Вторая драматическая трилогия А.Блока (проблема циклизации у русских символистов)
Для русских символистов, с их мечтой о всеобщем синтезе, литература была не отдельной сферой деятельности, но одним из проявлений жизнетворчества. Отсюда и характерная связность их наследия, где, кажется, ни одна тема не возникает из ничего и не исчезает бесследно, переходит из лирики - в драму, худ...
Gespeichert in:
| Datum: | 1999 |
|---|---|
| 1. Verfasser: | |
| Format: | Artikel |
| Sprache: | Russian |
| Veröffentlicht: |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України
1999
|
| Schriftenreihe: | Культура народов Причерноморья |
| Schlagworte: | |
| Online Zugang: | http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/94307 |
| Tags: |
Tag hinzufügen
Keine Tags, Fügen Sie den ersten Tag hinzu!
|
| Назва журналу: | Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| Zitieren: | Вторая драматическая трилогия А.Блока (проблема циклизации у русских символистов) / Л.М. Борисова // Культура народов Причерноморья. — 1999. — № 9. — С. 125-129. — Бібліогр.: 23 назв. — рос. |
Institution
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine| id |
irk-123456789-94307 |
|---|---|
| record_format |
dspace |
| spelling |
irk-123456789-943072016-02-11T03:03:23Z Вторая драматическая трилогия А.Блока (проблема циклизации у русских символистов) Борисова, Л.М. Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Для русских символистов, с их мечтой о всеобщем синтезе, литература была не отдельной сферой деятельности, но одним из проявлений жизнетворчества. Отсюда и характерная связность их наследия, где, кажется, ни одна тема не возникает из ничего и не исчезает бесследно, переходит из лирики - в драму, художественную и критическую прозу. Теурги неутомимо составляли и перекомпоновывали свои сборники и не затруднялись с анализом собственного творческого пути, лучше любого исследователя выделяя здесь разные этапы. Даже наименее теоретичный из них - Блок не был в этом отношении исключением. Тень полемики с Гиппиус о нужности-ненужности книг стихов проскальзывает у него в статье "Три вопроса". В предисловии к своему поэтическому сборнику Гиппиус писала о бесполезности - не стихов, но именно их собраний - "в данное время". "Я считаю мои стихи <...> очень обособленными <...>". Для Блока собрание стихов - своего рода ответ на вопрос "зачем?" Именно этот вопрос, по его мнению, "открывает современному художнику радостный и свободный должный путь - среди бездны противоречий - на вершины искусства". 1999 Article Вторая драматическая трилогия А.Блока (проблема циклизации у русских символистов) / Л.М. Борисова // Культура народов Причерноморья. — 1999. — № 9. — С. 125-129. — Бібліогр.: 23 назв. — рос. 1562-0808 http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/94307 ru Культура народов Причерноморья Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
| institution |
Digital Library of Periodicals of National Academy of Sciences of Ukraine |
| collection |
DSpace DC |
| language |
Russian |
| topic |
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ |
| spellingShingle |
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ Борисова, Л.М. Вторая драматическая трилогия А.Блока (проблема циклизации у русских символистов) Культура народов Причерноморья |
| description |
Для русских символистов, с их мечтой о всеобщем синтезе, литература была не отдельной сферой деятельности, но одним из проявлений жизнетворчества. Отсюда и характерная связность их наследия, где, кажется, ни одна тема не возникает из ничего и не исчезает бесследно, переходит из лирики - в драму, художественную и критическую прозу. Теурги неутомимо составляли и перекомпоновывали свои сборники и не затруднялись с анализом собственного творческого пути, лучше любого исследователя выделяя здесь разные этапы. Даже наименее теоретичный из них - Блок не был в этом отношении исключением. Тень полемики с Гиппиус о нужности-ненужности книг стихов проскальзывает у него в статье "Три вопроса". В предисловии к своему поэтическому сборнику Гиппиус писала о бесполезности - не стихов, но именно их собраний - "в данное время". "Я считаю мои стихи <...> очень обособленными <...>". Для Блока собрание стихов - своего рода ответ на вопрос "зачем?" Именно этот вопрос, по его мнению, "открывает современному художнику радостный и свободный должный путь - среди бездны противоречий - на вершины искусства". |
