э. В. Сайко. М., 1995; Урбанизация в формировании социокультурного пространства / Отв. ред. Э. В. Сайко. М., 1999; Город в процессах исторических переходов. Теоретические аспекты и социокультурные характеристики / Отв. ред. Э. В. Сайко. М., 2001 и др. 24 Российская провинция: среда, культура, социум (Очерки истории города Дмитрова, конец XVIII–XX век)./ Отв. Ред. Э. А. Шулепова. М., 2006. 456 с., ил., табл. 25 Сенявский А. С. Урбанизация России в XX веке: Роль в историческом процессе. М.: Наука, 2003. 285 с. Нелишне напомнить, что еще в начале 1980-х гг. историки Сибири рассматривали некоторые вопросы, связанные с городской культу- рой и частично с реальными чертами социокультурного простран- ства города в условиях социалистических преобразований. Это касается историко-демографических исследований городского на- селения в трудах В. А. Исупова и А. С. Московского, изучения куль- туры и быта, облика городских отрядов рабочего класса Сибири В. П. Буториным, В. И. Исаевым, Ю. Г. Марченко. Одновременно историко-культурные процессы в Советской Сибири активно изуча- лись В. Л. Соскиным и его учениками. Так начинали закладываться в сибирской историографии основы для возможного общего сегмента исследовательского пространства и стало вызревать новое проблем- ное поле для историков города, культуры и интеллигенции с потен- циальными междисциплинарными связями. В 1987 г. появился первый региональный научный сборник, посвященный урбанизации в Сибири26. Он открывался статьей В. В. Алексеева. В ней среди перспективных задач было указано на необходимость обобщения исторического опыта урбанизации в регионе, изучения советского периода истории сибирских городов, изменений в социально-классовой структуре их населения, в чис- ленности и составе интеллигенции. Подчеркну, что параллельно в интеллектуальном пространстве того времени, все еще разделенном на национально-государствен- ные ячейки «буржуазной» и «советской» историографии, в отдельных зарубежных исследованиях изучение историко-урбанистической проблематики приобрело характер междисциплинарной коопера- ции27. Ближе к проблемам взаимосвязи интересующих нас объектов в 80-е гг. подошли немецкие ученые. Для них характерно было стрем- ление рассматривать разнообразие связей деятельности людей, в том числе отдельных профессиональных групп, с пространством определенного места. На наш взгляд, это исходило из их глубоких историко-культурных и краеведческих (родиноведческих) научных традиций. О современных линиях в зарубежных исследованиях, близких заявленной теме, мне уже приходилось писать28. Одна из них связана с философским осмыслением понятия «Места» в контексте феномена родиноведения и трактовки понятия «Родина». 96 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 26 Урбанизация советской Сибири / Отв. ред. В. В. Алексеев. Новосибирск, 1987. 224 с. 27 См., например: Veroffentlichungen des Institut fur vergleichende Stadtegeschichte in Munster. Bd. 7. Voraussetzungen und Methoden Geschichtlicher Stadteforschung. Bohlau Verlag. Koln, Wien. 1979; Bd. 16. Urbanisierung im 19. und 20. Jahrhundert: Hi- storische und geografische Aspekte. Koln, Wien, Bohlau. 1983. 28 Рыженко В. Г. Интеллигенция в культуре крупного сибирского города в 1920-е годы: вопросы теории, истории, историографии и методов исследования... С. 11–12, 141–142. Вторая линия демонстрирует изучение городского культурного пространства и модернизационных процессов XX века на материале европейских столиц и Петербурга/Ленинграда (Карл Шлегель). Ис- следования Шлегеля можно считать началом изучения социокуль- турного пространства города путем соединения локального метода (когда на микроуровне два города выбираются в качестве объектов) и привычного сравнительно-исторического макроанализа (когда внимание концентрируется на поисках специфики развития объек- тов под действием глобальных факторов). Современная ситуация во многих областях научного знания, особенно в гуманитарных науках, характеризуется интенсивными теоретическими поисками, размышлениями над понятиями, уточ- нением их содержания, усилением внимания к объектам, требую- щим междисциплинарного анализа. Применительно к городу как социокультурному феномену в 1990-е гг. ставится проблема его на- ционально-государственной специфики, в рамках которой наблю- дается обращение к истории российских городов, включая их развитие в XX веке. Этими проблемами занимаются не только оте- чественные специалисты. Выше уже шла речь о крупных исследовательских программах, осуществляющихся московскими учеными под руководством Э. В. Сайко. Одна из монографий этого цикла была посвящена новой и сложной проблеме — город как носитель динамических по- токов социальной эволюции29. Сам город при этом рассматривался как саморазвивающаяся, саморегулирующаяся через поведение людей, термодинамически открытая система, включающая сово- купность антропогенных — технических, социальных, экономиче- ских и т.п. — подсистем. Такова новая парадигма его изучения, предложенная и развиваемая Т. И. Алексеевой-Бескиной30. Она вы- деляет ключевой механизм — неизменный элемент системы при любых ее трансформациях и модификациях — социогеном, в кото- ром обобщены некие социопрограммы. Концентраторами инфор- мации социопрограмм предстают города во всей сложности их жизнедеятельности, с перманентными изменениями, особенно ин- тенсивными в переходные периоды истории. Что же касается рос- сийского города, то некоторые его типы, например, «соцгорода», она называет уродливыми порождениями «теорий градостроительства» советских времен. Немецкий исследователь Л. Эррен предложил свое видение ситуации с проектированием и строительством «социалистических городов» на основе анализа истории советских индустриальных 97 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 29 Город в процессах исторических переходов. Теоретические аспекты и социо- культурные характеристики / Отв. ред. Э. В. Сайко. М.: Наука, 2001. 