Настичь реальное, когда медиа повсюду: онтологический интерес в культурных исследованиях и теории медиа

Взаимодействия людей и технологий, новейших медиа-систем все больше проблематизируются, изменяя привычные модусы власти и инструментальности и усиливая потребность в новых онтологических измерениях,чувствительных к “тотальному медиа-окружению” человека и его восприятию материального мира.В культурны...

Повний опис

Збережено в:

Бібліографічні деталі
Дата:	2010
Автор:	Костенко, Н.
Формат:	Стаття
Мова:	Russian
Опубліковано:	Iнститут соціології НАН України 2010
Назва видання:	Социология: теория, методы, маркетинг
Онлайн доступ:	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/90000
Теги:	Додати тег Немає тегів, Будьте першим, хто поставить тег для цього запису!
Назва журналу:	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
Цитувати:	Настичь реальное, когда медиа повсюду: онтологический интерес в культурных исследованиях и теории медиа / Н. Костенко // Социология: теория, методы, маркетинг. — 2010. — № 1. — С. 3–15. — Бібліогр.: 28 назв. — рос.

Репозитарії

Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine

id	irk-123456789-90000
record_format	dspace
spelling	irk-123456789-900002015-12-21T03:03:24Z Настичь реальное, когда медиа повсюду: онтологический интерес в культурных исследованиях и теории медиа Костенко, Н. Взаимодействия людей и технологий, новейших медиа-систем все больше проблематизируются, изменяя привычные модусы власти и инструментальности и усиливая потребность в новых онтологических измерениях,чувствительных к “тотальному медиа-окружению” человека и его восприятию материального мира.В культурных исследованиях и теории медиа рефлексия опирается на интуиции, возникшие гораздо ранее, скорее как предвосхищение альтернативы. Сегодня они отчетливо проговариваются в общем контексте пост-гуманизма, пересматривающего и корректирующего традиционные антропоцентрические парадигмы, создавая новые условия для социологических практик. Онтологически ориентированные подходы представлены “новым позитивизмом ”Б. Латура,“ пост-герменевтикой ”Х.У. Гумбрехта, “информационным материализмом” Ф. Киттлера. 2010 Article Настичь реальное, когда медиа повсюду: онтологический интерес в культурных исследованиях и теории медиа / Н. Костенко // Социология: теория, методы, маркетинг. — 2010. — № 1. — С. 3–15. — Бібліогр.: 28 назв. — рос. 1563-4426 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/90000 316.774 ru Социология: теория, методы, маркетинг Iнститут соціології НАН України
institution	Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine
collection	DSpace DC
language	Russian
description	Взаимодействия людей и технологий, новейших медиа-систем все больше проблематизируются, изменяя привычные модусы власти и инструментальности и усиливая потребность в новых онтологических измерениях,чувствительных к “тотальному медиа-окружению” человека и его восприятию материального мира.В культурных исследованиях и теории медиа рефлексия опирается на интуиции, возникшие гораздо ранее, скорее как предвосхищение альтернативы. Сегодня они отчетливо проговариваются в общем контексте пост-гуманизма, пересматривающего и корректирующего традиционные антропоцентрические парадигмы, создавая новые условия для социологических практик. Онтологически ориентированные подходы представлены “новым позитивизмом ”Б. Латура,“ пост-герменевтикой ”Х.У. Гумбрехта, “информационным материализмом” Ф. Киттлера.
format	Article
author	Костенко, Н.
spellingShingle	Костенко, Н. Настичь реальное, когда медиа повсюду: онтологический интерес в культурных исследованиях и теории медиа Социология: теория, методы, маркетинг
author_facet	Костенко, Н.
author_sort	Костенко, Н.
title	Настичь реальное, когда медиа повсюду: онтологический интерес в культурных исследованиях и теории медиа
title_short	Настичь реальное, когда медиа повсюду: онтологический интерес в культурных исследованиях и теории медиа
title_full	Настичь реальное, когда медиа повсюду: онтологический интерес в культурных исследованиях и теории медиа
title_fullStr	Настичь реальное, когда медиа повсюду: онтологический интерес в культурных исследованиях и теории медиа
title_full_unstemmed	Настичь реальное, когда медиа повсюду: онтологический интерес в культурных исследованиях и теории медиа
title_sort	настичь реальное, когда медиа повсюду: онтологический интерес в культурных исследованиях и теории медиа
publisher	Iнститут соціології НАН України
publishDate	2010
url	http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/90000
citation_txt	Настичь реальное, когда медиа повсюду: онтологический интерес в культурных исследованиях и теории медиа / Н. Костенко // Социология: теория, методы, маркетинг. — 2010. — № 1. — С. 3–15. — Бібліогр.: 28 назв. — рос.
