Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи (Продолжение)

Збережено в:

Бібліографічні деталі
Дата:	2010
Автор:	Рыженко, В.
Формат:	Стаття
Мова:	Russian
Опубліковано:	Інститут історії України НАН України 2010
Назва видання:	Регіональна історія України
Теми:	Історична урбаністика
Онлайн доступ:	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/77954
Теги:	Додати тег Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
Назва журналу:	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Цитувати:	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи (Продолжение) / В. Рыженко // Регіональна історія України: Зб. наук. ст. — К.: Інститут історії України НАН України, 2010. — Вип. 4. — С. 193-216. — Бібліогр.: 53 назв. — рос.

Репозитарії

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine

id	irk-123456789-77954
record_format	dspace
spelling	irk-123456789-779542015-03-10T03:02:23Z Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи (Продолжение) Рыженко, В. Історична урбаністика 2010 Article Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи (Продолжение) / В. Рыженко // Регіональна історія України: Зб. наук. ст. — К.: Інститут історії України НАН України, 2010. — Вип. 4. — С. 193-216. — Бібліогр.: 53 назв. — рос. XXXX-0087 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/77954 ru Регіональна історія України Інститут історії України НАН України
institution	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection	DSpace DC
language	Russian
topic	Історична урбаністика Історична урбаністика
spellingShingle	Історична урбаністика Історична урбаністика Рыженко, В. Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи (Продолжение) Регіональна історія України
format	Article
author	Рыженко, В.
author_facet	Рыженко, В.
author_sort	Рыженко, В.
title	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи (Продолжение)
title_short	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи (Продолжение)
title_full	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи (Продолжение)
title_fullStr	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи (Продолжение)
title_full_unstemmed	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи (Продолжение)
title_sort	исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи (продолжение)
publisher	Інститут історії України НАН України
publishDate	2010
topic_facet	Історична урбаністика
url	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/77954
citation_txt	Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи (Продолжение) / В. Рыженко // Регіональна історія України: Зб. наук. ст. — К.: Інститут історії України НАН України, 2010. — Вип. 4. — С. 193-216. — Бібліогр.: 53 назв. — рос.
series	Регіональна історія України
work_keys_str_mv	AT ryženkov issledovatelʹvsovremennommeždisciplinarnomprostranstvevozmožnostiizučeniâobrazoviprostranstvagorodasovetskojépohiprodolženie
first_indexed	2025-07-06T02:10:48Z
last_indexed	2025-07-06T02:10:48Z
_version_	1836861723858960384
fulltext	Розділ 4 ІСТОРИЧНА УРБАНІСТИКА Рыженко Валентина (Омск) Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи Бабюх Віталій (Казань) Регіональні особливості відзначення ювілеїв міст Звіряка Анна (Київ) Культурний ландшафт у формуванні території м. Києва 191 Регіональна історія України Збірник наукових статей Випуск 4 192 Валентина Рыженко ИССЛЕДОВАТЕЛЬ В СОВРЕМЕННОМ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ: ВОЗМОЖНОСТИ ИЗУЧЕНИЯ ОБРАЗОВ И ПРОСТРАНСТВА ГОРОДА СОВЕТСКОЙ ЭПОХИ (продолжение1) Блок 2. Теоретические и историографические аспекты изучения образов и символики города советской эпохи Второй из предлагаемых в данной статье блоков — это углубле- ние в теоретические и историографические аспекты изучения об- разов и символики города советской эпохи. Историографическая ситуация, сложившаяся на рубеже тысячелетий, способствовала новой поста новке обозначенной проблемы. В первую очередь, это связано с упро че нием регионологии (регионоведения), возможно- стью выбора исследо вательских моделей, обращением историков к забытым трудам своих предшественников, а также к достижениям культуро логии и семиотики. Из специальных публикаций рубежа веков следует выделить два сборника научных статей историогра - фи ческого и методологического характера. Их прочтение позволяет представить многообразие современных подходов и поисков отечест - венных и зарубежных историков в качестве естественной линии дви- жения научной мысли2. Активизировавшееся в 1990-е гг. внимание исследователей (исто- риков-культурологов) к изучению динамики знаковых и символиче- ских признаков культуры определенного места (прежде всего, крупного и столичного города) тесно соприкасается с нашими инте- ресами. Союз исторической науки, культурологии, урбанистики (в варианте «градоведения»), регионоведения, отраслевых историй (градостроительства и искусства) открывает дополнительные воз- можности при изучении истории культуры XX века, в том числе, свя- занные с выходом за рамки традиционного социального подхода. Что не означает, разумеется, игнорирования результатов, получен ных с его помощью в российской и сибирской историографии культуры и интеллигенции. Обширный эмпирический материал накопила, в © Регіональна історія України. Збірник наукових статей. Випуск 4. — С. 193–216 © Валентина Рыженко, 2010 1 Начало см. Регіональна історія України. — Вип. 3. — К., 2009. — С. 85–112. 2 См.: Образы историографии: Сборник статей/ Науч. ред. А. П. Логунов. М.: РГГУ, 2000; Выбор метода: изучение культуры в России 1990-х годов. Сборник научных статей / Сост. и отв. ред. Г. И. Зверева. М.: РГГУ, 2001. частности, проблемная советская историография в сфере изучения памятников истории, культуры, архитектуры и градостроительства. В свое время историки региона активно участвовали в паспортиза- ции памятников, среди которых согласно официальным концепциям советской истории приоритетными были мемориальные комплексы и монументы, посвященные ее героям, в том числе обязательные для любого города памятники вождям. Как уже отмечалось, в 1990-е гг. в число объектов междисцип - линарного анализа входит город как социокультурный феномен. Одна из работ автора совместно с В. Ш. Назимовой была специально посвящена рассмотрению новейших подходов к изучению города, предложенных отечественными и зарубежными исследователями3. Ниже продолжу размышления над теоретическими аспектами исто- рико-культурологического изучения российского города, вос при - нимая его как особый вариант проявления и бытования культуры «Места» и обращаясь к его локальному своеобразию. В то же время попытаюсь обозначить некоторые конкретно-исторические линии, связанные с изучением особых символов культурного пространства отдельных крупных городов-центров Западной Сибири в условиях советской эпохи. Подчеркну, что специфика российского интеллектуального «фона», в котором с 90-х гг. XX в. наблюдается всплеск поисков междисцип - линарных вариантов «делания» собирательного образа города, ини- циирует оформление различных исследовательских практик. Их исходные и опорные основания зависят от «материнской платы», выбираемой разработчиками. Выделю основные линии движения ис- следовательской мысли, уже приведшие к созданию экспери мен - тальных моделей. При этом важен тот факт, что восприятие города как «очеловеченной природы» (метафора, присутствующая в подхо - дах Д. А. Алисова) отражает одновременно тот самый общий собира- тельный образ города, от которого отталкиваются исследо ватели в своих теоретико-методологических построениях, и перво степенную сущностную характеристику одного из сложнейших объектов изу- чения, имеющего многоуровневую структуру. Первая линия может быть обозначена как «метафизическая». В составе исследователей, проявивших повышенный интерес к ме- тафизике места, изначально преобладали философы. Однако вскоре среди них появляются историки. Точка отсчета в процессе оформле- ния этой линии — от начала до середины 1990-х гг. Характерной осо- бенностью, определившей масштабы ее распро странения, является 194 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 3 См.: Рыженко В. Г., Назимова В. Ш. Историко-культурологические под - ходы к изучению российского города XX века (к проблеме преемственности в науке) // Городская культура Сибири: традиции и новации. Сб. науч. тр. Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 2002. С. 66–85. увлеченность конструированием «Духа Места». Переход к накопле- нию конкретно-исторической информации для описания «лица не общего выражения» применительно к российским городам, на мой взгляд, обеспечивает право исследователя на создание «своей тер- ритории» и соответствующего инструментария для изучения слож- ных объектов. Отмечу концептуальные постро ения В. М. Немчинова, соотнесенные им с методиками зарубежных исследований (area studies), что не имеет, по его мнению, в отечественной практике усто- явшегося адекватного аналога. Автор увязал проблематику метафи- зики исторического объекта (в данном случае города как фактора развития социума), с вопросом о том, как переживается простран- ство, структуры, институты и духовная среда города данным обществом в данное историческое время. Среди высказанных Не- мчиновым гипотез есть предположение о том, что воспроизведение «тела» города связано с общественными институ тами и коммуника- тивными структурами, которые одновременно «вмещают в себя и душу общества, тот народный дух, который дает силу, возможность маневра и ресурс государству и его атрибутам»4. Отсюда вывод о месте и роли топографической привязки с точки зрения метафизи- ческого подхода: «Город, собственно говоря, не есть кружок на карте. Это точка роста кристалла цивилизации». К концу XX — началу XXI вв. в российском интеллектуальном про- странстве достаточно явно обозначилось несколько центров, где вне- дрялись, опираясь на локальный материал, разные варианты моделей этой линии (среди них Саратов, Пермь, Омск). Симво - лическое пространство отдельных городов выступало при этом в виде своего рода копилки их культурно-символической идентичности. Ме- тафизика города трактовалась как «зримое незримого», а разли чия городов виделись в осознанности метафизики места. Метафизи ческая линия тесно связана с семиотическими исследо ваниями. Отсюда сам город определяется как сложный семи оти ческий механизм, создатель, получатель и хранитель информации, мощный генератор культуры, а его пространство представляется хранилищем различных кодов, зна- ков, реализованных и нереализованных возможностей, иллюзий, мифов и т.д.5 Метафизи ческий поворот в философско-культурологи- ческом изучении отдель ных городов для выяснения конкретной ар- хитектоники места как интегрального понятия, объединяющего природную, предметно-созидательную, социальную и культурную среды, стал методологи ческой основой в построениях омского искус- ствоведа и философа В. Ф. Чиркова. 195 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 4 Там же. С. 239. 5 Силкина Л. В. Пространство города как сосредоточие материальных и духовных ценностей цивилизации // Пространственность развития и ме- тафизика Саратова. — Саратов, 2001. — С.75. Среди анализируемого им своеобразия архитектоники различ ных городских пространств выделим характеристику Омска. Ее природ- ный признак в оценке В. Ф. Чиркова6 «носит тотально горизонталь- ный характер», поскольку задан «степным ландшафтом, который вбирает в себя пластически выразительные лесные участки локаль- ного характера». Этот признак существенно усилен водными плоско- стями рек Иртыша и Оми, закреплен в своей цельности красивой полусферой небесного свода, имеющей в месте «касания» с землей ровную, почти не нарушаемую рельефом прямую. В то же время ре- альная градостроительно-планировочная структура города не осмы- сливает степного пространства и всей его природной архитектоники, за исключением набережной и мостов. Интересна мысль автора, что природные, ландшафтные особенности места Омска («не любит опре- деленности в границах»), влекут за собой отсутствие устойчивого пла- стического символа/знака города. Однако они же способствовали рождению поэтических и художественных образов города, серебри- сто-серо-голубого колорита их цветовой и «звуковой» (музыка стихов известного поэта, уроженца Омска Л. Мартынова) гаммы. Подчеркну, что появление в моделях этой первой линии искусствоведческих под- ходов привело к разработке методик специального музейного кон- струирования и репрезентации образов города и его «культурных слоев». На материалах западносибирских городов, относящихся к ка- тегории средних (Г. Лаппо), метафизическая линия развивается в ис- следованиях культуролога И. Рещиковой, которая обращается к образам Новокузнецка (бывшего Сталинска). Вторую линию в складывании в те же годы междисциплинарных моделей обозначу уже привычным словосочетанием «гуманитарно- географическая». К настоящему времени она лидирует среди пере- довых междисциплинарных «территорий» исследовательского эксперимента. Ее отличает особое внимание к изучению образов культурных пространств и ландшафтов. В России конца XX — начала XXI вв. пионерная деятельность сотрудников сектора гуманитарной географии Института культурного и природного наследия имени Д. С. Лихачева во главе с Д. Н. Замятиным7 существенно обогащает арсенал междисциплинарных опытов за счет теоретических разра- боток в области моделирования географических образов. Уже пред- ставлены результаты апробации соответствующих методик во время полевых экспедиций по отдельным городам Европейской части России. На перспективу это открывает путь к компаративистским 196 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 6 Чирков В. Ф. Дом: в локусе бытия. Изд. 2-е, исправл. — Омск, 2006. — С. 126–131. 7 Гуманитарная география. Сб. науч. тр. Вып. 2. М., 2005; Замятин Д. Н. Культура и пространство: Моделирование географических образов. — М., 2006. исследованиям после изучения образов городов в восточных регио- нах страны. Сопоставление подходов мифогеографии (направления, рассма- тривающего представления о месте как пространственные мифы) и мифологии городского пространства приводит к возникновению новых проблемных полей, представляющих несомненный интерес и для историков. Содержание гуманитарно-географического образа города (Д. Н. Замятин) объединяет систему упорядоченных взаимо- связанных представлений о пространстве и пространственных структурах любого города и систему знаков и символов, наиболее ярко и информативно представляющих и характеризующих опреде- ленный город. Городская мифология8, трактуемая как важнейшая составляющая урбанистической культуры, есть внесение «человече- ского измерения» в городской мир. Одновременно это некая куль- турная игра, своеобразный диалог между городом и его обитателями. Понятно, что мифология города обладает естественным локальным своеобразием, чаще всего не упорядоченным и не взаимосвязанным, но выраженным в уникальных знаках и символах. Промежуточное положение между этими двумя первыми ли- ниями занимает своеобразная модель «делания образа города» его обитателями. Е. Пазухин и Е. Жаворонкова, авторы недавно опуб- ликованной книги о Баден-Бадене, демонстрируют игры/диалоги в современном интеллектуальном пространстве «без границ»9. Уже в заглавии они подчеркивают, что творят и пускают в жизнь вариант индивидуального культурного мифа. Авторы «строят» образ города как бы «извне» (взгляд со стороны, постоянное сопоставление с Петербургом) и одновременно «изнутри» (переживая вместе с чита- телями восприятие города его постоянными и временными обитате- лями — царствующими и сиятельными особами, политиками, известными писателями и прочими деятелями культуры). Они за- крепляют реальность мифа стихотворными текстами, вставками «прихотливых арабесок» (выражение издателя книги М. Зенера), сплетенными из былей и небылиц, исторических сведений и ане- кдотов, гротескных сопоставлений и карнавальных розыгрышей, подборкой собственных фотографий в приложении к книге под при- нципиальным для их действий названием «Наш Баден-Баден». При- мечательно, что в данном случае в «играх» с образами города при сутствует и такой вариант как «летняя столица Европы». Замечу, что «деланье» образа «столиц» — это особая линия, которая отражает подъем на «вторую ступень» в процессе конструирования современ- 197 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 8 Ровинский Д. К. Городская мифология // Современный городской фоль- клор. М., 2003. С. 409–419. 9 Пазухин Е., Жаворонкова Е. «Будем делать Баден-Баден. Бытие куль- тур ного мифа». Rendezvous Verlag Baden-Baden, 2003. 