Парадигмы символистской драмы

Обзор современных исследований о драматургии русского символизма

Збережено в:
Бібліографічні деталі
Дата:2001
Автор: Борисова, Л.М.
Формат: Стаття
Мова:Russian
Опубліковано: Кримський науковий центр НАН України і МОН України 2001
Назва видання:Культура народов Причерноморья
Теми:
Онлайн доступ:http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/81884
Теги: Додати тег
Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
Назва журналу:Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Цитувати:Парадигмы символистской драмы / Л.М. Борисова // Культура народов Причерноморья. — 2001. — № 23. — С. 103-108. — Бібліогр.: 27 назв. — рос.

Репозитарії

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
id irk-123456789-81884
record_format dspace
spelling irk-123456789-818842015-05-23T03:01:35Z Парадигмы символистской драмы Борисова, Л.М. Теория литературы Обзор современных исследований о драматургии русского символизма Огляд сучасних досліджень драматургії російського символізму The review of modern interpretations of Russian symbolist drama 2001 Article Парадигмы символистской драмы / Л.М. Борисова // Культура народов Причерноморья. — 2001. — № 23. — С. 103-108. — Бібліогр.: 27 назв. — рос. 1562-0808 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/81884 ru Культура народов Причерноморья Кримський науковий центр НАН України і МОН України
institution Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection DSpace DC
language Russian
topic Теория литературы
Теория литературы
spellingShingle Теория литературы
Теория литературы
Борисова, Л.М.
Парадигмы символистской драмы
Культура народов Причерноморья
description Обзор современных исследований о драматургии русского символизма
format Article
author Борисова, Л.М.
author_facet Борисова, Л.М.
author_sort Борисова, Л.М.
title Парадигмы символистской драмы
title_short Парадигмы символистской драмы
title_full Парадигмы символистской драмы
title_fullStr Парадигмы символистской драмы
title_full_unstemmed Парадигмы символистской драмы
title_sort парадигмы символистской драмы
publisher Кримський науковий центр НАН України і МОН України
publishDate 2001
topic_facet Теория литературы
url http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/81884
citation_txt Парадигмы символистской драмы / Л.М. Борисова // Культура народов Причерноморья. — 2001. — № 23. — С. 103-108. — Бібліогр.: 27 назв. — рос.
series Культура народов Причерноморья
work_keys_str_mv AT borisovalm paradigmysimvolistskojdramy
first_indexed 2025-07-06T07:32:18Z
last_indexed 2025-07-06T07:32:18Z
_version_ 1836881957199282176
fulltext Раздел 2. Теория литературы 103 Парадигмы символистской драмы Людмила Михайловна Борисова Таврический национальный университет им. В.И. Вернадского, Кафедра русской и зарубежной литературы Борисова Людмила Михайловна, доктор филологических наук, доцент ка- федры русской и зарубежной литературы ТНУ им. В.И. Вернадского, автор мо- нографий «Продолжение «золотого века»: «Пути небесные» И.С.Шмелева и традиции русского романа» (в соавторстве с Я.О. Дзыгой), «На изломах тради- ции: Драматургия русского символизма и символистская теория жизнетворче- ства» (обе - Симферополь, 2000), статей о русском символизме, литературе рус- ского зарубежья, советской литературе. Обзор современных исследований о драматургии русского символизма The review of modern interpretations of Russian symbolist drama Огляд сучасних досліджень драматургії російського символізму Ключевые слова: русский символизм, драматургия. Массированное изучение серебряного века и символизма как его определяющей философско- эстетической концепции – яркая примета последнего десятилетия. Было бы неверно объяснять это толь- ко изменением общественно-политической