30 Там же. С. 71–162. городов Урала31. Его позиция сводится к выводам о том, что, во-пер- вых, центральное планирование «соцгородов», как показывает при- мер Магнитогорска, было хаотическим, далеким от местной практики, во-вторых, между идеями «марксистски ориентирован- ных планировщиков города» и реальными действиями промышлен- ных руководителей, которых он считает «хозяевами», не было никаких связей, отсюда строившаяся временная инфраструктура этих городов рождала нечто похожее, по мнению Л. Эррена, на ураль- ские заводские поселения XVIII в. Нам представляется все вышепе- речисленное спорным, требующим дополнительного изучения, в том числе за счет расширения проблемного поля и встраивания вопроса о «социалистическом городе» и «социалистическом типе расселения» в общую историографию отечественной культуры советской эпохи. В 1990-е гг. появляются новые ракурсы видения тех или иных объектов внутри «своих» предметных полей гуманитарных наук, определяются пространства междисциплинарных исследований. При этом оказались востребованными некоторые оригинальные кон- цепции и методики 1910-х–1920-х гг., относимые в настоящее время к истокам отечественной культурологической мысли, в известной степени опережавшей исследования зарубежных ученых. Поиск историко-культурологических подходов к анализу культурного пространства/культурно-цивилизационного ландшафта как «матрицы» образа города в советскую эпоху в этой связи представляется особенно существенным, поскольку за 1990-е гг. проблематика, связанная с изу- чением истории культуры России и ее регионов в условиях советского периода, стремительно отодвинулась на одно из последних мест в сов- ременной отечественной историографии. На мой взгляд, необходимо не только сохранение этой проблематики с включением в нее и пре- жних традиционных тем по истории советского культурного строи- тельства, но и рассмотрение всего спектра на макро- и микроуровнях. В этом случае макроуровень дает нам понимание советской культуры как одного из реально существовавших в культуре XX века субкуль- турных пластов, утверждавшееся официально в государственной по- литике как приоритетное. Используя одновременно микроанализ, можно вычленить специфику проявления этой линии и признаки ре- гионального и локального своеобразия советской субкультуры. Естественно, что в интересующем меня проблемном поле оба ука- занных среза увязываются с конкретно-исторической динамикой (временная координата) и с определенным «Местом» (территори- ально-поселенческая или пространственная координата). Для общего замысла следует обозначить еще одно измерение, связанное с осо- 98 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 31 Эррен Л. Урал как кладбище «социалистических городов». Городское плани- рование в первом пятилетнем плане // Горизонты локальной истории Восточной Европы в XIX–XX веках. Сборник статей / Под ред. И. В. Нарского. Челябинск, 2003. С. 151–162. бенностями культуры и социокультурных процессов в XX веке. Назо- вем его «цивилизационной координатой». Оставляя в стороне гло- бальные дискуссии о соотношении понятий «культура» и «цивилизация», уточню выбранный в качестве необходимого в данном случае инструменталистского термина — вариант обозначения третьего измерения — «культурно-цивилизационный ландшафт» или, как подчеркнуто выше — своего рода «матрица» внешнего образа города. С его помощью акцентируется внимание на ведущей роли орга- низованной деятельности людей в преобразовании того или иного места, его пространства. При этом организующим фактором высту- пают социально-политические установки, геополитические и эко- номические государственные интересы, однако уникальность облику и атмосфере «местного» пространства придает включенная в струк- туру и образ такого ландшафта духовно-творческая («проектная») деятельность «штучной» интеллигенции и ряда сообществ — носи- телей инновационных идей и идеалов. Добавлю, что и прежде, и в данном случае используется два варианта перевода термина Land- schaft: 1) край, местность, провинция и 2) ландшафт, пейзаж, вид. Именно в них заложены акценты, важные для историко-культуроло- гического исследования образа города, касается ли это реальных его признаков, или речь идет о его «второй реальности», опоэтизирован- ной писателями и/или художниками. Для выхода за рамки прежних моделей изучения культуры и ин- теллигенции такой поворот означает, прежде всего, приоритет тер- риториально-пространственной координаты. В настоящее время ее роль становится все более принципиальной. Это подтверж- дается усилением внимания к изучению региональных особенностей исторического опыта, а также укреплением тенденций к становле- нию исторической регионалистики в 1990-е гг.32 Существенное до- полнение проистекает из того, что в настоящее время рассмотрение российской цивилизационной специфики применительно к истории XX в. должно учитывать контекст развития высшей стадии гло- бального урбанизационного процесса. Эта стадия ведет, по мнению уже упоминавшегося А. С. Сенявского33, к радикальному преобразо- ванию всего общества на «городских началах» и проявляется в завершении т.н. «урбанизационного перехода» в условиях форсиро- ванной трансформации и парадоксального характера российских модернизационных процессов. Определяя в дальнейшем возможно- 99 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 32 См. подробно об этом: Алексеев В. В. Регионализм в России. Екатеринбург, 1999. 