Парадигмы символистской драмы
Обзор современных исследований о драматургии русского символизма
Збережено в:
Дата: | 2001 |
---|---|
Автор: | |
Формат: | Стаття |
Мова: | Russian |
Опубліковано: |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України
2001
|
Назва видання: | Культура народов Причерноморья |
Теми: | |
Онлайн доступ: | http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/81884 |
Теги: |
Додати тег
Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
|
Назва журналу: | Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
Цитувати: | Парадигмы символистской драмы / Л.М. Борисова // Культура народов Причерноморья. — 2001. — № 23. — С. 103-108. — Бібліогр.: 27 назв. — рос. |
Репозитарії
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraineid |
irk-123456789-81884 |
---|---|
record_format |
dspace |
spelling |
irk-123456789-818842015-05-23T03:01:35Z Парадигмы символистской драмы Борисова, Л.М. Теория литературы Обзор современных исследований о драматургии русского символизма Огляд сучасних досліджень драматургії російського символізму The review of modern interpretations of Russian symbolist drama 2001 Article Парадигмы символистской драмы / Л.М. Борисова // Культура народов Причерноморья. — 2001. — № 23. — С. 103-108. — Бібліогр.: 27 назв. — рос. 1562-0808 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/81884 ru Культура народов Причерноморья Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
institution |
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
collection |
DSpace DC |
language |
Russian |
topic |
Теория литературы Теория литературы |
spellingShingle |
Теория литературы Теория литературы Борисова, Л.М. Парадигмы символистской драмы Культура народов Причерноморья |
description |
Обзор современных исследований о драматургии русского символизма |
format |
Article |
author |
Борисова, Л.М. |
author_facet |
Борисова, Л.М. |
author_sort |
Борисова, Л.М. |
title |
Парадигмы символистской драмы |
title_short |
Парадигмы символистской драмы |
title_full |
Парадигмы символистской драмы |
title_fullStr |
Парадигмы символистской драмы |
title_full_unstemmed |
Парадигмы символистской драмы |
title_sort |
парадигмы символистской драмы |
publisher |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
publishDate |
2001 |
topic_facet |
Теория литературы |
url |
http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/81884 |
citation_txt |
Парадигмы символистской драмы / Л.М. Борисова // Культура народов Причерноморья. — 2001. — № 23. — С. 103-108. — Бібліогр.: 27 назв. — рос. |
series |
Культура народов Причерноморья |
work_keys_str_mv |
AT borisovalm paradigmysimvolistskojdramy |
first_indexed |
2025-07-06T07:32:18Z |
last_indexed |
2025-07-06T07:32:18Z |
_version_ |
1836881957199282176 |
fulltext |
Раздел 2. Теория литературы 103
Парадигмы символистской драмы
Людмила Михайловна Борисова
Таврический национальный университет им. В.И. Вернадского,
Кафедра русской и зарубежной литературы
Борисова Людмила Михайловна, доктор филологических наук, доцент ка-
федры русской и зарубежной литературы ТНУ им. В.И. Вернадского, автор мо-
нографий «Продолжение «золотого века»: «Пути небесные» И.С.Шмелева и
традиции русского романа» (в соавторстве с Я.О. Дзыгой), «На изломах тради-
ции: Драматургия русского символизма и символистская теория жизнетворче-
ства» (обе - Симферополь, 2000), статей о русском символизме, литературе рус-
ского зарубежья, советской литературе.
Обзор современных исследований о драматургии русского символизма
The review of modern interpretations of Russian symbolist drama
Огляд сучасних досліджень драматургії російського символізму
Ключевые слова: русский символизм, драматургия.
Массированное изучение серебряного века и символизма как его определяющей философско-
эстетической концепции – яркая примета последнего десятилетия. Было бы неверно объяснять это толь-
ко изменением общественно-политической ситуации. Нынешний информационный взрыв, как отмечают
авторы библиографических обзоров [см. 8, с. 127], - результат не только революционных, но и эволюци-
онных процессов, он в не меньшей степени обусловлен собственно научными причинами. Не случайно в
исследовательской истории символистской драмы 90-е начинаются с итоговых работ.