series	Социология: теория, методы, маркетинг
work_keys_str_mv	AT kostenkon nastičʹrealʹnoekogdamediapovsûduontologičeskijinteresvkulʹturnyhissledovaniâhiteoriimedia
first_indexed	2025-07-06T18:01:13Z
last_indexed	2025-07-06T18:01:13Z
_version_	1836921519303819264
fulltext	Наталия Костенко Настичь реальное, когда медиа повсюду НАТАЛИЯ КОСТЕНКО,УДК 316.774 äîêòîð ñîöèîëîãè÷åñêèõ íàóê, çàâåäóþùàÿ îòäåëîì ñîöèîëîãèè êóëüòóðû è ìàññîâîé êîììóíèêàöèè Èíñòèòóòà ñîöèîëîãèè ÍÀÍ Óêðàèíû Аннотация Взаимодействия людей и технологий, новейших медиа�систем все больше про� блематизируются, изменяя привычные модусы власти и инструментальности и усиливая потребность в новых онтологических измерениях, чувствительных к “тотальному медиа�окружению” человека и его восприятию материального мира. В культурных исследованиях и теории медиа рефлексия опирается на ин� туиции, возникшие гораздо ранее, скорее как предвосхищение альтернативы. Сегодня они отчетливо проговариваются в общем контексте пост�гуманизма, пересматривающего и корректирующего традиционные антропоцентрические парадигмы, создавая новые условия для социологических практик. Онтологически ориентированные подходы представлены “новым позитивиз� мом” Б.Латура, “пост�герменевтикой” Х.У.Гумбрехта, “информационным ма� териализмом” Ф.Киттлера. Ключевые слова: культурные студии, теория медиа, пост�герменевтика, пост�гуманизм, “информационный материализм”. Медиа, похоже, не оставляют нам выбора, неумолимо превращаясь в те� кущие и неотвратимые условия культуры, повседневного мира и нашего интеллектуального опыта. В “тотальную медиа�среду”, “тотальное медиа� окружение”, что когда�то предполагал Маршалл МакЛюэн. Вся их послед� няя чудесная история целиком на нашей памяти. В 1960–1970�х медиа, ка� залось бы, бесповоротно становятся “The Media”, мощными агентами влия� ния и культурной индустрии, вызывая ожесточенные дебаты насчет своей сомнительной доминации над культурными состояниями и публичными сферами. Не успели завершиться эти дебаты, как в 1980�х заговорили о “но� Социология: теория, методы, маркетинг, 2010, 1 3 вых медиа”, о телекоммуникациях, раздвигающих горизонты до глобально� го очертания, обещая кому�то шанс выскользнуть из�под институциональ� ного надзора. А в 1990�х — о “мультимедиа”, которым была уже уготована цифровая судьба. Наконец, с 2000�х рефлексия устремилась к “вездесущ� ным” медиа, к тем, что уже повсюду, ловко внедряются в нашу жизнь, экс� плуатируя индивидуальный выбор, меняя структуры власти, конфигура� ции восприятия, чувствования, взаимодействия с другими людьми и инсти� тутами [Featherstone, 2009]. Социальный и культурный мир посредников, “делегатов и херувимов” (Латур) теперь заселился еще и чипами, все боль� ше оказываясь для нас полностью опосредованным миром, где медиа пере� хватывают едва ли ни любое наше прикосновение к тому, что вне нас, и лю� бой взгляд на то, что вокруг. Они всякий раз возникают между, оправдывая свою древнюю генетику (metaxú — между, tò metaxú — медиум), — между нами и другими, природой, культурой, историей, вещами, неожиданно и не� понятно как приближая к ним, сокращая до минимума дистанцию в обмен всего лишь на отказ от непосредственного контакта. Отнюдь это не молча� ливые и послушные инструменты, которыми только�то и надо грамотно управлять, чтобы они принесли пользу. Окружающая предметная среда анимирована, она оживает, звучно или вспышками света одергивает наши неудачные движения, постоянно сигналит и беспрерывно наблюдает за нами. К тому же и переговаривается внутри на своем языке “Интернета ве� щей”, располагающего собственными базами данных. Именно это имеет в виду Н.Кэтрин Хэйлес, рассматривая перспективу двусмысленных эффек� тов радиочастотных идентификационных устройств (RFID) на наш быт [Hayles, 2009]. К людям информация поступает со всех сторон, достигая своей цели или же пролетая мимо, но в любом случае держит тела под при� целом, принуждая их откликаться, противиться, реагировать кожей, слу� хом, зрением. Тщетно сетовать на враждебность и коварство медиа или вос� хищаться их дружелюбием и бескорыстием, поскольку реноме человека, мастерски укрощающего инертные объекты, мало убеждает в наличии у нас каких�либо гарантий. Скорее, сообразно глобальным тревогам, всегда оты� щется кто�то (человек или институция), кто мастерски организует кон� троль за нами с помощью всей этой техники либо, что не менее удручающе, мимоходом, по невежеству повредит систему именно там, где она и впрямь обеспечивает комфорт. Словом, взаимодействие людей и технологий глубо� ко проблематизировано. В последнее время стало особенно ясно, что “тех� нологии принадлежат человеческому миру в иной модальности, нежели инструментальность, эффективность или материальность” [Latur, 2002: p. 248]. Во всяком случае, отношения “целей и средств”, “фактов и ценностей” здесь не являются исчерпывающими. Что�то весьма существенно техноло� гии меняют в устройстве жизни. Поэтому и все очевиднее потребность в но� вых онтологических измерениях, чувствительных к этому смешанному миру, в понятиях, позволяющих “свидетельствовать о том, что есть в на� шей жизни абсолютно не�понятийного” [Гумбрехт, 2006: с. 140]. Не стоит, разумеется, думать, что режим “вездесущих” медиа сместил или трансформировал до неузнаваемости все прежние. Напротив, все они сосуществуют, действуют одновременно, обмениваясь отправителями, ад� ресатами, коммуникационными путями, размывая границы между челове� ческим сообществом и техническими, физическими системами. 