ситуации. Нынешний информационный взрыв, как отмечают авторы библиографических обзоров [см. 8, с. 127], - результат не только революционных, но и эволюци- онных процессов, он в не меньшей степени обусловлен собственно научными причинами. Не случайно в исследовательской истории символистской драмы 90-е начинаются с итоговых работ. В монографии М. Цимборской-Лебоды [24] драма рассматривается в соответствии с тем значе- нием, которое отводилось ей символизмом-миропониманием, неотрывно от мифотворчества теургов. От театральных взглядов теургов к их художественной практике идет и Т.Н. Николеску в монографии, по- священной театру Белого [17]. Но в целом “направленческий” подход сегодня скорее не приветствуется. Опасность увлечения теоретическими программами теургов при анализе их художественного творчест- ва, как пишет Г.В. Обатнин, заключается в том, что при таком подходе легко попасть под гипноз теории и не открыть у автора ничего, кроме его же идеологических построений [18, с. 4]. Думается такой риск всегда есть в исследованиях о символизме, но при анализе драмы он в какой-то мере оправдан. В этом случае в сознании исследователя неизбежно присутствует мысль о театрально-драматургической модели, каноне. У теургов он претерпел столь серьезные изменения, что специфику символистской драматургии невозможно понять, руководствуясь лишь критериями традиционной теории драмы. Кроме того, теурги- ческая теория – тот контекст, вне которого символистская образность кажется гораздо более расплывча- той, чем была на самом деле. В отечественном литературоведении на протяжении многих лет этот кон- текст почти не принимался во внимание исследователями символистской драмы. Не удивительно, что 104 Л. М. Борисова. Парадигмы символистской драмы даже в самых изученных произведениях при первых же попытках соотнести их с теорией неожиданно открываются новые перспективы. В советском литературоведении весь символизм был фактически сведен к одному имени, из всей символистской драмы анализа удостаивались главным образом пьесы Блока. “Балаганчик”, в котором видели неопровержимое свидетельство “отхода” поэта от символизма, всегда был предметом особенно пристального внимания блоковедов. Кажется, от них не укрылась ни одна деталь композиции этой пье- сы. Но стоит взглянуть на нее сквозь призму “Дионисова действа” - рушится вся концепция “отхода”. В структуре драмы А. Александрова обнаруживает симметрию: 1 часть: Ждут Коломбину – она приходит и уходит. 2 часть: Монолог Пьеро. 3 часть: Любовные драмы – факельное шествие. 4 часть: Монолог Арлекина. 5 часть: Второе появление Коломбины. _______________________________________ “Эпилог”: Второй монолог Пьеро” [1 , с. 23]. Эта особенность композиции “Балаганчика” роднит его с “Незнакомкой” и, безусловно, уг- лубляет представление о “лирических драмах” как циклическом единстве. Но еще более знамена- тельно открывающееся здесь сходство с хорошо продуманными, такими же симметричными драма- тургическими композициями Вячеслава Иванова. Обряд, писал Иванов, любит симметрию. Никто из исследователей не показал обрядовую ос- нову "Прометея" так убедительно, как это сделал сам автор в статье "О действии и действе", раскрыв секрет "непреднамеренной" композиции трагедии. Третье действие здесь "повторяет ход первого в обратном (нисходящем) порядке" [11, т. 2, с. 169]. Иванов продемонстрировал это на схеме: Е Д Ж Г З В И Б К А Л Первое действие, хоровое (Огонь и Вода) А. Ковач кует. Б. Явление морского бога. В. Покушение Автодика. Г. Огненное действо и освящение жертвенника. Учение Прометея и клятва огненосцев. Д. Тризна. Учреждение мореходства. Второе действие, замкнутое (Недра) Е. Истощение Прометея. Третье действие, хоровое (Земля и Воздух) Ж. Обряд сеятельный. З. Празднество