| format |
Article |
| author |
Борисова, Л.М. |
| author_facet |
Борисова, Л.М. |
| author_sort |
Борисова, Л.М. |
| title |
Вторая драматическая трилогия А.Блока (проблема циклизации у русских символистов) |
| title_short |
Вторая драматическая трилогия А.Блока (проблема циклизации у русских символистов) |
| title_full |
Вторая драматическая трилогия А.Блока (проблема циклизации у русских символистов) |
| title_fullStr |
Вторая драматическая трилогия А.Блока (проблема циклизации у русских символистов) |
| title_full_unstemmed |
Вторая драматическая трилогия А.Блока (проблема циклизации у русских символистов) |
| title_sort |
вторая драматическая трилогия а.блока (проблема циклизации у русских символистов) |
| publisher |
Кримський науковий центр НАН України і МОН України |
| publishDate |
1999 |
| topic_facet |
Вопросы духовной культуры – ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ |
| url |
http://dspace.nbuv.gov.ua/handle/123456789/94307 |
| citation_txt |
Вторая драматическая трилогия А.Блока (проблема циклизации у русских символистов) / Л.М. Борисова // Культура народов Причерноморья. — 1999. — № 9. — С. 125-129. — Бібліогр.: 23 назв. — рос. |
| series |
Культура народов Причерноморья |
| work_keys_str_mv |
AT borisovalm vtoraâdramatičeskaâtrilogiâablokaproblemaciklizaciiurusskihsimvolistov |
| first_indexed |
2025-07-07T00:39:43Z |
| last_indexed |
2025-07-07T00:39:43Z |
| _version_ |
1836946591638880256 |
| fulltext |
Борисова Л.М.
ВТОРАЯ ДРАМАТИЧЕСКАЯ ТРИЛОГИЯ А.БЛОКА (ПРОБЛЕМА ЦИКЛИЗАЦИИ У РУССКИХ
СИМВОЛИСТОВ)
Для русских символистов, с их мечтой о всеобщем синтезе, литература была не отдельной сферой
деятельности, но одним из проявлений жизнетворчества. Отсюда и характерная связность их наследия, где,
кажется, ни одна тема не возникает из ничего и не исчезает бесследно, переходит из лирики - в драму,
художественную и критическую прозу. Теурги неутомимо составляли и перекомпоновывали свои сборники и не
затруднялись с анализом собственного творческого пути, лучше любого исследователя выделяя здесь разные
этапы. Даже наименее теоретичный из них - Блок не был в этом отношении исключением. Тень полемики с
Гиппиус о нужности-ненужности книг стихов проскальзывает у него в статье "Три вопроса". В предисловии к
своему поэтическому сборнику Гиппиус писала о бесполезности - не стихов, но именно их собраний - "в данное
время". "Я считаю мои стихи <...> очень обособленными <...>"1. Для Блока собрание стихов - своего рода ответ на
вопрос "зачем?" Именно этот вопрос, по его мнению, "открывает современному художнику радостный и
свободный должный путь - среди бездны противоречий - на вершины искусства"2.
Свои стихи Блок воспринимал и предпочитал издавать как трилогию: " <...> многие из них, взятые отдельно,
не имеют цены; но каждое стихотворение необходимо для образования главы; из нескольких глав составляется
книга; каждая книга есть часть трилогии; <...> она посвящена одному кругу чувств и мыслей, которому я был
предан в течение первых двенадцати лет сознательной жизни" (I, 559). Эта трилогия была уже не первой у Блока.
Несколькими годами раньше по существу на тех же основаниях он объединил в сборник три свои первые пьесы:
"Все три драмы связаны между собою единством основного типа и его стремлений. <...> Сверх того, все три
драмы объединены насмешливым тоном, который, быть может, роднит их с романтизмом <...>. Несмотря на
крупные технические недочеты, я решаюсь собрать их в отдельную книгу: мне кажется, здесь нашел себе
некоторое выражение дух современности, то горнило падений и противоречий, сквозь которое душа
современного человека идет к своему обновлению" (IV, 434-435).