4 Социология: теория, методы, маркетинг, 2010, 1 Наталия Костенко На этом фоне сила “The Media” ослабевает, концентрация их массиро� ванных символических воздействий рассеивается, монопольная регуляция публики ограничивается и даже дает сбои. Возникают вопросы относитель� но их будущего, которое все же видится не столь уж безрадостным, посколь� ку влиятельные институции рынка и политики, вовлеченные в сферу медиа, как и сама традиционная аудитория не допустят иного [Couldry, 2009]. Можно констатировать, что сегодня медиа существенно дифференцирован� ны, дисперсны и мультимодальны. Понятно, что теоретической мысли едва ли угнаться за этими метаморфозами. В культурных исследованиях и тео� рии медиа рефлексия опирается на интуиции, возникшие гораздо ранее — скорее как предвосхищение альтернативы. Сегодня они отчетливо прогова� риваются в общем контексте постгуманизма. Концептуализируя сложность “Что это за мир, который обязывает нас одновременно, на одном дыхании, объяснять природу вещей, технику, науку, вымышленные существа, малые и большие религии, политику, юрисдикции, экономику и бессознательное? Конечно, наш собственный”, — то ли досадует, то ли восхищается Бруно Ла� тур [Латур, 2006: с. 210–211]. Почти сам собою всплывает образ “сложности”, задайся мы целью обозреть этот наш сегодняшний мир, претендуя на его по� нимание. В отношении медиа и культуры, которой они сегодня управляют (которую конституируют, производят, легитимируют), небезосновательно возникают идентификации хаотичности, тотального смешения различных эпох, онтологий и жанров, если не всеобщей сумятицы, — возможно, чтобы оправдать нашу раздраженность повсеместной насыщенностью и разнообра� зием, или утомленность бестолковостью и нервозностью знаков, или, нако� нец, лексическую инертность. Не удивительно, впрочем, и то, что среди всех этих символических загроможденностей и смысловых пустот, продуцируе� мых благодаря медиа, мы продолжаем ясно различать культурные и струк� турные окаменелости, выступающие то тут, то там еще неизношенные креп� ления, отчетливо фиксировать хорошо знакомые порядки. Остается, конеч� но, вопросом, насколько это наше умение различать оттренировано нашим же усердием наблюдать реальность через сертифицированную социологичес� кую оптику и облекать результаты в привычные социологические модели. “Сегодняшний мир”, конечно, уже не тот, чью новизну и динамику столь деликатными описал в свое время Музиль, где изменения казались едва уловимыми, “как если бы размотался клубок ниток. Как если бы колонна пошла не в ногу. Как если бы оркестр начал фальшивить” [Музиль, 1984: с. 82–83]. Сегодня лейтмотивы вообще теряются в гуле разноголосицы. Вот и начало нового века, когда перемены обстоятельств жизни предстали не� померно дерзкими вызовами человеческому сообществу, оттеснилось на� столько, что стало понятно: вызывающая провокативность превращается в рутинное свойство текущей ситуации. Особенно, если речь идет о вызовах интеллектуальных. Вероятно, в самом деле необходима, как сейчас говорят, новая “структура чувствования”, которая способствовала бы восприятию этой сложности мира, обостряя “ощущение непредусмотренной открытос� ти людям, корпорациям и обществам, непредсказуемости последствий во времени и пространстве, милосердия к объектам и природе, многообразных Социология: теория, методы, маркетинг, 2010, 1 5 Настичь реальное, когда медиа повсюду и нелинейных изменений в отношениях, бытовых и личностных, и абсо� лютного возрастания гиперсложности продуктов, технологий и общения” [Urry, 2006: p. 111]. Резонно, должно быть, не ограничиваясь лишь повседневными ассоциа� циями со сложностью, использовать это понятие в качестве объяснительно� го концепта современного состояния культуры, общества, окружающей сре� ды, как это делается с недавних пор в физических и социальных науках, гу� манитарных и популярных текстах. Под “сложностью” в первую очередь по� нимается очевидная диспропорциональность между причинами и результа� тами в самых различных областях, системных компонентах и целых систе� мах [Urry, 2006]. Концепт в представлении Джона Урри включен в проект Новой энциклопедии Майка Физерстоуна и Коуза Венна (New Encyclo� paedia Project), посвященный современному глобальному знанию [Feather� stone, Venn, 2006]. Между тем передовые словари — еще не залог радикаль� ного пересмотра интеллектуальных практик. “Хаос”, к примеру, может ин� терпретироваться не только приемлемыми для нефизических наук аналоги� ями из новейших системных теорий [Уиллок, 2005], но и давно известной альтернативой “контролю и порядку”, признанием автономии медиа�куль� туры, необходимости ее избавления от традиционной критики и предубеж� денности как идеологического тропа [McNair, 2006]. Внедрение новых концептуальных инструментов в исследования культу� ры — в связи с ожиданиями какого�то иного, резонирующего с глубокими трансформациями теоретизирования, восстановления ориентации в запу� танном пространстве культурной теории, ревизии ее израсходовавшего свою внятность языка, — уточняет темы и интонации предметных обсуждений. В общем и целом, ближайшее будущее культурной теории видится во внима� нии к процессуальному, мобильному, случайному, прагматическому харак� теру социальных и культурных феноменов. Отсюда — и к таким концептам, как “сложность, сборка, поток и турбулентность, аутопойезис, ко�пойезис и ко�эмерджентность”, которые в состоянии многое об этих феноменах сказать [Venn, 2007: p. 49]. Именно такими рассуждениями предваряются дебаты от� носительно смещений и сдвигов в культурной теории, не так давно разверну� тые в журнале “Theory, Culture & Society”, одном из ведущих в сфере социаль� ной и гуманитарной науки; дебаты, не рассеивающие, между тем, уверен� ность, что программным для культурных студий остается их родовой дискурс о “гегемонии”, эксплицирующий взаимодействие культуры, власти и теории. Конечно, это уже и не прежняя “гегемония”, которая согласно всей крити� ческой традиции предполагает символическую доминацию, легитимирован� ную власть, жизнеспособные институты. Скорее, констатирует Скотт Лэш, речь идет о пост�гегемонии в качестве основания становящегося нового, онтологического режима власти и “политики интенсивности”, более релеван� тной