роз и раздача даров. Учение Пандоры и народное голосование. И. Убиение Пандоры. К. Явление подземной богини. Л. Ковач закован. Раздел 2. Теория литературы 105 Тот же принцип определил и композицию “Тантала”, хотя, на наш взгляд, реализовался здесь не столь последовательно. (О симметричной композиции Тантала см.: 27, р. 99; 19, с. 51; 7, с.75). На фоне развернутой ивановской симметрии соответствия Блока выглядят едва ли не элементар- ными, но само их присутствие в композиции “лирических драм” выдает общую для теургов тенденцию – к обращению драмы в обряд. “Балаганчик”, заключает А. Александрова, - не обычная ирония над “Дио- нисовым действом”, но несостоявшаяся попытка “Дионисова действа”, “потерянная возможность всеоб- щего перерождения” [1, с. 22]. Если пьесы Блока представляют собой наиболее изученный участок символистской драмы, то те- атр Иванова до недавнего времени имел весьма скудную исследовательскую историю. Это опять-таки обусловлено не только идеологическими причинами. “Для понимания <…> трагедии “Тантал” требуется обширный культурно-философский и историко-литературный комментарий, настолько многосложна в ней концепция миропорядка, человеческого бытия и трагической участи всякого действующего лица, насколько сильна символическая переакцентировка привлекаемого им большого и часто малоизвестного мифологического арсенала. Даже самые искушенные авторы статей об Иванове не брались за расшиф- ровку его трагедии”, - пишет Ю.К. Герасимов [12, с. 564]. В конце 80-х трагедия “Тантал” была в значи- тельной мере “дешифрована” В.Н. Топоровым [22]. Ивановский “Прометей” - произведение не менее сложное. Из всего, что о нем написано (а написано тоже немного), к долгожданному мифо-поэтическому и литературно-философскому комментарию приближается работа Д.Д. Муредду [26]. И наконец, в рабо- те И.Н. Фридмана раскрывается общий философский смысл учения Иванова о трагедии [23]. Драматургия Иванова неотделима от его театрально-драматургической теории, ни в коей мере не будучи при этом иллюстративным материалом к ней. В литературе, как и в музыке, программность не связывает рук автору. Отношение между мыслительным и образным в символизме не механическое со- положение, а взаимодействие, “перетекание” одного в другое. Теоретический подход к символизму еще далеко не исчерпан, если, конечно, понимать под теорией не сухие формулы-предписания, а весь ком- плекс развивающихся, прорастающих в разные философские системы идей теургов. Символистская тео- рия не противостоит древу жизни, теургическое (оно же и дионисийское) жизнетворчество – это попытка сделать жизнь искусством. Вычеркнув из символистской драмы “теорию”, мы будем продолжать видеть в Незнакомке не “дьявольский сплав из многих миров”, а просто “даму в черном платье со страусовыми перьями на шляпе”. В исследованиях о лирике Блока философский контекст символизма с годами расширялся, о ра- ботах, посвященных драматургии, этого сказать нельзя. Пьесы Блока в лучшем случае соотносились с драматическими же произведениями других авторов-теургов, а из философских источников акцент де- лался на учении Соловьева. Влияние или даже какие-либо переклички с Ивановым, Белым в этом случае не усматривались. Между тем, как показала Г. Лангер [25], в творческом плане Блок-драматург связан с Ивановым теснее, чем принято думать. В “Песне Судьбы” исследовательница обнаруживает рецепцию целого ряда ивановских идей и образов. Появляясь в пьесе прожигательницей жизни, Фаина затем вы- ступает девой, невестой – объяснение этому обстоятельству Г. Лангер находит в статье Иванова “Древ- ний ужас”. Иванов пишет о Мировой Душе: “<…> многих мужей имела богиня, подобно Елене, но не законные то были мужья, а насильники, овладевавшие одною ее тенью и ограждающей