Давно замечено: творчество Блока "чуждо разорванности"3, но эта закономерность словно не
распространяется на его драматургию. Здесь хотя и отмечаются мотивы, связывающие "Песню Судьбы" с
"Балаганчиком"4, "Розу и Крест" - с "Незнакомкой"5, все же больше внимания уделяется их различиям.
Исследователи, например, справедливо считают, что "Песня Судьбы" оказала сильное влияние на лирику Блока
(цикл "На поле Куликовом"), но теряют ее след в его драматургии. Между тем, когда в автокомментариях к "Розе
и Кресту" поэт говорит о приближении "неизвестного" и реакции на него героев, - кажется, он пересказывает
"Песню Судьбы". О "Песне Судьбы" А. В. Федоров пишет, что "она существенно отличается от первоначального
типа лирической драмы Блока <...>. В драматургии Блока эта пьеса занимает особое место <...>"6. "Роза и Крест"
также "совершенно новая веха на пути поэта-драматурга. Драма непохожа ни на "Песню Судьбы", ни на пьесы
лирической трилогии, ни на драматические произведения современников"7. Действительно, каждое из этих
произведений представляет собой более высокую ступень в воплощении мифа о Мировой Душе, но тот же миф и
связывает их друг с другом в творчестве Блока.
После "лирических драм" поэт предполагал написать еще три пьесы, объединенные общей целью
"возрождения мистерии"8. Замысел не осуществился, однако второй драматический цикл у него со временем все
же оформился. "Незнакомка" не только завершает "лирические драмы", но одновременно как бы является первой
частью новой драматической "трилогии".
Начать с того, что оба эпиграфа из "Идиота" к "Незнакомке" так же хорошо подходят к "Песне Судьбы". "Она
была сфотографирована в черном шелковом платье, чрезвычайно простого и изящного фасона; волосы,
по-видимому, темно-русые <...>; глаза темные, глубокие, лоб задумчивый; выражение лица страстное и как бы
высокомерное. Она была несколько худа лицом, может быть, и бледна". В "Песне Судьбы" все так - черное
платье ("Она была в простом черном платье...); темные волосы и глаза, то огромные, то узкие "глубокие";
"задумчивый лоб" ("Были изломаны гневные черные брови...", Между бровями у нее - гневная складка"); и
высокомерие, и страстность, и бледность ("Не кланяясь, не улыбаясь, Фаина обводит толпу взором..."; "Фаина
опускается в кресле и бледнеет"; "Я своего лица не люблю: видишь, какая я усталая, бледная"; "Фаина
возбуждена чем-то, бледна, глаза пылают").
Связь Незнакомки с инфернальницами Достоевского обозначена пунктирно: высокая женственность -
пошляк в котелке - обреченность "звездного" в "страшном мире". Поэтика намека не позволяла полнее развить
заложенное здесь сходство. В "Песне Судьбы" к указанной схеме добавился недостававший в ней "надрыв", и,
благодаря утверждаемой здесь "верности вещам", она перестала быть схемой.
Мотив встречи во сне - в "мирах иных" (содержание второго эпиграфа) тоже переходит в "Песню Судьбы" из
"Незнакомки". Происходящее на заснеженной равнине многим напоминает сцену на мосту. "Голубой дремлет,
весь осыпанный снегом" - под завывание метели впадает в забытье Герман. Поэт-Голубой знает и не узнает
Незнакомку - встреча Германа с Фаиной заканчивается так же: "Ты любишь меня?" - "Люблю". "Ты знаешь
меня?" - "Не знаю". Одинаковы и обстоятельства двух встреч. В "Песне Судьбы", так же, как в "Незнакомке",
"стены расступаются", выпуская героя навстречу Судьбе. И в "Балаганчике", и в "Короле на площади", несмотря
на катастрофические обстоятельства, совпавшие с Ее прибытием, жизнетворческий эксперимент совершался в
замкнуто-безопасном пространстве сцены. Место действия "Балаганчика", как указано в ремарке, -
"обыкновенная театральная комната", давно обжитая романтическими персонажами: "Грустный Пьеро сидит
среди сцены на той скамье, где обыкновенно целуются Венера и Тангейзер" (IV, 14). В "Короле на площади" у
той же скамьи объясняются Поэт и Дочь Зодчего, Шут ловит рыбу в оркестровой яме, а дворцовая терраса -
единственная новая деталь декорации - имеет вид сцены на сцене. Герои трех последующих пьес (Поэт, Герман,
Бертран) один за другим выходят в мир, где их "подстерегают всюду" Немезида с бичом, или, что то же самое,
Жизнь с "грубою веревкою кнута". И, блуждая по городским окраинам, Герман повторяет маршрут Поэта:
пивная (привокзальный ресторанчик в первой редакции "Песни Судьбы"), пустырь неподалеку...