194 с. 33 Сенявский А. С. «Урбанизационный переход» России в XX веке как соста- вляющая модернизационного процесса: условия, реализация, результаты // Россия на рубеже XXI века: Оглядываясь на век минувший. М.: Наука, 2000. С. 216–237. сти историко-культурологического исследования, следует учиты- вать, что противоречивая динамика российских исторических реалий процесса урбанизации с ее региональным своеобразием должна была порождать и столь же аритмично сменяемые сим- волические и мифологические образы города советской эпохи. Выявленные в процессе анализа новых подходов тенденции, а также потребность в междисциплинарных контактах и межотрасле- вом взаимодействии активизировала выход наших поисков за пределы традиционной «отраслевой» историографии. При конструи- ровании собственной исследовательской модели исходную теоре- тико-методологическую группу составили издания, которые условно можно обозначить как «культуролого-градоведческие». Критерием от- несения в данном случае выступает исследовательский интерес. За- мечу, что из культурологических публикаций отдается предпочтение работам по исторической культурологии. Притягательность и перс- пективность использования культурологического подхода связана с возможностью «заземлить» изучавшиеся и ранее историко-культур- ные процессы путем помещения их в координаты определенного культурного пространства. Включение термина «культурное про- странство» в наш методологический арсенал вызвано тем, что он ис- пользуется культурологами, чтобы подчеркнуть особую степень значимости для культуры XX в. самой категории пространства. По мнению одного из ведущих российских культурологов, С. Н. Иконни- ковой34, в будущем возможно возникновение топографической куль- турологии, анализирующей генезис исторических форм культуры и архитектонику культурного пространства России и других стран. С этим выводом сопоставима оценка общенаучной ситуации, данная примерно в это же время упоминавшемся уже немецким ученым Кар- лом Шлегелем35. В своих подходах он использует термин «modernite», понимая под ним самоорганизующееся, автономное общество граж- дан в период формирования массового общества и одновременно гражданскую культуру («Zivilkultur»). Под влиянием экстремальных условий — войн и революций Петроград-Ленинград становится ме- стом конфронтации двух несоединимых и непереводимых на язык друг друга культур, преемственность наблюдается более всего в тех областях, где власти не могут отказаться от знания и интеллекта. Шлегель называет этот процесс «провинциализацией», когда го- родская культура исчезает как культурная, духовная и социальная субстанция, Петербург «был захлестнут движением, которое он сам 100 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 34 См.: Человек — Философия — Гуманизм: Тезисы Первого Российского фило- софского конгресса. Т.VI. Философия культуры. Спб., 1997. С. 57. 35 Шлегель К. Петербург — Берлин. 1900–1935: Контакты и влияния // Санкт- Петербург: окно в Россию, 1900-1935. Материалы международной научной конфе- ренции, Париж. 6-8 марта 1997 г. Спб.: «Феникс», 1997. С. 219–234. вызвал к жизни и ускорил. Город был гигантской освободительной машиной, генератором движения, в сущности, фантастической про- вокацией в до-современном, аграрном и имперском мире. Он был сосредоточием не только блестящей культуры, но и глубоко нена- вистной власти, колониальным городом, анклавом маргинальной гражданской культуры. Нет ничего удивительного в том, что эта столица исчезла и от нее осталось лишь то, что годилось для новой империи: имперский жест бывшей столицы, культурная и воспита- тельная функция в соответствии с классическим каноном, наконец, миф о непобедимом городе Ленина». Таким образом, в рассматриваемой немецким исследователем ур- банистической проблематике появляется близкая нам «интеллиген- товедческая» линия, которая связана к тому же с функцией диалога культурных пространств, и может изучаться в динамике своих кон- кретно-исторических признаков на материале крупных региональных центров переломных эпох. Сибирские города в этом случае являются благодатным объектом, поскольку здесь влияние внешней экстре- мальности XX в., под которым в расширительном смысле понимается и вся советская эпоха в хронологии 1920-х–1950-х гг., существенно ме- няло инфраструктуру культурно-цивилизационного ландшафта и трансформировало «Дух Места». Причем здесь прослеживаются и ре- альные, и символические взаимосвязи со столичными центрами. На то, что городское культурное пространство — культурная среда — является особым социально-генетическим механизмом, передаю- щим системы ценностей, указывает Г. Н. Баженова36. Однако ее приоритеты отданы малому городу, пространство которого, по ее мнению, более эффективно в процессе передачи и воспроизводства «природных источников этнической культуры» и поддержания са- мобытности провинциального культурного пространства. Что же ка- сается крупного города-центра, то, по ее мнению, иммунитет от культурных инноваций и от влияния энергетики массовой культуры в его пространстве значительно ослаблен. Представляется, что автор неправомерно жестко, непроницаемой преградой, разделяет социо- культурные процессы, идущие в городах разного типа в XX веке. В дальнейшем учитывается и другая точка зрения, в которой вни- мание исследователей фокусируется на важности взаимосвязей лич- ности и пространства. Сошлюсь на позицию О. И. Горяиновой37. Она подчеркивает, что изучить личность в культуре, то есть понять ее мо- 101 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 36 Баженова Г. И. Культурная среда города: внутренние и внешние связи // Ду- ховно-культурные процессы в современной России. М.: Росс. Акад. Гос. службы при Президенте РФ, 1998. С. 60. 37 Горяинова О. И. Человек в культурном пространстве // Время культуры и куль- турное пространство. Сб. тезисов докладов международной научно-практической конференции (Москва, 11-13 декабря 2000 г.). М., 2000. С. 8–9. тивы, реконструировать смыслы, определить ценностные приори- теты, можно только применительно к конкретным историческим и социальным условиям ее существования, а такой анализ требует вве- дения категории культурного пространства, в котором одновременно определяются координаты внешнего существования личности и параметры внутриличностного бытия культуры. Примечателен ее акцент на то, что культурное пространство на макроуровне опреде- ляется понятием культурной синхронии. Она предлагает ввести в исследовательский инструментарий дополнительную категорию — «культурный опыт», но не с хаотическим «набором норм» в его содер- жании, а в качестве иерархически выстроенной смысловой системы. В итоге ее теоретико-методологическая модель культурного про- странства человека определяется двумя уровнями