В монографии М. Цимборской-Лебоды [24] драма рассматривается в соответствии с тем значе-
нием, которое отводилось ей символизмом-миропониманием, неотрывно от мифотворчества теургов. От
театральных взглядов теургов к их художественной практике идет и Т.Н. Николеску в монографии, по-
священной театру Белого [17]. Но в целом “направленческий” подход сегодня скорее не приветствуется.
Опасность увлечения теоретическими программами теургов при анализе их художественного творчест-
ва, как пишет Г.В. Обатнин, заключается в том, что при таком подходе легко попасть под гипноз теории
и не открыть у автора ничего, кроме его же идеологических построений [18, с. 4]. Думается такой риск
всегда есть в исследованиях о символизме, но при анализе драмы он в какой-то мере оправдан. В этом
случае в сознании исследователя неизбежно присутствует мысль о театрально-драматургической модели,
каноне. У теургов он претерпел столь серьезные изменения, что специфику символистской драматургии
невозможно понять, руководствуясь лишь критериями традиционной теории драмы. Кроме того, теурги-
ческая теория – тот контекст, вне которого символистская образность кажется гораздо более расплывча-
той, чем была на самом деле. В отечественном литературоведении на протяжении многих лет этот кон-
текст почти не принимался во внимание исследователями символистской драмы. Не удивительно, что
104 Л. М. Борисова. Парадигмы символистской драмы
даже в самых изученных произведениях при первых же попытках соотнести их с теорией неожиданно
открываются новые перспективы.
В советском литературоведении весь символизм был фактически сведен к одному имени, из всей
символистской драмы анализа удостаивались главным образом пьесы Блока. “Балаганчик”, в котором
видели неопровержимое свидетельство “отхода” поэта от символизма, всегда был предметом особенно
пристального внимания блоковедов. Кажется, от них не укрылась ни одна деталь композиции этой пье-
сы. Но стоит взглянуть на нее сквозь призму “Дионисова действа” - рушится вся концепция “отхода”. В
структуре драмы А. Александрова обнаруживает симметрию:
1 часть: Ждут Коломбину – она приходит и уходит.
2 часть: Монолог Пьеро.
3 часть: Любовные драмы – факельное шествие.
4 часть: Монолог Арлекина.
5 часть: Второе появление Коломбины.
_______________________________________
“Эпилог”: Второй монолог Пьеро” [1 , с. 23].
Эта особенность композиции “Балаганчика” роднит его с “Незнакомкой” и, безусловно, уг-
лубляет представление о “лирических драмах” как циклическом единстве. Но еще более знамена-
тельно открывающееся здесь сходство с хорошо продуманными, такими же симметричными драма-
тургическими композициями Вячеслава Иванова.
Обряд, писал Иванов, любит симметрию. Никто из исследователей не показал обрядовую ос-
нову "Прометея" так убедительно, как это сделал сам автор в статье "О действии и действе", раскрыв
секрет "непреднамеренной" композиции трагедии. Третье действие здесь "повторяет ход первого в
обратном (нисходящем) порядке" [11, т. 2, с. 169]. Иванов продемонстрировал это на схеме:
Е
Д Ж
Г З
В И
Б К
А Л
Первое действие, хоровое
(Огонь и Вода)
А. Ковач кует.
Б. Явление морского бога.
В. Покушение Автодика.
Г. Огненное действо и освящение жертвенника. Учение Прометея и клятва огненосцев.
Д. Тризна. Учреждение мореходства.
Второе действие, замкнутое
(Недра)
Е. Истощение Прометея.
Третье действие, хоровое
(Земля и Воздух)
Ж. Обряд сеятельный.
З. Празднество роз и раздача даров. Учение Пандоры и народное голосование.
И. Убиение Пандоры.
К. Явление подземной богини.
Л. Ковач закован.
Раздел 2. Теория литературы 105
Тот же принцип определил и композицию “Тантала”, хотя, на наш взгляд, реализовался здесь не
столь последовательно. (О симметричной композиции Тантала см.: 27, р. 99; 19, с. 51; 7, с.75).