В "Песне Судьбы" много мелких цитат и автореминисценций из "Незнакомки"9. "Должно быть, какая-нибудь
прекрасная незнакомка оставила вам ленту", - иронически замечает в сцене на пустыре Друг. Героиня поначалу и
появлялась среди ресторанных столиков, как Незнакомка, - "Фаина идет через всю залу. Она - вся в черном, с
черными страусовыми перьями на шляпе" (IV, 438). "Кровь запевает во мне", - говорит Незнакомка.
"Просыпается сердце, запевает алая, жаркая кровь", - повторяет Фаина. Так же, как кабачок и модная гостиная в
"Незнакомке", гримуборная героини в четвертой картине "Песни Судьбы" наполняется двойниками: "В разных
местах сидят ожидающие Фаину писатели, художники, музыканты и поэты. Зеркала удваивают их, подчеркивая
их сходство друг с другом" (IV, 131).
Но в новой "трилогии" есть и более важные, концептуальные "скрепы". В "Незнакомке" действию дает ход
Мироправительница-Фортуна. Камею с ее изображением рассматривают захмелевшие посетители кабачка:
"Приятная дама в тюнике на земном шаре сидит и над этим шаром держит скипетр: подчиняйтесь, мол,
повинуйтесь - и больше ничего!"10 Во второй драме бешеное вращение колеса Фортуны переходит в звук,
мелодию, песню.
В понятие судьбы как обязательная составная входит мысль о будущем. "Человек всегда находится между
памятью и надеждой <...>. Конечно, память связана с прошлым, надежда - с будущим (сам метафорический ход,
предполагаемый образом "памяти будущего", собственно, и обозначает либо самое надежду, либо то будущее,
которое уже стало прошлым и оценивается как объект памяти с позиции "нового", следующего будущего
<...>)"11. Философы и культурологи определяют судьбу как "пресуществление в духе", "преображение времени",
этим терминологическим образованиям соответствуют символистские "теургия", "искусство будущего". Таким
образом, песня Судьбы - это одновременно песня будущего. Знаменательно прозвище Гаэтана в последней драме
Блока - Рыцарь-Грядущее. А если учесть, что петь про Радость-Страданье ему повелела Парка, то и эта песня
оказывается песней Судьбы.
"Песня Судьбы" и "Роза и Крест", кроме того, связаны мотивом зова. Носитель его и в том, и в другом случае
- некий пришелец, чужак, и возможно, у этих образов был один прототип. В Гаэтане отразились впечатления
Блока от личности Соловьева12. В фигуре Монаха тоже есть сходство с Соловьевым - утверждает, правда, без
каких-либо доказательств, Д. Вëрн13, но и в таком виде эта мысль находит себе сторонников14.
Наконец, в первых двух пьесах новообразовавшейся "трилогии" судьба, как и в народнопоэтическом
творчестве15, - звезда. Ведь звезда не только "Мария", но и Фаина: "Ты - вечная. Как звезда" - "Звезда падучая".
Падучая звезда - та самая "беззаконная комета" (лейтмотивный образ лирики Блока, связанной с "Песней
Судьбы"), которая ломает общий порядок и служит олицетворением случая. В статье "О современном состоянии
русского символизма" Блок дописал заключительную ремарку к пьесе и тем еще более усилил ее сходство с
"Незнакомкой": "Пустая, далекая равнина, а над нею - последнее предостережение хвостатая звезда" (V, 432). В
"Незнакомке" события развиваются, как "вечный круговорот" Ницше. Играющая столь важную
циклообразующую роль в драматургии Блока, пьеса сама является поэтому циклом в миниатюре. Во "второй,
драматической" Блока все и дальше идет по кругу. "Встретиться нам еще не пришла пора", - расстается с
Германом Фаина, по сути назначая ему новую встречу.