и двумя систе- мами порядка: социальным и индивидуально-личностным. При этом именно вторые составляющие обеспечивают существование чело- века в культуре, культурные смыслы его деятельности. К пионерным работам, в которых на материалах России впервые раскрывалась проблема взаимодействия культуры и пространства в историческом времени, включая частично XX век, относится иссле- дование Ю. А. Веденина «Очерки по географии искусства»38, в кото- ром в качестве одного из главных механизмов формирования территориальной структуры искусства рассматривается действие традиций и инноваций. Ю. А. Веденин обращает внимание на то, что до сих пор исследователи-географы оперируют обедненным пред- ставлением о культурном ландшафте — признавая активную роль духовной культуры в формировании образа территории, они не включают ее саму в содержание ландшафта. Он предлагает при тол- ковании понятия «культурный ландшафт» опираться на широкое представление о культуре как множестве технологий и результатов человеческой деятельности и использовать в качестве наиболее кон- структивной методологической основы учение В. И. Вернадского о ноосфере, а также учитывать, что в культурном ландшафте проис- ходит накопление интеллектуально-духовной энергии. Хронологи- ческие рамки географического анализа искусства у Веденина с выделением центров (ареалов) концентрации художественной куль- туры охватывают период от древней Руси до начала XX в. Я и моя коллега, В. Ш. Назимова, уже высказывали свое несогла- сие с отдельными тезисами и выводами Ю. А. Веденина по поводу строгой (в чем-то даже жесткой) иерархии городов как центров фор- мирования «сгустков» интеллектуально-духовной энергии. Поскольку этот вопрос для меня является принципиальным, то повторю, что для изучения культуры российской провинции, ее регионально-ло- 102 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 38 Веденин Ю. А. Очерки по географии искусства. М.: Российский НИИ куль- турного и природного наследия. 1997. 224 с. кальной специфики следует относить к центрам сгущения социо- культурных процессов любой город, независимо от его величины и административного статуса. Различия, на мой взгляд, будут в сте- пени интенсивности этих процессов и набора их результатов для формирования инфраструктуры культурного пространства. Внутри «культуролого-городоведческих» исследований можно выде- лить условно два направления — «московское» и «петербургское». К первому относятся разработки, начало которым было положено сбор- никами НИИ культуры Министерства культуры и АН СССР (эта иссле- довательская ячейка позже была преобразована в Российский институт культурологии МК РФ). В них со второй половины 1980-х гг. изучался культурный потенциал современных городов, в том числе поднималась проблема внутренней социокультурной стратификации и контактов разных групп городского населения. Среди разработчиков обратим внимание на В. Л Глазычева, в дальнейшем возглавившего не- зависимую исследовательскую организацию научно-практического ха- рактера, основным объектом деятельности которой стала регенерация историко-культурной среды малых городов. В трудах представителей этого направления содержится несколько важных принципов, полез- ных для историков культуры. В частности, речь идет о возвращении полноправного статуса такому культурологическому понятию как «Место», о придании новых акцентов понятию «культурный потенциал города» указанием на значение в нем т. н. «активного меньшинства». Назовем признаки второго — «петербургского» — направления. В нем значительный пласт составляют философско-культурологиче- ские труды Д. С. Лихачева и М. С. Кагана. Кроме того, в 1992–1993 гг. появляется сборник статей «Город и культура» (отв. ред. П. А. Подбо- лотов), в котором интересующие нас теоретические и конкретно- исторические проблемы, в том числе диалога культур, затрагивались преимущественно на личностном уровне и в контексте инфраструк- туры городской культуры. Особенно примечательны в нем статьи М. С. Кагана «Культура города и пути ее изучения» и Б. А. Смагина «Социокультурная городская среда и развитие личности». Из первой отметим суждение известного культуролога о том, что город обретает свой целостный и, в каждом случае, специфический, культурный облик благодаря превращению духовных качеств горожан в пред- метное бытие городской среды и творимых в ней продуктов матери- ального, духовного и художественного производства. Во второй работе сопряжение городской среды и человека предстает как дина- мичная система личностных и групповых связей и взаимодействий, духовных и материальных, и, следовательно, постоянно рождающая потребности в диалоге. Местом, где диалог культур становится наи- более значимой характеристикой, в том числе и для конкретно- исторического исследования, является центральная часть города (его ядро), задающая «образ города» — каждому свой. 103 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е В данном случае к социальным и этнонациональным граням про- блемы добавляется еще и локальная, фокусирующая способ самоо- пределения личности в городском пространстве на диалоге «образов места». Внимание к категории «Дух Места», к ее роли для изучения на стыке истории и культурологии динамики процессов, происходя- щих в XX в. в пространстве конкретного Места, свидетельствует о восстановлении научно-исследовательской традиции отечественных гуманитарных наук, заложенной на рубеже XIX–XX вв. в «северной столице» трудами Н. К. Пиксанова, И. М. Гревса, Н. П. Анциферова, а затем прерванной установлением «единственно верной» методоло- гии «Краткого курса истории ВКП(б)». Как представляется, обе линии соединились в уже упомянутых выше специальных академических изданиях, появившихся во второй половине 1990-х гг. в качестве итогов комплексных программ, под- держиваемых Научным советом по истории мировой культуры (отв. ред. Э. В. Сайко). Из других изданий особо отметим двухтомный сбор- ник статей участников Международного конгресса, проходившего в Санкт-Петербурге 27–30 июля 1995 г. и посвященного изучению