258 с. ных междисциплинарных моделей образов городов. Привлечение модели конструирования образа европейского города все-таки нельзя назвать случайным для моих рассуждений. Хорошо известно особое символическое значение Баден-Бадена для истории русской культуры и российской интеллигенции. Третью линию представлю как историко-культурологическую. Ее теоретико-методологической исходной основой становится востре- бованное «забытое знание» и заимствование элементов исследова- тельских подходов и практик из «смежных» областей гуманитарного знания и современной урбанистики. В конструировании моделей этой линии применительно к первой трети XX века обнаруживаются отголоски размышлений Освальда Шпенглера10 и влияние контек- ста художественной культуры эпохи модерна. Для современного российского историка, приверженца этой линии, необходимым контекстом, позволяющим комплектовать источниковую базу с ядром в виде «символических текстов», стано- вятся поэтические образы города, городские пейзажи в изобрази- тельном искусстве. Отдельными источниками и маркерами особого пространства крупного российского города XX века служат архитек- турные сооружения (их набор расширяется от стиля «модерн» кон- структивистскими зданиями и позже постройками «сталинского ампира»). В арсенал историка входит обширный визуальный мате- риал — видовая городская открытка (недавно начали появляться пер- вые специальные подборки таких открыток с чертами советского образа отдельных городов11), уже упомянутые городские пейзажи, лю- бительские фотографии из личных архивов горожан. В их «текстах» отчетливо просматриваются наслоения городского пространства от всех этапов предшествующей истории, вплоть до современной борьбы с ними. Периодическая печать в таком «банке данных» — носитель разнообразных описаний, отражающих как официально предписываемые, зафиксированные в директивно-нормативной документации, желаемые образы советских городов, так и индивиду- ально воспринимаемые современниками комбинации их реальных неповторимых черт. При этом впервые будет иметь самостоятельное значение информация рекламного блока местной прессы. Приведу примеры степени информативности газетных публика- ций по проблеме образов советского города. В связи с 800-летием Мо- 198 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 10 Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 2. Всемирно-исторические перспективы/Пер. с нем. и примеч. И. И. Ма- хань кова. — М., 1998. С. 88–114. 11 Так в комплекте «Пермские истории. Виды г. Перми» (2007) имеются изображения, представляющие предпоследний год жизни города под име- нем «Молотов»; В том же 2007 г. вышел в свет комплект открыток «Омск середины минувшего века. Фотолетопись эпохи». сквы в томской областной газете «Красное знамя» появляется образ «Томска — сына Москвы»12, конструируемый журналистом и краеве- дом А. Р. Пугачевым на основе известного образа Москвы как «матери городов русских». Любопытно, что «сыновний» образ востребован в настоящее время и закреплен в экспозиции молодого музея истории г. Томска, открытого в рамках празднования 400-летия города. Сви- детельствует ли это о происходивших в условиях советской эпохи трансформациях образа Томска как «Сибирских Афин»? Или обра- зов, сосуществовавших в то время, было несколько? Из стихотвор- ных публикаций в газете за тот же год можно получить и такой образ советского Томска — «город вузов, фабрик и аллей»13. Замечу, что 1947 год был для города юбилейным: ему исполнялось 345 лет. Ответы впереди. Пока ограничусь замечанием относительно необ- ходимости специального исследования образов городов в советских периодических изданиях и в краеведческой литературе, особенно в юбилейных очерках, статьях, путеводителях. В этом случае можно получить как «интеллектуальный конструкт» (подход, близкий к дей- ствиям Н. Н. Родигиной), так и вычленить вполне реальный набор реальных примет сложившегося в то время пространства советских городов в их региональной специфике. В итоге (в перспективе) воз- никнет некий собирательный образ. Историк, занимающийся проблемами формирования простран- ства и культуры российских городов второй половины XIX — начала XXI вв. как своего рода «матричных параметров» образов города, бли- зок по исходным посылкам к «метафизической» линии, даже если он не декларирует свою приверженность к ней. Именно поэтому пред- ложенная выше схема движения исследовательской мысли носит условный характер. Отсюда неизбежность дополнительных усилий и распределения предпринимаемых шагов на «территории экспери- мента» по «своему усмотрению», но с выделением приоритетов сог- ласно авторской исследовательской модели. Такова модель «Интеллигенция — Культура — Город», о которой уже шла речь выше. Опыт ее применения позволил отразить детали и контекст процесса поэтапного конструирования в региональном культурном простран- стве официального столичного статуса и сопутствующего ему образа Новониколаевска/Новосибирска в качестве «столицы Советской Си- бири». Столичные притязания других городов также могут быть рас- крыты путем сопоставления конструируемых образов и фиксации соответствующих символов. В российской историографии до сих пор существует определенное недоверие к локальным исследованиям, отождествляющимся, как правило, с эмпирическим краеведением. До сих пор не прекращаются, 199 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 12 Красное знамя. Томск. 1947. 7 сентября. 13 Красное знамя. 1947. 1 января. начавшись в 20-х гг. XX века, дискуссии: «Что такое краеведение? Пред- мет изучения или метод?». К ним в настоящее время добавился новый блок: «Где искать различия между историческим регионоведением, региональной историей, локальной историей и краеведением?». Однако интрига, пронизывающая современное интеллектуальное про- странство, сводится пока к борьбе за приоритет «материнской платы», из которой вырастает либо «историческая регионалистика», либо «региональная история», либо «историческое регионоведение». Поя- вляются труды теоретического характера, как, например, книга ново- сибирского ученого П. Л. Попова14. Автор ставит в качестве цели поиск базовых положений, необходимых для теоретического осмысления ре- гиональной проблематики, исходит из географических приоритетов. Книга рекомендуется культурологам, философам, социологам, но иг- норирует историков. Мне ближе позиция академика В. В. Алексеева от- носительно изучения региональных проблем в рамках нового научного направления — исторической регионалистики. Об этом уже было ска- зано. Создание такого направления — миссия исторической науки. Возобновление старых дискуссий «на новый лад» как признак сов- ременной историографической ситуации заставляет вновь напоми- нать о некоторых подходах к проблемам методологии местной истории, предложенных еще в середине 1990-х гг. С. А. Гомаюновым. Для автора было характерно стремление дать философские основания новой методологии местной истории через оппозицию «целое/часть» (а не общее/особенное). При этом «отношения между целым и соста- вляющими его частями можно определить как нелинейные, когда эффективность взаимодействия зависит не от величины прилагаемых сил, а от качества взаимодействия». В качестве ключевой категории местной истории он назвал тогда понятие «место», подчеркнув, что оно в методологическом аспекте пока не рассматривалось. По всей видимости, он в данном случае имел в виду историков, поскольку пред- ставители других областей знания, включая культурологов, обрати- лись к категории «место», в том числе применительно к советской эпохе, на несколько лет раньше. На наш взгляд, помимо стремления доказать научный статус краеведения, подход Гомаюнова ценен для историка-культуролога и иными свойствами. В первую очередь, это представление ученого о «месте» не только и не столько в виде территории, а отождествление содержания этого понятия с совокупностью людей, осуществляющей определенную историческую деятельность, специфика которой определяет лицо данного «места». Во-вторых, С. А. Гомаюнов поднял вопрос о границах «места» и выводил их, с одной стороны, из действия вмещающего ландшафта, с другой, из специфики духовной жизни местного сооб- 200 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 14 Попов П. Л. Элементы теории регионов. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2005. щества, которая устанавливает границу смысла15. Только отсюда, из второго среза, возможно закрепление смысловой границы в виде символов, одним из которых является имя «места» — топоним. Имена как символы культурного пространства города (особенно урбано- нимы), их смена (естественная или в форме «топонимической рево- люции») — все это частицы интересующего нас динамичного социокультурного процесса XX века и меняющегося образа города. Так же, как и Гомаюнов, мы с коллегой В. Ш. Назимовой в своих теоретико-методологических построениях считаем опорной катего- рию «места». Однако, в отличие от него, нами было предложено ис- пользовать словосочетание «местная» культура16. «Место» является главным в этой паре. Оно воспринимается как первая неподвижная граница окружающего, фиксированная граница части целого (в дан- ном случае — культурного пространства, культурно-цивилизацион- ного ландшафта как важной пространственной характеристики образов территориально-поселенческого развития культуры). Одной из особенностей исследовательской ситуации второй поло- вины 1990-х гг. в интересующем нас направлении стала публикация итоговых результатов крупных исследовательских программ. Выше уже шла речь о работах московского коллектива ученых под руководством Э. В. Сайко, в которых представлены варианты теоретико-методологи- ческих моделей изучения города как социокультурного явления и части мирового, регионального и локального культурного пространства17. Одна из очередных коллективных монографий, продолжающая этот цикл, была посвящена новой и сложной проблеме — город как носитель динамических потоков социальной эволюции18. Наиболее полезной для историков и культурологов, намеренных изучать реальное и символи- ческое культурное пространство города, оказалась парадигма, предло- женная и развиваемая Т. И. Алексеевой-Бескиной19. Напомню, что она определила ключевой механизм социальных систем — неизменный эле- мент системы при любых ее трансформациях и модификациях — со- 201 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 15 Гомаюнов С. А. Местная история: проблемы методологии // Вопросы истории. 