В первой редакции "Розы и Креста" тоже был мотив звезды, Вечно Женственное выглядит тут не иначе, чем в
пьесе "Незнакомка", в стихах "На смерть Комиссаржевской", в статье "Рыцарь-монах": "Весь в звездах золотых,/
Не рыцарем - небом ты кажешься мне!" (IV, 498). Но в символистском (соловьевском) мифе о Пленной
Царевне-Мировой Душе в том виде, в каком он откристаллизовался у Блока, мотив звезды неотделим от мотива
"вечного возвращения". "Пусть беззвучно протекает счастье всадника, кружащего на усталом коне по болоту,
под большой зеленой звездой", - писал поэт в статье "Безвременье" и спорил сам с собой: "Да не будет так" (V,
82).
Поначалу кажется, что в драме про Радость-Страданье время заходит на очередной виток. Но, как и
лирическая трилогия, драматургия Блока не является простым повторением известных тем и мотивов. В этом
отношении, безусловно, прав А.В. Федоров (см. выше), противопоставляя последнюю драму Блока всем его
предыдущим опытам в драматическом роде. Другие исследователи подчас неоправданно сближают "Розу и
Крест" с "лирическими драмами". "Бертран и Гаэтан продолжают старую пару лирических героев Блока,
двойников поэта - Пьеро и Арлекина из "Балаганчика", а Изора - предмет их любви - Коломбину, Незнакомку,
Прекрасную Даму юношеской лирики"16. "На трагическом "неузнавании зова" строился конфликт в драме
"Незнакомка" <...>. Как и в "Незнакомке", новое решение ситуации, заданной "Идиотом" Достоевского,
становится кофликтной основой в "Розе и Кресте"17. Но любовного треугольника в таком виде, как в
"Балаганчике", вообще нет в "Розе и Кресте", а "неузнавание", хотя и есть, но иное, чем в "Незнакомке": Изора с
самого начала принимает Гаэтана не за того. Вместе с тем здесь сохраняется весь комплекс идей мистерии. В
"Объяснительной записке" к пьесе, составленной Блоком для Художественного театра, "реальнейшее"
описывается в тех же выражениях, что и в статье "О современном состоянии русского символизма". "Роза и
Крест", подчеркивал автор, - современная пьеса. И в статье, и в комментариях к драме речь идет о кризисе
символизма: в обоих случаях лучезарность сменяется мраком. Сама драма, однако, заканчивается отнюдь не в
потемках. Бертран - Рыцарь-Несчастье, человек, отмеченный судьбой, - слышит небесную музыку и размыкает
порочный круг "вечного возвращения":
Боже, твою тишину громовую
Явственно слышит
Бедный твой раб! (IV, 245).
Вслед за Ивановым Блок выделял в развитии русского символизма тезу, антитезу, верил в предстоящий
синтез. Эта схема - композиционный стержень лирической трилогии – отражает существо дела и в драматургии
Блока. Но было бы неверно полностью уподоблять эти два ряда. Первый том лирики - теза символизма. Началом
антитезы Иванов считал "Балаганчик" (обращение Вечно Женственного в картонную невесту), сам Блок - образ
Незнакомки ("красавица-кукла"). Это совпадение - антитеза ознаменовалась у поэта драмой, драма возникла на
стадии антитезы - глубоко закономерно: блуждания по "болотистому лесу" дают гораздо больше материала для
театра, хотя бы и такого специфического, как символистский, чем созерцание зорь. Это не значит, что в пьесах
нет ни намека на "яркий свет", такой момент есть даже в "кощунственном" "Балаганчике" (превращение Смерти в
Коломбину). Память о мистических откровениях всегда жива у героев Блока, но в целом его драматургия
соответствует второму ("лирические драмы", "Песня Судьбы") и третьему томам ("Роза и Крест") лирической
трилогии. И не только соответствует им, но и дополняет их. Второй том долгое время оставался менее
отструктурированным, "менее поддающимся циклизации, чем первый и третий"18. В "антитетической"
драматургии, наоборот, четко обозначены витки спирали19, в "вечном возвращении" есть определенный ритм.