На фоне развернутой ивановской симметрии соответствия Блока выглядят едва ли не элементар-
ными, но само их присутствие в композиции “лирических драм” выдает общую для теургов тенденцию –
к обращению драмы в обряд. “Балаганчик”, заключает А. Александрова, - не обычная ирония над “Дио-
нисовым действом”, но несостоявшаяся попытка “Дионисова действа”, “потерянная возможность всеоб-
щего перерождения” [1, с. 22].
Если пьесы Блока представляют собой наиболее изученный участок символистской драмы, то те-
атр Иванова до недавнего времени имел весьма скудную исследовательскую историю. Это опять-таки
обусловлено не только идеологическими причинами. “Для понимания <…> трагедии “Тантал” требуется
обширный культурно-философский и историко-литературный комментарий, настолько многосложна в
ней концепция миропорядка, человеческого бытия и трагической участи всякого действующего лица,
насколько сильна символическая переакцентировка привлекаемого им большого и часто малоизвестного
мифологического арсенала. Даже самые искушенные авторы статей об Иванове не брались за расшиф-
ровку его трагедии”, - пишет Ю.К. Герасимов [12, с. 564]. В конце 80-х трагедия “Тантал” была в значи-
тельной мере “дешифрована” В.Н. Топоровым [22]. Ивановский “Прометей” - произведение не менее
сложное. Из всего, что о нем написано (а написано тоже немного), к долгожданному мифо-поэтическому
и литературно-философскому комментарию приближается работа Д.Д. Муредду [26]. И наконец, в рабо-
те И.Н. Фридмана раскрывается общий философский смысл учения Иванова о трагедии [23].
Драматургия Иванова неотделима от его театрально-драматургической теории, ни в коей мере не
будучи при этом иллюстративным материалом к ней. В литературе, как и в музыке, программность не
связывает рук автору. Отношение между мыслительным и образным в символизме не механическое со-
положение, а взаимодействие, “перетекание” одного в другое. Теоретический подход к символизму еще
далеко не исчерпан, если, конечно, понимать под теорией не сухие формулы-предписания, а весь ком-
плекс развивающихся, прорастающих в разные философские системы идей теургов. Символистская тео-
рия не противостоит древу жизни, теургическое (оно же и дионисийское) жизнетворчество – это попытка
сделать жизнь искусством. Вычеркнув из символистской драмы “теорию”, мы будем продолжать видеть
в Незнакомке не “дьявольский сплав из многих миров”, а просто “даму в черном платье со страусовыми
перьями на шляпе”.
В исследованиях о лирике Блока философский контекст символизма с годами расширялся, о ра-
ботах, посвященных драматургии, этого сказать нельзя. Пьесы Блока в лучшем случае соотносились с
драматическими же произведениями других авторов-теургов, а из философских источников акцент де-
лался на учении Соловьева. Влияние или даже какие-либо переклички с Ивановым, Белым в этом случае
не усматривались. Между тем, как показала Г. Лангер [25], в творческом плане Блок-драматург связан с
Ивановым теснее, чем принято думать. В “Песне Судьбы” исследовательница обнаруживает рецепцию
целого ряда ивановских идей и образов. Появляясь в пьесе прожигательницей жизни, Фаина затем вы-
ступает девой, невестой – объяснение этому обстоятельству Г. Лангер находит в статье Иванова “Древ-
ний ужас”. Иванов пишет о Мировой Душе: “<…> многих мужей имела богиня, подобно Елене, но не
законные то были мужья, а насильники, овладевавшие одною ее тенью и ограждающей периферией, лю-
бившие ее призрак и от призрака зарождавшие призрачную жизнь <…>, но девственною и недостижи-
мою для мужеского бессильного насильничества пребыла неневестная Невеста, глубочайшая, сокровен-
ная сущность Души Мира <…>” [10, т. 2, с. 104]. И далее: “<…> женское единобожие естественно тре-
бовало дополнения. <…> мужской коррелат должен был носить характер относительности, являться в
аспекте начала, подверженного исчезновению и испытывающего гибель. Мужской коррелат абсолютной
богини усваивает черты страдающего бога <…>. Мученичество и убиение мужского бога – основной мо-
тив женских религий (какова религия Диониса) <…>” [10, т. 2, с. 104-105].