куль- турного пространства городов, его символики как отражении Духа Места39. Эти материалы заслуживают отдельного анализа. Отметим некоторые моменты, которые заслуживают включения в предпола- гаемый инструментарий историко-культурологического изучения культурного пространства в его регионально-локальных опытах. Из подходов зарубежных исследователей выделяется концепция города, его невидимого образного пространства (миф города) как «текста», са- мыми важными элементами которого являются знаки, картины, об- разы, определяющие восприятие и переживание города. Эта линия характерна в большей степени для немецких ученых40. Она не явля- ется полным новшеством для отечественной историографии, по- скольку еще в конце 1970-х гг. специальную статью вопросу о поэтике города посвятил В. Л. Глазычев. Однако интерес наших теоретиков и историков градостроительства больше был связан с изображением об- раза города в художественном творчестве. Труды Санкт-Петербургского международного конгресса свиде- тельствуют о результатах соединения разных исследовательских линий в особое направление, формирование которого приходится на вторую половину XX в. — в городскую семиотику. Под ней, по мнению президента Международной семиотической организации простран- 104 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 39 См.: The Man and the City. Spaces, Forms, Meanings. Человек и город: про- странства, формы, смыслы. Материалы Международного конгресса Международ- ной Ассоциации семиотики пространства. В 2 т. Санкт—Петербург—Женева— Салоники—Екатеринбург: «Архитектон», 1998. 40 См.: Dreyer C. On the poetics of urban space // The Man and the City. Spaces, Forms, Meanings. Указ. Материалы. Т. 1. С. 103–110. ства Пьера Пеллегрино41, понимают изучение процессов продуцирова- ния смысла городской деятельности, в том числе анализ образа города как динамической части персонального образа мира. Примечательно, что в проблематике этого междисциплинарного направления выделено изучение отдельных, культурно-индивидуализированных, групп насе- ления, их вклада в семиозис городского пространства и их взаимодей- ствия в формировании облика города. Сопоставляя это с нашими интересами, можно увидеть их несомненную близость. На наш взгляд, указанные теоретические подходы должны помочь историку перейти к анализу «текстов» локального культурно-циви- лизационного ландшафта как совокупности реальной и «опоэтизи- рованной» форм знаковой символики, выражаемых в соединении материализованных элементов современного городского ландшафта и продуктов художественного творчества представителей местного «активного меньшинства». К первому компоненту отношу архитек- туру и дизайн городской среды, градостроительно-планировочные решения, закрепленные в сложившихся частях города и закреплен- ные в знаковых для общего «Духа Места» сооружениях и/или терри- ториальных комплексах. Вторая группа объединяет визуальный ряд — фотографии и произведения изобразительного искусства, запечат- левшие город и его отдельные части на разных отрезках истории XX в., включая и т.н. «экстремальные полосы». Сюда же примыкают соо- тветствующие литературно-поэтические тексты. Следующий шаг при анализе такого источникового комплекса состоит в извлечении из него информации, относящейся к интересующему исследователя проблемному полю. В рассмотренных выше материалах конгресса такая линия отсутствует, тем более мы не находим у российских участников обращения к трансформациям городской семиотики в условиях революционных перемен и советской эпохи. Безусловно, контекст демографической ситуации в рамках экс- тремальных полос был, несомненно, неблагополучным для самораз- вития культуры. При конкретно-историческом анализе необходимо учитывать новейшие исследования известных российских специа- листов по исторической демографии В. Б. Жеромской, В. А. Исупова. Тем более важно обратиться к историко-культурологическим при- знакам, описывающим состояние и трансформации инфраструк- туры культурно-цивилизационного ландшафта, а также выяснить формы и степень противостояния социальным катастрофам. Эту же мысль можно подкрепить ссылкой на близкие нам подходы зарубежных ученых, обращающихся в последнее время к феномену превращения русского города в советский город. Пусть в этом случае для анализа выбирается уникальный город, все тот же Петербург-Крас- 105 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 41 Пеллегрино П. Человек и город: пространства, формы и смысл // Там же. Т. 2. С. 11, 15–16. ный Петроград-Ленинград, историографическое и методологическое значение таких работ очевидно. Остановимся на рассуждениях фран- цузского автора Евы Берар42. Во-первых, она сопоставляет реальные модернизационные процессы в культуре города с изменениями лите- ратурного мифа о нем и в качестве временной координаты берет военно-революционный период. Во-вторых, она поднимает проблему преемственности, подчеркивая, что в мировой историографии России- СССР долгое время господствовало мнение, что коммунистический Ле- нинград не имел ничего общего с имперским Петербургом. Добавим, что эту характеристику можно отнести и к оценкам существа историко- культурных процессов, сохраняющим Октябрь 1917 г. в качестве раз- делительной межи. Такие позиции сохраняются и в настоящее время. Е. Берар пытается выявить внутри самих городских структур силы, обеспечивающие преемственность в цепи катастроф и разры- вов, которые сотрясали историю города. Она считает, что вплоть до послевоенного периода в Ленинграде явно присутствовали знания, менталитет, поведенческие характеристики, уходящие корнями в пе- тербургское прошлое. Наконец, определяя хронологические рамки своих поисков, она начинает их с февраля 1917 г. и доводит до марта 1921 г. Здесь ее приоритеты продиктованы больше политическими событиями, но эти события для нас предстают пиками внешней экстремальности, которые в региональном (сибирском) варианте для городского культурного ландшафта дали о себе знать первыми резкими деформациями под влиянием первой мировой войны, затем их усилением