1996. № 9. С. 158–163. 16 Рыженко В. Г., Назимова В. Ш. История «местной» культуры как пред мет культурологического анализа // Четвертые Омские искусствоведческие (культурологическе) чтения: Местная культура. Методология, история, прак- тика. Омск, 12-14 ноября 2001 г.: Сборник материалов. Омск, 2002. С. 33– 36. 17 См.: Город как социокультурное явление исторического процесса /РАН. Научный совет по комплексной проблеме «История мировой культуры»; Отв. ред. Э. В. Сайко. М.: Наука, 1995; Урбанизация в формировании социокуль - тур ного пространства. М.: Наука, 1999; Социокультурное пространство диа- лога. М.: Наука, 1999. 18 См.: Город в процессах исторических переходов. Теоретические аспек - ты и социокультурные характеристики / Э. В. Сайко. М.: Наука, 2001. 19 Там же. С. 71–162. циогеном, в котором обобщены некие социопрограммы. Концентрато- рами информации социопрограмм при таком видении предстают го- рода во всей сложности их жизнедеятельности, с перманентными изменениями, особенно интенсивными в переходные периоды истории. Любопытно, на мой взгляд, сопоставить с такой теоретической установкой представления об образе современного Новосибирска, которые попытались зафиксировать создатели небольшого фильма телекомпании LBL-Сибирь «Город, где я»20. Одно из них: «Город, рож- денный железной дорогой, на генетическом уровне впитал «синдром транзита»». Другое, не менее важное для различения «портрета» и «образа» города: «Новосибирск еще действительно до конца не нашел себя. И потому картины о нем не рисуются и песни не пишутся». На- конец, следует завершающее перечисление возможных черт порт- рета/образа как: города больших возможностей и больших амбиций; одного из самых образованных городов России (претензия на совре- менные сибирские Афины? — В. Р.); города, постоянно растущего и меняющегося (это совпадает с моими наблюдениями за этим городом на протяжении с середины 80-х до настоящего времени — В. Р.); города, который научился зарабатывать деньги, который с радостью принимает все новое и является предельно толерантным в плане куль- туры; города, который любит своих обитателей и ничего не требует взамен. Такой вариант возможного образа Новосибирска в виде «ли- рической зарисовки», как определил свою идею автор фильма Б. Ко- маров, может соотноситься с изучением социогенома регионального центра, а также с историей формирования всех перечисленных черт. Есть и другие общетеоретические построения, не попадающие в поле зрения социальных историков еще и по причине действия прежнего стереотипа, согласно которому историк-профессионал не должен увлекаться теорией. Его задача — это занятия, главным об- разом, архивными разысканиями и анализом обнаруженных пись- менных источников. Не оспаривая правомерность такого подхода, замечу, что, во-первых, внутри современного сообщества историков утверждаются новые взгляды на профессиональные практики, и, во- вторых, в своих поисках я исхожу из понимания источника как сгустка информации, материализованные формы которого могут быть предельно разнообразными. Более того, для историко-культу- рологического анализа интересующей нас проблемы складывания образа и символического пространства городов особое значение имеет скрытая и вторичная информация, содержащаяся в мону- ментальных сооружениях (включая город как синтетический источ- ник) и свидетельствующая о трансформации смысла того или иного элемента пространства «Культуры Места». 202 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 20 Коньякова Т. Городской романс. О Новосибирске без пафоса и офици - оза // Вечерний Новосибирск. 2008. 24 апреля. С. 22. Несомненно, используются и традиционные письменные источ- ники в полном соответствии с их видовой классификацией. Сразу же укажу, что для восстановления истории складывания символиче- ского пространства отдельных городов Западной Сибири в деталях и подробностях привлекаются и делопроизводственные материалы, извлекаемые из архивохранилищ. Весьма информативными оказа- лись документы из фондов Государственного архива Новосибирской области (ГАНО): Западно-Сибирской Краевой плановой комиссии (Ф.Р-12), Новониколаевского губернского отдела коммунального хо- зяйства (Ф.Р-1124), Новосибирского отделения Союза архитекторов СССР (Ф.Р-1444), Новониколаевской окружной плановой комиссии (Ф.Р-1980), личного фонда архитектора Е. А. Ащепкова (Ф.Р-2102). В качестве специальной группы внутри источникового комплекса используются региональные отраслевые исследования — труды искусствоведов и историков архитектуры и градостроительства. Обоснование междисицплинарного подхода с указанием на то, что отраслевая информация содержит сведения о знаковых фигурах, влиявших на символику культурного пространства и создающих его мифологию, было дано в совместном докладе автора и В. Ш. Нази- мовой на научной конференции в Екатеринбурге «Культура и интел- лигенция России XX века как исследовательская проблема: итоги и перспективы изучения» (30–31 мая 2003 г.)21. Прошедшие годы еще более укрепили меня в мысли о важности привлечения подобных из- даний при действиях в интердисциплинарном проблемном поле. Стоит еще раз подчеркнуть, что уже с середины 1990-х гг. пред- ставители различных областей знания, в том числе гуманитарных наук, начали использовать (в большинстве случаев независимо друг от друга) термины «место», «культурное пространство», «культурный ландшафт». В качестве подобных примеров, оказавшихся наиболее близкими нашим поискам и теоретическим построениям, назовем оригинальные тексты В. Л. Каганского, созданные в рамках теоре- тической географии («географического пространствоведения» — активного «чтения» ландшафта, ориентированного на концептуаль- ное освоение его разнообразия) и содержащие среди прочего кон- цепцию ландшафта советского пространства22. 203 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 21 Рыженко В. Г., Назимова В. Ш. О возможностях использования отра- слевых исследований в современных историко-культурологических опытах изучения интеллигенции сибирского города // Культура и интел ли генция России XX века как исследовательская проблема: итоги и перспек тивы изучения. Тезисы докл. науч. конф., посвящ. 85-летию со дня рожд. проф. Л. М. Зак и 70-летию со дня рожд. проф. В. Г. Чуфарова. Екатеринбург: Изд- во Урал. ун-та, 2003. С. 37–40. 22 Каганский В. Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое про- стран ство: Сборник статей. М.: Новое литературное обозрение, 2001. С.135–154. Определяя ландшафт как живую среду мест, пронизанных смыс- лом живущих в них людей, В. Л.Каганский предлагает видеть в совет- ском пространстве воплощенную в материале вещей, знаков, людей и пространства схему — не территорию СССР, а качественно и струк- турно особый тип пространства и состояния культурного ландшафта. Автор исходит из существования семи основных культурных практик- подходов к постижению культурного ландшафта. В ряде из них он на- ходит близость к семиотике, к интерпретациям всего как текста, что дает основания показать концептуальные образы ландшафта, взра- щенные в конкретных местах. Подходом, ориентированным на много- аспектное и полимасштабное включение в ландшафт, для автора является «геоморфизм — познавательно ориентированная рефлексия бытия ландшафта», реализуемый с помощью «путешествования»23. По- добная методика своеобразных натурных «обследований» вполне может использоваться при рассмотрении вопроса о трансформациях знако- вых символов городского культурного пространства советской эпохи, а также образа города в целом в постсоветской российской истории. Ракурс видения культурного пространства современной России как сферы советского пространства — мира блоков, деталей, облом- ков, мучительно устанавливающих новые связи, который предлагает Каганский, во-первых, принципиален для историко-культурологи- ческого изучения интересующей нас проблемы. К числу «деталей и обломков», несомненно, принадлежат материализованные символы советской эпохи — унифицированные ориентиры в культурном про- странстве городов СССР. Несмотря на их унифицированные свой- ства и, прежде всего, идеологический смысл, среди них могут оказаться