в нынешних условиях, чем прежняя “экстенсивная политика” [Lash, 2007: p. 55–78]. Собственно, он предлагает несколько решительных поправок к устоявшейся концептуализации гегемонии, что отвечало бы современным модусам и импликациям власти. Это, во�первых, переход от “эпистемологи� ческого режима” власти к ее “онтологическому режиму”. Первый осуще� ствляется как воспроизводство символического порядка через нормативный дискурс, предикативные свойства языка, определяющего объект набором его атрибутов. В онтологическом режиме власть проявляет себя на уровне су� 6 Социология: теория, методы, маркетинг, 2010, 1 Наталия Костенко ществования и фактичности в Хайдеггеровском смысле. Во�вторых, сдвиг от власти как доминации “над” в сторону понимания власти “изнутри”, власти как потенции и генерирующей силы, находящейся в реальном, в обыденном языке, телах, вещах, в перманентном производстве различий, скорее чем в репродукции символической доминанты. “Мы более не упорядочиваемся: вместо этого мы само�конституируемся в различиях” [Lash, 2007: p. 61]. В�третьих, отход от нормативности к фактичности, то есть общее движение от норм к фактам в политике. И наконец, смещение экстенсивного режима репрезентации социальных отношений, встроенных в символическое, интен� сивным режимом коммуникаций, перформативно, автоматически легитими� рующих все, что попадает в их орбиту [Lash, 2007: p. 56–68]. Не трудно заметить, что Лэш моделирует механизмы осуществления власти в современном мире, обобщая значительную часть концептуальных находок и интенций социальной науки последних десятилетий. В результате, сложность, конечно, аналитически расчленяется для интеллектуальных ис� пытаний, но все же конструкция приобретает несколько избыточную строй� ность. Рискованное предприятие дистанцировать и противопоставить эпис� темологию и онтологию доминации, — задача, пожалуй, кантианского мас� штаба, и всегда остаются сомнения насчет убедительности аргументов и язы� ка социологии, когда речь идет об описаниях жизни, будь то новый витализм или что�то еще. Действительно, как адекватным образом представить наш ставший до невообразимости мультиплицитный мир, в котором случающее� ся, события любых контекстов — природных, технологических, политичес� ких, социальных — меняют вдруг общие культурные алгоритмы восприятия и действия, казавшиеся еще вчера уместными и устойчивыми. Причем куль� турные агенты уже не расценивают эти состояния как нечто из ряда вон выхо� дящее и неестественное. Культура настолько набирается автономии, что про� дуцируемые ею доминации и практики будто бы совершенно избавлены от социоструктурной причинности. Однако эта самая причинность, хитроспле� тения структурных и властных императивов внезапно дают о себе знать с не меньшей чем прежде силой, формируя, например, политический режим или стили культурного потребления. Различение Лэшем эпистемологической и онтологической власти для идентификации режима постгегемонии, тем не менее, достаточно впечатляет, поскольку отзывается на те новые тенденции в гуманитарных подходах, наступательность которых все явственнее. Настичь реальное, обнаружить его следы в многослойных пространствах жизни лю� дей, в преумножении конструктов, объединяющих возможное, симультан� ное, харизматическое и действительное, которые их, людей, окружают и фрагментами чего они, люди, становятся. Добраться до реального, уводящего за пределы суждений и дисциплинарных дискурсов, до реального, что не вы� сказываемо, но присутствует в выборах и действиях повседневности, обвола� киваемой медиатизацией, которая, как известно, отменно справляется со вся� ческими постановками того, что воспринимается реальным. Для культурных исследований важны эти смещения в концептуализа� ции новых модусов власти, которую не так�то легко “разоблачать”, прибегая к символическим или идеологическим операторам, поскольку она исходит “изнутри” феноменов и их взаимодействий. Немаловажно и внимание к факту, скорее к “трансцендентному эмпиризму” (Делёз), если считать, что логика и знание имманентны чувствованию. Конечно, здесь требовались бы Социология: теория, методы, маркетинг, 2010, 1 7 Настичь реальное, когда медиа повсюду неспешные отсылки к драматичной дилемме физики и метафизики в гума� нитарном познании. Однако существенно упростим задачу до общего обо� зрения, напомнив лишь о том, что пусть даже тщательным сканированием артефактов или их классификацией согласно отлаженным ранее и ригид� ным моделям социологу культуры уже не обойтись. Невысказываемое реальное в культурных проектах Возрастающий интерес к онтологии, усиление онтологической артику� лированности социальных дисциплин свидетельствует по меньшей мере об обостряющемся дефиците знания относительно того, как устроена совре� менность, интенсивно насыщаемая вещами�“миксами”, объектами “сме� шанного” образца, которым найдена натуралистическая идентичность “гиб� ридов” и в которых материальные и нематериальные агенты, humans и nonhumans взаимно определяют друг друга и обмениваются свойствами [Столярова, 2003]. Это нетрудно почувствовать, даже не отдавая себе отче� та, обычному человеку, средой обитания которого становятся инфо�, эко�, био�, техносистемы. Речь уже не идет о том, чтобы природу и технику прочи� тывать только�то как культурные и социальные метафоры. Неуместность безоговорочных социокультурных детерминаций в объяснении современ� ности, представлении ее исключительно универсумом символических по� рядков обсуждается по�разному в различных секторах культурных исследо� ваний. Интенции, между тем, похожи — во имя реального, которое этим по� рядкам сопротивляется, не поддается их маркировкам и исчезает из зоны видения респектабельной социологии. Среди радикальных версий альтер� нативы имеются и те, что ориентированы на естественнонаучные практики, и рафинировано гуманитарные, с разными родословными, разными куми� рами