в 1918–1920 гг. Ценные в методологическом отношении фрагменты статьи Е. Берар относятся к ее выводам о тонком искусстве большевиков манипули- ровать символами и мифами и осуществленной ими подмене литера- турного мифа Петербурга легендой о «городе трех революций». Кроме того, автор, ссылаясь на мнения англичанки Д. Бейтер и российской исследовательницы Н. Лебиной, относит манипуляции мифами вме- сте с предоставлением новым хозяевам города «предметно-про- странственных» условий столичной городской среды к процессу запоздалого модернизационного «окультуривания» бывших жителей деревни, незавершенного и прерванного революцией, а в послерево- люционной ситуации превратившегося в «декультуризацию» город- ского пролетариата (господствующего отныне класса). В результате происходило окончательное удаление рабочих от идентификации со статусом горожанина и отчуждению от петербургской традиции. По всей видимости, этот прием может оказаться эффективным и при анализе ситуации в нестоличных центрах. Относительно сибир- 106 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 42 Берар Е. Город и городская культура в XX в. // Санкт-Петербург: окно в Россию, 1900-1935. Материалы международной научной конференции, Париж. 6–8 марта 1997 г. Спб.: «Феникс», 1997. С. 5–28. ских крупных городов существовали свои мифы и специфические при- ливы и отливы населения в период экстремальных полос, которые не изучались историками. Первые специальные попытки осмыслить ди- намику развития советского города в интересующем нас ракурсе, хотя и с позиций отраслевого знания, предприняты недавно Ю. Л. Косен- ковой43. Несмотря на то, что хронологические рамки ее исследования относятся к 1940-м — первой половине 1950-х гг., весьма примеча- тельна исходная методологическая посылка автора. По ее мнению, характер отечественной культуры на протяжении почти всего XX сто- летия в значительной степени определяло утопическое сознание, ко- торое применительно к градостроительству породило некий фантом идеального города будущего, к которому стремились, и смутно-обоб- щенный образ которого всегда эмоционально переживали как архи- текторы, так и общество в целом, но который так и не удавалось воплотить. Тем не менее, материализованные следы подобных устрем- лений оставались в виде не до конца доведенных градостроительных проектов, невосполнимых утрат исторически сложившейся городской структуры, фрагментов архитектурных ансамблей. Подчеркну, что историки могут попытаться проследить динамику того, что Косенкова называет «миражными изображениями», только используя культурологические и семиотические подходы к тран- сформациям городского культурного пространства. Возможно, это станет важным дополнением к конструированию образа города в советскую эпоху. Однако, можно ли считать «миражной чертой» желаемого образа воплощенный в архитектурном сооружении уто- пический идеал? Как быть, например, со знаковыми строениями, благодаря наличию которых и сегодня некоторые города России известны в качестве крупных центров определенного архитектур- ного стиля советской эпохи? Например, это касается крупнейшего российского мегаполиса — Новосибирска и такого знакового, по мне- нию новосибирцев, здания в его пространстве, как «Дом с часами», делающего город одним из мировых центров конструктивизма. Обратимся к еще одному рассуждению Косенковой, существен- ному для методологии историко-культурологического исследования, намечаемого на стыке с урбанистикой. Она предлагает рассматри- вать складывание признаков советского градостроительства, с самых первых лет после революции, как часть социально-политиче- ского проекта «большого общества» — монолитного сообщества людей, живущих едиными ценностями. Корни этих признаков, на наш взгляд, связаны именно с первой экстремальной полосой в исто- рии России XX в. как благодатной почвой для вызревания утопиче- ских проектов и складывания того особого типа «проектной 107 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 43 Косенкова Ю. Л. Советский город 1940-х — первой половины 1950-х гг. От творческих поисков к практике строительства. М.: УРСС, 2000. 378 с. ментальности» (выражение Ю. Л. Косенковой), который становится определяющим для самосознания советских архитекторов. Движу- щая сила их действий определяется «волей пролетариата» к бы- строму преобразованию окружающего пространства, а основа деятельности мастера-профессионала по созданию города новой эпохи проистекала из идеи государственного планирования. В существующей историографии интеллигенции этот специфи- ческий отряд — инженеры-архитекторы и градостроители — от- дельно не изучался. Нет поворота к нему и в рамках современного интеллигентоведения. Такая же ситуация в региональных исследо- ваниях, несмотря на то, что историко-градостроительные анализ си- туации в Сибири представлен содержательными трудами Б. И. Оглы, С. Н. Баландина, В. И. Кочедамова. Недавно издана еще одна монография ведущего сибирского историка градостроительства Б. И. Оглы «Формирование центров крупных городов Сибири», кото- рая, по мнению рецензента, является несомненным существенным вкладом в архитектурно-градостроительную и историческую науку44. Историки еще только начинают осваивать эти исследования в каче- стве несомненных фактов интеллектуальной истории и историче- ских источников для истории отечественной культуры. При историко-культурологическом подходе и история региональ- ных отрядов отечественной интеллигенции в XX веке, в советскую эпоху, в условиях «большого модернизационного скачка» и «большого стиля» должна изучаться в качестве особого объекта, формирующего потенциал региона, образы его городов, инфраструктуру / «матрицу» культурного пространства. По-новому в этом ракурсе предстает про- блема приращения культуры региона в советский период. Остановлюсь на наиболее существенных этапах в движении ис- следовательской мысли по изучению городов региона, в том числе их социокультурного развития в XX веке. Точкой отсчета перелом- ного этапа в региональной (сибирской) историографии, на мой взгляд, следует считать принятие комплексной программы «Истори- ческий опыт изучения и освоения Сибири». Это открывало новый этап и в сибирской урбанистике (городоведении), когда определились актуальные неизученные социокультурные процессы и определяю- щие их факторы. С 1995 г. регулярными становятся научно-практи- ческие межотраслевые конференции «Урбанизация и культурная жизнь Сибири» в Омске, чему способствовала организаторская и ис- следовательская деятельность заместителя директора Сибирского филиала Российского института культурологии Д. А. Алисова. При- мечательно, что в докладе Д. Я. Резуна на первой из названных специальных «городоведческих» конференций была поставлена про- 108 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 44 См.: ПРО: архитектура, строительство, дизайн, интерьер. Новосибирск. 