неожиданные символические сооружения, которые при- дают уникальность образу города. Для Западной Сибири подобный пример обнаружен мною во время поездки и «натурного» знакомства с пространством Новокузнецка (бывшего Сталинска, когда-то заду- мывавшегося как «соцгород»). Речь идет о памятном знаке СССР. Мо- тивации его установки и их связь с концепцией сталинской культуры требуют специального рассмотрения. Пока же отмечу, что факт на- личия уникальной черты в образе города, носящем уже иное назва- ние по сравнению с советской эпохой, очевиден как некий маркер сохраненного «советского Духа Места». Замечу, что построения В. Л. Каганского созвучны пониманию тесных родственных связей истории и географии, характерному для отечественной историко-культурологической мысли 1920-х гг. О ме- тодике изучения историко-культурных ландшафтов в широком смысле этого понятия, включая природно-культурные комплексы, писали уже упоминавшиеся мною в разных публикациях И. М. Гревс и Н. П. Анциферов. Н. П. Анциферов, например, еще в 1924 г. указывал 204 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 23 Там же. С. 47. на «язык форм города», включая сюда направление его улиц, формы площадей, силуэты застройки, ландшафт завода и окружающего рай- она. Он указывал на информационную значимость топонимического языка города, придающего своеобразие признакам городского про- странства, совокупность которого формирует «Дух Места». Потребность вернуть такое понимание и расширить сферы взаи- модействия географии с другими гуманитарными науками просма- тривается в работах современных исследователей, соединяющих историю с географией при изучении русского искусства, культуры, эт- нокультурных процессов. Для историков и культурологов полезно зна- комство с трудами С. Я. Сущего и А. Г. Дружинина, Ю. А. Веденина24. Другая линия в современных публикациях, которую характери- зует наличие перечисленных выше терминов в исследовательском инструментарии в качестве ключевых понятий, связана с философ- скими аспектами изучения специфики российского историко-куль- турного процесса и с культурной антропологией. Вновь обращаюсь к тем подходам, суть которых связана с перспективами историко-куль- турологического изучения символики городского пространства в контексте общей истории культуры России и близка нашим исследо- вательским поискам второй половины 1990-х гг. Подчеркну, что боль- шинство из анализируемых подходов, как правило, формировалось под влиянием семиотической школы. Таковы рассуждения, предла- гаемые А. В. Бабаевой: «Человек создает и существует в культурном пространстве как определенном символическом мире» и «Человек вос- принимает знаковую систему пространства как внешний мир, не за- думываясь о том, что центром пересечения символических знаков, циркулирующих текстов, является он сам. В процессе жизнедеятель- ности он создает неповторимый текст культурного пространства»25. При этом автор подчеркивает, что пространство — это текст, воспро- изводящий глубокие культурные смыслы. Правильная интерпрета- ция текста культурного пространства, по ее мнению, «позволяет увидеть глубинные структуры человеческого общества, понять «душу» культуры». Раскрывая содержание культурного пространства, она вы- деляет в нем ценности, нормы, поведенческие эталоны, различные си- стемы знаков, вещи, включая вещи-символы, а также указывает на то, что человек, организовывая окружающее пространство, создает не кую знаковую систему, становящуюся еще одним текстом культуры26. 205 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 24 См.: Сущий С. Я., Дружинин А. Г. Очерки географии русской культуры. Р-на-Дону: Изд-во Сев.-Кавказ. науч. центра высшей шк., 1994; Веденин Ю. А. Очерки географии искусства. СПб: Рос. науч.-исс. ин-т природ. и культ. на- сле дия, 1997. 25 См.: Бабаева А. В. Формы поведения в русской культуре (IX–XIX века). СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001. С. 21. 26 Там же. С. 22–23. Такой подход современного философа, привлекающего для его апро- бации материал истории русской культуры IX-XIX вв., стимулирует дальнейшее расширение опорного материала и обращение к XX веку. Это укрепляет нас в правомерности избранной нами линии по изуче- нию интересующей нас проблемы. При этом для нас на первый план в предметной области историко-культурологического исследования вы- ходит не только первичный «текст» пространства, но и те процессы, ко- торые отражают деятельность людей по созданию вторичной знаковой системы — созданного в период строительства и упрочения советского общества символического «текста» культурного пространства города. Взгляды отечественных и зарубежных культурологов, ученых, входящих в Международную Ассоциацию семиотики пространства, на категорию пространства как особо значимую для культуры XX в. мы уже рассматривали в предыдущем блоке. Однако уместно еще раз привести одно из суждений немецкого ученого Карла Шлегеля, к ко- торому следует прислушаться современным историкам27. Он считает, что реальная пространственная сложность локально обусловленного исторического процесса, его топография, наиболее адекватно пере- дающая плотность и сложность исторической жизни, пока практи- чески не изучаются. Если учесть, что преимущественное внимание исследователей и в начале XXI в. уделяется столичным центрам, а в Сибири историко- культурологические изыскания подобного рода только разворачи- ваются, вывод Шлегеля дополнительно актуализирует разработку интересующих нас аспектов локальных культурно-исторических про- цессов в хронологии XX века и на материале отдельных городов-цен- тров региона. При этом вполне правомерно вначале отдельно обратиться к культурному пространству одного регионального го- рода-центра и выбрать для этого Новосибирск, являвшийся особым символом — символом «столицы» Советской Сибири. Любопытную версию истоков символической специфики этого города, связанную с личностным и географическим факторами одновременно, предложил в своих заметках, помещенных в книге «Карта Родины» (М., 2003), известный эссеист Петр Вайль. Выбор места будущего города, сде- ланный «тогдашним физиком-лириком, инженером и писателем» Н. Гариным-Михайловским, он объяснил тем, что место «неподалеку от сельца Кривощеково <…> находилось ровно на 55-й параллели. Единственный мотив — пифагорейская красота цифры»28. В этой части заметок есть и другая субъективная оценка-символ — «город 206 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 27 Шлегель К. Петербург — Берлин. 1900–1935: Контакты и влияния // Санкт-Петербург: окно в Россию: Материалы международной научной кон- ференции, Париж. 6–8 марта 1997 г. СПб.: «Феникс», 1997. С. 219–234. 28 Энск. Веселые ребята // Вайль Петр. Карта Родины. М.: Изд-во Неза- ви симая газета, 2003. С. 121 без лица». Так вылепилось, по выражению Вайля, в 30-е гг. «конструктивистское нечто, призванное стать правильным, осво- божденным от прошлого, городом без лица — Новосибирск, Энск. В безымянности сокращенного самоназвания — конечно, ирония, но еще в большей степени гордыня. <…> Энск сразу поставил себе две пятерки, расположившись на своей широте, — и в качестве незыбле- мого отличника успокоился насчет обретения индивидуальности. По сути, дело было сделано. Тем более, что силы, брошенные сюда в 30-е, понимали строительство столицы Сибири как задачу не локальную и даже не общегосударственную, а коммунистически-космическую»29. Такое восприятие символики данного «Места» со стороны, пред- ставителем поколения советских «шестидесятников», позже по духу и образу жизни космополитом (в смысле — человеком «мирового го- рода») интересно сравнить с ощущениями создателей Новосибирска как главного города Сибири. Стал ли он действительно «городом без лица» («без образа») и произошло ли это именно в 1930-е–1950-е годы? Ответы на эти вопросы впереди. Пока же приведем еще одно суждение о символике Новосибирска как особого города. Оно принадлежит журналисту А. В. Никулькову, связанному с городом родственными узами: «Новосибирск был и оста- ется полигоном, на котором вначале испытываются широкомасштаб - ные программы, чтобы потом стать общим достоянием Сибири, а то и всей страны»30. Автор предварил свою книгу о Н. М. Гарине-Михай- ловском — «отце-основателе» Новосибирска — очерком истории самого города, в котором явно предстают своеобразные черты, а не безли- кость Новосибирска. Не отмечена у него и магия 55-й параллели, оча- ровавшая Гарина-Михайловского. Зато есть в его книге «ненаучная», по его словам, концепция относительно действия генетического кода на- следственности в историческом характере городов, по которой Ново- сибирск возрос на острие технического прогресса своего времени — на железной дороге. Для работ теоретиков архитектуры и градострои- тельства такой подход вполне естественен. Ген сибирской «столицы» органично соединяется не только с железной дорогой, но и с мостом. Поэтому в реальном и символическом пространстве города ха- рактерной чертой его образа, уникальным знаком становится еще и вокзал. Примечательно, что само здание вокзала — символ тран- сформаций художественно-эстетических установок от периода «го- рячей» строящейся новой культуры к застывающему канону «Большого стиля». Завершение художественной отделки здания вок- зала пришлось на военные годы, и в его интерьерах присутствовала темы подвигов героев-сибиряков, Советской Сибири в годы Великой 207 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 29 Там же. С. 122. 