периферией, лю- бившие ее призрак и от призрака зарождавшие призрачную жизнь <…>, но девственною и недостижи- мою для мужеского бессильного насильничества пребыла неневестная Невеста, глубочайшая, сокровен- ная сущность Души Мира <…>” [10, т. 2, с. 104]. И далее: “<…> женское единобожие естественно тре- бовало дополнения. <…> мужской коррелат должен был носить характер относительности, являться в аспекте начала, подверженного исчезновению и испытывающего гибель. Мужской коррелат абсолютной богини усваивает черты страдающего бога <…>. Мученичество и убиение мужского бога – основной мо- тив женских религий (какова религия Диониса) <…>” [10, т. 2, с. 104-105]. Через “Древний ужас” мотив неосвобождения Мировой Души, невстречи Фаины с женихом свя- зывает “Песню Судьбы” с “Даром мудрых пчел” Сологуба, где наряду с Дионисом владычествует Вечно Женственное начало – “над богами царящая Ананке”. У Иванова Единая Мировая Богиня заключает в себе Ананке, Афродиту, Гею. Так же тождественны Афродита и Ананке-Судьба у Сологуба, а аналогом Геи-Земли в “Даре мудрых пчел” выступает Персефона. Сологуб разделял господствовавшее в символи- стских кругах обожествление хаоса, что видно хотя бы из определения: хаос, “которому дают мудрецы 106 Л. М. Борисова. Парадигмы символистской драмы имя Логоса” [21, т. 8, с. 89]. Но Логос всегда мужское начало, а торжество Мировой Единой влечет за собой гибель мужского. Отсюда и угрозы, расточаемые у Сологуба Афродитой Загрею. Теургический концепт, квинтэссенция символизма, “теория” не только не умаляет индивидуаль- ных различий в трактовке символистского мифа, но, наоборот, должна углубить представление о них. Давно замечено, что теурги, в каких бы жанрах они не выступали, всегда продолжают писать один текст. У каждого из них есть своя система “образов-интеграторов” (Д.Е. Максимов). При этом тексты разных авторов в пределах символизма связаны теснее, чем в рамках какого-либо другого направления. Утопическая мечта символизма о всенародном соборном творчестве не прошла даром для литературы, теургам удалось выработать общий язык. В той же “Песне Судьбы” Г. Лангер обращает внимание на один из важнейших ивановских “интеграторов” - “Cor ardens”: “Все сердце облилось кровью”, “Сердце горит” [25, s. 200]. В монографии немецкой исследовательницы, кроме “направленческого”, присутствует и мифо- поэтический подход. В этой интерпретации сама обстановка сцены на пустыре выражает идею всеоб- щего конца: железная дорога в сочетании со “свистом ползущего поезда” напоминает об апокалиптиче- ской змее, фабричные трубы (синекдоха индустрии, пролетариата) через метафорику трубы - об апока- липтических трубах [24, s. 195-196]. Но, как ни заманчива перспектива открыть у Блока авангардную об- разность, нельзя не заметить, что в “реалистическом символизме” символ – не метафора, не синекдоха, а форма связи земного и небесного, образ лишь постольку, поскольку эта связь все-таки закреплена в ли- тературе. Преодолевая кризис символизма, теурги стремились к художественным эквивалентам, “озна- меновательной”, а не “преобразовательной” метафоре. Иллюстративность и прямолинейные сближения - как видим, опасность, сопутствующая и ми- фопоэтическому подходу, что, однако не умаляет его ценности. В последнее десятилетие он был едва ли не определяющим в исследованиях о серебряном веке. Среди работ этого плана следует выделить преж- де всего комментарий И.С. Приходько к драмам Блока “Король на площади”, “Песня Судьбы”, “Роза и Крест”. В последнем случае ей удалось оспорить долгие годы разделявшееся исследователями утвержде- ние Блока о спутанных им только “для красы” символах Розы и Креста [6, т. 7, с. 181]: “Ясно, что драма под именем Розы, а тем более Розы и Креста, должна была содержать тайну” [20, с. 74]. Тайного смысла, по мнению И.