2000. № 7. С. 15. блема периодизации развития исторической урбанистики Сибири. Несколько позже, в первом выпуске иркутского межвузовского сбор- ника, посвященного сибирскому городу, Д. Я. Резун предложил более широкий круг подлежащих обсуждению теоретических проблем сов- ременной сибирской исторической урбанистики45. Проблемы кор- ректировки понятийного аппарата в связи с переосмыслением формационного подхода и уточнения типологии сибирских городов Д. Я. Резун предложил решать на основе детального анализа состава, потребностей, видов деятельности всех категорий городского насе- ления, включая создание историй родословных биографий, восста- новление истории «сословия предприимчивых людей». Замечу, что это исследовательское направление давало возможность проследить формирование важных инфраструктурных элементов «каркаса» культурного пространства городов, материализованных в виде раз- личных сооружений социокультурного предназначения, строив- шихся на средства сибирских предпринимателей (в советскую эпоху некоторые из них сохраняли статус учреждений культуры). Однако советский период истории культуры сибирских городов по-прежнему оставался вне исследовательского поля. К рубежу XX-XXI вв. сибирская урбанистика/ «городоведение» ак- тивизируется. Об этом свидетельствовали публикации региональ- ных сборников научных трудов, посвященных сибирским городам и специально городской культуре46. Появились очерки истории Омска и Томска, летописи и хроники истории Новониколаевска/Новоси- бирска. В 2003 г. была опубликована «Энциклопедия Новосибирска», содержание которой отражало сформировавшийся официальный образ сибирской «столицы», с констатацией соответствующей симво- лики. В ней имелись небольшие справочные статьи, посвященные гербу города, городской символике и талисману Новосибирска под названием «Городовичок», истории возникновения и ритуалу прове- дения праздника «День города». За последние годы в сибирском регионе мощно развернулись историко-краеведческие исследования, в которых детализировалась и история культуры отдельных городов. Примечательным явлением в новейшей сибирской урбанистике с выходом на проблемы истории сибирского города в советскую эпоху 109 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 45 Резун Д. Я. О некоторых проблемах современной сибирской исторической урбанистики // Сибирский город XVIII — начала XX веков / Отв. ред. В. П. Ша- херов. Иркутск, 1998. С. 4–10. 46 См.: Городская культура Сибири: история, памятники, люди. Сб. науч. ст. / Отв. ред. Д. Я. Резун. Новосибирск, 1994; Городская культура Сибири: история и современность. Сб. ст. / Отв. ред. Д. А. Алисов. Омск, 1997; Сибирский город XVIII — начала XX веков. Сб.ст. / Отв. ред. В. П. Шахеров. Иркутск, 2000; Город- ская культура: традиции и новации. Сб. науч. тр. / Отв. ред.С. А. Красильников, Н. Н. Покровский. Новосибирск, 2002. стала монография Н. М. Дмитриенко47. Ее исследование продемон- стрировало возможности локального подхода, широко распростра- ненного в зарубежной историографии, и особенно эффективного для комплексного изучения сложных процессов в переломные периоды истории на материалах одного большого города. В данном случае был избран Томск, который Н. М. Дмитриенко считает наиболее интерес- ным объектом для выявления сущности процессов индустриализации и урбанизации в Сибири. Налицо новые познавательные мотивации у сибирских историков, их стремление к объединению усилий по изу- чению социокультурных процессов в сибирских городах. В те же годы шли поиски экспериментальных теоретико-методо- логических подходов к изучению культурно-цивилизационного ландшафта крупных сибирских центров, осуществлявшиеся авто- ром индивидуально и совместно с коллегой-единомышленницей В. Ш. Назимовой. Их результаты были представлены в цикле статей и материалов второй половины 1990-х гг. и рубежа XX–XXI вв. На ма- териале культурного пространства малых городов Среднего Приир- тышья эти подходы недавно были апробированы в диссертационном исследовании моей ученицы Е. В. Соколовой48. В качестве итоговых рассуждений в рамках первого блока обоз- начу возможный путь поэтапного восприятия образов городов в условиях XX века, советской эпохи и их трансформаций, используя описание внешнего каркаса культурно-цивилизационного ланд- шафта города. Исходная посылка такова: российская специфика складывания инфраструктуры городов, соответствующая глобальным урбаниза- ционным тенденциям, определилась уже в 1910-е гг. Это не проти- воречит известным оценкам российской ситуации как положения «на полпути к городскому обществу» (А. Г. Вишневский), а также не менее известному соотношению городского и сельского населения России (14%:84%), дополняющемуся тем, что основная масса русских городов в это время относилась по критерию численности к разряду малых и средних. Тем не менее, в их инфраструктуре имелись об- щезначимые социокультурные доминанты, которые обеспечивали складывание городского сообщества и формирование самосознания горожан как жителей особого локального культурного пространства (со своим «Духом Места»). Речь идет о таких инфраструктурных элементах культурно-цивилизационного ландшафта как культовые и общественные здания, учебные заведения, библиотеки, музеи, народные дома. Этот ландшафт дополнялся развивающейся сетью 110 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 47 Дмитриенко Н. М. Сибирский город Томск в XIX — первой трети XX века: управление, экономика, население. Томск, 2000. 