30 Никульков А. В. Н. Г. Гарин-Михайловский. Современник из прошлого. Новосибирск: Новосиб. книжное изд-во, 1989. С. 35. Отечественной войны31. «Сибирское Чикаго» и одновременно «Город- акселерат» со своей специфической средой и ритмами повседневной жизни — так воспринимает Новосибирск молодая современная ис- следовательница Е. И. Красильникова (Косякова)32. Выше уже упо- минались современные символы образа города, зафиксированные в энциклопедическом справочнике о региональной столице. Свидетельством того, что интерес новосибирских исследовате- лей к городской символике не уникален, являются упоминавшиеся уже исследования ученых Саратова. Культура Саратовской области, проблемы региональной идентичности и мифологии были предме- том исследования паттернов регионального развития в междуна- родном проекте, осуществлявшемся с середины 1990-х гг. на материалах четырех российских регионов. Его результаты были опубликованы в 2001 году33. Ученые предлагают рассматривать специфику Саратова в каче- стве ресурса развития и перейти к разработке технологии использо- вания культурно-символических ресурсов губернского центра и губернии как целого34. Не случайно статья Т.П. Фокиной, открывающая третий раздел сборника «Символы и миф региональной идентичности», названа «Ме- тафизическое саратововедение и личностная позиция»35. В ней смысл исследований метафизики города раскрывается как возможность опо- знавать место через его мифы и символы, а также осознавать мифы и символы как дее-творимые и адекватные (или неадекватные). Автор предлагает, пользуясь концептом культурно-символического про- странства, свою модель изучения его метафизических измерений, ко- торая включает основные культурные матрицы, на основе которых происходит идентификация и самоидентификация города. Таковых в авторской модели всего десять. Среди них: «город-место, город-имя, город-тело, город-текст, культурные символы пути города, миф города, 208 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 31 ГАНО. Ф.1743. Оп. 1. Д. 7. Л. 1–3. 32 Косякова Екатерина. Новый быт Сибирского Чикаго. Очерки город- ской повседневности Новосибирска между войнами. Новосибирск: Изда- тельский Дом «Сибирская горница», 2006. 240 с.; Красильникова Е. И. Жизнь в городе-акселерате: обеспечение потребностей новосибирцев в межвоенное время (конец 1919 — первая половина 1941 г.). Новосибирск: Изд-во НГТУ, 2008. 256 с. 33 См.: Политика и культура в российской провинции. Новгородская, Во- ронежская, Саратовская, Свердловская области / Под ред. С. Рыженкова, Г. Люхтерхандт-Михалевой (при участии А. Кузьмина). М.; СПб.: ИГПИ: Лет- ний сад, 2001. С. 95–148. 34 Фокина Т. П. Метафизические измерения культурно-символического пространства Саратова // Пространственность развития и метафизика Са- ратова. Указ. сб. С. 57. 35 Там же. С. 84– 87. символические личности города, Саратов и околица, город-организа- ция, постмодернизм в Саратове»36 Содержание этих матриц вполне со- относимо с экспериментальными программами изучения города, предлагавшимися петроградскими историками-культурологами в 1920-е гг., которые включали изучение «статуарного и динамического» ландшафтов37. Утверждение о том, что такая рефлексия отличает именно Саратов, разумеется, следует воспринимать осторожно. Оно может относиться и к другим городам, например, к Перми, где ведутся интенсивные ис- следования «пермского текста в русской культуре», включая его эволю- цию в XX веке и перестройку в советскую эпоху. Пермские исследо- ватели, рассматривающие локальные тексты как отражение «мифоло- гии места» на стыке семиотики культуры, культурологии и литературо- ведения, занимаются поисками мифопоэтических основ моделей территориальной идентичности. Так, В. В. Абашев посвятил обоснова- нию понятия пермского текста отдельную книгу «Пермь как текст» (Пермь, 2000). Автор исходит из посылки, что каждый локус в своей культурно-исторической жизни генерирует текстуально организован- ную систему значений — локальный текст. В другой своей работе он об- ращает внимание на то, что в формировании образов Перми, в том числе советской, ведущую роль играет литература и в первую очередь поэтическое творчество38. Для изучения «Культуры Места» полезным окажется и другое суждение В. В. Абашева: «В рефлексиях по поводу собственной природы место продуцирует речь о себе, описывает само себя. Формируется своеобразный локальный дискурс. Его можно опре- делить как своего рода локодицею, так как в его основе лежит стремле- ние оправдать свою жизнь именно здесь, а не где-нибудь в ином месте». Обращение к наследию петроградских культурологов о «Местах Памяти» — характерная примета современности. Оборванные нити соединяются с новыми поисками, давая возможность перехода к мно- гомерному видению изучаемого сложного объекта. Замечу, что совсем недавно известный немецкий историк Отто Герхард Эксле подчеркнул приоритетную роль петроградских ученых И. М. Гревса и Н. П. Анци- ферова в начале изучении «Мест Памяти»39. Аналогичный интерес к тео- ретическим (философским) аспектам городской культуры и путям ее культурологического изучения прослеживается и в сибирских иссле- дованиях. В частности, такова была попытка, предпринятая еще в 209 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 36 Пространственность развития и метафизика Саратова. Указ. сб. С. 58. 37 См.: Анциферов Н. П. Как изучать свой город. М.-Л., 1929. 38 Абашев В. В. Пермский текст в русской культуре // Русская провин- ция: миф — текст — реальность. М. — СПб, 2000. С. 319. 39 Эксле Отто Герхард «История памяти» — новая парадигма историчес - кой науки // Теории и методы исторической науки: шаг в XXI век. Матери - алы международной научной конференции. М.: ИВИ РАН, 2008. С. 309–310. 1993 г. учеными Томского университета Л. К. Антощук и Т. В. Безмено- вой. Они показали, что выработка научного подхода к феномену города как к особого рода динамическому целому имела место в начале XX века, однако дальнейший переход к узкопрофессиональному изучению го- рода с точки зрения отдельных наук привел «к размыванию самого по- нятия «город» именно как историко-культурного целого в его динамике». Авторы предложили говорить о городе, используя термин «город- ская культура» как тождественный самому городу во всем многообразии его функций и проявлений, а понятие «городская среда» в этом случае будет носить подчиненный ему характер и выступать как один из уров- ней осмысления феномена города. Они выделили 7 направлений, рас- крывающих типологические особенности осмысления городской культуры — историко-археологическое, градостроительное, социоло- гическое, семиотическое, средовое, экологическое и экономико-гео- графическое. По мнению авторов, описать городскую культуру аде- кватно можно, только синтезировав все эти подходы, определив их еди- ный вектор, и такая тенденция наметилась в виде возникновения «по- граничных сфер», где присутствуют проявления нескольких подходов. Наиболее интересен для нас вывод авторов относительно того, что «любая попытка научного описания города по сути дела является порождением самой городской культуры, это всего лишь одно из от- ражений в общем зеркале рефлексии». Задачу культурологического подхода они увидели в том, чтобы «прочесть в этом зеркале общую закономерность возникновения отражений, попытаться увидеть их соотношения» 40. Причем проблема состоит, по их мнению, не в том, чтобы создать еще одно новое зеркало, а в попытке «развернуть уже существующие зеркала таким образом, чтобы в них отразилась как можно более полная и целостная картина города как способа бытия». Для историка-культуролога полезно учесть теоретические по- строения томских коллег-философов относительно особого значения такого варианта отражения «в развернутых зеркалах» как городская саморефлексия. Авторы связывают со сферой рефлексии возникно- вение культурного субъекта, мироощущение которого определяется не только воспитавшей его культурной средой, но и осмыслением ее, обязательно проникнутым «интенцией изменения, пересоздания культурной действительности»41 (Выделено мною — В. Р.). Отсюда сле- дует, что современный ученый, занимающийся анализом культуры города, выбирает ту или иную исследовательскую модель в соответ- ствии с характером и масштабом его собственного рефлексивного ос- мысления города как сгустка разнообразной информации. 