С. Приходько, исполнена вся линия Бертрана в пьесе: “стояние на страже”, путь от “незна- ния” к “знанию”, встреча с “посвящающим” (Гаэтаном) и самый момент вхождения в горний свет: “Роза, гори!” Гностическую идею Женственности, отпавшей от Божества и стремящейся вернуться в его лоно, выражает Блок в образе Изоры. Не чужды эзотерического смысла даже те высказывания поэта, которы- ми исследователи обычно подкрепляют рассуждения о чисто декоративном значении розенкрейцеров- ской символики в драме: строгость к себе, самоумаление во имя “большего” – это все этика тайного зна- ния. “<…> Блок не считает нужным объяснять “тайнопись” своих творений: имеющий ухо да слышит. И хотя драму “Роза и Крест” он снабжает множеством сопроводительных материалов, <…> по сути дела, лишь дает отдельные намеки на тайный смысл, который в драме “Роза и Крест” составляет подводную часть айсберга. <…> как истинный страж чести и тайны, он не выдает “секретов братства профанам” и осуждает ставшие модными в это время спекуляции на мистических учениях древности, их бесцеремон- ное внедрение в жизнь” [20, с. 74], - заключает исследовательница. На мистический подтекст драмы “Роза и Крест” указывает в статье 1971 года, опубликованной лишь недавно, и М.В. Мурьянов [16]. Таким образом, если раньше Блок считался в символистской среде экзотериком в противоположность эзотерику Белому (так склонен был думать и сам автор “Золота в ла- зури” - см.: 5, с. 35), то теперь экзотериком выглядит скорее Белый. В последние годы углубился и историко-литературный подход к символизму, вырос интерес к судьбам его идей после так называемого “конца символизма”. С этой точки зрения весьма знаменательно нынешнее переименование модернизма 1910-х годов в постсимволизм. Бурное отталкивание от симво- лизма у тех, кто пришел на смену теургам, одновременно указывает и на сильную общую зависимость от символизма. После целого ряда исследований (в первую очередь О.А. Клинга - см.: 13, 14, 15 и др.) сего- дня уже невозможно отрицать “латентное” существование символизма в поэзии и прозе не только 1910- х, но и 1920-х годов, и позже. Для театральных экспериментов революционных лет опыт теургов также не прошел бесследно. Как явствует из новейших публикаций [см. 11, 3, 9 и др.], их вынужденное сотрудничество с ТЕО, было отнюдь не формальным. Белый в 1917 году писал Иванову-Разумнику, что воспринимает “двоевластие” Раздел 2. Теория литературы 107 (здесь и дальше курсив Белого - Л.Б.) как “начало совершенно нового, небывалого строительства”, “что циркуляр сменяется драматическим диалогом”, что он ждет “триалога” (когда отдельно вступит Совет Крестьянских Депутатов)”, “что Россия инсценирует мистерию, где Советы – участники священного действа” [2, с. 107]. Основу подавляющего большинства проектов ТЕО составляла символистская идея всенародного соборного действа. Мечта о мистерии не уходит из раннего советского театра вместе с мо- дой на массовые действа, а в зависимости от новых обстоятельств меняет формы. Призывая духовную революцию, свержение “царя в голове”, Белый считал, что ни “театр содержания”, ни “театр формы” не способны передать особенностей нового сознания и восприятия жизни. Это под силу только “театру жеста”. В пореволюционные годы для Белого синоним нового искусства - эвритмия. При постановке “Петербурга” он как автор видел возможность дать в спектакле два плана, “1) реалистический (говоря- щий текстом), 2) немой, говорящий жестами ( и там Люцифер, Ариман, Импульс, элементарный мир и т.д.)” [2, с. 305]. Приступая к инсценировке “Москвы”, Белый сопроводил список действующих лиц вы- бранными из романа “характеристиками для жеста”. Ему и в этом случае было важно показать, как “иное сознание” отражается в поведении героев. На жестовый план беловских инсценировок обращает внима- ние Т.