и авторитетами, но с близкими “материалистическими” интуициями и антипатией к социальной герменевтике. Для Бруно Латура, непоколебимого активиста “исследований науки и технологии” (STS), главная задача, как он ее определяет, — выйти за преде� лы общественного, чтобы увидеть природные и материальные объекты, уви� деть вещи “нередуцированными” и “освобожденными”. И не только потому, что не случись этого, “вещи дадут сдачи” вполне буквально, но скорее с тем, чтобы в очередной раз прояснить вечный вопрос — как приобрести ощуще� ние “нашего общего мира”, мира, которым мы сообща обладаем, теперь уже “ненововременного” (“Нового времени не было” называется в русском пере� воде сборник эссе Латура). Здесь непригодна социальная интерпретация, которая “в конечном счете подразумевает способность заместить некото� рый объект, относящийся к природе, другим, принадлежащим обществу, и показать, что именно он является истинной сущностью первого” [Латур, 2003: с. 21], то есть фактически проигнорировать в вещи ее вещность. Такие подмены не дают никакой возможности восстановить всю сложную онтоло� гическую картинку действия “актор–сеть” (концепция реляционной онто� логии Латура), внимательно проследить все цепи связей и отношений во� влеченных в сетевую структуру человеческих и не�человеческих агентов, из которых каждый вносит вклад в успешную осуществленность подвижного целого. Разобраться в феномене “озоновой дыры”, как впрочем, моды, ген� дерных проблем, искусства и много другого, сделать его оче�видным, можно 8 Социология: теория, методы, маркетинг, 2010, 1 Наталия Костенко только реконструировав весь неординарно организованный ансамбль фи� зических явлений, технических и финансовых условий соответствующих исследований и производств, политических презентаций и медиа�дискур� сов. Но также и всех субъектов, действующих в особых контекстах, ученых, вызывающих доверие в профессиональных кругах и у широкой публики, де� путатов, регулирующих законодательство, публичных персон, медиа�bo� dies, бизнесменов и т. п. Однако любые метаморфозы в этих цепях и с этим феноменом станут объяснимыми, только если мы “перераспределим суб� станцию между всеми сущностями, составляющими эту историю” [Латур, 2006: с. 152], и, опираясь на симметрию, не противопоставляя трансцендент� ное и имманентное, признаем вещи одновременно и реальными, и социаль� ными, то есть коллективными и дискурсивными. Главная улика реального, как и в критической парадигме, — сопротивление символическому (Славой Жижек), в данном случае, реальное — то, что сопротивляется в эксперимен� те. Поэтому следует создать такие условия исследования, чтобы сопротив� ление вещи, способное изменить сложившееся о ней мнение, стало наблю� даемым. Идеи “дать высказаться вещам” (Дон Айди), увидеть, как и “когда виды встречаются” (Донна Харавей), обещают весьма привлекательные программы новых антропологий и культурных исследований, заставляют осторожнее относиться к безудержному конструктивизму наших проектов. Хотя, пожалуй, критический взгляд на призыв к вещам не менее острый и упреждающий [Столярова, 2003], а “дискурсивное табу” на использование категорий, подобных “субстанции” и “реальности”, надежно защищает кон� структивистскую позицию [Гумбрехт, 2006: с. 69]. Методологических сомнений и новаций уже не скрыть и внутри самой интерпретативной науки, которой также не безразлично реальное. На фоне всех тех эпистемологических трудностей, которые имеются с категорией “субъективного” в репрезентации симультанных пространств и образова� ний современной культуры, заметно переосмысливаются концепции “по� нимания” и интерпретации, формируя иные подходы. Понимание как ин� струмент герменевтики всегда предполагало обнаружение неких ценных значений и смыслов, стоящих за текстом и вещью, понятой как текст, или скрытых в их глубинах. При этом само собой подразумевалось и то, что у за� нятого такой специальной работой исследователя это получается несрав� ненно точнее и лучше, чем у действующих в жизненном мире индивидов. Почти весь XX век эта интенция вдохновляла лингвистические и семиоти� ческие исследования, в том числе и в области социологии. Деконструкти� визм же с энтузиазмом показал обратное, — что любая попытка установить точное значение текста обречена и что ожидаемый прорыв во внешний мир через язык весьма проблематичен, если не придерживаться уж совсем ради� кальных выводов о невозможности референции к действительности по� средством языка. Как это, например, демонстрирует Деррида в своем опыте чтения американской Декларации независимости. Однако помимо претен� зий на означивание текст обладает материальной предметностью, воздей� ствующей на наше тело физически, сообщая ему ритмы, звуковые и зри� тельные колебания и осуществляя “легчайшее прикосновение материаль� ного мира” [Гумбрехт, 2008]. То есть предлагает нам реальные контакты с действительностью, “чувственное и интеллектуальное удовольствие, какое испытывают при удачном спуске (на велосипеде, на лыжах, ощущение оди� Социология: теория, методы, маркетинг, 2010, 1 9 Настичь реальное, когда медиа повсюду наковое…)” [Уэльбек, Леви, 2009: с. 325]. Это также распространяется и на иные материальные агрегаты — вещи, технику, окружающую нас визуаль� ную среду, все то, что пробуется на ощупь. Признавать такие контакты су� щественными означает апеллировать к иному восприятию человеческого существования и, возможно, к поиску новых путей быть гуманным. В этом случае интерес вызывает не глубина, доходящая до сути, не “под� линные замыслы и чаяния”, которые, возможно, и вложены в текст, но кото� рые не постичь. Интригующей становится “поверхность” текста и ее чувст� венные свойства, производящие, например, прецедент пребывания в исто� рическом месте и времени, как показывает Ханс Ульрих Гумбрехт в книге про 1926 год в Европе [Гумбрехт, 2005: с. 477–479]. Эффекты присутствия, связанные