210 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 40 Антощук Л. К., Безменова Т. В. Культурологический подход к описанию городской культуры // Дефиниции культуры: Сборник / под ред.Э. В. Бурма - кина и А. К. Сухотина. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1993. С. 189–198. 41 Там же. С.194. Выбор среди этих моделей сегодня все чаще решается в пользу метафизики города как наиболее насыщенного рефлексией направ- ления. В сибирском регионе самый наглядный пример реализации ме- тафизических построений связан с деятельностью известного омского искусствоведа В. Ф. Чиркова по созданию городского музея художе- ственно-культурологического типа, концепцию которого пронизывает идея Духа Места, а ее отражению посвящена собирательская, научная и выставочные практики музея. Теоретические (философские) резуль- таты проникновения в метафизику «Места» были обобщены В. Ф. Чир- ковым в диссертационном исследовании, защищенном в 2002 г., а позже в расширенном виде и на новом витке рассуждений представ- лены в упоминавшейся выше монографии «Дом. В локусе бытия». На наш взгляд, это как раз тот случай, о котором пишет Т. П. Фо- кина: «Под метафизикой города в региональном залоге мы понимаем попытку усилием мысли и чувства, усилием духа разгадать, что именно составляют или представляют собой базовые, онтологиче- ские ценности данного места, как они манифестируются в символах и мифах данного города, в его имени и положении, теле и устройстве, организации и символических фигурах и тому подобных феноме- нах»42. Одновременно омская исследовательская ситуация являет собой самостоятельное и другое ответвление. Тем более, что помимо философских здесь присутствуют историко-культурные и культуро- логические практики проникновения в пространство «Культуры Места». В их числе и предпринимаемые нами действия. Предложенное томскими философами деление рефлексии на два типа осмысления города как бытия (специализированный и синкре- тический) может оказаться эффективным для историка-культуро- лога при поиске необходимого инструментария и комплектовании источниковой базы историко-культурологического исследования. Отмечу, что ко второму — синкретическому, более древнему и тра- диционному, типу авторы относят описания (художественные и пуб- лицистические). Сюда же они включают визуальные изображения (городские пейзажи). Таким образом, уникальная сфера эмоцио- нального восприятия городской действительности предстает в об- разах, мифах, легендах, ритуалах и профессиональных действиях по изменению облика города. Фиксирующая их информация вполне до- ступна для анализа. К специализированным типам авторы относят различные научные подходы, из которых наиболее синтетическим является семиотический, при котором город воспринимается как определенная целостность, знаковая система, противопоставленная другим системам или, по крайней мере, не смешивающаяся с ней43. 211 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 42 Пространственность развития и метафизика Саратова. Указ. сб. С. 84. 43 Дефиниции культуры… Указ. сб. С. 195. В завершающей части второго блока вернусь к вопросам теории и истории символики культурного пространства советского города («соц- города» как отдельного поселения или особого района в крупном го- роде). Методологически важно исходить из того, что двойственность, а точнее, многослойность «текста» советского города (в разнообразных его вариантах) содержит динамически менявшиеся признаки вполне реального и одновременно символического городского пространства — «Места организации социалистического типа расселения». Здесь в проектном представлении предполагалось одно пространство, а в итоге формировался другой мир, своя культура повседневности и со- циокультурные ориентиры горожан — его обитателей. Для изучения образов и облика городов заслуживает внимания история планировки и застройки их пространства в целом и его от- дельных частей, в частности, центральных площадей. Приведем лишь один пример. В связи с обсуждением в 1930 г. на заседании Научно-технического совета при Главном управлении коммуналь- ного хозяйства НКВД проекта левобережного Новосибирска, кото- рый должен был строиться на принципах «соцгорода» и «на базе возникающего Сибкомбайна, а в ближайшее время также ряда дру- гих промышленных предприятий», проектировщикам предлагалось отразить в плане эмблемы переживаемой эпохи — в форме серпа и молота и пятиконечной звезды44. Ответ одного из авторов проекта — инженера Бабенкова — отражал другую позицию: «Проектировать города в виде серпа и молота и звезды — нами отвергается катего- рически, это вульгарное представление о том, что город будет идео- логически выдержан»45. Хотя столь прямолинейную символику в дальнейшем отвергли, тем не менее, идеологические акценты в гра- достроительстве доминировали. Общая установка оформилась в таком виде: тенденции эпохи и идеологию должны выражать архи- тектурные сооружения, а план социалистического города должен от- личаться от капиталистического тем, что в центре должны быть не деловые и торговые, а культурные учреждения. До недавнего времени изучением отдельных элементов советского пространства — специального типа жилища (дом-коммуна) для со- ветского «соцгорода» занимались историки архитектуры и градо- строительства. Наиболее авторитетны работы В. Хазановой, посвященные архитектуре первых лет советской власти и первой пя- тилетки. В одной из книг (М., 1980) она подробно характеризует ди- скуссию о социалистическом расселении. Ей же принадлежит авторство специальной книги об архитектуре клубов (городских и сельских) — новых Дворцов для рабочих, мест, без которых не мыс- лился идеальный социалистический «город-дом» и которые должны 212 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 44 ГАРФ. Ф.Р-4041. Оп. 9. Д. 69. Л. 1, 40. 45 Там же. Л. 49–50. были стать «вторым домом» и одновременно «школой городской куль- туры»46. Несомненно, здания клубов становились знаками-марке- рами для культурного пространства города. По мнению В. Хазановой, для 1920-х-1930-х гг. клубы нельзя расс- матривать вне связи с парками культуры и отдыха47. В приведенном выше фрагменте об обсуждении проекта левобережного «соцгорода» для Новосибирска вопрос о зеленой зоне трактовался именно как создание Центрального (физкультурного) парка, а в целом был сделан вывод, что «проектируемый город с окружаемой город зеленью по всему контуру, внутригородской зеленью общественного значения, уличной зеленью и внутриквартальными зелеными участками превращается действи- тельно в город-сад»48. По мнению некоторых зарубежных ученых, на- пример, американского исследователя советской архитектуры Милки Близнаковой, идея «города-сада» относится к идеологическим симво- лам новой эпохи, как и дом-коммуна49. По всей видимости этот вопрос требует поиска дополнительных материалов, в том числе раскрываю- щих представления архитекторов и градостроителей в провинции о го- роде-саде. На наш взгляд, «город-сад» 1910-х — начала 1920-х гг. и советский «город-сад», желаемым образом которого выступал строив- шийся Новокузнецк/Сталинск, это разные социокультурные феномены. Городским материалом для книги В. Хазановой о клубах послужили «образцовые» столичные проекты, а также проекты клубов крупных предприятий. Из сибирских примеров имеется лишь одна фотогра- фия Дворца культуры в Сталинске — монументального сооружения 1936 г.50. В сибирской историографии внимание уделялось роли рабо- чих клубов в социалистическом культурном строительстве, а не их образу в качестве элемента символического пространства города. В настоящее время история клубной жизни региона изучается в кон- тексте истории повседневности (В. И. Исаев). Пора обратиться и к исто- рико-культурологическому анализу региональной специфики феноме- на клуба — Дворца культуры в пространстве города советской эпохи. В этом отношении стоит снова вернуться к символике простран- ства Новосибирска. В ней и в истории ее складывания в советскую эпоху есть примечательный элемент из разряда «столичных» призна- ков — театр оперы и балета, задумывавшийся как Дом культуры и 213 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 46 Хазанова В. Клубная жизнь и архитектура клуба 1917–1941. М.: Изд-во «Жираф», 2000. С. 2, 63. 47 Там же. С. 95. 48 ГАРФ. Ф.Р-4041. Оп. 9. Д. 69. Л. 75. 49 См.: Близнакова М. Советское жилищное строительство в годы экспе - ри мента: 1918–1933 // Жилище в России: век XX. Архитектура и социаль - ная история. Монографический сборник. М.: «Три квадрата». 2001. С. 55. 