Через “Древний ужас” мотив неосвобождения Мировой Души, невстречи Фаины с женихом свя-
зывает “Песню Судьбы” с “Даром мудрых пчел” Сологуба, где наряду с Дионисом владычествует Вечно
Женственное начало – “над богами царящая Ананке”. У Иванова Единая Мировая Богиня заключает в
себе Ананке, Афродиту, Гею. Так же тождественны Афродита и Ананке-Судьба у Сологуба, а аналогом
Геи-Земли в “Даре мудрых пчел” выступает Персефона. Сологуб разделял господствовавшее в символи-
стских кругах обожествление хаоса, что видно хотя бы из определения: хаос, “которому дают мудрецы
106 Л. М. Борисова. Парадигмы символистской драмы
имя Логоса” [21, т. 8, с. 89]. Но Логос всегда мужское начало, а торжество Мировой Единой влечет за
собой гибель мужского. Отсюда и угрозы, расточаемые у Сологуба Афродитой Загрею.
Теургический концепт, квинтэссенция символизма, “теория” не только не умаляет индивидуаль-
ных различий в трактовке символистского мифа, но, наоборот, должна углубить представление о них.
Давно замечено, что теурги, в каких бы жанрах они не выступали, всегда продолжают писать один
текст. У каждого из них есть своя система “образов-интеграторов” (Д.Е. Максимов). При этом тексты
разных авторов в пределах символизма связаны теснее, чем в рамках какого-либо другого направления.
Утопическая мечта символизма о всенародном соборном творчестве не прошла даром для литературы,
теургам удалось выработать общий язык. В той же “Песне Судьбы” Г. Лангер обращает внимание на
один из важнейших ивановских “интеграторов” - “Cor ardens”: “Все сердце облилось кровью”, “Сердце
горит” [25, s. 200].
В монографии немецкой исследовательницы, кроме “направленческого”, присутствует и мифо-
поэтический подход. В этой интерпретации сама обстановка сцены на пустыре выражает идею всеоб-
щего конца: железная дорога в сочетании со “свистом ползущего поезда” напоминает об апокалиптиче-
ской змее, фабричные трубы (синекдоха индустрии, пролетариата) через метафорику трубы - об апока-
липтических трубах [24, s. 195-196]. Но, как ни заманчива перспектива открыть у Блока авангардную об-
разность, нельзя не заметить, что в “реалистическом символизме” символ – не метафора, не синекдоха, а
форма связи земного и небесного, образ лишь постольку, поскольку эта связь все-таки закреплена в ли-
тературе. Преодолевая кризис символизма, теурги стремились к художественным эквивалентам, “озна-
меновательной”, а не “преобразовательной” метафоре.
Иллюстративность и прямолинейные сближения - как видим, опасность, сопутствующая и ми-
фопоэтическому подходу, что, однако не умаляет его ценности. В последнее десятилетие он был едва ли
не определяющим в исследованиях о серебряном веке. Среди работ этого плана следует выделить преж-
де всего комментарий И.С. Приходько к драмам Блока “Король на площади”, “Песня Судьбы”, “Роза и
Крест”. В последнем случае ей удалось оспорить долгие годы разделявшееся исследователями утвержде-
ние Блока о спутанных им только “для красы” символах Розы и Креста [6, т. 7, с. 181]: “Ясно, что драма
под именем Розы, а тем более Розы и Креста, должна была содержать тайну” [20, с. 74]. Тайного смысла,
по мнению И.С. Приходько, исполнена вся линия Бертрана в пьесе: “стояние на страже”, путь от “незна-
ния” к “знанию”, встреча с “посвящающим” (Гаэтаном) и самый момент вхождения в горний свет: “Роза,
гори!” Гностическую идею Женственности, отпавшей от Божества и стремящейся вернуться в его лоно,
выражает Блок в образе Изоры. Не чужды эзотерического смысла даже те высказывания поэта, которы-
ми исследователи обычно подкрепляют рассуждения о чисто декоративном значении розенкрейцеров-
ской символики в драме: строгость к себе, самоумаление во имя “большего” – это все этика тайного зна-
ния. “<…> Блок не считает нужным объяснять “тайнопись” своих творений: имеющий ухо да слышит. И
хотя драму “Роза и Крест” он снабжает множеством сопроводительных материалов, <…> по сути дела,
лишь дает отдельные намеки на тайный смысл, который в драме “Роза и Крест” составляет подводную
часть айсберга. <…> как истинный страж чести и тайны, он не выдает “секретов братства профанам” и
осуждает ставшие модными в это время спекуляции на мистических учениях древности, их бесцеремон-
ное внедрение в жизнь” [20, с. 74], - заключает исследовательница.