Вторую книгу в издании 1912 года Блок назвал "переходной". Переходным, предрассветно-сумеречным в
значительной мере остается и третий том. Отклонения от первоначальной идеи триады в лирической трилогии
исследователи связывают с "непроясненностью и незаконченностью третьего, "синтетического" периода в
развитии символизма, которому Блок в своем докладе "О современном состоянии русского символизма" почти
не уделил внимания"20. В письме к А.Белому от 6 июня 1911 года поэт пояснил направление пути теурга: "<...> к
отчаянью, к проклятиям, "возмездию" и ... - к рождению человека "общественного", художника, мужественно
глядящего в лицо миру <...>" (VIII, 344). Новый человек появляется и в драматургии Блока. Бертран - натура
"общественная", мужественная, в известном смысле и художническая, поскольку художник у символистов –
всегда человек-артист, жизнетворец. Притом в драме уже в силу того, что характер здесь не распыляется в
настроениях, момент воплощения, вочеловечения представлен даже яснее, чем в лирике.
В критической прозе Блока понятия "лирика" и "драма", кроме прямого, имеют вполне устойчивый
переносный смысл: первое служит синонимом субъективного, второе - общенародного творчества. Вместе с тем
они не так метафоризированы, как, скажем, "музыка" (под музыкой почти всегда понимается последний покров
запредельного), поэтому тягу зрелого Блока к трагедии, искусству большого стиля можно считать знаком
изживания антитезы, выхода символизма из кризиса.
Блок не единственный из символистов, у кого драматический сюжет не укладывался в рамки одной пьесы.
Замысел драматической трилогии "Антихрист" всю жизнь преследовал Белого. Над драматической трилогией в
начале 900-х годов работал Вячеслав Иванов. У Белого, судя по отрывкам из его незаконченной мистерии
"Пришедший" и "Пасть ночи", циклообразующим должен был стать нарративный принцип, что типично для
драмы21. "Танталида" Иванова тоже не была дописана, и в основу ее, по-видимому, тоже должен был лечь
нарративный принцип. По крайней мере, название прямо указывает на сюжетные ответвления одного мифа. В
действительности, однако, у автора получился совсем другой драматический цикл. "Прометей", как пишет Ю. К.
Герасимов, "объективно завершил замысленную Вяч. Ивановым и брошенную им на полпути трилогию в том
смысле, что это произведение вобрало в себя главные идеи "Тантала и "Ниобеи" <...>"22. В этой трилогии даже по
линии "Тантал" - "Ниобея" нарративная связь не является главной. Куда более важную связующую роль играют
здесь мотивы универсального символистского мифа о Дионисе23, которые проступают фактически во всех
сюжетах. Циклизация такого рода - оборотная сторона мифотворчества теургов, общая особенность русского
символизма.
В драматургии Блока сюжеты различны, мотивы же легко идентифицируются. Вариативный,
парадигматический принцип торжествует в "лирических драмах". Но в цепочке "Незнакомка" - "Песня Судьбы" -
"Роза и Крест" не меньшее значение имеет последовательность развития вечного символистского сюжета.
"Незнакомка", где в чистом виде выступает миф о Мировой Душе, - что-то, вроде пролога к основному действию.
В "Песне Судьбы" прослеживаются земные странствия Пленной Царевны, появляются историзм и то "реальное",
которым поначалу пренебрегали теурги. "Роза и Крест" - развязка всей истории освобождения души от земного
плена и преображения освободителя. В этом усилении синтагматической связи - коренное отличие второй
драматической трилогии Блока от первой.
1 Гиппиус З.Н. Необходимое о стихах // Гиппиус З.Н. Собрание стихов. 1899-1903. – М., 1904. – С.III.