50 Хазанова В. Клубная жизнь и архитектура клуба 1917–1941. Указ. соч. С. 110. науки (ДКиН). Интересное объяснение потребности в такой постройке в Новосибирске находим в работе сибирских историков градострои- тельства и архитектуры С. Н. Баландина и В. С. Баландина, посвя- щенной истории строительства новосибирского театра оперы и балета. Авторы подчеркивают: «Не случайно в 20-е годы и появи- лась потребность с постройкой Дома культуры и науки, Большого театра Сибири, придать городской среде новое эстетическое значе- ние, точнее — придать городу новый образ, подчеркнуть необы- денное его восприятие, отличие от повседневности. Поэтому при обсуждении предложений по строительству ДКиН стремились к про- странственному обособлению этого сооружения, рассматривали его как эстетический центр архитектурного ансамбля города»51 (Выделено мною — В. Р.). И далее авторы указывают, что программа строительства, подготовленная специально созданным при Сиб- крайисполкоме Комитетом содействия («комсодом»), расширялась и дополнялась вплоть до решения создать большой культурный центр сибирского масштаба под названием Дом культуры и науки (ДКиН). В этом, казалось бы, и ранее хорошо известном в региональной историографии факте, отражено изначальное, в данном «Месте» возникшее, желание заложить «столичный» элемент в региональной символике, по грандиозности (или, как пишет П. Вайль, имперскому размаху) не имеющий аналогов культурно-зрелищный комплекс в пер- воначальной задумке. По оценке одного из современных авторов, «проект ДКиН в конечном итоге воплотился в уникальное, со вторым после римского Пантеона куполом, здание Новосибирского государ- ственного академического театра оперы и балета, которое стало воп- лощением коренного принципа высокого зодчества — «духа места»52. Можно считать, что символический замысел, несмотря на резкий идео- логически мотивированный переход от конструктивизма к сталин- скому ампиру («большому стилю»), благополучно реализовался в один из главных и до сих пор символов в пространстве столицы Сибири. С этой точки зрения, как уже указывалось выше, культурное про- странство Новосибирска — главного города советской Сибири — за- служивает специального внимания историков-культурологов как в целом, так и по отдельным, знаковым сооружениям. К ним, безу- словно, относятся Дом Ленина, мемориальный сквер Героев револю- ции, новое здание железнодорожного вокзала. Пока же отметим еще одну точку зрения на символическое значение Дома культуры и науки, высказанную современным архитектором В. М. Пивкиным: «’’Большой 214 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о 51 Баландин С. Н., Баландин В. С. Новосибирск: что остается в наслед - ство?… История строительства и архитектуры здания театра оперы и ба- лета. Новосибирск, 1990. С. 18. 52 Винников Н. И. Истоки и лики архитектуры Новосибирска // Ново си - бирская область в контексте российской истории. Новосибирск, 2001. С. 211. театр Сибири’’ — явление со всех сторон уникальное. Его проектиро- вание и строительство, вся его история — социально-культурный фе- номен. В нем реализовались не только научно-технический прогресс своего времени, но и эпоха, во всей ее сложности и противоречивости. Под стать уникальности здания уникальны и судьбы людей, его соз- давших. <…> На них пал жребий времени, которое пытало их по всем составляющим жизни. Может быть именно поэтому воздвигнутое ими здание для них было особо значимым, заключало в себе особый, почти сакральный, смысл, было родным, близким, одушевленным, так что в нем порой они видели, искали, очевидно, и находили духовно-нрав- ственную опору, доверялись ему как другу, с ним связывали свои ра- дости и печали, веру и надежду, все само дорогое, сокровенное»53. Из такого понимания символики элементов культурного про- странства города очевиден второй пласт, без которого невозможно ее историко-культурологическое прочтение — личностный. Символика «Места» и его деталей создается личностями профессионалов со своими представлениями об эстетических ценностях, о соответствии знаковых сооружений и планировки города, близости их повседне- вным и высшим потребностям человека, обитающего в данном месте. Рассмотренные в двух описанных историографических блоках тео- ретические подходы свидетельствуют, что проблемное поле возмож- ного историко-культурологического изучения интересующей нас темы за последние годы усложняется и приобретает несколько уровней, каждый из которых вполне самостоятелен и имеет разные масштабы. Так, метафизический (макро-) уровень, с вниманием к городу как целостности и к «Культуре Места», воплощенными в определенном уникальном для каждого города наборе и сочетаниях имен, знаков, символов, мифов его пространства, можно обозначить в качестве базового или исходного. Он определяет общие контуры образа города. Другой — конкретно-исторический — (микро-) уровень пере- носит действия исследователя на отдельные звенья «матрицы». Это на- полняет и детализирует представленный «в типовых чертах» образ, позволяет увидеть динамику его изменений, приметы (они же чер - ты/символы), свойственные пространству каждого конкретного го- рода, рассмотреть их значение для «оживления не общего выражения». В качестве перспективной исследовательской стратегии в этом слу- чае возникает выявление результатов взаимодействия различных соци - окультурных процессов как символов и знаков, определяющих свое- образие советского города в качестве особого конкретно-исторического феномена. В то же время набор символов и знаков, их соотношение с другими координатами культурно-цивилизационного ландшафта каж- дого конкретного города позволит перейти к решению проблемы сох- 215 И ссл ед ов а т ел ь в сов р ем ен н ом м еж д и сц и п л и н а р н ом п р ост р а н ст в е 53 Пивкин В. М. Новосибирские академисты. Очерки об архитекторах Т. Я. Бардте, В. М. Тейтеле и К. Е. Осипове. Новосибирск, 2001. С. 7–8 ранения у городов «лица не общего выражения» как в условиях совет- ской эпохи, так и в настоящее время. Тем самым открываются перспек- тивы для междисциплинарного анализа роли интеллигенции в преоб- разованиях пространства любого «Места», в том числе в широкомас- штабном, практически одномоментном и повсеместном изменении пре- жних ориентиров городского культурного пространства (реальных и символических), что было характерно для первых лет советской власти. Первоначальными методами воплощения были топонимическая «революция» и план монументальной пропаганды. В Сибири первый пик этих решительных действий относится к концу 1919 — началу 1920-х гг. Следующая волна преобразований культурно-цивилиза- ционного ландшафта пришлась на вторую половину 1920-х гг. и была инициирована, с одной стороны, активизацией социалистического строительства «сверху» (подготовка планов первой пятилетки и пред- ставления Центра о месте и роли в них отдельных регионов). С дру- гой стороны, стимулирующими факторами стали дискуссии о социалистическом быте и разработка проектов создания социали- стических городов с их особым пространством. На 1930-е гг. приходится третья волна изменений в культурно- цивилизационном ландшафте городов СССР, связанная с утвержде- нием «большого стиля» новой эпохи, с внедрением в культурное пространство городов обязательных символов, материализовывав- ших образ «счастливой и веселой жизни». Затем существенные кор- ректировки вносят экстремальные условия Великой Отечественной войны. Культурное пространство крупных городов-центров Запад- ной Сибири деформируется, планировочные символы «соцгородов» уступают место вынужденным вкраплениям поселков при пред- приятиях ВПК. В послевоенные годы и вплоть до середины 1950-х гг. в «Культуре Места» доминируют идеологические символы, закреп- ляющие мифологию победившего социализма. Обозначенная конфигурация проблемного поля требует поэтап- ного анализа в соответствии с выбранной стратегией конструирова- ния образов советского города по двум выделенным уровням. Главным при этом остается обнаружение локальной специфики ме- няющихся смыслов и комбинаций символов как характерных черт образов крупных городов разных регионов в условиях упрочения ценностей советской эпохи и отношения к ним в современности для выявления степени утраты образов недавнего советского прошлого. Представленные в двух блоках авторских размышлений интеллек- туальные конструкты — возможные варианты исследовательских междисциплинарных моделей изучения российского города совет- ской эпохи — отражают накопленный сибирскими исследователями региональный опыт. Их востребование и применение к реалиям дру- гих регионов может оказаться полезным в контексте продвижения идей и практик современной интеллектуальной истории. 216 В а л ен т и н а Р ы ж ен к о

Исследователь в современном междисциплинарном пространстве: возможности изучения образов и пространства города советской эпохи (Продолжение)

Репозитарії

Схожі ресурси