На мистический подтекст драмы “Роза и Крест” указывает в статье 1971 года, опубликованной
лишь недавно, и М.В. Мурьянов [16]. Таким образом, если раньше Блок считался в символистской среде
экзотериком в противоположность эзотерику Белому (так склонен был думать и сам автор “Золота в ла-
зури” - см.: 5, с. 35), то теперь экзотериком выглядит скорее Белый.
В последние годы углубился и историко-литературный подход к символизму, вырос интерес к
судьбам его идей после так называемого “конца символизма”. С этой точки зрения весьма знаменательно
нынешнее переименование модернизма 1910-х годов в постсимволизм. Бурное отталкивание от симво-
лизма у тех, кто пришел на смену теургам, одновременно указывает и на сильную общую зависимость от
символизма. После целого ряда исследований (в первую очередь О.А. Клинга - см.: 13, 14, 15 и др.) сего-
дня уже невозможно отрицать “латентное” существование символизма в поэзии и прозе не только 1910-
х, но и 1920-х годов, и позже.
Для театральных экспериментов революционных лет опыт теургов также не прошел бесследно.
Как явствует из новейших публикаций [см. 11, 3, 9 и др.], их вынужденное сотрудничество с ТЕО, было
отнюдь не формальным. Белый в 1917 году писал Иванову-Разумнику, что воспринимает “двоевластие”
Раздел 2. Теория литературы 107
(здесь и дальше курсив Белого - Л.Б.) как “начало совершенно нового, небывалого строительства”, “что
циркуляр сменяется драматическим диалогом”, что он ждет “триалога” (когда отдельно вступит Совет
Крестьянских Депутатов)”, “что Россия инсценирует мистерию, где Советы – участники священного
действа” [2, с. 107]. Основу подавляющего большинства проектов ТЕО составляла символистская идея
всенародного соборного действа. Мечта о мистерии не уходит из раннего советского театра вместе с мо-
дой на массовые действа, а в зависимости от новых обстоятельств меняет формы. Призывая духовную
революцию, свержение “царя в голове”, Белый считал, что ни “театр содержания”, ни “театр формы” не
способны передать особенностей нового сознания и восприятия жизни. Это под силу только “театру
жеста”. В пореволюционные годы для Белого синоним нового искусства - эвритмия. При постановке
“Петербурга” он как автор видел возможность дать в спектакле два плана, “1) реалистический (говоря-
щий текстом), 2) немой, говорящий жестами ( и там Люцифер, Ариман, Импульс, элементарный мир и
т.д.)” [2, с. 305]. Приступая к инсценировке “Москвы”, Белый сопроводил список действующих лиц вы-
бранными из романа “характеристиками для жеста”. Ему и в этом случае было важно показать, как “иное
сознание” отражается в поведении героев. На жестовый план беловских инсценировок обращает внима-
ние Т.Н. Николеску [17, с.150-151].
Символистский код сложен. Теурги считали, что подлинно новое в “новом искусстве” заключает-
ся в синтезе разных культур, в порыве “создать новое отношение к действительности путем пересмотра
серии забытых миросозерцаний” [4, с. 50]. Таким образом, все пути ведут исследователей символизма к
“всеединству”.
Литература
1. Александрова 1996 – Александрова А. Блок и дионисово действо// Studia Slavica Hung. – Т. 41. –
Budapest, 1996.
2. Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка / Публ., вступ. ст. и коммент. А.В. Лаврова и Джона
Мальмстада. – СПб., 1998.
3. Бабичева Ю.В. Метаморфозы русской исторической драмы в 10-х годах ХХ века // Неординарные
формы русской драмы ХХ столетия. – Вологда, 1998.
4. Белый Андрей. Символизм. – М., 1910.
5. Белый Андрей. Собр. соч.: Воспоминания о Блоке. – М., 1995.
6. Блок Александр. Собр. соч.: В 8-ми тт. – М., Л, 1960 -1963.
7. Борисова Л.М. Трагедии Вячеслава Иванова в отношении к символистской теории жизнетворчества
// Русская литература. – СПб., 2000. - №1.
8. Дэвидсон Памела. Вячеслав Иванов в русской и западной критической мысли // Studia Slavica Hung.
– Т. 41. – С. 111 – 132.
9. Зубарев Л.Д. Вячеслав Иванов и театральная реформа первых послереволюционных лет // Начало:
Сб. работ молодых ученых. – Вып. IV. – М., 1998.
10. Иванов В. Собр. соч.: В 4-х тт. – Brusells, 1971- 1987.
11. Иванова Е.В. Александр Блок после Октября: идейное самоопределение и особенности творческого
развития: Автореф. дис. … д-ра филол. наук / ИМЛИ им. А.М. Горького. – М., 1993.
12. История русской драматургии: Вторая половина ХIХ – начало ХХ века: до 1917 года. – Л., 1987.
13. Клинг О.А. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов (проблемы
поэтики): Автореф. дис. … д-ра филол. наук / МГУ им. М.В. Ломоносова. – М., 1996.
14. Клинг О.А. А. Блок и его взаимоотношения с акмеизмом и футуризмом // Шахматовский вестник. –
1997. - №2.
15. Клинг Олег. Эволюция и “латентное” существование символизма после Октября // Вопросы литера-
туры. – 1999. – Июль - август.
16. Мурьянов М. Символика розы в поэзии Блока // Вопросы литературы. – 1999.- Ноябрь - декабрь.
17. Николеску Татьяна. Андрей Белый и театр. – М, 1995.
108 Л. М. Борисова. Парадигмы символистской драмы
18. Обатнин Геннадий. Иванов-мистик: Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907 –
1919). – М., 2000.
19. Порфирьева А.Л. Русская символистская трагедия и мифологический театр Вагнера (Драматургия
Вячеслава Иванова) // Проблемы музыкального романтизма. – Л., 1987.
20. Приходько И. С. Мифопоэтика А. Блока (историко-культурный и мифологический комментарий к
драмам и поэмам). – Владимир, 1994.
21. Сологуб Ф. Собр. соч.: В 12 т. – СПБ., 1909 - 1912.
22. Топоров В.Н. Миф о Тантале (об одной поздней версии – трагедия Вяч. Иванова) // Палеобалканисти-
ка и античность: сб. научн. трудов. – М., 1989.
23. Фридман И.Н. Щит Персея и зеркало Диониса: учение Вяч. Иванова о трагедии // Вячеслав Иванов:
Архивные материалы и исследования. – М., 1999.
24. Cymborska-Leboda Maria. Dramat pod znakem Dionizosa: Myśl estetyczna a poetyka gatunków
symbolistów rosyjskich. – Lublin, 1992.
25. Langer G. Kunst – Wissenschaft – Utopie: Die “Überwindung der Kulturkrise” bei V. Ivanov, A. Blok, A.
Belyj und V. Chlebnikov. – Frankfurt a/Main, 1990.
26. Mureddu D.G. The Tragedy Prometheus by Ivanov // Vjačeslav Ivanov. Russischer Dichter – europäischer
Kulturphilosoph. / Hrsgb. v. W. Potthoff. – Heidelberg, 1993.
27. Venclova T. On Russian Mythological Tragedy: Vjačeslav Ivanov and Marina Cvetaeva // Myth in Litera-
ture / Ed. by A.Kodjak, K.Pomorska and S.Rudy. – New York University Slavic Papers, 1985. – Columbus.
|