2 Блок Александр. Собр.соч.: В 8 т.- М.;Л., 1960-1963. – Т.5. –С.230. Далее все цитаты приводятся по этому
изданию с указанием тома (римской) и страницы (арабской цифрой) в тексте.
3 Гинзбург Л.Я. О лирике. – Изд. 2-е, доп. – Л., 1974. – С.259.
4 Соловьев Б. Поэт и его подвиг: Творческий путь Александра Блока. – М., 1973. – С.292.
5 Там же. – С.530; Горелов Анат. Гроза над соловьиным садом. – Л., 1973. – С.514-515; Громов П. А.Блок, его
предшественники и современники. – Изд.2-е, доп. – Л., 1986. – С.583-584.
6 Федоров А.В. Ал. Блок-драматург. – Л., 1980. – С.115.
7 Там же. – С.133.
8 Блок Александр. Записные книжки. – М., 1965. – С.86.
9 В конспективном отзыве о пьесе на это в свое время обратил внимание Брюсов: “Повторение мотивов
“Незнакомки” (Брюсов Валерий. Среди стихов: Манифесты. Статьи. Рецензии. -–М., 1990. – С.531).
10 О значении образа камеи в пьесе см.: Безродный М. Образ камеи у Блока (из комментария к драме
“Незнакомка” // Александр Блок: Исследования и материалы. – Л., 1987.
11 Топоров В.Н. Случай и судьба // Понятие судьбы в контексте разных культур. –М., 1994. – С.43-44.
12 Подробнее об этом см.: Борисова Л.М. “Отвлеченное лицо” в драме А. Блока “Роза и Крест” //
Филологические науки. – 1998. - № 5-6.
13 Wörn D. Aleksandr Bloks Drama „Pesnja Sud'by“ – übersetzt, kommentiert, interpretiert. – München, 1974. –
S.149.
14 См.: Langer G. Kunst – Wissenschaft – Utopie: Die „Überwindung der Kulturkrise“ bei V. Ivanov, A. Blok, A.
Belyj und V. Chlebnikov. – Frankfurt a /Main. - S.179-180, 182.
15 См. Никитина С.Е. Концепт судьбы в русском народнопоэтическом сознании (на материале
устнопоэтических текстов) // Понятие судьбы в контексте разных культур. – С.132.
16 Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. – Л., 1977. – С.245.
17 Громов П. Указ. соч. – С.583.
18 Правдина И.С. Формирование лирической трилогии // Александр Блок: Новые материалы и исследования. –
Литературное наследство. – Т.92. – Кн.4. – С.631.
19 И сам Блок, и исследователи часто уподобляли его творчество спирали – см. Максимов Д.Е. О
спиралеобразных формах развития литературы (К вопросу об эволюции А.Блока) // Культурное наследство
Древней Руси. – М., 1977.
20 Кузнецова О.А. История формирования лирической трилогии Блока // Блок А.А. Полн. собр. соч. и писем: В
20 т. – Т.1. – М., 1997. – С.388.
21 Лирические циклы характеризуются по многим параметрам, здесь, в частности, выделяют
синтагматический и парадигматический, нарративный и вариативный принципы. (Мы в данном случае
опираемся на типологию цикла, систематизированную Э. Пойнтнером – см.: Poyntner E. Die Ziklisierung lyrischen
Texte bei Aleksandr Blok. – München, 1980. – Slavistische Beiträge. – Band.229.) По сравнению с лирическими,
драматические циклы почти не изучены, тем не менее можно предположить, что художественному строю драмы
более соответствует нарративность, синтагматизм, тогда как в природе лирики – вариативность, парадигматика.
22 Неоконченная трагедия Вячеслава Иванова “Ниобея” / Публ. Ю.К.Герасимова // Ежегодник Рукописного
отдела Пушкинского Дома на 1980 год. – Л., 1984. – С.178.
23 Напомним, что универсальным он стал именно в ивановской интерпретации.
Борисова Л.М. ВТОРАЯ ДРАМАТИЧЕСКАЯ ТРИЛОГИЯ А.БЛОКА (ПРОБЛЕМА ЦИКЛИЗАЦИИ У РУССКИХ СИМВОЛИСТОВ)
|