с непосредственным, нетематизированным переживанием, какое “не может передать значения”, знакомые по воздействию произведений ис� кусства, могут продуцироваться любыми культурными объектами [Гум� брехт, 2006]. Но современная культура отличается тем, что эффекты значе� ния хотя бы создают “еще немножко смысла” и “усовершенствуют какие�ни� будь тонкие конструкции значения”, что в общем�то расценивается Гум� брехтом как уничижительные притязания, в то время как эффекты прису� тствия достигаются, если это случается вообще, скорее всего, имитирую� щим способом, специальными технологиями, будь то музей или кинемато� граф. Мы пренебрегаем материальной, телесной связью с природными и об� щественными явлениями, постоянно приписывая им особые значения и смыслы, и в результате утрачиваем эту привязанность. Но, чтобы быть “за� одно с вещественным миром”, необходимо отказаться от субъект�объектной парадигмы и избегать толкования с его претензиями на единственно цен� тральную практику гуманитарных наук. Такой стиль мышления идет вразрез с герменевтической традицией, с по� пулярным в социологии дискурсивным подходом, обязывающим распозна� вать структуры и коды власти в дискурсивных порядках. Скорее это не�гер� меневтика, готовая освободить значения и смыслы от знаков величия в куль� турных исследованиях, но привнести в них убедительность онтологических режимов и материальной реальности. Во всяком случае, важно здесь то, что “значение не должно отменять или уничтожать эффекты присутствия и что — неотмененное — физическое присутствие вещей (текста, голоса, холста с красками, игры спортивной команды) в конечном счете также не должно по� давлять аспект значения” [Гумбрехт, 2006: с. 111]. Состояние конфликта двух типов эффектов не исключает и совместимость прерогативы материальности и приоритета смыслов в людской коммуникации. Не только за счет призна� ния близости материальности и фактичности к предмету новых антрополо� гических исследований и невозможности обойтись без интерпретационной работы в представлении обменов между людьми и вещами, но также в резуль� тате более ясного понимания многомерности текстов и объектов культуры, неоднозначного соотношения в них трансцендентного и эмпирического, что открывает новые перспективы для культурных исследований. Послание Маршалла МакЛуэна Пожалуй, наиболее отчетливо и резко о превосходстве материальных структур над их значениями, разделяемыми субъектами, говорится в дискур� 10 Социология: теория, методы, маркетинг, 2010, 1 Наталия Костенко се о медиа. Что неудивительно, коль скоро медиа стали “The Media” [Mulder, 2006], то есть глобальным институтом влияния, именно благодаря техноло� гическим взлетам, и истории о власти техники над людьми в современном мире, от самых фантастических до строго аргументированных, у всех на слу� ху. К информационным теориям и производным от них представлениям об обществе, веке, эпохе или эре интерес не угасает в самых разных научных и культурных отсылках. Теоретические издания по социальным наукам посвя� щают медиа�дискуссиям обширные подборки статей, потому что осмысление феномена “вездесущных” медиа “становится интегральной частью теорети� зирования о культуре и обществе”, что не было характерно для предыдущего поколения социальных исследователей [Featherstone, 2009: p. 3]. “Дегуманизирующие” гипотезы в этой области не кажутся ошеломляю� щими, точнее сказать, вся сила таких реакций досталась почти пятьдесят лет назад Маршаллу МакЛуэну, развернувшему анализ медиа в сторону технологии передачи сообщения, поступившись интерпретацией его значе� ния, не говоря уже о восприятии тех, кому это сообщение послано. Изучение МакЛуэном фундаментального воздействия канала, технического устрой� ства на содержание того, что транслируется, а никак не наоборот, позволило ему усмотреть в этой трансформирующей власти то реальное послание тех� нологии медиа, которое определяет в коммуникации любое другое. “Сооб� щением” медиума или технологии является изменение размера, или темпа, или образца, которые они привносят в человеческие отношения” [McLuhan, 1995: p. 8]. Отождествление медиума и сообщения в магической формуле МакЛуэна, так что содержание просто становится технической формой, до сих пор отзывается рассерженной критикой. Ее предмет — сведение чело� веческой коммуникации к посланию исключительно медиальных носите� лей, отсутствие “медиа�онтологического подозрения”, то есть признание не� кой абсолютно незамутненной откровенности самих медиа, или наивное усвоение эпатажного наследия кубизма с его манифестацией естественных трансляторов — холста, красок, цвета или формы [Гройс, 2003]. Между тем концепция МакЛуэна, хрестоматийно зачисляемая в “технологический де� терминизм”, никогда не считалась столь уж однозначной. Скорее она инспи� рирована идеей неразделимости культуры и технологии, идеей, которая не приемлет поляризации дебатов о медиа и коммуникации [Hansen, 2006] и сохраняет герменевтическую интенцию “понять медиа” как “продление че� ловека”, что звучит в названии его известнейшей работы. Собственно неже� лание отказаться от “антропоцентрических иллюзий” и ставится профессо� ру английской литературы в упрек теоретиками радикального постгуманиз� ма в анализе медиа. Хотя в каком�то отношении, как оказалось, он дальше продвинулся по этому не так давно обозначенному пути, чем, например, Шеннон и Вивер в теориях, предусматривающих кроме медиума, который только�то и интересовал МакЛуэна, источник информации и реципиента в процессе коммуникации [Gane, 2005]. Сегодня Фридрих Киттлер говорит еще жестче и увереннее: “Медиа де� терминируют нашу ситуацию”, которая в силу этого заслуживает нового определения и критического анализа [Kittler, 1999: p. xxxix]. Имеется в виду, конечно же, современная ситуация, время цифровых технологий, по� зволяющих перевести любую информацию в бинарный код и в конечном счете