48 Соколова Е. В. Формирование культурного пространства малых городов Сред- него Прииртышья в 1920–1980-е гг. Автореферат канд. дисс. Омск, 2008. 26 с. различных обществ (сообществ), наличием фигур местных подвиж- ников («чудаков»), закреплением в нем общенациональных, регио- нальных, локальных символов и мифов с помощью памятников, памятных мест, общегородских празднеств и ритуалов светских тор- жеств, юбилейных акций. Осмысление собранной информации, в том числе и извлеченной из «отраслевых» публикаций, из эмпирического материала краеведческих наблюдений современных любителей, дает автору право предложить вариант условной периодизации процесса дальнейших трансформа- ций, происходивших в культурном пространстве городов России и в ее регионах. В первую очередь это относится к крупным городам. Первый этап — 1914–1920-е гг. — время, когда главным трансформирующим фактором становится совокупность внешней и внутренней экстре- мальности. Ведущие признаки: исходный — это переструктурирование сложившегося культурного пространства, его смысловых культурных ориентиров, усиление этого процесса с 1917 г. «Вещи культуры» стре- мительно начинают превращаться в «символы культуры», зачастую со смыслом, противоположным изначальному. На необходимость фикса- ции этих превращений обратил внимание еще в 1926 г. Н. П. Анциферов в своей работе «Город как социальный организм: пути изучения». Промежуточным признаком внутри этого этапа являются по- пытки удержать целостность меняющегося пространства города, сохранить его сомасштабность человеческому чувству соединения пользы и красоты (например, в условиях войн и революций увлече- ние идеями городов-садов). В качестве закрепляющего элемента вы- ступает замена одних символических доминант (в первую очередь это касается памятников, памятных мест и городской топонимики) на новые с иным идеологическим стержнем — унифицированным и космополитичным (таковы памятники вождям и героям и жертвам революции и гражданской войны, но в рамках этого периода они еще отличаются своеобразием местного творчества). Четвертым завер- шающим признаком становится составление новых унифицирован- ных и пронизанных иной (социально-политической и шире — геополитической) идеологией генпланов городов, с приоритетом про- изводственных градообразующих доминант независимо от сложив- шейся локальной специфики культурного пространства. Замечу, что одновременно все-таки происходит приращение эле- ментов культурно-цивилизационного ландшафта, поскольку утраты в материальных формах его инфраструктуры пока еще не домини- руют «зияющими пустотами». Кроме того, в духовно-творческих ком- понентах городского культурного потенциала (как неотъемлемой части ландшафта) продолжают возникать инициативы, направлен- ные на придание устойчивости культуре. Следующий (второй) этап изменений вектора и направленности трансформаций городского пространства (равно и существовавшего 111 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е образа российского советского города на всей территории страны) — это 1930-е — начало 1950-х гг. (т.н. «сталинская эпоха» с ее «соцреа- листическим каноном» и торжеством «Большого стиля» в архитек- туре и изобразительном искусстве). Ведущая тенденция отражает формирование «двойного» пространства города. Одна его часть носит ярко выраженный функциональный характер и подчинена произ- водственным интересам. В ней человек существует для города. Городская инфраструктура культуры ограничена обязательным ми- нимумом объектов, закрепляющим и символизирующим эту связь. В «селитебной» зоне — отдельных частях города, позже в социокуль- турной практике именуемых «спальными районами», должны нахо- диться учреждения питания, торговли, детские сады и школы и т.п. То есть все то, что поддерживает жизнедеятельность человека труда (обитателя унифицированного «безместного» пространства). Именно в этом реальном культурном пространстве естественным смысловым стержнем становится «культура обслуживания» как мо- дель официального восприятия культуры и реализуемой государ- ственной «концепции» культурной политики. Материализованной формой этой модели становится Дом (Дворец) культуры. В начале этого этапа внутри реального функционального пространства горо- дов СССР, а также в виде самостоятельных поселений нового типа появляется феномен «соцгорода». Он должен был представлять образцовый город нового типа. Деформирующие коррективы в тран- сформации этой реальной части городского культурно-цивилиза- ционного ландшафта были внесены Великой Отечественной войной. О тенденциях этих деформаций пишет Ю. Л. Косенкова. Однако их региональная и локальная специфика не видна. Другая составляющая культурно-цивилизационного ландшафта города на этом этапе может быть обозначена как «иллюзорная» — образцовый миф-символ социалистического города, несмотря на его ярко выраженные материальные формы. Речь идет о специально созданных пространствах типа ВСХВ-ВДНХ (а ныне — ВВЦ). В этом отношении нам представляется очень продуктивным подход Влади- мира Паперного49. В 1930-е — 1950-е гг. происходит окончательное складывание официального образа центрального символического Места внутри городского пространства. Возникает проблема соот- ношения этого Центра с историческим ядром города и его символи- кой. Что же касается последующих трансформаций, вплоть до современных наслоений, то они требуют специального рассмотрения и могут явиться темой для отдельного исследовательского проекта в более широких хронологических и территориальных рамках. (Продолжение статьи в следующем выпуске) 112 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 49 Паперный Владимир. Культура Два. М.: «Новое литературное обозрение», 1996. 382 с.

Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи

Репозитарії

Схожі ресурси