Н. Николеску [17, с.150-151]. Символистский код сложен. Теурги считали, что подлинно новое в “новом искусстве” заключает- ся в синтезе разных культур, в порыве “создать новое отношение к действительности путем пересмотра серии забытых миросозерцаний” [4, с. 50]. Таким образом, все пути ведут исследователей символизма к “всеединству”. Литература 1. Александрова 1996 – Александрова А. Блок и дионисово действо// Studia Slavica Hung. – Т. 41. – Budapest, 1996. 2. Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка / Публ., вступ. ст. и коммент. А.В. Лаврова и Джона Мальмстада. – СПб., 1998. 3. Бабичева Ю.В. Метаморфозы русской исторической драмы в 10-х годах ХХ века // Неординарные формы русской драмы ХХ столетия. – Вологда, 1998. 4. Белый Андрей. Символизм. – М., 1910. 5. Белый Андрей. Собр. соч.: Воспоминания о Блоке. – М., 1995. 6. Блок Александр. Собр. соч.: В 8-ми тт. – М., Л, 1960 -1963. 7. Борисова Л.М. Трагедии Вячеслава Иванова в отношении к символистской теории жизнетворчества // Русская литература. – СПб., 2000. - №1. 8. Дэвидсон Памела. Вячеслав Иванов в русской и западной критической мысли // Studia Slavica Hung. – Т. 41. – С. 111 – 132. 9. Зубарев Л.Д. Вячеслав Иванов и театральная реформа первых послереволюционных лет // Начало: Сб. работ молодых ученых. – Вып. IV. – М., 1998. 10. Иванов В. Собр. соч.: В 4-х тт. – Brusells, 1971- 1987. 11. Иванова Е.В. Александр Блок после Октября: идейное самоопределение и особенности творческого развития: Автореф. дис. … д-ра филол. наук / ИМЛИ им. А.М. Горького. – М., 1993. 12. История русской драматургии: Вторая половина ХIХ – начало ХХ века: до 1917 года. – Л., 1987. 13. Клинг О.А. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов (проблемы поэтики): Автореф. дис. … д-ра филол. наук / МГУ им. М.В. Ломоносова. – М., 1996. 14. Клинг О.А. А. Блок и его взаимоотношения с акмеизмом и футуризмом // Шахматовский вестник. – 1997. - №2. 15. Клинг Олег. Эволюция и “латентное” существование символизма после Октября // Вопросы литера- туры. – 1999. – Июль - август. 16. Мурьянов М. Символика розы в поэзии Блока // Вопросы литературы. – 1999.- Ноябрь - декабрь. 17. Николеску Татьяна. Андрей Белый и театр. – М, 1995. 108 Л. М. Борисова. Парадигмы символистской драмы 18. Обатнин Геннадий. Иванов-мистик: Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907 – 1919). – М., 2000. 19. Порфирьева А.Л. Русская символистская трагедия и мифологический театр Вагнера (Драматургия Вячеслава Иванова) // Проблемы музыкального романтизма. – Л., 1987. 20. Приходько И. С. Мифопоэтика А. Блока (историко-культурный и мифологический комментарий к драмам и поэмам). – Владимир, 1994. 21. Сологуб Ф. Собр. соч.: В 12 т. – СПБ., 1909 - 1912. 22. Топоров В.Н. Миф о Тантале (об одной поздней версии – трагедия Вяч. Иванова) // Палеобалканисти- ка и античность: сб. научн. трудов. – М., 1989. 23. Фридман И.Н. Щит Персея и зеркало Диониса: учение Вяч. Иванова о трагедии // Вячеслав Иванов: Архивные материалы и исследования. – М., 1999. 24. Cymborska-Leboda Maria. Dramat pod znakem Dionizosa: Myśl estetyczna a poetyka gatunków symbolistów rosyjskich. – Lublin, 1992. 25. Langer G. Kunst – Wissenschaft – Utopie: Die “Überwindung der Kulturkrise” bei V. Ivanov, A. Blok, A. Belyj und V. Chlebnikov. – Frankfurt a/Main, 1990. 26. Mureddu D.G. The Tragedy Prometheus by Ivanov // Vjačeslav Ivanov. Russischer Dichter – europäischer Kulturphilosoph. / Hrsgb. v. W. Potthoff. – Heidelberg, 1993. 27. Venclova T. On Russian Mythological Tragedy: Vjačeslav Ivanov and Marina Cvetaeva // Myth in Litera- ture / Ed. by A.Kodjak, K.Pomorska and S.Rudy. – New York University Slavic Papers, 1985. – Columbus.