поглотить все медиа одним супермедиумом, получающим монополию Социология: теория, методы, маркетинг, 2010, 1 11 Настичь реальное, когда медиа повсюду на производство культурных сдвигов. То, как именно он работает, едва ли проникает в область культурной рефлексии или осознается пользователем, имеющим в лучшем случае дело с программами, software, как эффектами скрытых операционных систем, в то время как hardware, сам медиум, нахо� дится в режиме секретности и защиты. Если учесть и то, что программные, технологически опосредованные коды способны ощутимо структурировать обыденный язык и человеческое восприятие, и если принять во внимание иные схемы технологического управления пользователем, то станет вполне понятна артикуляция Киттлером связи власти и технологии, возможностей последней контролировать социальные состояния вне человеческих уси� лий [Gane, 2005: p. 34–39]. Основания аргументов — в онтологической при� частности медиа, которая диагностируется теперь вполне определенно, а также в фундаментальной роли математики в истории медиа как концепта бытия [Kittler, 2009]. Вплоть до Хайдеггера всей западной философии ни� как не удавалось отдать должное техническим и физическим медиа, полага� ет Киттлер. Даже ее собственный медиум — письмо, а позже книга не попа� дали в фокус теоретизирования в качестве фактора, инициирующего мысль, интеллектуальные движения, структуру дискурсов. Медиа исключались из рассмотрения контекстов онтологии, которая имела дело с веществом и формой вещей, а не с отношением между вещами во времени и простра� нстве. Сегодня эти отношения фиксируются в тройном измерении: “коман� ды, адреса, данные”, воплощая онтологию, по крайней мере, физики силико� новых транзисторов [Kittler, 2009: p. 30]. В критической проекции идей МакЛуэна и информационных теорий первой волны на мир компьютеров, — интеллектуальных машин с их огром� ными запасами памяти и разветвленными сетями — информация рассмат� ривается с точки зрения ее материальных свойств, как неотделимая от фи� зических компонентов, которые делают ее возможной, а сами медиа — как процессоры информации. Логика “медиа�материализма” Киттлера обязыва� ет обозначить “семиотически освобожденное пространство” для описания и анализа технологических форм, который предшествовал бы любому анали� зу значений и давал ему основания. Такой подход принципиально отличен от парадигм традиционного социологического изучения медиа�технологий от Вебера до Кастельса, где за субъектом сохраняется центральный статус, реконструирует человека в контексте негуманной машинной среды и остав� ляет в стороне социальные и культурные обусловленности технологий. Это не означает, тем не менее, что Киттлер индифферентен к культурным влия� ниям и импликациям, он настаивает только на одном: любое понимание и любые иллюзии продуцируются доминирующими информационными тех� нологиями. Проясняя структуры власти в коммуникационных системах и их исторические изменения, Киттлер вводит в свою методологию дискур� сивный анализ и практику генеалогии Фуко, стараясь нас убедить, что тех� нологическая логика только случайно и время от времени оказывается син� хронной человеческому восприятию. И тогда она его существенно транс� формирует. Как, например, случилось в начале прошлого века, когда новые информационные технологии (телефон, кино, фонограф), активизирую� щие особые пласты бессознательного, обеспечили успех психоаналитичес� ким практикам [Kittler, 1999: p. 88–90]. Усматривая сущностную связь меж� ду информационными схемами и структурами сознания, Киттлер привле� 12 Социология: теория, методы, маркетинг, 2010, 1 Наталия Костенко кает психоанализ Лакана, показывая в работе “Граммофон, фильм, пишу� щая машинка”, как медиа�технологии соотносятся с Лакановыми регистра� ми реального, воображаемого и символического, и аргументируя начавший� ся с пишущей машинки символический порядок мира компьютеров, где сообщение — всего лишь последовательность знаков или сигналов. На культурные исследования, отводящие компьютерным технологиям роль инструментов, “информационный материализм” Киттлера произво� дит травмирующий эффект, поскольку в нынешних условиях им обещают перспективу “стать частью теории медиа” [Kittler, 2007: p. 41]. Действитель� но, это может вызвать протест или поставить в тупик тех, кто занимается из� учением культуры и коммуникации, — как и в целом все те взгляды на куль� турные состояния и культурное развитие, которые относят сегодня к пост� герменевтике и постгуманизму. Укажет ли артикулированное ими и умно� жаемое реальное на ту самую единственную реальность, обнаружением ко� торой мы все еще озабочены? Для социологов, приучившим себя чтить дис� циплинарное кредо, принудительные рациональные доводы иного видения чаще всего малоубедительны, и лишь смутное ощущение его “правды” при� миряет с необходимостью что�то пересматривать и учитывать. Особенно трудно сделать это, выстраивая эмпирический проект. Киттлер, к примеру, ожидает от исследователей медиа серьезной осведомленности в информа� ционных теориях и современной математике, вменяя им обязанность по меньшей мере “знать все о знаках и функциях”, что едва ли соответствует не только имеющимся у нас навыкам, но и готовности их получить, которую не выработать в короткий срок, или, предположим, готовности признать авто� номию “nonhuman сообществ”, заручившись не столько солидарностью и состраданием, сколько некоей “онтологической правильностью”. По�види� мому, рассуждения о потребности интеллектуалов в “новой структуре чу� вствования” не являются исключительно риторической фигурой публично� го языка социальной науки и никак не свободны от подлинных намерений, которые нелегко осуществить. Несомненно, новые стили культурной рефлексии побуждают реагиро� вать на вопросы, поставленные по�иному. В том числе и в отечественной си� туации с медиа�исследованиями, — после того, как о медиа, казалось бы, все уже сказано, и только неразгаданность символических порядков не дает нам покоя, а желание их интерпретировать ведет вперед, позволяя делать разве что любопытные социологические зарисовки. Одна из непростых задач — сузить методологические разрывы, смягчив редукционизм оппонентов и отыскав основания совместимости их языков, попытаться рассматривать эти теоретические колебания “как новый вид трансцендентных условий опыта” [Hansen, 2006: p. 297]. Двигаясь в эту сто� рону, шведский исследователь Йохан Форнес структурирует рефлексивное пространство культурных исследований и медиа�студий и, не настаивая на завершенности конструкции, определяет в нем пять пар оппозиций. Эти оп� позиции, по его мнению внутренне парадоксальные и противоречивые, мо� гут воплощать параллельные потоки интеллектуальных практик, но вполне способны не то чтобы к конвергенции, но к тому, чтобы достичь пункта пе� ресечения, пересмотреть свои границы, навести мосты [Fornäs, 2008]. Пять пар пересекающихся потоков в медиа�исследованиях репрезентируют раз� ные измерения коммуникации: тексты (культурный и контекстуальный по� Социология: теория, методы, маркетинг, 2010, 1 13 Настичь реальное, когда медиа повсюду токи), технологии (цифровой и интермедиальный), ситуации (историчес� кий и пространственный), способы (визуальный и оральный), воплощения (материальный и дискурсивный потоки). Конструкция, что заметно уже по простому перечислению основных ее векторов, определенно обладает опе� рациональным ресурсом, и стоило бы ее рассмотреть детально в специаль� ном обсуждении. Генерализованные же полюса в попытках удержать и осмыслить разнообразие и сложность медиа�культуры могут быть сформу� лированы как тотальные или универсальные эффекты медиа и их либерали� зирующее воздействие, когда речь идет о высвобождении всяческих раз� личий — от социокультурных, политических до биопсихических и матери� альных. Литература Гройс Б. Медиум становится посланием [Электронный ресурс] / Б. Гройс // Непри� косновенный запас. — 2003. — № 6 (32). — Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nz/2003/6/gr13�pr.html. Гумбрехт Х.У. В 1926 году: На острие времени / Гумбрехт Х.У. — М. : Новое литера� турное обозрение, 2005. Гумбрехт Х.У. Производство присутствия: Чего не может передать значение / Гум� брехт Х.У. — М. : Новое литературное обозрение, 2006. — 184 с. Гумбрехт Х.У. Чтение для “настроения”? Об онтологии литературы сегодня [Элек� тронный ресурс] / Гумбрехт Х.У. // Новое литературное обозрение. — 2008. — № 94. — Режим доступа : http://magazines.russ.ru/nlo/2008/94/gu2.html. Латур Б. Когда вещи дают сдачи: возможный вклад “Исследований науки” в общест� венные науки” / Б. Латур // Вестник МГУ. — 2003. — № 3. — С. 20–38. — (Серия: Филосо� фия). Латур Б. Нового времени не было. Эссе по симметричной антропологии / Латур Б. — СПб. : Изд�во Европ. ун�та в СПб., 2006. Музиль Р. Человек без свойств : роман. Кн.1. / Музиль Р. — М. : Худож. лит., 1984. — 751 с. Столярова О.Е. Социальный конструктивизм: онтологический поворот (Послесло� вие к статье Б. Латура) / О.Е. Столярова // Вестник МГУ. — 2003. — № 3. — С. 39–51. — (Серия: Философия). Уиллок Д. Реальность как предмет переговоров: хаотические аттракторы нашего по� нимания / Уиллок Д. // Массовая культура: современные западные исследования. — М. : Прагматика культуры, 2005. — С. 20–41. Уэльбек М. Враги общества / М. Уэльбек, Б.�А. Леви. — М. : Иностранка, 2009. Couldry N. Does ‘the Media’ Have a Future? / N. Couldry // European Journal of Communication. — 2009. — 24. — P. 437–449. Featherstone M. Ubiquitous Media: An Introduction / M. Featherstone // Theory, Culture& Society. — 2009. — 26. — P. 1–22. Featherstone M. Problematizing Global Knowledge and the New Encyclopaedia Project : An Introduction / M. Featherstone, C. Venn // Theory, Culture& Society. — 2006. — 23. — P. 1–20. Fornäs J. Bridging gaps: ten crosscurrents in media studies / J. Fornäs // Media, Culture & Society. — 2008. — 30. — P. 895–905. Gane N. Radical Post�humanism. Friedrich Kittler and the Primacy of Technology / N. Gane // Theory, Culture& Society. — 2005. — 22. — P. 25–41. Hansen M. Media Theory / M. Hansen // Theory, Culture& Society. — 2006. — 23. — P. 297–306. 14 Социология: теория, методы, маркетинг, 2010, 1 Наталия Костенко Hayles N.K. RFID: Human Agency and Meaning in Information�Intensive Environments / N.K. Hayles // Theory, Culture& Society. — 2009. — 26. — P. 32–40. Kittler F. Gramophone, Film, Typewriter / Kittler F. — Stanford, CA: Stanford University Press, 1999. Kittler F. Thinking Colours and/or Machines / F. Kittler // Theory, Culture& Society. — 2006. — 23. — P. 39–50. Kittler F. Towards an Ontology of Media / F. Kittler // Theory, Culture & Society. — 2009. — 26. — P. 23–31. Lash S. Power after Hegemony. Cultural Studies in Mutation? / S. Lash // Theory, Culture& Society. — 2007. — 24. — P. 55–78. Latur B. Morality and Technology: The End of the Means / B. Latur // Theory, Culture& Society. — 2002. — 19. — P. 247–260. McLuhan M. Understanding Medіa. The Extensions of Man / McLuhan M. — Cambrіdge, Massachusetts : The MІ Press, 1995. McNair B. Cultural Chaos — Journalism, News and Power in a Globalised World / McNair B. — London : Routledge, 2006. Mulder A. Media / A. Mulder // Theory, Culture & Society. — 2006. — 23. — P. 289–296. Urry J. Global Complexity / Urry J. — Cambridge : Polity Press, 2007. — P. 172. Urry J. Complexity / J. Urry // Theory, Culture & Society. — 2006. — 23. — P. 111–115. Venn C. Cultural Theory and its Futures: Introduction / C. Venn // Theory, Culture & Society. — 2007. — 24. — P. 49–54. Социология: теория, методы, маркетинг, 2010, 1 15 Настичь реальное, когда медиа повсюду

Настичь реальное, когда медиа повсюду: онтологический интерес в культурных исследованиях и теории медиа

Репозитарії

Схожі ресурси